Пустота Евы

Оглавление

Часть 1. Ева

1. Пустота

2. Деревня

3. Ева

4. Солнце взойдет после заката

5. Мертвый город

6. Пустота

7. Закат

8. Мертвый дом.

9. Деревня.

10. Адам

11. Пустота. Монолог беса.

12. Деревня

Часть 2. Пустота Евы

1. Ночь

2. Доктор

3. Великий доктор

4. Суд

5. Искупление

6. Деревня

7. Новый мир

8. Счастье

9. Встреча

10. Пустота Евы.

Эпилог.

Часть 1. Ева

1. Пустота

Я не могла понять, как я сюда попала. Руки и ноги были привязаны к стулу, на котором я сидела. На мне не было никакой одежды.

В комнате, если это можно было назвать комнатой, в которой я находилась, не было абсолютно ничего: голые бетонные стены, такой же пол. Не было ни окон, ни дверей. С потолка свисала лампочка, ярко освещая помещение, но было непонятно, откуда шел электрический провод. Я предположила, что входная дверь была сзади меня, но повернуться и посмотреть было невозможно. Стул, к которому я привязана, был прикручен к полу.

– Помогите, – попыталась я крикнуть, но голос сорвался, получилось очень тихо. – Помогите! – На этот раз громче. Я не узнала свой голос, он был не моим. Меня начала одолевать паника, страх. Я начала дрожать.

«Так, что я вообще помню? Как я сюда попала?» – по щекам текли слезы. Паника усиливалась, меня начало трясти. Я попыталась посмотреть по сторонам: стены, пол, лампочка, стул. Ничего приметного, на чем можно было бы остановить взгляд. Посмотрела на себя, на руки, на ноги – я их не узнавала, они были не мои. Невыносимый страх подступил к горлу. «Помогите, пожалуйста, что происходит? Помогите… пожалуйста…». Губы дрожали, все лицо от слез было сырое.

«Так, надо успокоиться, надо сосредоточиться, надо успокоиться, пожалуйста, успокойся» – попыталась взять себя в руки. «Что я помню? Что последнее помню?» – ничего на ум не приходило. В памяти была только какая-то далекая боль, страшная, бесконечная боль. Я понимала, что это была не физическая боль, а была глубокая боль в сердце. От этих мыслей начала кружиться голова.

Время шло, ничего не происходило. Никаких звуков, движений, ничего. Только тихий треск электрической лампочки был слабо слышен. «Ладно, я не помню, как я здесь оказалась, что я вообще помню?» – сердце застучало так, что его стук был слышан в ушах. Я пришла к мысли, что не помню совершенно ничего.

– Помогите! Спасите! Есть здесь хоть кто-то?! – непроизвольно вырвался крик отчаянья. – Помогите! Пожалуйста! Помогите! – Я не могла остановиться и продолжала кричать. Так продолжалось несколько минут, а может, часов. Я кричала, пыталась вырваться. Через какое-то время силы начали заканчиваться, я больше не могла кричать, только тихо шептала: «Помогите…помогите…». Силы закончились, я начала погружаться в сон.

Мне снилось, что я сижу на краю утеса. Передо мной был океан, который простирался до самого горизонта. Его могучие волны оставляли шрамы на глади воды. Их шум ласкал слух, эта протяженная мелодия проникала вглубь сердца, переворачивала все внутри, и уносила с собой далеко вдаль. Утес, на котором я сидела, возвышался над океаном на десятки метров. Я посмотрела вниз: волны, врезаясь в камни, разбивались. Их путь через бескрайний океан заканчивался у этих камней. «Каких трудов стоило преодолеть этот путь, и как бессмысленно он закончился!» – подумала я о волнах.

– Всегда должен быть смысл? – неожиданно спросил меня чей-то голос. Я встала и оглянулась: рядом со мной никого не было. Осмотревшись, поняла, что нахожусь на скале, которую со всех сторон омывает океан. Я всматривалась во все направления, но до самого горизонта был виден только он – бесконечный, могучий океан.

– Всегда должен быть смысл? – повторил голос. Я огляделась, но опять никого не увидела. Поднялся теплый ветер, шум волн усилился. Распущенные волосы развивались на ветру, иногда попадали мне в глаза. «Почему я не боюсь? Я одна посередине океана. Чувства страха нет. Мне так хорошо, так спокойно, так уютно».

Диск солнца начал опускаться за горизонт. Море окрасилось невероятно яркими красками, которые дразнили меня, звали в этот круговорот цвета. Первозданная красота начала проникать мне в душу, чувство теплоты и счастья пронзали меня насквозь.

Скрывшись окончательно за горизонт, солнце подарило бескрайнюю россыпь звезд. Как будто невидимый художник, мазками кисти, нарисовал их на небесном полотне. Звезды, как светлячки, отражались на водной глади океана. Волны перестали следовать своему пути, и океан, как зеркало звездной души, копировал небесный свод. «Какое счастье, какая красота, что может быть прекрасней этого?» В этот момент я осознала смысл всего сущего на земле: жизнь – это счастье. Жизнь, во всех толкованиях значения этого слова. «Я вижу это, вижу божественную красоту, я живу! Как хочется, чтобы все увидели то, что вижу я. Чтобы ощутили этот момент в бесконечном потоке времени».

– Всегда должен быть смысл? – голос был настойчив. Я не могла понять, мужской это голос или женский. Снова огляделась вокруг, но также никого не увидела.

– Вы где? – спросила я, всматриваясь в звездное небо.

– Я везде, – ответил мне кто-то. И действительно, казалось, что голос шел отовсюду и одновременно ниоткуда. Меня это не испугало, наоборот, стало любопытно.

– Вы кто? – задала я вопрос, обращаясь неизвестно к кому.

– Я все, я суть, я сущее. Я все, что ты видишь и ощущаешь, все, что ты видела и ощущала, – голос был спокойным и ровным. – Я все, что ты увидишь и ощутишь. Я мир, я смысл.

– Почему я здесь? Кто я? – казалось, что голос знал ответы на эти вопросы. Мне не важны были ответы, я была бесконечно счастлива без знания причин моего пребывания здесь, без знания того, кем я являюсь.

К скале, на которой находилась я, подлетела стая чаек. Они какое-то время кружились, ища себе место для приземления. Чайки не кричали, не издавали никаких звуков. Они молча кружились, ныряя в потоки ветра. Одна из самых смелых птиц, найдя удобное местечко, приземлилась. За ней последовали и все остальные. Чайки с любопытством на меня смотрели, изучали, но держались при этом в стороне, сидя на другом крае скалы, противоположном от меня.

– Ты здесь, потому что ты должна была увидеть то, что ты сейчас видишь, ты должна понять суть мироздания и смысл жизни. Это твоя цель, это смысл твоего пути, – голос сделал паузу. – Кто ты? На этот вопрос можешь ответить только ты. Мы поведали тебе, кто мы, а ты поведай себе, кто ты, – голос снова прервался. Чайки смотрели на меня и ждали, что я могу ответить. – Но сначала скажи: всегда должен быть смысл?

Я задумалась, но ничего не ответила. Подошла к краю скалы и села на него, свесив ноги. Птицы, набравшись смелости, подошли ближе. Одна из них, наклонив голову на бок, внимательно следила за мной, реагируя на каждое движение.

– Смысл в чем?– уточнила я.

– В этих скалах, в птицах, в звездном небе, в тебе, во мне, в существовании, в жизни. Есть ли во всем этом смысл? – уточнил голос.

– Для каждого свой смысл жизни: кто-то никогда не обращает внимания на птиц, на скалы и на многое другое. Для него в этом нет смысла. Многие просто живут: ходят на работу, ездят в отпуск, водят детей в садик, нянчат внуков. Их все устраивает, зачем им задумываться о смысле существования чаек? Смысл их жизни находится в собственном существовании. Живут, значит существуют. Это не хорошо и не плохо, просто так есть. Понимая, что чайки для чего-то существуют и несут в себе какой-то смысл, никак на них не повлияет, так же как и не повлияет на чаек это знание, – чайкам нравилось, что о них много говорят, они подошли ко мне ближе и внимательно слушали. – Чайки сами для себя тоже важны, но я сомневаюсь, что им важны знания о человеке. Им даже было бы проще, если на земле не было людей.

Голос ничего не ответил мне: возможно, согласился, а может, хотел услышать от меня что-то другое. «В чем смысл моей жизни? Могу ли я понять суть, если не знаю, кто я? Может ли быть смысл в жизни, если у меня никого нет, нет близких, нет родных? Я одна посередине океана. Могу ли я жить, существовать, быть счастливой в одиночестве?» – от этих мыслей мне стало не по себе. В какой-то момент я поняла, что даже эти чайки позволяют мне себя чувствовать по-другому. С птицами не так одиноко, как без них. Красота всего вокруг не вечна, проведя на скале некоторое время, я свыклась с ней. Я привыкла к океану, к небу, и уже они казались обычными, пейзаж, который был передо мной, в моих глазах превратился в обычную картину. Если жизнью, миром, красотой, своими ощущениями не с кем поделиться, то это все не имеет смысла.

Неожиданно начал усиливаться ветер, чайки взлетели и вместе с потоками ветра устремились ввысь, а через какое-то время превратились в точки, затем и вовсе исчезли. Я осталась одна. Потоки ветра становились все сильнее и сильнее, чтобы ни сорваться вниз, я ухватилась за уступ. Поднялись волны, они с силой стали бить по скале, шуметь, как будто кричали и звали меня к себе. Звездный небосвод покрылся грозовыми облаками, начался ливень, потоки воды устремились вниз. Ветер и вода били меня беспощадно. За уступ держаться становилось все труднее и труднее, рука начала соскальзывать. Раскаты грома разносились до самого горизонта и эхом возвращались обратно. Рядом со мной ударила молния, от неожиданности я разжала руку, и потоки ветра и воды, подхватив меня, потащили за собой вниз. Я летела со скалы в ожидании, что жизнь должна пронестись перед глазами, но этого не произошло, так как я жизни своей не помнила. С мыслями о чайках я упала в воду.

Я очнулась, начала глубоко глотать воздух ртом. «Что это было? Сон?». Передо мной была все та же бетонная стена, та же лампочка, и я так же была привязана к стулу. Ничего не изменилось.

– Помогите, пожалуйста, ответьте! – никто не ответил. Слышен только треск электрической лампочки, которая как груша свисала с потолка. Время шло, ничего не происходило. Минуты, часы, иногда казалось, что целые дни меняли друг друга, беспощадно неся время вперед. Отчаянье, одиночество и страх не оставляли меня. Постоянно хотелось пить, чем больше проходило времени, тем сильнее усиливалась жажда. Я чувствовала, как мое горло пересохло, чувствовала, что жидкости в организме почти не оставалось.

– Помогите кто-нибудь… пожалуйста… спасите… – шептала я не останавливаясь, – … помогите… помогите… помогите, – ничего не менялось, время шло, время неумолимо шло к своей цели – к моей смерти. Начала кружиться голова. Сухость во рту была невыносима. Голос полностью пропал, и я не могла ничего говорить, просто беззвучно открывала рот. Я видела, как у меня кожа начала синеть, она становилась холодной, липкой. Стало тяжело дышать. Начались болезненные судороги: руки и ноги не слушались и без перерыва тряслись. Организм был обезвожен полностью, и я поняла, что жить мне осталось считанные минуты. В голове не было никаких мыслей, только чувство отчаянья от неминуемого конца. Легкие остановились, и я больше не могла насытить их кислородом. Попыталась схватить ртом воздух, но ничего не вышло. В глазах потемнело. Я умерла.

2. Деревня

Шел жаркий июль 1970 года. Деревня была погружена в заботы: мужчины косили траву, женщины носили воду для скота, мальчишки пасли коров на пастбище, а девочки собирали травы. Несмотря на зной и беспощадное солнце, все работали. Жизнь в деревне никогда не останавливается.

– Нинка смотри, сколько я зверобоя нашла, – хвасталась одна девочка перед другой.

– И шо? Я уже набрала его столько, шо на всю зиму хватит, – отвечала ей подруга.

– А где сегодня Дашка с Танькой? Не видела их с утра.

– А ты шо? Не знаешь? У них же мамка на сносях, маленький родиться должен.

Вся деревня работала, и только одна семья находилась дома. Семья ждала на свет появления ребенка. Для Василия и Алены это был уже шестой ребенок. У них было трое сыновей и две дочери. Все были погодками и рождались друг за другом. Они уже думали, что хватит детей. Василий был доволен сыновьями, рад большому подспорью в работе, в помощи по хозяйству, по двору. Алена была рада дочкам, которые могли помогать по дому, по огороду. Родители приучали с детства своих детей к труду. Младший сын, которому недавно исполнилось шесть лет, уже самостоятельно мог пасти коров, в семье их было две. Еще была лошадь, на которой мальчик уверенно ездил. Мальчик уже сам выгонял животных из хлева и загонял к вечеру обратно. Старший сын, которому было девять лет, уже ходил с отцом на охоту и рыбалку. Он хорошо стрелял и попадал в бегущего зайца с одной пули. Слух о метком мальчишке разнесся по всей округе, о чем знали и в соседних деревнях. Средний сын, которому было восемь лет, уже ходил на сенокосы. Косил траву и загребал сено. Девочки, Даша и Таня, которым соответственно было пять и десять лет, помогали маме, занимались домом, огородом. Ходили вместе в лес за грибами и ягодами.

Не смотря на всю тяжесть работы в деревне, дети оставались детьми. К вечеру их серьезные лица менялись, и улыбки уже не сходили. Деревня была большой, больше двадцати домов, и детворы было предостаточно. Они ходили купаться на речку, играли в лапту, в прятки. Мальчики, неизвестно из чего, соорудили мячик и играли в футбол. Девочки плели красивые венки, гадали и, кончено, обсуждали мальчиков. С осени по позднюю весну все были заняты в школе, которая находилась в селе, в двадцати километрах от деревни. Но сейчас было лето – пора каникул, солнца, радости, детства и беззаботного счастья.

Деревня жила очень дружно, как одна большая семья. Почти каждый вечер они расставляли у кого-нибудь во дворе столы и накрывали их вкусной, разной едой, и все вместе ужинали. Была жареная дичь, соленья, овощи, рыба, пироги. Пыхтел самовар, унося клубы пара в небо. А когда солнце уже начинало переваливаться за горизонт, то доставали гармони и пели. Пели как в один голос:

«Ты воспой, ты воспой в саду, соловейко,

Ты воспой, ты воспой в саду, соловейко.

Ох, я бы рад тебе воспевать,

Ох, я бы рад тебе воспевать.

Я бы рад, я бы рад тебе воспевати,

Я бы рад, я бы рад тебе воспевати,

Ох, мово голосу не стало,

Ох, мово голосу не стало».

Протяжная песня эхом пролетала по всей округе, и никто не мог прервать ее звучание. Даже надоедливые комары и оводы в этот момент затихали. Женщины рыдали, мужчины поднимали рюмки, а дети сидели с открытыми ртами.

Но в этот жаркий, июльский вечер была тишина. Все ждали, когда по деревне разнесется крик нового человека, который первый раз увидит маму, папу, первый раз вдохнет этот свежий и теплый воздух.

Родилась девочка с невероятно яркими, зелеными глазами и рыженькими волосиками. Она кричала только несколько первых минут, пока папа не взял ее на руки. Она смотрела на него и улыбалась. У Василия текли слезы радости, слезы счастья. Яркое солнышко освещало его; было ощущение, что дочка светится, даря ему свое тепло.

– Папа! Кто родился? – крикнул из сеней старший брат.

– Дев…доч… – Василий не мог вымолвить ни слова, он заикался, глотал слезы.

– Дай мамке ее,– сказала женщина, одна из деревенских знахарок, которая помогала при родах. Василий послушно протянул маленькое чудо своей жене. После этого он вышел во двор и крикнул, изо всех сил, своим могучим голосом:

– Дочь! У меня дочь! Все слышите?! У меня дочь!

Со всех соседних дворов поднялся шум: кто-то громко начал смеяться, кто-то кричал «ура», кто-то хлопал. Сыновья и дочки подбежали к отцу и обняли его, а он, как только мог обхватить своими могучими руками, обнял их. Так они стояли несколько минут, молча радуясь друг за друга. После этого всей деревней начали праздновать, выставили у соседа во дворе столы, накрыли их. Гуляния продолжались до поздней ночи.

Рождение ребенка – это маленькое чудо. Чудо жизни, свет, лучик надежды на будущее. Небесным архитектором, непознанным Творцом, был создан мир, основана жизнь. Жизнь в бесконечных образах, в бесконечном многообразии своей сути. Крик маленькой девочки в момент рождения является этой сутью, сутью созидания Творца, смыслом пребывания всего сущего на земле. Родители маленького чуда являются частью этой небесной архитектуры, частью неосязаемой силы. Они вместе с Творцом строят фундамент жизни, возводят стены бытия, застилают крышу мира.

Прошел месяц с момента появления дочери. Василий сидел на крыльце, держа дочку на руках. Девочка спала, сопя папе на ухо. Солнце только начало появляться из-за горизонта и освящать своим теплом все вокруг. Его лучи играли на лице девочки, от чего она морщилась, иногда улыбаясь сквозь сон.

– Какое ты чудышко, любовь моя. Какая ты красивая, счастье мое, – мужчина не сводил глаз с ребенка. Его переполняли счастье и любовь.

– Вась, Вася? Ты тута? – позвала Алена мужа через открытое окно.

– Мы здеся, на ступеньках сидим, на крыльце, – ответил муж, оторвав взгляд от дочки. – Ты что встала? Спала бы еще, рано.

– Еву покормить надо. Да ты бы уже будил мальчишек, делами заниматься пора.

– Дай мне минутку еще посидеть, – сказал Василий в полголоса, чтобы не разбудить дочку. Он посмотрел на поднимающееся солнце: его лучи начали покрывать все больше пространства. Где-то у соседей закричал петух, давая понять, что пора просыпаться и начинать работу. Ева запищала, как маленький котенок, просящий у мамы молока.

– Ну, бусинка моя, крошечка, доброе утро! – отец поцеловал девочку в лобик, касаясь ее лица своей колючей бородой. Ева открыла глаза и заплакала, давая понять, что проснулась, хочет кушать и что папина борода ей не нравится. Вася поднялся, еще раз взглянул на солнце и отнес Еву маме. После этого пошел в комнату, где спали сыновья, он встал в дверном проеме и несколько минут смотрел на спящих мальчиков.

–Подъем, ребятня! – крикнул отец могучим голосом. Мальчики сразу вскочили на ноги. – Спим еще? Солнце уже встало! За работу!

– Батя, встали уже! – ответил старший, надевая рубашку. Одевшись, все вышли во двор. Там, на скамье, стояла приготовленная отцом тара с молоком и сваренная в мундире картошка. Средний сын разлил молоко по кружкам и раздал братьям по картошке. Младший сбегал в огород и выдернул несколько перьев лука. Ребята с удовольствием жевали картошку с луком, макая в соль и запивая все молоком. Отец стоял на крыльце и украдкой наблюдал за сыновьями, а сам делал вид, что начищает сапоги. «Какие мужики вырастут. Какие хорошие ребята», – улыбался он сквозь бороду.

– Степа и Ваня, идете с Кузьмичом на пахоту! Миша со мной поедешь, – скомандовал отец, дождавшись, когда братья доедят.

– Хорошо, батька, можно мы только сестренку посмотрим? – спросил Степа, старший из братьев. Ваня, средний сын, и младший Миша вопросительно посмотрели на отца.

– Давайте, только быстро, времени нет, так провожусь с вами, и солнце в зенит уже встанет, – Василий посмотрел серьезным взглядом на мальчиков. Те поняли, что лучше не медлить, и побежали в дом. Братья тихо прошли через сени, стараясь не скрипеть половицами, зашли в избу и заглянули в горницу. Девочка уже поела и лежала в люльке, Алена стояла рядом и пела ей какую-то колыбельную:

«Уж я Евушку люблю, да укачаю – укладу,

Бай-бай, бай-бай, бай-бай,

Спи-ка, Евушка, в добре, да на соломке, на ковре,

Бай-бай, бай-бай».

– Что, сыночки? Работать пошли? – заметив сыновей, она прекратила пение, подошла к ребятам и, достав неизвестно откуда несколько леденцов, дала мальчикам. – Только батьке не говорите. Побегайте теперь, – дети по очереди обняли маму и вышли из избы.

«Пора девок будить, грибы сами себя не соберут», – подумала Алена и пошла в комнату, где спали дочери. Ева уже уснула и тихо посапывала. Алена вошла в комнату, посмотрела минуту на своих дочек, подошла к кровати и поцеловала Дашу, затем Таню. Сестры спали вместе.

– Голубушки, солнце уже высоко, вставайте, родные, – говорила она в полголоса, пытаясь их разбудить, но те никак не реагировали. – Кто первая встанет, получит леденчик, – Даша тут же вскочила с кровати. Таня продолжала лежать, открыв глаза, она с улыбкой смотрела на маму.

– Ой, мамочка, какой сон хороший мне приснился, – потягиваясь, сказала Таня.

– Какой? – поинтересовалась мама, посадив Дашу на свои колени и начиная заплетать ей косы.

– Какой-то очень хороший, я не помню, забыла. Только что помнила, а теперь забыла. Но сон был такой, что просыпаться не хотелось. Леденчики были, точно, и их было много. Было еще что-то сладкое, пироги с вареньем точно были.

– Сладости снятся к радости. Сладенькая ты моя.

– Ой! А знаешь, что точно снилось? – вспомнила Таня, привстав с кровати.

– Что?

– Что как будто я проснулась, а мама мне леденчик дала, – девочка засмеялась и бросилась к маме, обняв за шею. Она залилась громким смехом, Даша поддержала ее и тоже начала смеяться.

– Ох, ты хитрюга! – Алена, нахмурив брови, сделала вид, что рассердилась, но тут же схватила Таню и начала ее щекотать. Та еще громче начала смеяться. – Леденчик захотела?! А встала с кровати второй!

– Мама! Мам! Мама! А меня пощекотать! Я тоже хочу! Мам! – Дашка тоже кинулась на мамину шею, Алена сдалась и начала щекотать младшую дочку. Так продолжалось несколько минут, все смеялись и кувыркались на кровати. После того, как все успокоились, мама заплела косички дочкам и отправила их завтракать. В горнице, на столе, уже стояло молоко и сваренная картошка. Девочки принялись кушать, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Еву.

– Смотри, как сладко спит, – умилялась маленькой сестричкой Таня, дожевывая картошку. Даша в ответ кивнула головой. Она пыталась поместить самую большую картофелину в рот целиком, не разламывая ее, и ей Ева в данный момент не очень была интересна.

В дверь кто-то тихо начал скрестись. Таня встала и открыла. Высунулась рыжая морда: толстый, вальяжный кот перешагнул через порог. Он медленно подошел к столу и сел рядом на половик. После этого равнодушным взглядом оценил обстановку и, не обнаружив ничего подозрительного, начал вылизывать лапы, затем хвост. Кот тихо мяукнул, потом громче, потом еще громче; мяуканье начало переходить в беспрерывное мычание.

– Рыжик, тихо! – Алена вошла в горницу и налила коту в блюдечко молока. Рыжик важной походкой подошел к женщине и начал ласкаться: тереться о ноги и мурлыкать. Алена пыталась отогнать, но тот не успокаивался, ходил за ней по комнате. – Иди! Пей! Налито тебе. Кыш рыжий! – Кот вопросительно посмотрел на женщину, недовольно мурлыкнул и начал точить когти о половик, сбивая его в кучу. – Рыжик! Шшшшш! – Женщина начала злиться и уже хотела выставить его в сени. Кот, почуяв неладное, успокоился и с невинным видом пошел лакать молоко. Девочки, доедая завтрак, улыбались, наблюдая за этой картиной. Допив молоко, Рыжик еще раз оценил обстановку. Он нашел на полу луч света, который оставляло солнце, проникая в окно. Кот медленно подошел к нему, потянулся несколько раз, понюхал приглянувшееся место и улегся, свернувшись калачиком.

– Таня, набери воды с колодца, сходи. Коромысло с ведрами у калитки стоит. Дашенька, приготовь пока корзинки, пойдете по грибы. Засол сделали, а насушили на зиму мало, – Алена дала указания дочкам.

– Мама там опять гнуса много, покусают всю, – расстроилась Даша.

– Ты шо? Август уже на дворе, нет мошки почти. А если и есть, ты платочком получше замотайся, ягодка моя. Кушать зимой все любим похлебку с грибочками. Любишь кушать – люби и собирать. Без труда не вытащишь рыбку и грибочков не соберешь.

– Хорошо, мам, – согласилась Даша.

– На наше место идти? Там, где березки растут? Или за речку, где сосенки? – уточнила Таня.

– Идите на наше место, но дальше просеки не ходите, тут на окраине леса собирайте. Вот котомку приготовила, там хлеб и водица, не забудьте взять.

– Хорошо, мамочка, – Таня поцеловала Алену в щеку.

–Хорошо, мамочка,– повторила за сестрой Даша.

– Бегите тогда, – мама хотела попрощаться с дочками и идти заниматься делами, но те не двигались, а вопросительно смотрели на нее. – В котомке ваши леденчики, на тропинку выйдете и достанете. – Девочки обрадовались и выбежали из избы. Таня пошла за водой, а Даша – готовить корзинки. Пока сестра ходила, Даша развязала узелок и достала себе леденец. Потом пыталась завязать узелок, но у нее не получилось. Таня, когда вернулась, увидела, что котомка открыта, и начала ругать сестренку: сказала, что расскажет все маме. Даша пообещала, что если Таня не расскажет, то в следующий раз отдаст ей свой леденец. После этого сестра согласилась молчать. Девочки взяли корзины, замотались платками и пошли в сторону леса.