Полуподвальное помещение пивной было почти пустым. Четыре-пять человек завсегдатаев, не более. Где-то в углу тихо играло старенькое радио. Пышнотелая, высокая тётка с копной рыжих волос протирала белым полотенцем один из столов над которым находилось маленькое зарешётчатое оконце.
– Ты уверен, что можно?
– А почему нет? Механики наши на прошлой неделе ходили. Хвалили местное пиво. Неужели попробовать не хочешь? Сравнить?
– С чем сравнивать-то? Я на фронт в шестнадцать сбежал. Не пробовал я вашего пива. Не особо надо было, я же боксёр…
– Ну ты даёшь, Стёпа! Вот и попробуешь.
Старший лейтенант Рожков и капитан Зорькин были «товарищами по несчастью». Из одной эскадрильи, лежали в одном госпитале в Складно, даже ранены были в один день.
– Что господа офицеры желают? – взглянув на чистую, выглаженную форму и лихо заломленные пилотки спросила рыжая тётка, сложив на груди руки.
По-русски она говорила на удивление хорошо. Почти без акцента, принятого у местных чехов.
– Товарищи офицеры, – поправил её коренастый, голубоглазый шатен Зорькин пошевелив пальцами нывшей от боли руки удерживаемой при помощи повязки на груди.
Трактирщица скривилась, хотела сказать что-то едкое, но в последний момент будто передумала.
– Хорошо, что желают товарищи офицеры?
– Пива и закуски. На ваше усмотрение, – подмигнул женщине капитан. – Да Стёпа?
– Ага! – без особого энтузиазма кивнул головой сероглазый Рожков осторожно вытянув ногу, а трость, на которую опирался при ходьбе прислонил к столу.
В противоположном углу пивной прямо под чучелом головы оленя, раскинувшего рога до самого потолка, сидел крепкий хмурый седой мужик с курительной трубкой. Не мигая он пялился на советских лётчиков.
Взгляд у незнакомца был тяжёлый под стать полковому особисту майору Евдокимову, который только при помощи сморщенного лба добивался немедленного и исчерпывающего доклада от подчинённых.
– Светлое для господ… пардон, товарищей офицеров, а это закусочки: утопленники и завинач, – на столе появилось пару тарелок и две высокие, прозрачные кружки с пивом.
Старлей удивлённо, по-мальчишески (коим на самом деле он и был даже несмотря на Орден Красной Звезды на груди) уставился на диковинную посуду.
– Вот это дело! – обрадовался Зорькин потирая ладонями. – Красавица, а откуда ты так хорошо русский знаешь?
Слова были обращены к трактирщице и она, лениво взглянув на расплывшегося в улыбке капитана-донжуана, ответила:
– Муж русский. Вон он сидит! – указала пальцем женщина на хмурого мужчину с трубкой махнув на прощание лётчикам юбкой.
– Русский значит! – вскинулся Гена и подхватив одну из тарелок и кружку пива ринулся к незнакомцу. – Старлей за мной!
Без разрешения усевшись за чужой стол капитан стукнул дном кружки о столешницу из-за чего несколько капель ячменного напитка выплеснулось наружу
– Познакомимся? Комэск Зорькин! – ладонь офицера была протянута сдвинувшему кудрявые брови трактирщику смотревшему на пролитое на поверхность стола пиво.
Тем не менее руку капитану он не протянул, продолжая пыхтеть трубкой.
На всякий случай расстегнув ремешок на кобуре, прихрамывая, Стёпа отправился к товарищу. Политрук не раз им говорил, что не все местные были рады приходу Красной Армии. Некоторые и при немцах неплохо жили-поживали.
– Коллаборант? – уже жёстче бросил капитан, гневно сверкнув глазами. Старший лейтенант знал, что мать и сестры Гены были убиты в Киеве полицаями.
Кашлянув, словно подавившись, трактирщик кивнул на стену справа где Стёпа тут же увидел в нише на стене сваленные грудой немецкие каски с белыми молниями и пару-тройку эсесовских кинжалов. Почти все каски имели пулевое, либо осколочное отверстие.