Вечером хозяин особняка устроил для своих гостей настоящий пир. Повар у Гунна явно был французом потому что только французы знают толк во вкусной жрачке. Грубовато сказал, зато правда. Иногда, конечно, могут перемудрить, смешать несмешиваемое, и порции у них ма-а-аленькие, но в этот раз всё было прекрасно.
Винтергальтер, Новак, Ган, Пеларатти и я с наслаждением поглощали еду, ничего не оставляя на тарелках. Нет, ну правда, пальчики оближешь. Не буду держать вас в нетерпении и опишу подаваемые блюда.
В качестве аперитива на столе были закуски: канапе с перепелиными яйцами и тапенадой, с креветками или колбасой и клюквой; галеты – это такие тарталетки с загнутыми краями, похожие на пиццу с помидорами, пряными травами и корочкой из пармезана; паштет из печени птицы: курица, утка, индейка, с грибами, сыром, овощами и зеленью. На первое луковый суп со слегка обжаренным луком и гренками. На второе жульен с курицей и грибами в металлической чашке сверху, посыпанный тёртым сыром и картофельный гратен – умопомрачительная по вкусу запеканка в сливочно-молочной заливке. Десертом был: на выбор мильфей – слоёный тортик из миндального крема с ягодами и фруктами, и крем-брюле – заварной крем с карамельной корочкой, который готовят из желтков, сливок и сахара. Я лично выбирать не стал и съел оба.
В общем для прощального, последнего ужина самое то.
После столовой мы отправилась в библиотеку где книг почему-то было меньше чем развешенного по стенам коллекционного оружия, оленьих и кабаньих голов, пили крепкий ликёр Геринга «Jägermeister» (говорят, что пузатый рейхсмаршал создал его для людей высшей расы по собственному рецепту), курили сигары и сигареты (нет, я-то бросил, я же маме обещал), болтая о перспективах заключения мира между Третьим рейхом и англосаксами.
Мне лично эта пустая болтовня сидела уже в печёнках, поэтому я начал изображать усталость. Попросту клевать носом. Тут особого театрального таланта не надо. Любой справится.
– Росси, милый, вы так из кресла выпадите! – фальшиво рассмеялась высокая брюнетка в длинном синем платье с блёстками, с разрезом на бедре помахивая мундштуком с сигаретой.
Чёрные словно уголь глаза Анны Новак будто раздевали меня. Она уже дважды за три дня пыталась затащить меня к себе в постель.
Если что, я сразу решил, что эту суку грохну первой. Позавчера, например, она весь вечер хвасталась своей сумочкой из человеческой кожи. Это какой-то каннибализм или сатанизм! А вчера на полном серьёзе разглагольствовала о лени узников концлагерей. Дескать еле-еле передвигают ногами, кашляют и ничего не делают. Из личного дела хорватки я знал, что до того, как на неё обратил внимание Гунн, она служила старшей надсмотрщицей в одном из нацистских лагерей смерти где прославилась жестокостью и садизмом.
– Неужели вся коза ностра, все крутые бойцы донов, о которых мы столько слышали не умеет пить? – ехидно произнёс Ган – голландский наёмник, занимавший здесь должность шефа службы безопасности, удерживая в руках рюмку с ликёром.
Если честно мне от этого пойла с пряными травками была ни тепло, ни холодно, а вот двухметровый, голубоглазый амбал явно хватил лишнего потому как живчик Пеларатти являвшийся племянником одного из американских донов вскочил на ноги сжав кулаки. Щёки головореза покраснели, ноздри раздувались от гнева. Я в свою очередь тоже нахмурился и подался вперёд в кресле. Делая вид, что вот-вот ринусь в бой. Всё-таки, как-никак, изображаю «человека чести».
Гунн (наш гостеприимный хозяин) с раздражением взглянул на Гана и встав на ноги, произнёс:
– Господа-господа! Не стоит ссориться! Понимаю, все устали! Кажется, наш итальянский друг Лино Росси утомился сильнее прочих. Бывает. Что ж, считаю и нам пора отдыхать, набраться сил. Завтра у нашего профессора сложный и ответственный день. Соответственно и у нас тоже. День, ради которого мы все здесь собрались.
Новак, не забыв продемонстрировать окружающим свои белоснежные зубы, вытащив сигарету из мундштука потушила её в серебряной пепельнице в виде раскрывшей рот рыбы, и взяла под руку Гунна. Вместе они – хозяин особняка покачивая широкими плечами, а его любовница, виляя задом, покинули библиотеку. За ними пробубнив нечто вроде «прошу прощения, был не прав» ретировался Ган. Ну а последними в свои комнаты направились Винтергальтер, Пеларатти и ваш покорный слуга.
Лино Росси если вы ещё не поняли это я – Женька Юнкер. Соскучились? Как я превратился в смуглого, кареглазого брюнета, вылитого сицилийца? Да всё элементарно. Всё дело в тёмно-коричневой жидкости без запаха, состоящей из оливкового масла и ещё какой-то гадости. Какой именно, даже знать не хочу. Перед прибытием в Малый Кройцбург я пару дней втирал её в кожу и волосы. Смех смехом, а ведь выглядеть я стал как настоящий итальянец. В зеркале сам себя не узнавал. Серые цвет глаз удалось скрыть контактными линзами, от которых глаза у меня сначала болели и слезились, но теперь ничего пообвыкся. Как родные.
Идя по коридору, увешанному картинами, украшенному многочисленными гипсовыми бюстами сумеречных тевтонских гениев в нишах стен, я в последний раз взглянул на пятерых мерзавцев впереди. Моральных уродов, возомнивших себя особенными. Утро они уже не увидят. Ведь часа через три-четыре, я их всех убью…
* * *
В кабинете Берия в Кремле я был впервые. Самое интересное, что адъютант – грозного вида майор с квадратной челюстью запустил меня внутрь со словами: «Лаврентий Павлович, скоро будет. Легкоступов, подождите его внутри». Что это? Оказанное доверие или очередная проверка я не знал, но решил воспользоваться этим по полной программе. Не каждый день оказываешься в кабинете всесильного Народного комиссара внутренних дел СССР.
Ничего особенного тут не было: массивный деревянный стол, покрытый зелёным сукном, бронзовый стакан для перьевых ручек и карандашей, пресс-папье в виде пограничника с овчаркой приложившего ладонь козырьком к глазам, пара кожаных кресел (не новых, но вполне приличных). Что ещё? Стул у двери, древние напольные часы с инвентарным номером справа у стены, рядышком с книжным шкафом. Всё по-спартански, но всё же несколько деталей заинтересовали, обратили моё внимание на себя. Во-первых, на стене за креслом Берия висел не портрет Сталина, а фотография Берия с людьми. Много людей. Наверное, рабочие какого-то завода или стройки. Все улыбались, лица открытые, хорошие. Во-вторых, слева в дальнем углу стоял небольшой журнальный столик, на котором обнаружился макет высотного здания. Этажей в двадцать, может даже больше. Я таких никогда не видел. В-третьих, на книжной полке поверх стоящих ровно книг лежало две, которые читали чаще всего: «История архитектуры» на французском и моя любимая «Одиссея капитана Блада» Рафаэля Сабатини на английском языке. В первой было множество закладочек из цветной бумаги с детскими рисунками: солнышко, человечек с собакой, домик с дымящейся трубой.