Искушение Хищника

– Вася, сядь… – уже просящим тоном повторил Ферзь, после чего Пол выполнил эту просьбу.

– Пол, что ты творишь? Что, ты, творишь? – вполголоса спрашивал Ферзь, легонько стуча обеими руками по рулю – Мы теперь должны сидеть как мышь под веником. А ты махаешь стволом налево и направо. На самом деле, от него надо избавляться, а ты, мало того, что везде таскаешь с собой, так ещё и следишь им. Это меченый ствол. Понимаешь? Ну, вот что тебе сделал тот парень? Тебе, лично тебе? За что ты его пристрелил? Он же ещё пацан, жизни не видел. Нам надо работать с такими, воспитывать. Если мы этого не сделаем, это сделают другие. Но они настроят их против нас. Понимаешь? И потом мы мучаемся проблемой – кто займёт наше место? В любой семье должна быть преемственность, чтобы сохранить и передать накопленный опыт, иначе, мы будем постоянно наступать на одни и те же грабли и ходить с расшибленными лбами.

Пол тяжело вздохнул, потом достал из кармана пачку сигарет, ловким движением пальцев выбил вверх одну из них и, поднеся ко рту, захватил губами. Затем, щёлкнув зажигалкой, прикурил, затянулся, выпустил на лобовое стекло густую струю синего дыма.

Пол знал, что Ферзь, как впрочем и он сам, не курит в машине. Но теперь, таким образом, он, как бы, бросал ему вызов. Это действие красноречивей всяких слов говорило о том, что он живёт по своим правилам и готов отвечать за свои поступки.

Ферзь всё это время удивленно смотрел на его профель.

– Пол, ты в порядке? – наконец спросил он.

– Ты знаешь, как появляется болезни, и, в частности – рак? – Пол словно не слышал его вопроса и отрешённо говорил сам с собой – Это ведь, в сущности, ты сам, твоя плоть, клетки твоего собственного арганизма. Ведь у каждой твоей клетки, на каком-то уровне, подробно прописано: как она должна жить, чем заниматься в этой жизни, какие у неё обязанности. А у неё есть обязанности. Посмотри на себя, на своё тело. Каждая клетка, каждая точка для чего-то служит. Но вдруг эта клетка, по каким-то причинам перестаёт исполнять возложенные на неё обязанности. Она, как и раньше, получает всё те же питательные вещества, но не выполняет положенных действия: не расщепляет белок, не очищает кровь, не борется с вирусами и так далее. Она живёт какой-то своей, особенной клеточной жизнью, которая тебе не нужна. Но она при этом регулярно питается и размножается. В конце концов она захватывает весь орган и тогда уже он не выполняет свою функцию. А без органа, особенно который жизненно важный, человек погибает. Но началось то всё с маленькой, микроскопической клетки. Кстати, в организме присутствуют такие клетки, которые контролируют правильную работу себе подобных и, обнаружив нарушение, уничтожают их. Однако, по каким-то причинам, может быть под влияние каких-то своих демократических принципов, существующих на клеточном уровне, из-за какого-то своего благородства или гуманности, они их не трогают. Те растут, крепнут и, образно говоря, захватывают власть.

– Ага, ползучий переворот – съязвил Ферзь, но Пол его не услышал.

– Всё зависит от дисциплины – продолжал он тем же тоном – чем крепче дисциплина, тем здоровее организм. Если положено тебе убирать мусор, значит убирай и не рассуждай. Если положено тебе мочиться, значит мочись и молчи. Все великие империи – Римская, Асманская и так далее – погибли от собственного разгильдяйства, от того, что ослабили дисциплину внутри себя. Они либо начали гнить изнутри и развалились, либо, по этой же причине, ослабли настолько, что их уничтожили внешние враги. Есть закон, который следует всем исполнять и по которому следует жить. Если кто-то по каким-то причинам его нарушает, или пытается изменить, тех без колебаний под нож. Общество должно требовательно относиться к своим гражданам, а человек – к себе. Только так можно избежать опасной болезни. Если человек попадает в зависимость от собственных пагубных привычек, не может совладать с соблазнами, то он уже не владеет собой. Может человеческое слабоволие и является причиной его же болезней?

– Хм, да ты, Пол, философ… – произнёс Ферзь и вдруг, резко повернувшись к собеседнику, затараторил, как швейная машинка, запущенная на полную мощь – А тебе никогда не приходило в голову, что раковой опухолью больше являешься ты, чем тот парнишка? Это, может быть, тебя надо под нож! Ведь ты… точнее – мы, в сущности, живём за чужой счёт. Мы воруем, грабим, обманываем. И если ради этого надо убить – убиваем. Но что бы у кого-то, что-то отнять, надо, чтобы у кого-то, это что-то появилось. Мы ведь, это "что-то" не производим, а существуем за счёт "сирой массы", простого работяги, который пашет с утра до вечера. Какая ему от нас польза? Если он склеит ласты, мы сделаем то же самое. Мы что-то производим только на зоне, а в гражданском обществе мы паразиты, живущие за его счёт. Да, у нас теперь легальный бизнес, но он основан на деньгах заработанных нелегальным путём. И я скажу больше – он замешен на кровавых деньгах. Понимаешь?

Они какое-то время молча смотрели друг другу в глаза.

Наконец Пол медленно отвёл взгляд.

– Может быть и меня – согласился он.

Ферзь тяжело вздохнул и, откинувшись назад, положил голову на подголовник сиденья.

– В общем так – будем надеется на лучшее. Будем надеется, что ты, как обычно, всё сделал аккуратно и что твои пацаны будут молчать. Иначе…

– Первый раз что ли… – небрежно брошенная Полом фраза осталась без внимания.

– Иначе у нас будут большие проблемы. И в первую очередь – у тебя.

Ферзь отвернулся и долго смотрел в открытое окно.

– И, кстати… – произнёс он на улицу, но закончил фразу обращаясь к человеку сидящему в салоне – Рак, чаще всего, бывает от курения. Клеткам твоего организма нужен кислород, а не эта дрянь. Мы сами себе создаём проблемы и в итоге от них же и погибаем. Вот так. Ладно… Всё, иди…

Проводив взглядом отъезжающий "Мерседес", Пол резко швырнул в сторону фильтр от сгоревшей сигареты.

– Всё. Я больше не курю – произнёс он вполголоса, но твёрдо и решительно.

Это были не просто слова, не объявление о намерениях, не пожелания самому себе. Сказав это Пол был уверен, что больше никогда в жизни не возмётся за сигарету. И не потому, что он испугался болезни. А просто потому, что это был его жизненный принцип: сказал, значит сделал. Он жёстко относился, в первую очередь, к самому себе.

Открытую пачку сигарет он положил на самом видном месте и потом, всегда натыкаясь на её взглядом, вспоминал данную себе установку – "Я, бросил, курить". Нельзя сказать, что он особенно остро испытывал физическую потребность в никотине. По сравнению с карцером в тюрьме, она не значила ничего. Однако были моменты, когда неосознанно рука опускалась в карман, в поиске сигарет. Тогда снова в сознании всплывал устный запрет. Раньше, обдумывая какие-то вопросы, Пол, даже неосознанно, закуривал, но при этом не терял хода мыслей. Теперь же, данное обещание, несколько сбивало и отвлекало. Ему приходилось, иногда даже вслух, повторять – "Я бросил курить. Я бросил курить". И это был единственный недостаток, связанный с отказом от вредной привычки. Правда, со временем, появилось ещё одно явление, которое никак нельзя было воспринимать серьёзно: он начал видеть сны, в которых курил. Самое интересное – начинались они с того момента, когда сигарета уже докуривалась. То есть – не было колебаний, закурить или нет, не было искушений, а был уже свершившийся факт. И здесь же, во сне, он не на шутку пугался проявленной слабости. Пугался настолько, что просыпаться в холодном поту, до крайности злой на самого себя.

Потом, когда сознание сливалось с реальностью, он облегчённо вздыхал, расслаблялся и снова засыпал.

Однажды ему приснилось, что он курит управляя автомобилем. В жизни он никогда так не делал. Казалось, в снах он прятался от самого себя, что бы втихоря, как школьник, выкурить сигарету.

Трасса была пуста, автомобиль двигался медленно. Пол выпускал дым в открытое окно, проклиная на чём свет стоит себя за слабохарактерность, но при этом докуривая сигарету до последнего. И в это время его обогнал зелёный "Жигулёнок".

Пол суетливыми движениями сделал подряд три затяжки, выпустил плотную струю дыма, выбросил окурок и, ухватившись руками за руль, нажал на газ.

BMW взвыл и, бесцеремонно пересекая две сплошные разделительные полосы, рванул вперёд.

Для мощной, восьмицилиндровой машины ни составляло труда нагнать "Жигули" первой модели. Поравнявшись с ней Пол сбросил скорость, чтобы увидеть – кто же дерзнул его обогнать.

За рулём сидел молодой парень. Почувствовав на себе взгляд, он медленно повернул голову в сторону опережающего автомобиля.

Казалось, у Пола всё оборволось внутри. Сердце затрепетало как раненная птица в предсмертной агонии – посредине лба у парня находилось тёмное пятно, от которого кровавая струя, отпускалась через переносицу на правую щёку и дальше стекала вниз по лицу.

"Это же… мент" – промелькнувшая мысль была подобна молнии, пронзившей его тело.

В это время, громадная фура, неизвестно откуда появившаяся на встречной полосе, с бешенной скоростью неслась на Пола. Он успел её заметить только в последнее мгновение…

Пол сидел на кровати и тяжело дышал. Трубный, протяжный звук клаксона, искажённый суммой скоростей двух автомобилей, стоял в ушах. Мокрые от пота волосы слиплись на лбу. Первый раз в жизни он почувствовал, что такое кошмарный сон, в котором не было шансов выжить.

Он долго лёжал на спине, сбросив с себя одеяло и раскинув в стороны руки.

"А мертвецы мне раньше не снились…"

Явившаяся мысль не вызвала эмоций. Она уже даже покоилась на волнах сладостной дремоты, постепенно уносившей его в тихие объятия короткого сна.

Но вдруг Пол снова подхватился, словно его тело окатили ледяной водой, и с глубоким вдохам сел на кровати.

"Та девушка, из банка, которая нам открывала двери, чтобы впустить ментов… Это же она тогда сидела в зелёных "Жигулях"… Она меня узнала… И это был не сон".

Пол достал из пачки сигарету, остановился в тревожной задумчивости и, глядя в пустоту, растёр её между пальцев.

Он не мог поверить, но сопоставляя в воображении лица, всё больше убеждался, что это, всё-таки она.

Ферзь выслушал его очень внимательно.

– Но ведь ты был в маске – сказал он – Или ты снимал маску?

– Нет.

– Тогда как она тебя узнала? Ты, наверно, всё-таки, что-то перепутал. Или она обазналась. Понимаешь, по своим каналам я контролирую ситуацию. А ситуация на девяносто пять процентов складывается в нашу пользу. Ведь в действительности никто не верит, что всё получилось случайно: отключенная, для ремонта, сигнализация и видеонаблюдение, открытые двери комнат и сейфа. Следаки бьют на то, что это ограбление организовали сами работники банка. Вот, кстати, твой мент, это и есть пять процентов сомнения, которые всё портит. Зачем ты стрелял в него? Мог бы проста дать в лоб и тот бы отрубился. Макруха их сильно смущает. Я, конечно, поинтересуюсь, какие там новости, но мне кажется твои беспокойства напрасны.

Ферзь позвонил на следующий день и, без встреч, в открытую, выложил всё – "Я говорил тебе – твой мандраж дутый. Эту девку зовут Ирина Диголевская. После того случая, у неё "поехала крыша" и она теперь находиться в "Сорочиной роще", в дурдоме, в стационаре. У тебя глюки, Пол".

В Сорочиной роще действительно жили сороки. Но эта птица к названию местности не имела никого отношения. Просто когда-то помещик Сорокин, на свои средства, построил здесь приют для душевнобольных и, по-скольку, сам был врач, специализировавшимся на нервных расстройствах, то здесь жил и работал.

Растущий, в период индустриализации, город, хищнеческой походкой подобрался к Сорочиной роще и, словно в нерешительности, остановился на опушке. Отсюда, лесом, к лечебнице, было километра два.

Весь комплекс зданий: стационар, хозяйственные постройки, общежитие, были обнесены высоким каменным забором.

Во все времена, во всех обществах, появлялись люди с неустойчивой психикой. И если росла численность население, то расло и количество душевнобольных.

Если в начале здесь преобладали одноэтажные здания, то со временем появились многоэтажные корпуса, соединенные между собой закрытыми переходами. Единственное, что осталось нетронутым со дня основания – дворовая территория, являющейся зоной отдыха и прогулок для пациентов стационара. Теперь, как и раньше, половина её находилась под сенью высоченных сосен и елей, а половина являла из себя почти открытую местность, где среди цветочных клумб и стриженых кустов извивались асвальтированые дорожки с окрашенными скамейками по бокам.

Центральный вход был расположен в современном пятиэтажном здании с светлым, просторным холлом. Здесь также находились гардероб, справочная, буфет и пост охраны. Вдоль стен и окон стояли фанерные стулья, по пять штук в каждой сборке, с откидными сиденьям.

В справочной Полу сказали, что Ирина Дигалевская действительно находится здесь. На вопрос, можно ли её увидеть, ответили, что это решает только заведующий отделением, врач по фамилии Могур, кабинет которого находится на третьем этаже административного здания.

Могур был мужчина лет сорока. Черноволосый, с глубокими лобными залысинами, выпирающим вперёд острым подбородкам и тонкими губами.

– Без изменений… – ответил он, выслушав вопрос Пола о состоянии здоровья пациентки – Лечение, пока, не дало результатов. Мы бы вам сообщили, если бы наметился какой-то прогресс.

– Кому это – вам? – спросил Пол.

– А вы разве не из милиции? – удивился врач.

– Нет.

– Тогда, кто же вы?

– Я… я её знакомый… Можно сказать – дальний родственник…

– А… ну, понятно… – ехидная улыбка на лице врача говорила о том, что тот всё понял по своему – Конечно, девушка красивая. Почему бы дальним родственникам не поинтересоваться… Вы в курсе что произошло? От сильного стресса она впала в гипокинетический, реактивный ступор с внезапно возникающим кратковременным патологическим аффектом, сопровождающимся агрессивными и разрушительными действиями. Проще говоря – сознания нет, реакции на раздражители тоже. Себя не контролирует, испражняется там где стоит. Но во время вспышки гнева опасна для окружающих. Мы её изолировали. Недавно у меня был похожий случай, совершенно банальная история: перегорела лампочка в ночнике и мужчина закрутил новую. Но когда закручивал, закаротил в цоколе. Вилку в розетку сунул, а оттуда – бах! В общем – два дня находился в таком состоянии. В себя пришёл и, что, где – ничего не помнит. С девушкой, я чувствую, будет сложнее…

– Увидеть её можно? – поинтересовался Пол.

Врач пристально посмотрел ему в глаза и спросил – "А вы уверены, что хотите это видеть?".

После положительного ответа он поднял трубку телефона и сказал – "Милочка, зайди ко мне".

По этим словам, можно было предположить, что врач так обращается ко всем женщинам. Но когда "милочка" вошла в кабинет, возникло подозрение, что это, скорее всего, её собственное имя.

Первое что бросалось в глаза – молодая, длиннаногая девушка, с точёной фигурой, в коротком, ослепительно белом, халате. Лицо симпатичное, контрастное: ярко красные губы, белая кожа, брови и волосы чёрные.

– Вот, дальний родственник хочет увидеть эээ… – врач открыл папку и посмотрел на запись – Дигалевскую Ирину, из четвёртой палаты. Проводи его.

"Милочка" с той же улыбочкой как и Могур посмотрела на Пола.

– Я на него халат не найду – сказала она и скрывила накрашенные губы.

– Пусть любой просто накинет на плечи – посоветовал врач.

Они шли путями похожими на лабиринт, стустились лифтом и снова стали петлять по коридорам. Пройдя через просторный хол, где за столом сидел полный мужчина в белом халате, они снова вошли в коридор и остановились у нужной двери.

Пол склонился к решётчатому окошку, на которое взглядом указала провожатая.

В палате, кроме жезной кровати, не было ничего. На кровати, прикрытый одеялом, лежал человек.

– Внутрь можно войти? – спросил Пол.

Девушка тяжело вздохнула и слегка изобразила недавольную гримассу на лице.

– Только предупреждаю – там ещё не убирали – сказала она и крикнула в сторону поста – Андреевич, откройте четвёртую палату!

Судя по запаху здесь вообще никогда не убирали. "Аромат" свежих человеческих экскриментов витал в воздухе, хотя их и не было видно. На жёлтой стене проявлялось множество затёртых бурых пятен и полос, о происхождении которых не трудно было догадаться. Казалось, вся скудная обстановка данного помещения пропиталась запахам застоявшихся испрожнений.

Девушка лежала на спине, повернув голову к стене. Её длинные, светлые волосы закрывали лицо. Чтобы его увидеть, Полу пришлось отодвинуть прядь.

На данный момент она, скорее всего, находилась под действием успокаительных препаратов. Из её полуоткрытого рта вытекала слюна, на подушке в этом месте образовалось тёмное пятно. Правая рука и нога пациентки были привязаны ремнями к кровати.

Пол хотел, чтобы она была похоже на девушку из банка и не похожа на девушку из "Жигулей". Лицо первой он помнил довольно смутно, лицо второй – отчётливо и ясно. Теперь, всматривоясь в её профиль, он не замечал похожих черт с последней. Или, по-просту, может быть, не хотел их замечать.

"Кончно, если любой женщине, сделать такую же причёску, так же одеть и накрасить, она будет на её похожа" – мелькнула мысль.

За всё время нахождения в палате, он, сам того не замечая, затаил дыхание и старался не смотреть по сторонам. Ему казалось, что дыша и глядя, он, таким образом, наполняется зловоньем и пачкается в нечистоты.

Полной грудью он вздохнул только в холе, возле поста.

– Она всегда привязана? – спросил он у "милочки".

– Да. Если во сне свалится с кровати, то дальше уже спит на полу. Поэтому нам приходится её фиксировать.

– Скажите, она с самого начала была в таком состоянии? Ей не становилось лучше?

– Нет.

– А не могли её, к примеру, посетители, вывезти за пределы этого заведения, ну, скажем, в виде прогулки?

– У её, кроме следователя, не было посетителей. Вы первый. К тому же, без нашего разрешения, не то что за пределы этого здания, из палаты никто никого из пациентов не выведет.

Пол внимательно осмотрел холл, задержался взглядом на зарешётчатых окнах, потом на двух мужиках, внушительной комплекции, в белых халатах.

– Сбежать отсюда можно?

– Иключено! – твёрдо ответила "милочка" Милочка – А вот нападения пациентов на медработников – были. И довольно часто.

– Она? – Пол кивнул в сторону палаты.

– Ну, она так в открытую не нападала, но признаки агрессии, временами, проявлялись. Так что при возможности, вполне могла это сделать

Находясь на стоянке у своей машины, Пол окинул придирчивым взглядом весь комплекс зданий психиатрической лечебницы.

"Сверху забора, я бы ещё натянул калючую проволоку и пустил ток" – подумал он.

На радостях, в этот же день, он позвонил Ферзю и прямо по телефону, почти открытым текстом рассказал о своих похождениях. Тот в ответ долго молчал, потом, занудно-ноющим тоном начал читать натацию.

– Ну, зачем ты гонишь волну?Ты мне не доверяешь? Зачем ты туда пошёл? Зачем ты лишний раз рисуешся? Твой приход омечали? Пропуск выписывали? Прошёл без пропуска? Всё равно, видеокамеры тебя зафиксировали. Хотя, с другой стороны – ты принёс ценную информацию: эту Диголевскую, по-видимому, не считают важным свидетелем, иначе, возле палаты установили бы милицейский пост. Пол, расслабся, успокойся, отдохни. Съезди куда-нибудь, развейся. Кстати, в эту субботу мы собираемся на дачу. Давай с нами. А? Шашлыки изобразим. Моя жена готовит мясо не хуже Гудвина.

– Нет, в субботу не могу. В эту субботу иду к "Мичману" на именины.

У директора рынка, где Пол держал две торговые точки, кличка была "Мичман", а фамилия – Мишман. Разницы в произношение почти не улавливалась, поэтому если кто-то хотел выделить его кличку, произносил букву -ч- мягко и растянуто.

В самом начале, когда Пол взял этот район, здесь, на рынке, как, впрочем, и по всему городу, царили "разброд и шатание". Мелкие группировки хулиганов дрались между собой, создавая, тем самым, дискомфорт в общественной жизни города. Казалось – все, в том числе и властные структуры, где тоже происходила своя неразбериха, жаждили какого-то порядка.

Пол быстро разобрался с криминалитетом, установил иерархию и общий воровской закон, и, поскольку оказал такую же услугу Шесту, то с полным правом мог считать, что навёл порядок во всём городе.

Как ни странно, но после этого и во властных структурах тоже всё более-менее организовалось и стабилизировалось.

Директорам рынка, на то время, был человек предпенсионного возраста. Он особо не вникал в суть происходящего, не лез не в своё дело и доработал до пенсии. На его место назначили человека с фамилией Бодай. По характеру он был упрямый, своенравный, бескомпромисный. Ему, конечно, сразу дали понять, что "братва здесь имеет вес". Но об этом он даже слушать не хотел.

Что в городе Шатузол существует организованная преступность, власть знала. Но раскрыть и ликвидировать её не получалось в силу хорошей организованности последней. Открытого противостояния власти и криминала не было. Здесь как бы, каждая структура жила своей жизнью. Хулиганы – хулиганили, воры – воровали, грабители – грабили и так далее. В свою очередь, менты их ловли, прокуроры давали срока, судьи сажали. Следователи, однако же, в некоторых случаях, замечали, что есть преступления, за которыми стоит кто-то ещё. Но это вычислялось только теоретически. Прямых улик не было, никто никого не сдавал, уличённые в преступлении, как бы даже охотно брали всё на себя. И это всех устраивало. Руководство следаков за "глухари" не поощрарало. Да и зачем им лишние проблемы, если всё хорошо сходится: преступник сознаётся в садеянном, факты это подтверждают. Криминал, в свою очередь, тоже не наглел. Если, к примеру, власть издавала закон, который где-то, в чём-то перекривал им кислород, то криминал старался его обойти или подстроиться. Войны как таковой, с подрывами автомобилей, кровавыми перестрелками, погонями, поножовщиной, мордабоем не было. Но совсем другое дело, если отдельный чиновник, в силу своей принципиальности, амбициозности или неприязни к кому-то или чему-то, сам нарушал закон. Вот тогда криминал старался урвать себе кусок побольше. Так было и с Бодаем.

Контингент, работающий на рынке на добрую треть состоял из бывших зеков. Кто-то был в "деле", кто-то в "завязке". Толковые и проворные держали свой бизнес, "конченые" побирались и стояли на подхвате. Существовало негласное общество торговцев, в котором регулировался ассортимент реализуемого товара, чтобы не погареть на конкуренции. Мало того, что Бодай игнорировал братву, так он ещё подмял под себя лучшие торговые точки, посадил туда своих людей, где законно, где незаконно, дал им всевозможные льготы. От этого цена на определённые виды товара на рынке упала.

И вот как-то раз, в кабинет к Бодаю, с просьбой открыть на рынке торговую точку, зашла эффектного вида девушка, внешность которой, казалось, кричала – "Возьми меня!". Директор без колебаний воспользовался её не гласным призывом прямо на рабочем месте. Но он не мог даже предположить, что уже где-то через час после его грехопадения, в районное отделение милиции ляжет заявление о изнасиловании. Правда, как потом выяснилось, заявление писала совсем не та особа, которая искусила Бодая. И хотя он её видел первый раз в жизни, та предоставила полный комплект доказательств: медицинское заключение, синяки, царапины на теле, изорванная одежда и бельё, на котором насильник оставил свои следы. Особенно Бодай возмущался тем, что его секретарша из приёмной и охранник, что при входе в здание, подтвердили приход этой дамы, как раз в то время, когда он вкушал прелести смазливой красотки. Потом, через какое-то время к нему явился интеллигентного вида мужчина и, зачитав 131 статью Уголовного Кодекса, стал подробно расписывать, что случается с теми, кто попадает с ней на зону. В конце он прямо так и сказал, что за определённую сумму заявление могут забрать. В общем, до суда дело не дошло, но Бадай лишился очень крупной суммы денег. Как только всё наладилось, он уволился с работы и уехал из города. На его место назначили Мишмана. Тот сразу определил откуда "дует ветер" и интуитивно вышел на Пола.

Пол не нуждался в этой дружбе, но и отвергать не стал.

Торжество отмечалось в ресторане под названием "Цветок папоротника".

В просторном холе, на первом этаже, собралось много людей.

Мишман с женой, разодетые и улыбающиеся, встречали гостей и принимали подарки.

Пол хотел быть незаметным и у него это получалось: неожиданно появился из-за спины какой-то супружеской пары, вручил подарок имениннику. В ответ получил благодарность и лучезарную улыбку.

Он только повернулся чтобы отойти в сторону и снова слиться с толпой, как вдруг, почти в прямом смысле, наткнулся на молодую, красивую девушку.