- -
- 100%
- +
1
Дежурство удалось. Три кесаревых, одно с кровотечением и экстирпацией изношенной матки, четверо физиологических родов, и вот сейчас стою, наслаждаясь едва забрезжившим рассветом, у приемника, закутавшись в куцую куртку и вяло размышляю о том, что нормальные люди в такое время еще десятый сон досыпают, а ненормальные курят за углом, жадно вдыхая вонючий дым своими поношенными легкими. Можно было б перейти на модные нынче всякие там электронные сигареты, но суррогат я не приемлю ни в чем. Ни в отношениях, ни в продуктах, ни в табаке.
– Сан Санна, ты долго тут будешь жопу морозить? – бурчит недовольно выглянувшая из-за угла мой боевой товарищ – акушерка Лидочка. – Там уж скоро открытие полное, пора, голубушка.
– Да надеялась, что до пересменки дотянем, – вздыхаю и бросаю окурок в железную консервную банку с неровно обрезанными краями. – Первородка же. Пошли, коль не шутишь.
До конца смены оставалось полчаса. Роды с тугим обвитием и интимным прикреплением плаценты, конечно, достались мне. Сидя на стуле напротив раскинувшейся женщины с рукой по локоть в ее теле, слушая негромкое переговаривание анестезиолога с акушеркой, невольно уловила краем уха слова «профессор из Москвы».
– Что там за профессор? – извлекая плаценту на свет божий и хмуро рассматривая ее, обернулась через плечо.
– Ты работай-работай, Сан Санна, не отвлекайся, потом в кулуарах тебе все расскажу, – зубоскалит Алексей Петрович, фея сладких женских снов нашего роддома, поглаживая зардевшуюся акушерку по спине. – А то еще заинтересуешься, замешкаешься, а нам тут всем домой охота со смены. Правда, Лидочка?
Та закивала и смущенно заулыбалась под маской, отчего в уголках ее глаз собрались морщинки. Вот так и не замечаешь, как только пришедшая с колледжа девчонка становится сначала женщиной, потом бабушкой, в то время как сама ты только ломовая лошадь. Пустоцвет. Карьеристка. Хотя с последним, пожалуй, можно и поспорить. Выше и.о. зав.отд не поднялась, да и эта должность что-то в последнее время стала тяготить, и я периодически раздумывала, не уйти ли в простые дежуранты. Тем более, что переводить меня из и.о. в просто зав.отд. явно не собирались. А так – отпахала смену и домой. А то вот сейчас еще протокол писать, потом на пятиминутку идти, где самой себе же докладывать о прошедших сутках, затем на прием к начмеду, объяснять, по какой причине из молодой женщины извлекли матку. Он, сукин сын, и сам ведь все знает и понимает, да только вот по должности ему положено такие вопросы задавать. И задаст. И шкуру спустит. А то, что обладательница той матки ею пользовалась за свои тридцать пять лет уже восемь раз, да шесть из них рожала путем кесарева сечения, это, конечно, мало кого волнует. Особенно саму женщину, льющую слезы в палате наблюдения по несбывшейся мечте стать матерью десятерых, а то и более, детишек. Мда… Такая вот ты, Сан Санна, разрушительница мечт. О том, что глупой бабе жизнь спасла, никто и не вспомнит. Ну да ладно, работа такая у нас.
С треском стянув перчатки по окончании операции, я разрываю тесемки на одноразовом операционном халате, бросаю его в желтый пакет, после чего с наслаждением вытягиваюсь руками вверх и тут же получаю щелчок по оголившемуся животу.
– Хоть бы людей постыдилась, Санька, пузо тут свое демонстрировать! – Алексей Петрович, проходя мимо, не преминул воспользоваться возможностью прикоснуться к телу. – Ишь ты, скоро сорокет, а все такая же, какой и пришла сюда. Селедка селедкой!
– Угу, маринованная, – бурчу в маску, направляясь к выходу. – Пойдемте, Алеша, вы тут мне намедни обещали про профессора столичного рассказать. Зачем к нам этот фрукт едет?
Мы вышли в длинный коридор, в котором уже бурлила утренняя жизнь – спешили лаборанты брать кровь, вышедшие на смену врачи осматривали вновь поступивших рожениц, смешливые молоденькие практикантки-акушерки хихикали в уголочке, поправляя волосы при виде анестезиолога. Хорош, засранец! Волоокий, стройный, высокий – прям мечта девиц всех мастей и социальных статусов. И также прочно женатый.
– Угостишь меня кофе, коль уж в твоем распоряжении цельный кофейный аппарат? – Алексей, приобняв меня за плечи возле двери в кабинет с надписью «заведующий отделением» заглядывает в глаза и подмигивает. – Так сказать, баш на баш. Я тебе информацию, ты мне целебную жидкость.
– Тебе с коньяком или без? – киваю на шкафчик, в котором стоит початая бутылка с коричневой жидкостью.
Конечно, на работе пить нехорошо, и все это знают. И я знаю. И начмед. Он сам, собственно, и притащил мне эту бутылку, когда тут месяц назад умерла пациентка. Молодая девка, решившая родить дома. И даже нашедшая какую-то дуру, согласившуюся ей помогать. Как пояснил нам муж покойницы, представившаяся акушеркой девица слиняла сразу же, едва запахло жареным. Запущенное поперечное положение плода с разрывом матки по рубцу. Скорая привезла почти труп с едва струящейся уже лакированной кровью. И мы сделали все, что смогли. И что не смогли, тоже попытались. Это была не первая смерть за всю мою карьеру, но к такому нельзя привыкнуть. Глядя в глаза, я сообщила молодому отцу, державшему на руках полуторагодовалого ребенка, что его жена умерла. И что, если бы мы сделали ей плановое кесарево сечение, и она и его второй сын остались бы живы.
– Нет, мне еще домой ехать, я ж за рулем, – анестезиолог подошел к окну и приоткрыл створку. – Холодно-то как. Когда ж уже весна чертова? Апрель заканчивается, а все дубак и дубак.
– Так, чай, не на югах живем, – усмехнувшись, я ставлю кружку в кофемашину. – Как говорила моя бабушка – май-то май, а шубу не снимай. Ты мне зубы, товарищ реаниматор, не заговаривай, колись, о каком таком профессоре вы гутарили? Что за светило едет на мою голову?
– Ой, Сань, и вправду – светило. Светило, да не досветило, – снова улыбается анестезиолог.
Вот будь я чуточку помоложе, да не такой принципиальной, увела б парня из семьи. Ишь ты, скалится белыми зубищами, ямочки на щеках показывает, скребет пятерней чуть заросший щетиной подбородок.
– Это светило, понимаешь, закрутило роман со студенткой. А папаша студентки оказался не абы кто, а видный столичный бизнесмен. Ну и прикрутил он хвост нашему товарищу, что его поперли с кафедры. А карьеру ж делать надо. Помыкался он, потыкался, везде в той Московии ему отказ. Вот и пришлось горемыке ехать, куда пошлют. Как декабрист, почитай, приперся.
– А студенточка за ним приехала? – затянувшись сигаретой, с интересом гляжу на Алексея.
– Ой, да сдался он ей, этот профессор. Он и не профессор теперь вовсе, как ты понимаешь, просто докторишка. Будет тут у нас на кафедре, да под твоим крылом трудиться. Я ж думал, ты знаешь. Чего твой приятель тебе не сообщил-то?
Приятель. Начмед. Одногруппник мой, Колька Разумовский, с которым верой и правдой оттарабанили сначала шесть лет в студентах, потом еще два года в ординаторах, потом в роддоме бок о бок. Как Зита и Гита, право слово. Близнецы практически. И почему сейчас эта Зита мне не сообщила, что в моем отделении будет обитаться некий столичный фрукт, мне еще предстоит узнать.
– А вот прямо сейчас и пойду и спрошу, – задумчиво бросила я окурок в пепельницу.
Нет, пора заканчивать с этой скверной привычкой. От нее, говорят, цвет лица портится. Правда, куда уж хуже, вздохнула, мельком глянув на себя в зеркало – блондинистые волосы и бледная кожа и без того придавали томный вид, а уж после дежурства, когда перекусить удалось одной долькой шоколадки, меня украшали еще и круги под глазами. Выбившиеся из заплетенной косы пряди торчали в разные стороны. Эх, переплести бы, но уже времени нет, пойду так.
Накинув халат поверх пижамы, взмахнула рукой, подгоняя коллегу быстрее доглатывать свой кофе.
– Пойду я к Николаю, стало быть, Матвеевичу, – вздыхаю, – узнаю все про фрукты, получу на орехи, да домой.
– Ступай, голубушка, на орехи – это завсегда хорошо, – тщательно моя чашку в раковине и водружая ее на место, провозгласил анестезиолог, – это позволяет держать жопу в тонусе.
– Угу, я итак ею могу эти самые орехи колоть, своей жопой в тонусе – буркнула в ответ, мрачно вздохнув.
– Вот и не расслабляйся.
Мы вышли из кабинета, под которым уже стояли две женщины на сносях. Увидев меня, обе кинулись, сердито глядя друг на друга.
– Александра Александровна! – почти в голос воскликнули они. – Подпишите обменку!
– Потом, девочки, все потом, – подмигнул им анестезиолог, подхватывая меня под локоток, – Сан Санна идет на ковер к начальству. Дождитесь ее, голубушки, не уходите никуда! – и поволок меня по коридору.
Может, отпуск взять? Или больничный?
Начмед сидел в кабинете мрачнее тучи.
– Что, Саня, успела уже объяснительную написать? – спросил вместо приветствия, когда я поскреблась к нему в дверь. – Муж твоей пациентки тут уже побывал, жаждет крови, собрался судиться с больницей. В нынешних реалиях знаешь, чем это грозит?
– А за то, что его жене жизнь спасли и детям мать оставили, он благодарность не хочет написать? – уселась в кресло и нервно сунула руку в карман халата, нащупав пальцами ключи от кабинета.
– Ходишь по грани, Сашка! – буркнул начмед, постучав карандашом по столешнице.
Весь его мрачный вид и круги под глазами будто кричали о бурно прошедшей ночи. Вот сколько знаю этого товарища, и всякий раз удивляюсь тому, насколько можно быть половым гигантом. Разумеется, и у меня с ним что-то было. Легче иголку в стоге сена найти, чем того, у кого с Колясиком ничего не было. К счастью, я себе иллюзий не строила, и еще в студенчестве поняла, что с данным экземпляром не стоит заводить серьёзных отношений. Исключительно ради здоровья.
– Ты знаешь, что на твое место нашли уже кандидата? – внезапно поднял взгляд на меня начмед, перестав вздыхать в сторону.
Я постаралась ничем не выдать удивления. Вообще-то за прошедшие полгода в должности и.о. как-то сроднилась с мыслью, что буду заведующей. И вот тут словно меня водой окатили.
– Нет, – ответила не дрогнувшим голосом. – И кого же?
Николай скривился, будто во рту у него внезапно оказалась лимонная долька, а затем процедил:
– Да есть тут один фрукт. Отличился в столице, оттуда его поперли, он и притащился сюда. Главный ему то ли брат, то ли сват, в общем, родственники. Разумеется, никто и не вспомнил о твоих заслугах, Сань, а ввиду того, что ты сегодня ночью бабе матку оттяпала, попрут с должности в рядовые врачи. У меня уже и распоряжение соответствующее имеется.
Пожала плечами, повернув голову в окно и задумалась. С одной стороны, конечно, обидно, что после скоропостижной смерти нашей милейшей Капитолины Андреевны прямо на рабочем месте от инсульта я волокла этот грязный воз на себе, а сейчас осталась не у дел, а с другой, ну вот же шанс на нормальную жизнь. Уйду в дежуранты, буду приходить на работу на одну ставку, а так устроюсь еще вон в частный медицинский центр, стану там недра тетенек ощупывать за деньги и спать спокойно. И руки, как говорится, в тепле…
– Чего молчишь? – Николай Матвеевич выжидательно глядел на меня.
– Да чего, Коль, пусть будет новый заведующий. А я, пожалуй, домой пойду. Дежурство, знаешь ли, поганое выдалось. Матка эта еще, будь она неладна.
Поднялась со стула, скрипнув ножками по паркету, взглянула в темно-серые глаза начмеда, после чего развернулась и пошла в сторону двери. Устала. Страшно устала я от жизни такой.
2
Выходные пролетели, будто и не было их. Странно, но меня ни разу не дернули в роддом, видимо, обошлось без происшествий, либо новый заведующий рьяно выполнял свои обязанности. Что ж за фрукт-то такой столичный к нам приехал? Студентку развратил, Саньку с должности попер, отличился по всем фронтам, однако.
Едва забрезжил рассвет понедельника, подскочила с кровати, вынырнув из тягостного сна, в котором оперировала бок о бок с человеком, у которого вместо головы ананас, и этим самым фруктом он со мной разговаривал. Нет, точно, пора в отпуск. Куда там нынче модно летать? В Тай, знаю, мотаются коллеги. Вот куплю путевку и полечу. Зарплату все равно некуда было тратить, к излишествам я не привыкла, а наряды на работе и не нужны вовсе. Самый простой хлопковый костюм, братья-близнецы которого имелись на всякий случай в шкафу, тапки и носки – вот и все наряды.
К своему – своему ли? – кабинету подходила с некоторой опаской. Табличка на месте, тетки в разной степени беременности тоже, посторонних в коридоре не наблюдается. Никаких, понимаешь, ананасов.
Ключ повернулся почти бесшумно, спасибо завхозу Петру Владимировичу. Шмыгнула в полутемные недра своего обиталища, переоделась в закутке у раковины, пригласила очередную. Рабочий понедельник покатился своим чередом.
Ровно в восемь тридцать вошла в ординаторскую, чтобы стать свидетельницей невероятному зрелищу – на краю стола, опираясь ягодицами на столешницу, а ногами в синих тапках на пол, в полуобороте ко мне стоял невероятный красавец. Окинула его взглядом – ну хорош! И знает об этом, явно рисуется перед молоденькими акушерочками и ординаторами, что обступили товарища и с глупым хихиканьем внимали какой-то чуши, что вещал четко очерченный рот с растянутыми в улыбке губами. Ухоженная борода, модная стрижка, загар. Да неужто это мой ананас? Прислонившись плечом к двери, прислушалась.
– … и тут этот муж хватает меня за грудки, – выдержанная пауза, обвод глазами аудитории, – и грозит судом и всеми карами. Как же – младенец мало того, что негр, прости господи, так еще и не мальчик! (здесь и далее автор ничего не имеет против всех национальностей мира)
– Ударил? – ахнула Ленусик, прикрыв округлившийся ротик ладошкой.
– Хотел, – коротко отозвался незнакомец. – Но передумал. Я ж ого-го! – и согнул бицепс, потрясая им перед девичьим лицом.
Ну павлин! Терпеть таких не могу. Понятно, чего его поперли из Москвы, там таких, наверное, и без него хватает. Мда…
Кашлянув, я привлекла к себе внимание. Пятиминутка длилась уже пять минут как, и данный каламбур удовольствия явно не доставлял. Вот сейчас проведу ее в качестве заведующей в последний раз, потом к начмеду, сложу полномочия, потом в кадры схожу, отпуск подпишу, и гуляй, рванина!
– Ой, Сан Санна! – пискнула Леночка, отступая от Ананаса и пятясь в сторону диванчика.
Ординаторы в количестве трех штук прыснули в разные стороны, путаясь в ногах и халатах. Недвижимы остались лишь мы. Я и незнакомец.
– Доброе утро, коллеги.
Проигнорировав красноречивый взгляд, прошла к своему столу, отодвинула стул, уселась, покосившись на пухлую папку поступивших, затем подняла взгляд и встретилась глазами с Ананасом. Тот вскинул брови, улыбнулся, будто пытался меня смутить, понял, что не прокатило, обошел стол Капитолины Андреевны, который с момента ее смерти так никем и не использовался, уселся на стул и откинулся назад. Молча.
– Представьтесь, пожалуйста, – сухо попросила я, ощущая негодование.
Начмед – скотина. Вместо того, чтобы как-то разрулить эту ситуацию, он Ананаса отправил на амбрузуру. Ну что ж…
– Дмитрий Анатольевич Самойлов, – красивым, четко поставленным голосом произнес фрукт. – С сегодняшнего дня ваш коллега.
– Александра Александровна Кибирева, – кивнула ему, – исполняю обязанности заведующего. Временно.
Обвела взглядом притихших коллег, вздохнула. Нет, ну обидно, конечно. Полгода Сан Санну и в хвост и гриву сношали, а теперь вот вам Ананас, прошу любить и жаловать.
День покатился своим чередом. На удивление, в выходные дамы рожали аккуратно, малочисленно и без эксцессов. Это бывает крайне редко, на моей памяти такое вообще впервые, чтоб ВООБЩЕ ничего не произошло. А сегодняшнего дня меня это не будет касаться – оттарабанила свою смену и пошла домой походкой от бедра.
– В девять у начмеда, – после того, как разошлись акушерки, я посмотрела в темные глаза, направленные на меня, и вздохнула.
– Олеся Владимировна, – перевела взгляд на самого толкового ординатора, – ваши истории. Яна Кирилловна, ваши. Наталья Станиславовна.
Девушки по очереди подходили ко мне и забирали протянутые им документы поступивших в выходные пациенток. Их куратором была я, так как врачей в день было всего двое – Сан Санна и ушедшая в отпуск Мария Владимировна. Кадровый дефицит в нашем роддоме ощущался особенно хорошо, когда какое-то звено коллектива выпадало даже ненадолго. Два из трех ординаторов учились по целевому направлению, а третью я уже присмотрела себе в отделение. Надеюсь, с Дмитрием Ананасовичем разногласий в этом вопросе не будет. А даже если и будет – это уже не моя забота. Вот вернется Машка, я сразу же и на моря. Хоть на вампира перестану походить. Бабушка б моя увидела, точно перекрестилась. Но бабули уже десяток лет на этом свете нет, а больше некому о бедной Саньке беспокоиться – маман после развода с отцом выскочила замуж и укатила в северную столицу, сам отец жил в моем городе, но виделись мы редко – родитель полюбил заложить за воротник, и смотреть на пропитое лицо удовольствия не имелось. А ведь был когда-то толковым врачом, хирургом. Он и сейчас до сих пор работал в районной поликлинике, куда его поперли из отделения гнойной хирургии после смены руководства в клинической больнице. Никто алкашей на работе не терпит.
– Александра Александровна, – обратился ко мне Дмитрий Ананасович, то есть, конечно, Анатольевич, – а мне вы не хотите поручить никого?
– Нет, – вскинула я бровь. – Вам начмед поручит. Вы ж сюда приехали не за тем, чтобы с ординаторами за пациентов бороться. Кстати, планерка через пять минут, а идти через подвал в главный корпус больницы.
Наш роддом относился к городской клинической больнице, и начмед по акушерству и гинекологии заседал по соседству с другими замами главного врача и им же самим. В кабинете у него уже сидела заведующая гинекологическим отделением и дежурный врач. Наша троица, даже, не постесняюсь сказать, кавалькада во главе со мной, явилась как всадники апокалипсиса – война, голод и мор. Война – это Ананас, Голод – это дежурный врач Ксения Петровна, она же ассистент кафедры, согласившаяся работать у нас на полставки, ну и я – Мор, умудрившаяся в пятницу оттяпать почти девственную матку почти юной даме. Сейчас начнется цирк с конями. И он таки начался. Меня показательно распяли, пожурили, заставили в третий раз пересказать историю, затем представили Дмитрия Анатольевича, затем выслушали гинекологов, затем выпроводили всех, кроме Войны и Мора, то есть, меня и Ананаса.
– Александра Александровна, с сегодняшнего дня ваш непосредственный начальник – Дмитрий Анатольевич Самойлов, – друг мой Колька сейчас играл роль начальника. – Вы уже познакомились, я вижу. Введите его в курс дела, объясните, что тут у нас и как, затем возвращайтесь, мне нужно с вами кое-что обсудить касательно пятничного происшествия.
– Таки жалоба? – я даже не вздохнула.
– Она, – кивнул начмед. – Надо объяснительную написать. Они ж до минздрава уже дошли, хотя только утро понедельника. Мне министр звонил и мозг чайной ложечкой выковыривал, понимаешь. Хотя сам ведь тоже акушер-гинеколог.
«Бывший», – мысленно уточнила я.
Мы с Ананасом поднялись, как синхронисты, замешкались у двери, едва не столкнувшись плечами – хотя мое было на уровне почти пупка товарища московского пришельца, а затем вышли в коридор и направились к лестнице в подвал.
– Что за история с жалобой? – уточнил мой теперь уже начальник.
– Лишила одну даму мечты, – сухо отозвалась я, шагая чуть впереди, сунув руки в карманы халата и перебирая там пальцами край шапочки. – Хотела стать героиней и родить десять детей, а мне пришлось злодейски остановить этот конвейер счастливых тугосерь.
– Экая вы разрушительница, – посетовал Дмитрий Ананасович. – И что, вот прям-таки и не было шансов у дамы?
– Никаких! – отрезала я, глянув на него искоса.
Мы дошли до отделения, и я прямиком направилась в свой, вернее, уже не в свой, конечно, кабинет. Удивительно, но у двери никто не мялся с требованием подписать обменку для родов у нас, и мы спокойно зашли в полутемное помещение. Как-то даже тоскливо стало. Я ж здесь вон и картинку к стене прибила сама лично молоточком, и шкафчик купила для одежды, старый, что был у Капитолины Андреевны, давно просился на пенсию, и стол тут новый, старшая акушерка выбила, и стул… Все ж нажито непосильным трудом! Эх… Ну, зато у меня теперь ночи будут спокойные. И выходные. И праздники. Ну и в целом, может, даже появится кто-то, кто будет согревать холодную постель, а не просто перепихон для здоровья обеспечивать в промежутках между дежурствами.
– Введите кратко в курс дела, Александра Александровна, – обойдя стол и прикоснувшись пальцами к спинке стула, на которой небрежно висела моя кофта, повелел новый начальник. – Честно сказать, заведующим отделением я раньше не был, и сейчас не очень себе представляю эту часть работы. С кафедрой не сравнить, думаю.
– На самом деле, думаю, все не так сложно, – я решила, что пока еще могу себе позволить немного грехов, подошла к окну, и достала из кармана пачку сигарет. – Думаю, вы быстро втянетесь. Главное, что мы должны помнить, что женщины – это наше все.
– Действительно, – усмехнулся мужчина, подходя к диванчику, усаживаясь на него и вытягивая ноги. – Куда уж нам без женщин!
3
Следующая неделя вжухнула так быстро, что я не успела очнуться, как оказалась в пятнице. Полуторасуточное дежурство подходило к концу, сейчас допишу истории болезни, отдам их заведующему и свободна аж до понедельника. Ничего ж себе, правда?! Это я могу и в спа пойти, и с подругой встретиться, с которой в последние полгода только в мессенджерах и общались, и кучу других полезных дел переделать. Даже в парикмахерскую записалась, узрев буквально позавчера в своей блондинистой голове седые волосы. Вот он – первый вестник старости. А что ты хотела, Санька, не шышнадцать уже, не шышнадцать.
Дмитрий Ананасович вливался всю неделю в работу. Как бы ни прискорбно было мне, но врачом он оказался толковым, в первое же свое дежурство провел экстренное кесарево при преэклампсии, буквально вытянув женщину с того света и добыв младенца весом в шестьсот двадцать грамм живым. В день мы теперь трудились с ним вдвоем, ожидая возвращения третьего доктора из отпуска, а дежуранты вздохнули с облегчением – еще один врач давал им возможность выдохнуть и не посещать работу сутки через сутки.
– Сань, чем планируешь заняться вечером? – голос Николая Начмедовича раздался из телефонной трубки, когда я прыгала на одной ноге, пытаясь засунуть вторую в джинсы.
– Эротическим валянием на диване, -пропыхтела в ответ, таки справившись с задачей и застегивая пуговицу на поясе.
Цокнув языком, с сожалением заметила, что знатно исхудала, и придется теперь, видимо, обновлять гардероб. Ни жопы в тебе, Сан Санна, ни сиськи, не женщина, а одни глаза и харизма.
– Заманчиво, – пророкотал мужчина, – и что, вот так вот одна валяться планируешь?
– А у тебя имеются подозрения на мой счет? – парировала, хмуро разглядывая в зеркало свой зад, на котором сейчас не намечалось приятных глазу округлостей. Одни сплошные впуклости и углы.
Что-то надо с этим делать. Весы в раздевалке имелись, и сейчас, будучи в джинсах и футболке, я водрузилась на них, глядя, как в окошечке появилась цифра 46. А если раздеться и телефон убрать, видимо, будет 45. Баба – ягодка опять. Пожухлая такая, типа кураги.
– Сань, – в тоне Николая появились какие-то странные нотки, – ну мы с тобой не виделись сто лет, я к тебе в гости хочу.
– У вас там, Николай Матвеевич, какие-то волны нехорошие в кабинете, – мрачно буркнула я, – вы б шапочку из фольги носили от греха. А то желания противоестественные у вас возникают.
– Почему противоестественные? – живо поинтересовался собеседник. – Очень даже естественные.
– Угумс, – продевая голову в свитер, промычала я. – Только как они согласовываются с желаниями вашей дражайшей супруги, Татьяны Васильевны?
– Ну, раньше тебя это ни капли не смущало, – Николая Матвеевича в азарте охоты было ничем не сковырнуть с пути. – Что за пуританство, Сань? Ну хорошо ж вместе, выпьем вина, мне тут принесли итальянское, я к столу что-то куплю, у тебя ж, поди, мышь повесилась опять в холодильнике?
– Может, и не повесилась еще, – кивая на выходе из отделения дежурной акушерке, возразила я. – У меня там йогурт был какой-то. И колбаса.
– Ну, ко скольки подъезжать?
– Давай в семь, – сдалась я, нажимая отбой на телефоне.
Ждать лифт смысла не было, он у нас работал только для перевозки пациентов, и потому я направилась вниз по лестнице пешком, раздумывая, чего опять начмеда понесло в мою койку. С женой его, Татьяной Васильевной, как и с ним самим, мы учились на одном курсе. Они поженились еще в самом начале учебы, и как Танька терпела все многочисленные похождения своего благоверного, я не знаю. Я б пришибла насмерть, только узнав о его поползновениях, но та была слепа, глуха и свято верила в непокобелимость своего Коленьки. К пятому курсу у них родился сын Данька, потом через полтора года дочь Варюша, и Татьяна Васильевна осела дома с борщами и памперсами, оставив мужа пастись на вольных хлебах, чем он и пользовался многократно. Из семьи он уходить не хотел, очень удобно было прикрываться женой и детьми, чтобы дамы не желали окольцевать парня. Периодически и я с ним встречалась, и в последние три года эта периодичность была какой-то регулярной. Благо, что любви в наших отношениях не имелось, и никаких видов на безымянный палец и паспорт товарища Разумовского я не имела.