Смотри в меня. Остросюжетный любовный роман

© Анна Александровна Мирская, 2020

ISBN 978-5-0051-3922-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мы разбегаемся по-делам,

Земля разбивается пополам.

Сотри меня, смотри в меня,

Останься…

Прости меня

За слабость

И за то, что я так странно

И отчаянно люблю.

Земфира. Мы разбегаемся.

1.1 Таша.

Песок…., слишком много песка. Он везде: в глазах, во рту и даже ушах. Пытаюсь стряхнуть его с себя, но липкое от пота тело не дает мне такой возможности. Он бесит. Я отчаянно тру себя руками, тело уже саднит, а я чувствую запах крови, но не останавливаюсь. Наоборот. Делаю это все яростнее, все отчаяннее. Не выходит, ничего не выходит…. Он облепил меня, как вторая кожа, не позволяя избавиться от этой, ненужной мне, «одежды». Надо позвать на помощь, но язык распух и не ворочается. Издаю только нечленораздельное мычание. Хочется зареветь от боли и отчаяния, а может я уже плачу, только слезы смешались с потом, который градом катится по лицу.

– Пить, – слышу, как издалека, свой шепот, больше похожий на змеиное шипение, и открываю глаза. Вокруг непроглядная темень, как не вглядываюсь, увидеть ничего не могу. Губы сухие, потрескавшиеся, во рту как в Сахаре, сухо и горячо, а сама я мокрая, как мышь. Запахом пота пропиталась вся постель, все помещение. К нему примешивается еще какой-то, но я никак не могу понять какой. Хочется в туалет, очень, и я пытаюсь подняться. Руки, привязанные к спинке кровати, не дают мне этого сделать. Отчаянно дергаю ими, в надежде освободиться от пут, но ничего не выходит. Пытаюсь кричать, а из горла вырывается лишь хрип, я и сама его еле слышу. Тогда начинаю всем телом, отчаянно, биться на своем ложе. Это не дает результата, никакого. Я не понимаю, где нахожусь, мысли мои путаются, в голове каша. Силы иссякают быстро, чувствую дикую слабость и апатию, прикрываю глаза и лечу куда-то в бездну, у которой, похоже, совсем нет дна…

В следующий раз прихожу в себя, когда светло. В глаза бьет солнце. Щурюсь, пытаясь сфокусировать взгляд. Когда мне это удается, вижу на окне решетку. Мои руки, все также, привязаны к спинке кровати, они затекли, я их совсем не чувствую. Пытаюсь пошевелить ногами, но не могу. Приподнимаюсь и вижу, теперь связаны и ноги. Падаю обратно, небольшое усилие вызвало прилив пота. Он струйками стекает по моему лбу. Губы жжет, когда пот попадает на них, а во рту чувствую солоноватый привкус. Меня всю трясет, но не от холода, за окном цветущая яблоня, а значит должно быть тепло. Оглядываюсь вокруг – белые стены, белый потолок. От обилия белого впадаю в уныние, ненавижу зиму. Так может это снег за окном, на дереве, а не цветы? Может поэтому мне дико холодно? В голове гудит, совсем не могу сосредоточится. Где я? Как меня зовут? Не помню, ничего не помню. Напрягаюсь, пытаясь зацепиться хоть за маленький кусочек воспоминаний, но добиваюсь того, что чувствую на губах привкус крови, носом пошла. Вымотанная, откидываюсь на подушку и затихаю. Лежу так долго, ничего не происходит, совсем. В туалет хочется гораздо сильнее, чем ночью.

– Эй, есть здесь кто-нибудь? – голос стал громче, правда не настолько, чтобы меня услышали. Но дверь, неожиданно, открывается, а я начинаю биться на своем ложе.

– Ну и чего буяним? – спрашивает мужчина в белом халате.

– В туалет, – молю я. На большее нет сил. Он выходит, а возвращается с ведром.

– Сюда ходи, – кидает, с намерением выйти.

– Развяжи, – говорю вслед. Мужчина возвращается и освобождает меня от пут, но смотрит настороженно, а выходить больше не собирается. Плевать. Ноги затекли, и я падаю на пол, а потом ползу к ведру. Рубашка задралась, белья на мне нет, и я чувствую похотливый взгляд, направленный мне между ног. Я вся в поту, но доползти успеваю. Присаживаюсь и делаю свои дела. Поднимаю глаза, смотрит, глумливо ухмыляясь. Мне противно, отворачиваюсь и плетусь обратно. Возвращение в кровать дается мне тяжелее, долбанная слабость. Ноги подкашиваются, и я падаю лицом в подушку. Лежу тихо, не шевелясь, может он уйдет. Не уходит, стоит надо мной, рассматривает. Чувствую его взгляд каждой клеточкой тела. Рука – противная, волосатая, ложится мне на ягодицу и сжимает ее. Больно, до синяков. Терплю, сцепив зубы, не шевелюсь. Не помогает, мужчина переворачивает меня на спину, и раздвигает мои ноги. Хочу свести их, хочу заорать, но не могу, просто нет сил. Мотаю головой, в надежде, что он сжалится и не станет меня трогать. Но мерзкие, волосатые пальцы, похожие на сардельки, проникают внутрь и начинают двигаться во мне, вызывая волну отвращения. Отворачиваю голову, чтобы не смотреть в гнусную рожу, и слышу бессвязный шепот мужчины, а его пальцы во мне копошатся все быстрее. Из уголка глаза скатывается слезинка, но я приказываю себе не реветь, не показывать слабость и отчаяние. Наконец, он меня отпускает. Поворачиваю голову и безразлично смотрю в его мерзкую рожу, потом опускаю взгляд вниз. В районе паха расплылось мокрое пятно. Отворачиваюсь, меня снова тошнит.

– А теперь будь хорошей девочкой, – говорит мужчина, нажимает на мои скулы, заставляя открыть рот, и кладет туда таблетку. – Выпей это.

Подает воду, в бумажном стакане и смотрит как я пью. Сразу едет голова, мысли опять путаются и, перед тем как отключиться, успеваю подумать – нельзя пить эти таблетки.

1.2 Игорь.

Просыпаюсь от детского плача, последнее время он у меня вместо будильника. Поворачиваю голову, Оксана спит и даже не реагирует. Хоть бы ресницы дрогнули, дрыхнет, мать ее, еще и сопит во сне. Толкаю локтем в бок, не мне же вставать к сыну. У меня сегодня ответственный день, хотел выспаться, чтобы хорошо себя чувствовать. Но нет, последние полтора часа, и те отняли. Оксана сонно смотрит на меня, приподнявшись на локте, и еще не до конца понимает, что происходит.

– Чего разлеглась? – бросаю грубо, раздосадованный ранним пробуждением. – Сын орет, иди успокой.

– Да, конечно. Прости, – встает, накидывая халат на голое тело, но я успеваю увидеть все, что хотел. Ее тело идеально….было до родов. Сейчас появился животик, но он меня не раздражает. Бесит обвисшая от молока и кормления грудь. Один раз у меня даже не встал, когда я увидел эти два бидона с молоком. А раньше так любил ласкать ее, покусывать, всасывать в себя соски. Сейчас же, трахая Оксанку, стараюсь вообще на нее не смотреть и не дотрагиваться, боюсь, так и до импотенции недалеко.

Оксана вышла, хлопнула дверь в детскую, и плач стал еле слышен, а вскоре, и вовсе, прекратился. Я лениво переворачиваюсь на живот, с намерением еще поспать, но как всегда в таких случаях, сон больше не идет.

– Блять, – ругаюсь, встаю и иду в душ. В ванной открываю дверцу шкафчика, с намерением достать бритвенный станок, а взгляд натыкается на зубную щетку жены. Злюсь, просил ведь эту дуру выкинуть ее, но Оксана ничего и никогда не может сделать по-человечески.

Заканчиваю бритье и, прихватив щетку, иду в детскую. Оксана кормит Алешку, большая, обвисшая грудь торчит из выреза халата. Морщусь и перевожу взгляд на сына, пацан уже почти уснул, еле сосет. Уверенный, что скоро она освободится, бросаю на выходе:

– Я на кухне буду, придешь, как тут закончишь, – говорю утвердительно, не сомневаясь, Оксана меня послушается. Они, бабы я имею в виду, всегда меня слушались. Они деньги любят и готовы сделать все для того, кто может их этими деньгами обеспечить. Я могу.

Иду на кухню, небрежно кидаю щетку на стол и ставлю на плиту турку с кофе. Оксана приходит через долгих десять минут, когда кофе уже успевает убежать. Хватает тряпку и начинает оттирать плиту, изредка посматривая в мою сторону. Ее попа нравится мне больше груди, с удовольствием ее рассматриваю, а потом подхожу и, задрав халат, сжимаю в руках ягодицу. Оксана замирает, как и была, с тряпкой в руках, а у меня незамедлительно появляется эрекция. Подталкиваю ее к столу, заставляя лечь на него грудью, расстегиваю штаны и тут же вхожу, нет времени на телячьи нежности. Она вскрикивает, я толкаюсь сильнее, но дело идет туго, Оксана совсем сухая. Слюной смазываю член и вхожу в нее до упора, намеренно пытаясь причинить боль. Она должна меня хотеть и быть готовой всегда, а не только тогда, когда приношу ей в клювике очередную порцию денег. Оксанка стонет, но, подозреваю, вовсе не от удовольствия. За многие годы я безошибочно научился определять, когда бабы подо мной кончают, а когда симулируют. Улыбаюсь, задуманное получилось. А через пять минут застегиваю штаны и иду приводить себя в порядок. Когда возвращаюсь на кухню, плита отмыта, а в турке, вновь, закипает кофе.

– Сейчас сварится, – через плечо кидает Оксана. – Садись, успеешь еще выпить.

– Щетку почему не выкинула? – опуская попу на табурет, киваю на стол, где она так и лежит. – Я же просил, чтобы ни одной вещи от нее здесь не было.

– Пропустила наверное, – пожимает плечами Оксана, а я прихожу в ярость и ору.

– Что значит пропустила? Если не видишь, облазь весь дом на коленях, да хоть языком вылижи, но чтобы ни одного напоминания о Таше тут не было, поняла?

– Хорошо, – отвечает смиренно и устало, а взгляд злой, не может скрыть. Да пофиг, я плачу, я и заказываю музыку, как говорится. Оксанка деньги любит, в дыру свою, на краю географии, возвращаться не хочет, а значит будет делать все, что хочу. А взгляды, они меня не волнуют, хотя парочку уроков надо ей преподать, чтоб не расслаблялась.

Выхожу из дома, хлопая дверью, сажусь в машину и еду на работу. Пахнет хорошей, дорогой кожей. Втягиваю носом запах и кайфую. Машину эту купил недавно, месяц назад, решил таким образом отметить избавление от надоевшей жены. Брал с салона, не терплю бывшие в употреблении вещи, жаль только что баб невинных в салонах не продают, как машины. Они сейчас в пятнадцать-то уже не девственницы, а я малолеток не люблю, так что шанс найти нетронутую равен нулю. Таша тоже невинной не была, когда встретились, но у нее, хотя бы, до меня был всего один, а не десятки, как у некоторых. Женился даже на ней, в честь такого случая, в дом привел. Да и влюбился тогда, если честно. Родители против были, рано, да и не ровня, но я настоял, упрямство у меня в крови. Сыграли свадьбу, переехали в квартиру, которую мама, тайком от бати, нам сняла, да стали жить. Не скажу, что плохо, мать помогала, а со временем и отец оттаял, родная кровь все-таки. Купили нам с Ташей дом, я пошел работать к нему на фирму, постепенно вникая в дела, и, хоть немного, наладили отношения с невесткой. А через два года после нашей свадьбы, полетели отдыхать в Египет, а обратно не вернулись, авиакатастрофа. Фирма досталась мне, и через несколько лет я вывел ее на новый уровень. Теперь денег у меня столько, что не потратить и за десять жизней. А Таша….она теперь там, где ей самое место, в психушке. И я очень надеюсь, оттуда она уже не выйдет.

Воспоминания о жене не вызвали никаких эмоций. Задумался, а стоит ли женится на Оксане и решил, что нет. У Алешки и так моя фамилия, Соколовский он, а эта обойдется. Как была Кукушкиной, так и останется, все равно из кукушки сокола не сделаешь, как не пытайся.

2.1 Таша.

От таблетки сплю сутки, не реагируя ни на что вокруг. Прихожу в себя утром, губы сухие, лихорадит, а тело, наоборот, горит огнем. Ноги и руки опять привязаны к кровати. Лежу, жду, должен же хоть кто-то ко мне зайти, хотя бы затем, чтобы снова принести ведро. Лежу долго, стало даже, снова, клонить в сон. Эти долбанные таблетки, похоже, действуют как снотворное. И в голове от них полная неразбериха. Никак не могу вспомнить, что произошло, почему я здесь и зачем меня, вообще, ими пичкают. Тут слышу, открывается дверь и кто-то заходит. Я не поворачиваю головы, чтобы посмотреть на вошедшего, хочется сжаться в комок, но мои путы этого не позволяют. Лежу тихо, стараясь не шевелиться и молю лишь об одном, только бы не вчерашний извращенец. От воспоминания покрываюсь мурашками отвращения и, инстинктивно, пытаюсь свести ноги, но мои «кандалы» не дают этого сделать.

– Проснулась? – поднимаю глаза, надо мной мужское лицо, но не то, другое. У меня вырывается вздох облегчения. Я даже пытаюсь улыбнуться, но потрескавшиеся губы сразу начинают кровоточить, чувствую во рту солоноватый привкус.

– Пить, пожалуйста, – шепчу я и умоляюще смотрю на мужчину. Странно, но в туалет совсем не хочется, только воды.

– Вот сейчас таблеточку на язычок положим и запьешь, – говорит он со мной, как с маленьким ребенком. Но лучше так, чем повторение вчерашнего. – Ротик открывай.

Послушно открываю, принимая таблетку, а когда он отворачивается за водой, быстро прячу ее под язык. Воду глотаю жадно и никак не могу напиться.

– Еще можно? – подаю ему пустой стакан. Он кивает и подает мне вторую порцию. Выпиваю и ее и откидываюсь на подушку.

– Ну-ка, покажи мне ротик, – склоняется надо мной мужчина. Открываю рот, высовываю язык, показывая, что таблетку проглотила. Если догадается заглянуть под него, мне конец, придется и правда глотать. Но он удовлетворен, видимо, не ожидает от меня пакостей, ведь я послушная девочка. – Умница. А теперь спи.

Уходит, в замке поворачивается ключ. На всякий случай притворяюсь спящей, вдруг здесь камеры. Сознание мое слегка прояснилось, если удастся и в следующие дни не глотать таблетки, надеюсь, вспомню и пойму все.

День тянется медленно, я то засыпаю, то просыпаюсь, но глаза стараюсь не открывать. Это тяжело, просто лежать, но делать нечего. От одной позы тело затекает, а еще – начинаю хотеть в туалет. Решаю терпеть до последнего, вдруг, своим ранним пробуждением я вызову у них подозрения. Ближе к вечеру, когда немного стемнело, решаюсь приоткрыть глаза. Из под опущенных ресниц, аккуратно, оглядываю помещение в поисках камеры. Или я не нашла, и она хорошо спрятана, или ее здесь нет. В туалет хочется гораздо сильнее. Придется либо звать кого-нибудь, либо ходить под себя. И я зову.

– Эй, кто-нибудь, – голос уже не хрипит и даже немного окреп.

– Что случилось? – заглядывает мужчина, который был утром. Смотрит настороженно и удивленно, а я понимаю, прокололась.

– Хочу в туалет, – пытаюсь изобразить вчерашнее пассивное состояние, но мужчина мне не верит, по глазам вижу.

– Сейчас принесу ведро, – кивает он и выходит. Дверь прикрывает неплотно, я ж привязана, а значит для него не опасна.

– Игорь Анатольевич, – доносится до меня тихий голос, и я напрягаю слух. – Ей уже мало этой дозы, сегодня она проспала лишь двенадцать часов, вместо суток.

Молчание, наверное, слушает ответ, а потом произносит без тени волнения, так, будто говорит о чем-то, вполне, заурядном. Вот только сам текст таким не назовешь.

– Если увеличить дозировку в два-три раза у нее может начаться постепенное поражение головного мозга. А может и сердце отказать. Это ведь очень сильные препараты, – не знаю, что ответил ему собеседник, но утром, его сменщик, приносит мне сразу две таблетки.

2.2 Игорь.

– Твою мать, – ору я, сбросив звонок. Оксана вздрагивает, сын на ее руках начинает заходиться в плаче. – Успокой.

Ухожу на кухню, чтобы не слышать этого истошного крика, но помогает мало, Алешка орет так, будто его режут. Включаю телевизор и надеваю наушники, это, хоть немного, помогает отключиться от детского плача. Оксана приходит лишь через час, лицо усталое, зевает постоянно. Ничего, я тоже с утра до ночи работаю, так что пусть занимается ребенком сама, она хотя бы дома сидит.

– Что случилось, Игорь? – устроившись напротив, спрашивает она устало.

– Таша стала в себя приходить, дозу пришлось увеличить, – зло бросаю я и

– закуриваю. Последнее время столько всего произошло, что нервы стали сдавать.

– Нет, – кричит в панике Оксана. – Я не отдам ей ребенка, не отдам, не отдам, – у нее начинается истерика. Разворачивается, чтобы бежать в детскую, но я успеваю схватить ее за руку. Разворачиваю к себе лицом и толкаю на стул.

– Сядь!

– Нет, – вскакивает, пытается меня оттолкнуть, но я на чеку. Поднимаю руку и бью ее по лицу. Перестарался, из носа хлынула кровь. Зато она успокоилась, села на стул и зарыдала.

– На, утрись, – подаю ей носовой платок. – И заканчивай истерику, а то еще раз вмажу.

Оксана мочит платок и вытирает нос, потом достает из морозилки лед и прикладывает к ушибу. На меня не смотрит, но слезы вытирает. Знает – я не люблю женские истерики.

– Успокоилась? – она кивает. – Сядь и послушай. Никто у тебя ребенка не заберет, обещаю. Мы увеличили Таше дозу лекарств, боюсь, скоро у нее просто остановится сердце.

– Игорь! – Оксана закрывает рот рукой.

– А что прикажешь делать? – ору я. – Разводиться? Она же имеет право на половину всего, понимаешь? Всего! А я делиться не хочу и не буду. Пусть тогда лучше сдохнет там, в психушке! Жалеть никто не будет, искать тоже, она с восемнадцати лет сирота. Или ты хочешь, чтобы она опять попыталась выкрасть Алешку?

– Нет, только не это, я не позволю! – опять орет как потерпевшая, у меня начинает болеть голова. Подхожу к холодильнику, достаю бутылку дорогого виски и, не разбавляя, выпиваю добрую половину стакана, не до церемоний. Потом наливаю еще один и тяну, уже не торопясь. А в голове мысли скачут и никак не могут успокоиться. Выйти Таша из психушки не должна, другого варианта здесь нет. Поэтому только что, я сразу согласился увеличить ей дозу суточных препаратов. Чертов врач намекнул и на увеличение гонорара, пришлось согласиться, хотя я терпеть не могу, когда приходится переплачивать. Но тут игра стоит свеч, я могу потерять гораздо больше, если Таша придет полностью в себя. От Аркадия Валентиновича я знаю, что весь месяц, который она там находится, Таша постоянно под таблетками. Короткие разговоры с врачом уверяли меня – она ничего не помнит. Мне это лишь на руку, пусть валяется в беспамятстве, глядишь совсем никогда ничего не вспомнит. А тут расслабился, отпустил ситуацию и нате вам, в себя приходить начала. Такой сюрприз мне не нужен, в этом случае, пусть лучше сдохнет.

Я так увлекся своими мыслями, что не заметил когда Оксана ушла с кухни. Наверху опять плачет сын, я затыкаю уши руками, а потом не выдерживаю и ухожу прочь из дома. В ближайшем баре заказываю бутылку вискаря, сажусь за дальний столик и пью, закусывая лишь сигаретой.

2.3 Оксана.

«Слава богу, ушел», – думаю я, укачивая сына и осторожно, чуть отодвинув занавеску, смотрю во двор. Игорь быстрым шагом идет к своей машине, крутя ключи на пальце. Я вижу – он нервничает, последнее время это его нормальное состояние. Он так хотел ребенка, радовался до умопомрачения, а потом все рухнуло. Потому что она, его жена, забеременела почти в одно время со мной. Надо же, восемь лет не могла, а когда я уже рассчитывала на счастливую, а главное богатую жизнь с любимым, у нее получилось. Конечно, он не ушел из семьи, остался с ней, а я как и была, в роли любовницы. Но стоит отметить, приезжал он ежедневно, приносил полезные продукты, соки, в общем все, что требуется беременным. Мне хватало его внимания, не хватало лишь одного, счастья. Тогда я его любила, сильно, до дрожи в коленях. Изменился он потом, после рождения Алеши, хотя, может быть, я просто Игоря не знала, и он всегда был таким.

Мы познакомились у него на фирме, я пришла устраиваться секретаршей. Знала, что сам хозяин будет отбирать из нескольких кандидатур и очень волновалась. Когда подошла моя очередь проходить собеседование, у меня тряслись руки и не попадал зуб на зуб.

– Девушка, да вы так не волнуйтесь, – улыбается, а сам заглядывает мне в декольте. Ну я и поняла, что это мой шанс, грудь у меня тогда была что надо, да и остальное не подвело. Поправила кофточку, обнажив ее насколько было можно, и улыбнулась. Игорь встал, открыл дверь в приемную и отправил остальных восвояси. Вернулся, предварительно закрыв кабинет на ключ, сел напротив и положил руку мне на бедро, поглаживая. – Вам ведь очень нужна работа, правда Оксана?

Я ханжой не была никогда, сразу смекнула к чему он клонит. Смотрю на него: симпатичный, подтянутый, не мужчина, а мечта, так почему бы и нет. Встала, кофточку с плеч спустила, провела рукой по груди, лаская ее, а он аж затрясся весь от нетерпения.

– Иди сюда, – голос хриплый, а сам штаны уже расстегивает. Загнул меня там же, у своего стола, трусики лишь сдвинул и вперед. А у меня секса такого раньше не было, грубого, нетерпеливого, вот и подсела я на него, как на наркотик. На работу Игорь меня взял, да и так деньжат подкидывал постоянно, в принципе, нуждаться я перестала. В порядок себя привела, волосы, маникюр и все такое, да и характер поменялся, я уже не была той скромницей. Вот только с женой разводиться мой любимый никак не хотел, и тогда я решила не предохраняться. Забеременела почти сразу, он счастлив был, говорил, что о сыне мечтает. Я праздновала победу, а оказалось рано, через несколько дней его жена, эта ненавистная мне Таша, объявила, что ждет ребенка. Вот с этого все и началось.

3.1 Таша.

Уже неделю я не пью таблетки, правда с каждым днем делать это становится все труднее. Морально, не физически. Опасаясь скрытых камер, мне целый день, пока темнота не поглотит палату, приходится притворяться спящей. И лишь иногда, отвернувшись к стене, позволяю себе открыть глаза, и даже поплакать. Но самое ужасное даже не это, а то, что мне так и приходится терпеть издевательства этого козла. За неделю я поняла – их трое, присутствуют тут посуточно. Двое других ведут себя нормально, я их совершенно не интересую, таблетку суют, осматривают рот и уходят. А потом наступает ад. В последний раз этот ублюдок принес с собой фалоимитатор, размером с его руку. Не знаю как мне удалось это вытерпеть, не сдав себя с потрохами. Он терзал меня долгих два часа, все никак не мог угомониться, а я лежала и, закусив до крови губу, молила бога, чтобы это быстрее прекратилось. А потом решила – надо бежать. А если не получится, тогда я просто перегрызу себе вены, такая жизнь мне не нужна.

Подобие плана сложилось в голове сразу, другой возможности просто не существует. А помочь мне, по моему замыслу, должен был все тот же ублюдок, правда придется мне его еще раз потерпеть. Но я выдержу. Если хочу жить, а я хочу, то должна, хотя бы, попытаться. По графику смена его завтра, а значит завтра я уже буду либо на свободе, либо в морге, третьего варианта для меня не существует.

Стемнело, я отвернулась лицом к стене и, поджав ноги, свернулась калачиком. Да – да, меня совсем не опасались больше, смирная я, поэтому привязывали теперь только руки. Лежу, а в голову мысли лезут непрошенные, воспоминания, которые причиняют лишь острую боль.

Память стала возвращаться ко мне на пятый день без таблеток. Сначала в голове всплыло имя – Наташа. Немного напряглась, картинки в голове стали сменяться.

– Таша! – кричит парнишка лет пятнадцати, бежит ко мне, раскинув руки, а лицо его знакомо до боли. Мы целуемся, неумело, по-детски, беремся за руки и, счастливые, идем, сами не знаем куда. Но нам это и не важно, главное вместе. А потом как молнией пронзило – Данька! Милый мой мальчик из далекой юности, благодаря которому я и стала Ташей, он первый так меня назвал, а я привыкла и даже не вспоминала полное имя. Приди кому-нибудь в голову обратиться ко мне Наташа, наверное, даже не откликнусь. Жаль, не сложилось у нас с ним, хороший мальчишка, а сейчас уже мужчина.

А на следующий день воспоминания обрушились на меня, как лавина. Они сжигали изнутри, рвали мое сердце на части. Я уже была бы рада, прекратись они, но нет, как пиявки впиваются в тело, они впивались в мой мозг, пожирая его, а мне никак не удавалось остановить этот процесс. Той ночью я металась по кровати, не в силах уснуть, а чтобы не выть в голос, впивалась зубами в подушку, разрывая ее на части. «Мой сын, – билось в мозгу. – Они отобрали его у меня, как игрушку, как котенка. А мне врут! Врут! Врут!!! Мой мальчик не мог умереть! Я мать, носила его девять месяцев под сердцем! Я бы почувствовала!» Обессилила я тогда так, что без всяких таблеток проспала почти сутки, а утром опять пришел этот похотливый козел, и я твердо решила попытаться бежать.

3.2 Игорь.

С тех пор как моей жене назначили двойную дозу лекарств прошла неделя, а ее сердце все еще бьется. Блять, какое же оно у нее сильное, никак не остановится. Каждое утро я встаю с надеждой, что, вот сегодня, раздастся звонок и мне скажут «печальную» новость, а каждый вечер, так и не дождавшись этого, злой ложусь спать. Она мне сниться, каждую ночь. Я прошу, молю ее не приходить даже во снах, но Таша только качает головой и улыбается, грустно так, будто о чем-то сожалеет. Когда пришла впервые, проснулся с ощущением свободы, подумал сдохла, поэтому и приснилась. Не тут то было, живее всех живых до сих пор. Я злюсь, психую, от постоянного напряжения и недосыпа появились круги под глазами. Пью, алкоголь не помогает, лишь на короткое время позволяет отвлечься. Срываюсь на Оксане, испытывая лишь раздражение от их с сыном нахождения в моем доме. Алешка постоянно орет, затихая лишь на время, когда сосет обвисшую грудь своей мамаши. Ему, в отличие от меня, она нравится.