Память заклинателя

– Да мне до змея, кто ты есть, – Щербатый сплюнул в пыль. – Гони тедары.

Дирен вынул кошелёк, спрятанный во внутреннем кармане куртки.

– Вот, бери.

Щербатый пересчитал монеты:

– Сотня, всё чётко, – причмокнул Щербатый. – Ну бывай, малый.

«И тебе не хворать, аспид плешивый», – мысленно прибавил Дирен. Что ж, эти расходы были неизбежны.

Он направился к строению, в котором размещалась администрация ярмарки. Торговцы уже сворачивали свои столы, закрывали палатки, прибирали мусор, оставленный покупателями. Дирен прошёл вдоль продуктовых рядов, миновал длинные палатки с одеждой, шубами и сапогами. За ними последовали почти одинаковые шатры из красных лёгких тканей – места, выделенные для гадалок. Из-за ветра полы занавесей пребывали в постоянном движении, наплывали друг на друга, казалось, что внутри кто-то постоянно перемещался, бесшумно и скрытно от чужих глаз. Нахмурившись, Дирен ускорил шаг. Ему всегда было не по себе от ярмарочных гадалок, обещавших каждому успех в делах, скорое богатство или удачное замужество. Он осуждал их не за обман людей, а скорее, за то серьёзное отношение, которое они испытывали к собственным словам.

Как-то у него состоялся короткий разговор с одной из гадалок. Её звали Толитея, она была примерно одного возраста с ним, но на ярмарках бывала уже полтора года – в три раза дольше, чем Дирен. После подготовки к очередному торговому дню он набрёл на места гадалок, где и встретил Толитею, которая пригласила его в свой шатёр. Она выглядела довольной, видя, как внимательно он рассматривал внутреннее убранство её алой палатки.

– Эти ваши хрустальные безделушки, разноцветные камни, которые вы горстями рассыпаете по всему шатру – неплохая декорация, – кивнул Дирен. – Они создают настроение. Человек только вошёл – и уже представил, что сейчас узнает свою судьбу. Ловко ты здесь всё обставила.

Толитея надула губки, сложив руки на груди. Такая милая в своей злости.

– Я и правда предсказываю им судьбу! Я ничего не выдумываю. Слова просто приходят ко мне…

Она метнула гневный взгляд на Дирена, начавшего смеяться, и выпалила:

– Да что ты понимаешь! Выметайся отсюда!

Он не верил, что гадалки могли предсказать чью-то судьбу. Они были искусными артистками, обладали умением завораживать публику, как и все, работавшие на ярмарках. Артистами в какой-то мере были продавцы фруктов, перекатывавшие между пальцев спелые виноградины и зазывающие отведать сочные сладости, артистами были торговцы одеждой, рисовавшие в воображении покупательниц эффект, который те произведут на мужчин, если купят платье, а в фантазиях покупателей-мужчин – как их новый костюм сразит женщин. Сам Дирен в немалой степени был артистом, делая из простого действа – угадывания, какой стороной ляжет монета, – настоящее мини-представление, подогревая интерес публики. Он не видел в этом ничего постыдного: он ни у кого не крал и не отбирал деньги, люди сами охотно приносили их ему. Но Толитея почему-то обиделась на его слова.

Позже он больше узнал о том, как относилось к гадалкам большинство посетителей ярмарок. Они считали ворожей шарлатанками, обманщицами и даже колдуньями, но при этом поток желающих узнать о своём будущем у алых палаток не иссякал. Поговаривали даже, что некоторые гадалки могли прочесть прошлое, лежавшее далеко за пределами памяти. Будто бы они способны поведать, что было с человеком до его рождения, рассказать о перерождениях его души, открыть тайну его кармы – причин, почему человеку выпала именно такая жизнь и такие испытания, которым он подвергался. Но разговоры об этом строго пресекались священнослужителями: чтение прошлого, называвшееся возвратным гипнозом, считалось преступлением против веры и каралось пожизненной ссылкой. Заветы богини Нарин не признавали множественных жизней души, кроме одной жизни – той, что дана человеку прямо сейчас. Все рассуждения о карме и перерождениях были ересью старой богини Скир, желавшей обманом заманить больше грешников в своё тёмное царство, кишащее змеями. Так или иначе, Дирен не хотел иметь ничего общего с гадалками, верившими в собственную ложь и притворство, и старался держаться от них подальше.

Стремясь быстрее пройти ряды алых шатров, он почти не смотрел по сторонам. Однако, протискиваясь через толпу, не мог не слышать призывные возгласы гадалок, обещавших предсказать, где найти свою любовь и как наладить финансовое благополучие. То там, то тут он замечал яркие красные пятна их одеяний среди тёмной одежды посетителей ярмарки, чувствовал на себе их оценивающие взгляды.

Он услышал обрывки речи одной из женщин, выступавшей перед горсткой людей:

– Что ждёт вас после смерти? Вы ведь уже задавали себе этот вопрос?

Фраза упала в пустоту: люди встретили её молчанием. Немногочисленные зрители лишь неловко переминались с ноги на ногу, беспокойно оглядываясь. Дирен сбавил шаг и стал наблюдать, что будет дальше. Женщина в тёмном плаще стояла на небольшом возвышении у стены здания, обращаясь к прохожим, следовавшим по широкому ярмарочному ряду. Её лицо скрывала тёмно-фиолетовая театральная маска, но более простая, без узоров и золота. Ему стало интересно, как она сможет выйти из этого положения и убедить незнакомых людей обратиться к ней за услугами.

– Я знаю, что думать об этом неприятно и страшно. Вот если бы только знать, что со смертью всё точно не закончится, вы будете существовать и дальше, было бы легче, правда?

Мужчина, стоявший к гадалке ближе всех, усмехнулся. Женщина задала новый вопрос:

– Посмотрим на это с другой стороны: а где мы были до того, как родились? Почему мы не помним первые годы своей жизни?

– Я помню, как мамаша подтирала мне зад! – выкрикнул какой-то мужчина.

Несколько человек хмыкнули. Говорившая невозмутимо продолжила:

– На самом деле, мы можем вспомнить это. Наша душа гораздо старше, чем тело.

– Чего? Чё ты там толкуешь? – послышались разрозненные голоса.

Женщина выдержала паузу, оглядывая собравшихся.

– Вы хотите богатства, хотите иметь крепкое тело. Стоит заглянуть в своё прошлое, узнать, кому вы нанесли обиду, а кто обидел вас, чтобы понять, что мешает вашим желаниям сейчас. Все ответы лежат в прошлом, нужно только взять их.

Стоявшие у импровизированной сцены люди негромко забормотали. Незнакомка продолжила, слегка повысив голос. Другие, возможно, не заметили изменения в её тоне, но Дирен безошибочно смог определить, что в этот момент она смогла завладеть вниманием публики и повернуть происходившее в выгодную ей сторону. Всё, что она скажет в ближайшую минуту, зрители примут безоговорочно и согласятся с любым её выводом. Скир побери, эта женщина знала свою работу.

– Но вы боитесь. Я понимаю вас. Долгая память однажды стала невыгодна одному человеку. Он захотел, чтобы жители Юнтеи оставались в неведении. Он решил получить над нами власть и убедить нас в том, что у нас есть только одна жизнь, после которой ворон отнесёт нас на небо в страну бессмертия к богине Нарин, или змеи утащат в подземелье Скир. Этот человек говорит, что искупить грехи мы можем только у проповедников. Этот человек – Верховный епископ.

Слушавшие разом, как по команде, издали удивлённый возглас, а затем снова умолкли. Теперь голос женщины слышался в полной тишине – все взгляды собравшихся были устремлены на неё.

– Надассар самовольно объявил, что ему дана власть божества, ибо ему покорилась сама смерть. Все вы знаете, что Верховный епископ занял свой пост триста лет назад – именно тогда он продемонстрировал доказательства того, что он больше не смертный, как все другие жители Юнтеи. Он утверждает, будто сама Нарин даровала ему бессмертие, чтобы он указывал нам праведный путь.

Говорившая выдержала крохотную паузу – как раз такую, чтобы подогреть интерес, который уже возник у её немногочисленных зрителей, и заставить их ловить её следующие слова ещё более внимательно. Дирен в очередной раз отметил её профессионализм.

– Верховный епископ продолжает отнимать у нас право помнить, кто мы. Его проповедники утверждают, что за грехи мы отправимся в тьму царства Скир, полного ядовитых змей, которые будут беспощадно жалить нашу плоть до скончания мира. Но это не так – после смерти нас ждёт новое рождение в новом теле, но с той же душой, и так раз за разом, пока жива наша планета. Сейчас нас карают за возвратный гипноз, называя его преступлением против веры. Чтиц прошлого преследуют, вспомнивших изолируют и прячут в колонию «Забвение», где выжимают их жизнь до последней капли.

Женщина, стоявшая прямо у сцены, ахнула, приложив ладони ко рту. Несколько мужчин уставились на говорившую недоверчиво. Тот, что выкрикивал в начале её выступления, склонил голову набок, сощурившись.

– Но скоро всё изменится! Грядёт день, когда нас перестанут преследовать за попытки выяснить правду. Скоро каждый житель Юнтеи сможет узнать своё прошлое и будущее, не боясь властей!

Зрители снова забормотали, стали беспокойно оглядываться друг на друга. Женщина вновь заговорила, на этот раз чуть тише:

– Скоро епископ лишится своей власти, и вы все сможете наконец открыть глубины своей памяти, найти там силу и ответы на вопросы, которые так долго вас мучают! Присоединяйтесь к Братству памяти, чтобы приблизить этот день и защитить свои семьи.

Её слова удивили Дирена. Насколько можно было им верить? В своей жизни он привык опираться на то, чему был свидетелем сам или чему получал достаточно убедительные доказательства. Он всегда перепроверял новости, о которых трубили «Правда Юнтеи» и телеканал «Ю-1», с информацией, которую он мог получить в реальной жизни. Если в СМИ говорили, что цены перестали расти, он заходил в ближайший магазин и видел, что то, что вчера продавалось за один тедар, сегодня стоило вдвое дороже. Когда он слышал, что Постовая Охранная Служба избавила город от бесчинств, он чаще оглядывался, проходя по пустынным улицам, и нередко замечал, как из тени стен за ним следили чьи-то глаза, а чуть ниже недобро блестело лезвие ножа.

Вот и сейчас его заинтересовали слова женщины о том, что Верховный епископ вскоре мог потерять свою власть. Она блефовала, чтобы убедить зевак, или действительно что-то знала о переходе власти? Нужно быть смелой, чтобы устраивать такую речь, рискуя быть задержанной «чёрным конвоем» за распространение ереси. Насколько могущественно это аспидово Братство памяти, что они не боятся призывать в свои ряды в открытую на улицах?

Размышляя так, Дирен дошёл до домика администрации и, открыв дверь, обнаружил внутри Кальмиза – владельца земельного участка, на котором проводилась ярмарка. Грузный мужчина с двойным подбородком в засаленной рубашке сидел за письменным столом. Узкие глазки окинули Дирена быстрым изучающим взглядом. Дирен протянул Кальмизу бумажный свёрток, внутри которого помещались ровные столбцы монет:

– Здравствуйте. Я принёс оплату за оставшиеся дни аренды. За номер семьсот первый.

Мужчина придвинул к себе свёрток, взял со стола один из документов и принялся водить пухлым пальцем по строчкам.

– Дирен Крегг, – просипел он. – За оставшиеся четыре дня, восемьсот тедаров.

– Да, всё верно.

Кальмиз пересчитал монеты в свёртке, принесённом Диреном, открыл ящик стола и ссыпал их внутрь.

– Уже заработал на оставшуюся аренду, как и планировал, а?

Его взгляд скользнул по кошелю в руках Дирена. Парень внутренне вздрогнул. Хорошо, что он не носил с собой больше положенного. Кошель явно пустой с виду, и у хозяина не было причины подозревать, что он слишком нажился за эти дни.

– Да вот, по чуть там, по чуть здесь. Как раз и набралось, – с извиняющейся улыбкой проговорил Дирен.

– Что ж, следующая ярмарка будет проходить у нас зимой, не опоздай с заявкой.

– Конечно.

Дирен слегка склонил голову в знак прощания и вышел.

Опаздывать с заявками было действительно неприятно – он испытал это на собственном опыте. Впервые, когда он смог накопить достаточно денег, чтобы купить стол, дощечку для игры в «нар или тедар» и оплатить аренду маленького места на своей первой ярмарке, то, придя к организатору, обнаружил, что нужно было заранее заявлять о своём участии и бронировать место. На ярмарку было уже не попасть. Но волей случая ему повезло: через три дня после начала ярмарки одно из мест освободилось из-за болезни кожевенника. Эти три дня стоили ему каждый по двести тедаров за снятую комнату и семьдесят тедаров за самую скромную еду, состоявшую из каши, буханки хлеба и воды, в то время как заработок, на который он рассчитывал, отсутствовал вовсе – у Дирена не было места, где он мог бы начать игру в «нар или тедар», а мелкие поручения вроде зазывалы, на которых можно было заработать на еду, доставались местным мальчишкам.

Но тот случай стал для него уроком, благодаря которому на последующие ярмарки он подавал заявки загодя и уже не терял ни одного торгового дня, отстаивая с самого начала и до последнего посетителя. Стопка накопленных монет в его тайнике росла, пусть и медленно.

Дирен уже не был тем испуганным избитым мальчиком, которым попал в город Кирад. Сейчас он был в Дагосе – столице Юнтеи. Рано или поздно он накопит достаточно аспидовых тедаров, чтобы получить одну из «непыльных» должностей где-нибудь в районном комитете или Постовой Охранной Службе, и ему больше не нужно будет выживать среди бедняков, практически забытых обществом.

Дирен добрёл до вагончика, припаркованного за огороженной территорией ярмарки. Он устал, ему хотелось побыстрее лечь и провалиться в сон. Вагончик принадлежал пяти бродячим акробатам, которым Дирен платил за ночлег по пятьдесят тедаров за каждый из семи дней ярмарки. Когда он отворил дверь, то увидел, что внутри ещё горел свет тусклой лампочки. Глита, старшая в их труппе, склонилась над шитьём – должно быть, чинила костюм к завтрашнему выступлению. Салли, её подруга – строго говоря, в труппе все акробаты были друзьями – застилала постель. Остальные уже спали, укутавшись в одеяла, на раскладушках и надувных матрацах. Кивнув женщинам в знак приветствия, Дирен прокрался к раскладушке, которую ему выделили как временному обитателю вагончика.

Он бережно снял одежду, закутался в одеяло. Женщины шёпотом переговаривались, но Дирену это не мешало: он порядочно устал, так что уже проваливался в сон. Он не обращал внимания на перешёптывавшихся женщин, пока одно из сказанных ими слов не заставило его резко распахнуть глаза и прислушаться.

– На Ярмарке сегодня видели чёрный конвой.

Дирен слегка повернул голову, чтобы лучше разбирать слова. Глаза он приоткрыл лишь немного, чтобы видеть происходившее, но казаться спящим. Такой поворот событий его взволновал.

– Да ты что? Нар сохрани! Чего ты болтаешь-то, Салли?

– Говорю тебе, они забрали одну из гадалок, представляешь? С ума сойти!

Дирен видел, как Глита застыла от услышанного, позабыв о своём шитье.

– Откуда ты это узнала?

Салли выглядела напуганной. Она торопливо начала рассказывать:

– Я сама видела! Как они нагрянули, так все сразу разбежались и попрятались. С ними были двое Стражей, в плащах, на лицах золотые маски сверкают… Прямо нечеловеческие маски! Да ещё с копьями и мечами … Сразу пошли к шатрам гадалок, схватили одну и потащили куда-то. И всё это так быстро!

– Да за что её забрали-то?

– Я слышала, как кто-то из толпы говорил, что она была чтицей прошлого.

Глита нахмурилась:

– Запрещённый возвратный гипноз? Преступление против веры?

Салли помолчала, комкая в руках наволочку, бросила быстрый взгляд в сторону Дирена. Тот продолжал лежать, прикрыв глаза.

– Ты знаешь, что Стражи приходят по особым заданиям епископа, – продолжила она. – Их дело – без шума забрать тех, кого потом обвинят в преступлениях против веры. И вот сегодня они пришли сюда и забрали одну из женщин, гадалку. А что, если они захотят забрать кого-то ещё? Глит, у меня всё нутро в пятки падает от них. Мы можем уехать завтра? Я понимаю, что уже оплатили ярмарку, и люди идут, но… – Салли обхватила шею подруги в неуклюжих объятиях. – Я жутко перепугалась, понимаешь? Я… А вдруг они придут снова? За нами?

Глита слегка отстранилась, заглядывая женщине в глаза:

– Салли, тебе нечего бояться. Ты сильно перепугалась, вот и всё. Успокойся, выспись, а завтра встанет солнце, и ты снова будешь веселить публику, как всегда.

Дирен видел, что глаза Салли заблестели от выступивших слёз. Она еле слышно прошептала:

– Они… могут… обвинить меня.

– В чём? – вскинула брови Глита.

Салли сглотнула, несколько раз всхлипнула и прошептала так тихо, что Дирен едва смог разобрать её слова:

– Третьего дня я дала сотню тедаров одной гадалке.

Лицо Глиты начало терять цвет, здоровый румянец сменился землистым оттенком. Салли продолжала:

– Её зовут Цитея. Ей не хватало на аренду, а я… подумала… – Салли снова громко всхлипнула. – Глит, я подумала, что это мой шанс. Ну, сделать доброе дело. Ты же знаешь, как говорят проповедники: по нашим делам ответ нести будем. Вот я помогла ей. Ведь у меня были эти деньги, а ей было нужно… Я просто хотела помочь! Я даже не знаю, кого Стражи схватили сегодня. Это была Цитея или какая-то другая гадалка… Но если они схватили Цитею, то обязательно узнают, что я помогла ей… Нар сохрани! Они арестуют нас всех!

Запнувшись, Салли расплакалась, уронив голову на руки. Глита застыла рядом с непроницаемым лицом. Дирен обдумывал услышанное: почему он не заметил визит чёрного конвоя на ярмарку? Должно быть, они пришли в то время, когда он расплачивался с Кальмизом за аренду, иначе он непременно заметил бы волнение людей, которое всегда распространяется молниеносно. Дирен предпочитал иметь дело с тем, что он мог понять и объяснить, а вот о Стражах ходили только смутные слухи, и самая непонятная часть в историях о них состояла в том, являлись ли служители Нарин людьми или же какими-то другими существами. Кое-где говорили, что Стражи когда-то заключили сделку с тёмными колдунами. Колдуны превратили их лица в застывшие маски и послали завоевать для них власть, но служители Нарин оказались сильнее и смогли подчинить себе тёмных созданий. По другим слухам, Стражами становились мужчины и женщины, пожелавшие бессмертия и дерзнувшие обратиться к самой Нарин – владычице страны бессмертия – с такой просьбой. Она выполнила их пожелание, но взамен взяла с них клятву служить ей вечно и наблюдать за тем, насколько усердно люди молятся ей, и карать сомневающихся в назидание другим.

Так или иначе, Дирен не знал наверняка ничего о Стражах, и это вызывало у него необъяснимую тревогу. Он предпочёл бы никогда не сталкиваться с аспидовыми служителями Верховного епископа, и ему очень не нравилось то, что менее часа назад они побывали на ярмарке совсем близко от него, а одна из акробаток, с которыми он делил укрытие для ночлега, была связана с возможной преступницей против веры. Теперь ему нужно было принять решение: оставаться здесь, подвергая себя возможной опасности ареста, или уйти куда-то подальше, чтобы перестраховаться. Второй вариант означал дополнительные расходы, которые поглотят почти всё заработанное за первые три ярмарочных дня: Дирен уже внёс плату за оставшиеся четыре дня аренды, а другой ярмарки в ближайшие дни нигде не планировалось, так что пришлось бы где-то снимать комнату и ждать очередной ярмарки, перебиваясь мелкими подработками.

Дирен лежал, глядя на линялую простынь, пытаясь справиться со сковавшим его страхом. Очень некстати вспомнился день, когда его, ограбленного и избитого, бросили в грязном переулке без всякой надежды на помощь. На секунду он снова ощутил во рту отвратительный вкус собственной крови, резкую боль в рёбрах и животе. Дирен чувствовал себя избитым маленьким мальчишкой, у которого отобрали все деньги, данные мамой для поступления на службу. Лёжа на кровати в вагончике акробатов, он ощущал, что задыхается от ужаса. Он снова мог попасть под руку плохим парням, которые сильнее его, от которых ему не защититься. Дирен вздрогнул, услышав спокойный тихий голос Глиты:

– Не переживай, Салли. Если бы тебя подозревали, то уже забрали бы сегодня. Стражи приходили сюда только за гадалкой и её клиенткой, и ушли именно с ними. Тебе нечего бояться, дорогая.

Дирен слышал шорох платья Салли, когда Глита утешающе поглаживала подругу по спине, и понемногу успокаивался сам. Не было никаких причин, указывавших на то, что Дирену грозила опасность от Стражей. Он пытался размышлять здраво: сколько людей знали о том, что он ночевал именно в этом вагончике акробатов, а не в каком-то другом? Не на квартире и не в кемпинге, а именно здесь? Никто его официально не регистрировал. Да, Кальмизу было известно о том, что парень по имени Дирен Крегг арендовал на этой ярмарке часть торгового стола. Переписывал ли владелец этого земельного участка какие-то данные из документов Дирена? Он никак не мог вспомнить. «Перестань, просто успокойся. Ты никому не говорил, где именно остановился, и возвращался сюда каждый раз уже затемно. Никто и не вспомнит, что ты торчишь на этой ярмарке, если не будешь высовываться», – твердил его внутренний голос. Соглашаясь с ним, Дирен вскоре смог уснуть.