Соткана солью

- -
- 100%
- +
Это «пока» длится пару утренних часов, которые я посвящаю обычной рутине: приготовлению завтрака сыну, двадцатишаговому бьюти-уходу, йоге с ограниченным комплексом упражнений и завтраку с Надей.
Монастырская все два часа не перестает кудахтать над моей рукой и допытываться подробностей, но я хоть и мастер по танцам на одних и тех же граблях, на сей раз урок-таки выучила.
Извините, но разговор про приглянувшегося мужика чреват причинением такого добра, что не унести. Да и у меня накопились кое-какие свои вопросы: перво-наперво, что за пташку такую Наденька послала собирать информацию, что Красавин взбеленился до тихого бешенства.
Как оказалось, пташка – визажист и по совместительству какой-то посредник в сфере интимных услуг, вроде бы через нее зачастую устраиваются многие встречи очень богатых со знаменитыми, поэтому нет ничего удивительного в том, как Богдан воспринял интерес к своей персоне.
Монастырская, конечно же, начинает божиться, что она думать не думала о такой стороне вопроса, будучи просто в приятельских отношениях с пташкой, а мне хочется побиться головой об стол.
Боже, за что мне это?
Хорошо, что все более – менее разрешилось, и теперь можно… А, собственно, ничего не можно!
С этой мыслью еду в офис, слушая какую-то заунывную классику, пока от моего “не можно” не раздается звонок.
Глава 14
Несколько долгих секунд я сижу и слушаю ускоренный стук своего сердца, колеблясь – брать или не брать трубку, но в конце концов, любопытство пересиливает, да и поблагодарить бы не мешало.
– Слушаю, – набравшись-таки смелости, отвечаю на звонок.
– Получила цветы? – без лишних расшаркиваний, переходит Красавин сразу к делу, а у меня от этого глубокого, чуть хрипловатого голоса озноб пробегает по коже.
– Получила, – направляю всю свою Арктику в лаконичный ответ, но боксерику до фонаря.
– А чего не позвонила? – продолжает, как ни в чем не бывало допрос. Меня это слегка бесит.
– А должна была?
– Ну, хотя бы из вежливости.
А вот это справедливо и заслуживает честного признания.
– У меня нет твоего номера.
– Да ну? Неужели твой информатор не продал? – тянет Красавин насмешливо, тут же заставляя пожалеть об искренности.
– Мы возвращаемся к старым качелям? – уточняю настороженно, задумавшись, а так ли все поняла?
– А мы с них сходили? – следует разочаровывающий ответ.
– Я кладу трубку, – предупреждаю, не видя больше смысла в этом разговоре.
– Подожди – подожди! Цветы-то хоть понравились?
– Понравились. Но твое “наверняка” не сработало.
– В смысле?
– Моих любимых там не оказалось.
– Кто бы сомневался. И какие мы любим?
Вопрос явно с издевкой, поэтому отвечать не особо-то и хочется, тем более, что-то такое личное.
– А зачем тебе знать?
– Любопытство, – бросает боксерик коротко и тут же насмешливо добавляет. – Удовлетворишь?
Мне хочется возмутиться и послать его к черту, но это будет выглядеть до смешного по-ханжески.
– Сибирские Огоньки, если тебе это о чем-то говорит, – парирую с надменной прохладцей.
– Говорит, – следует дразнящий смешок. – Все-таки я оказался прав, любишь ты быть нетакуськой.
О, Господи, дай мне сил!
– Я кладу трубку.
И в самом деле кладу, не зная, что тут еще можно сказать.
Ставлю на беззвучный режим и довольная, сама, правда, не знаю, чем иду на очередной совет директоров.
На волне взбудроженного настроения ко мне приходит парочка дельных идей, позже мы обсуждаем их с командой креативщиков. К себе в кабинет возвращаюсь уже ближе к обеду и вижу кучу пропущенных вызовов.
Пометавшись, решаю все-таки перезвонить. Любопытство, чтоб его!
– Что ты хотел? – начинаю также без предисловий.
– Ты в курсе, что твои Огоньки занесены в красную книгу?
– И что? Ты уже слился? А как же любовь к сложным задачам? – сама не понимаю, куда меня несет, но несет.
– Уела, – раздается теплый, кашемировый смех. – Так что насчет примирительного ужина?
– Зачем? – не вижу смысла ходить вокруг да около, но у Красавина иные планы.
– А разве мы не заключаем рекламный контракт?
– Не смеши, у меня веганский ресторан.
– И что? Думаешь, среди спортсменов нет ваших адептов?
Нет, но зачем это все, тем более, если с тех самых качелей мы не спрыгнули?
– Думаю, это лишнее. И вообще мне надо работать…
– Подожди. Давай так, если я подгоню тебе твои Огоньки, то мы пойдем на ужин. Что скажешь?
Что скажу?
Скажу, что мне под сраку лет, но, похоже, юношеский азарт из этой сраки так и не выветрился. Иначе не знаю, как объяснить короткое:
– Дерзай.
– Отлично, готовь платье, детка! – следует самоуверенный ответ, после чего Красавин сбрасывает вызов, а у меня в душе бразильский карнавал начинает свое шествие. Двухэтажные платформы с перемазанными блестками голыми танцорами и танцовщицами весело шелестят перьями под оглушительную музыку предвкушения.
Мне интересно, что мальчик придумает или точнее, как он выкрутится, потому что в это время года достать цветущие Сибирские Огоньки просто невозможно, будь ты хоть трижды звездой, хоть Господом-богом.
За день я перебираю все мыслимые и немыслимые варианты, но так толком ничего и не придумываю.
Домой мчусь на всех парусах, уверенная, что Красавин так просто не сдастся. В конце концов, претендентами на чемпионский титул становятся не за красивые глаза, а за быстроту мышления, упрямство, силу воли, мастерство и прочее-прочее- прочее.
Боксерик обязательно что-нибудь придумает. Но вот что?
Предполагать решение практически невозможных задач – бесполезное занятие, когда не можешь похвастаться ни богатой фантазией, ни творческим подходом к делу. Прикинув так и сяк, понимаю, что скорее сломаю свой рациональный мозг, чем что-то докумекаю.
Впрочем, зачем оно мне надо? Пусть боксерик думает, а я либо удивлюсь, либо… Разочаруюсь, наверное. В конце концов, как бы там ни было, ожидания есть.
Затаенные, нервные, томительные. Они нарастают с каждым днем, пока на исходе четвертого мне не поступает звонок от курьерской службы.
Честно, я уже даже приготовилась к букету цветов, не цветущих в это время года, но Богдан Красавин… Ну, красавчик он, что тут еще скажешь?! Превзошел все мои даже невозможные ожидания.
Двухметровая картина в стиле романтизм с полыхающим полем Огоньков у подножия тайги, будто кадр прямиком из моего детства, когда родители отправляли меня на месяцок погостить к прабабушке, живущей в селе неподалеку от тайги, и я носилась по горящему оранжевым пламенем полю, распустив свои рыжие кудри, пока бабуля не начнет зазывать на ужин, крича на всю деревню: “Огонечик, айда исть!”.
Вспоминая сейчас, с уверенностью могу сказать, это было лучшее время в моей жизни. Смешливое, вкусное и такое свободное, что даже не передать.
А потом, по мере взросления, простецкое “исть” высмеяли и искоренили, кудри безжалостно обкорнали в ровное, волосок к волоску каре, буйный рыжий сменился на степенный каштановый, умерла бабуля, и все в моей жизни стало такое: степенное, чванливое, выхолощенное. Огонечик быстро истлел и забыл, что когда-то вообще горел.
И только сейчас, глядя на знакомый до боли пейзаж, внутри что-то вновь загорается крошечной искоркой и чувством, будто я снова там, где повсюду ненавязчивый аромат разнотравья, ветер в волосах и непередаваемый вкус счастья, от которого расцветает на губах робкая улыбка, а в сердце – щемящая до слез благодарность.
И пусть мальчик даже не догадывается, какой на самом деле бесценный сделал подарок, я всегда теперь буду смотреть и помнить, что он подарил мне кусочек моего детства, кусочек беззаботной меня.
От созерцания картины отвлекает зазвонивший сотовый. Видимо, поговорки не зря придумали. Как говорится, вспомнишь солнце – вот и лучик. Насмешливое “боксерик” на дисплее доказывает это с успехом.
Втянув с шумом воздух, чувствую, как меня слегка начинает мандражить. Мысленно закатываю глаза. Это же надо – трястись от звонка сопляка! Но ничего поделать с собой не могу. Волнуюсь. И хоть смейся тут, хоть плачь.
– Слушаю, – отвечаю, собравшись с мыслями и силами, в разговоре с Красавиным они, однозначно понадобятся. Уже проверено.
– Ну, че? Зачет? – как всегда без лишних расшаркиваний, интересуется эта босота по части манер. Качаю головой, а губы сами по себе складываются в улыбку, но признать, что меня очаровывает неотесанность боксерика – да ни за что!
– Не “че”, а “что” – это, во-первых… – начинаю душнить, но меня на подлете нагло подстреливают.
– Ага, ты уже говорила.
– Но тебе, что об стенку горох, верно?
– Ты же не “мамочка”, чтоб меня поучать. Или она все-таки? – лукаво тянет Красавин, грамотно расставляя ловушку.
И вот что тут скажешь? Уделал.
– Зачет, – отвечаю коротко и по всем фронтам, на что прилетает насмешливое:
– Хорошо съезжаешь с темы.
– По-моему, как раз-таки, въезжаю, – отзываюсь с улыбкой, получая, как ни странно, удовольствие от этой незатейливой пикировки с элементами саркастичного флирта.
– Ты прямо фанат риторики, я смотрю.
– А ты что-то против имеешь?
– Я вообще пока еще ничего не имею, – дразняще иронизирует Красавин, заставляя меня покраснеть, как девчонку, особенно, когда недвусленно добавляет. – Так что будь готова к восьми послезавтра, я за тобой заеду.
– А ты не разогнался ли, случаем? – пытаюсь его осадить, в надежде скрыть вспыхнувшее смущение напополам с возмущением, но следующая фраза начисто лишает меня всякой возможности сопротивляться.
– Я и так лет на семь опоздал, надо наверстывать.
– На семь? – смеюсь, не скрывая, что думаю о столь неприкрытой лести, но Красавин в самом деле молоток отбойный.
– На пять? – естественно, как дышит, уточняет он и тут же сокрушенно тянет. – Блин, так и знал, что промахнулся.
– Ой, иди ты! – не выдержав, отмахиваюсь и, господи, лыблюсь во весь рот, будто у нас в самом деле не пятнадцать – семнадцать лет разницы, а всего лишь пять и непонятно, в какую сторону.
Хорошо, что мальчик меня не видит, иначе плакал бы образ “умудренной опытом деловой женщины”.
Не знаю, как у этого парня так получается, но он подобно глобальному потеплению заставляет таять мои арктические льды, угрожая всей душевной инфраструктуре.
Кое-как взяв себя в руки, договариваюсь о встрече уже в ресторане. Не хватало еще, чтобы Денис обнаружил своего кумира у ворот нашего дома, вопросов не оберешься. Красавин, конечно, таким раскладом не очень доволен, но меня это мало волнует. Другое дело – картина. Помявшись, благодарю за нее, и нехотя, признаю, что это даже лучше, чем цветы.
– Рад, что ты оценила, – отбросив шутливый тон, произносит боксерик абсолютно серьезно и в очередной раз разбивает все стереотипы в моей голове, добавляя. – Цветы – это просто цветы, знак внимания, который засохнет и забудется. А картина – зеркало, в нем так или иначе найдешь что-то свое.
Что ж… Никогда бы не подумала, что спортсмен его возраста способен мыслить на темы, выходящие за примитивные рамки “телки-тачки-бабки”.
Знаю, мой снобизм – совершенно ни в какие ворота и, если тут кто и мыслит шаблонами, то это явно не Красавин. Но, как говорится, в своем глазу бревна не видно.
Озадаченная, хочу высказаться и даже извиниться, но, заслышав голос вернувшегося с тренировки сына, наскоро прощаюсь, мысленно обещая себе, оставить на грядущем ужине всякую предвзятость и взглянуть на парня просто, без социально-материальных призм.
Кивнув самой себе, иду на первый этаж, чтобы уделить внимание Денису, но сталкиваюсь с ним на лестнице, да так и застываю под взбешенным, полным ненависти взглядом, от которого внутри все переворачивается и начинает в ужасающем предчувствие дрожать.
– Сынок? Что-то случилось? – спрашиваю осторожно.
– Случилось! Ты случилась! – выплевывает Денис, проносясь мимо. – Вечно только все портишь!
Он вихрем уносится в свою комнату и с оглушительным грохотом закрывает дверь, а я, застыв, с нарастающей паникой понимаю, что все, чего я так боялась, кажется, сбылось.
Меня начинает тошнить и колошматить, как припадочную.
Что делать? Куда бежать? Как объясняться?
Наверное, я бы впала в банальную истерику и наломала еще больше дров, но у меня начинает звонить телефон. Не глядя отвечаю, и слышу голос, который с удовольствием бы еще лет десять не слышала.
– Лара, че у вас там происходит? Мне Денис щас звонил, просил срочно забрать его. Что случилось? – с явной претензией вопрошает мой бывший муж, доводя нервное напряжение до апогея.
Господи, только вот Долгова мне до полной кучи не хватало!
Глава 15
– Ничего не случилось! – огрызаюсь, не в силах придумать что-либо ещё. Да и просто потому, что меня бесит этот осуждающе-обличающий тон.
Что, понимаешь ли, происходит? Смотрите-ка на него – образцовый папаша выискался! Тебе ли вообще рот открывать?!
Нет, я все понимаю: он – отец, он беспокоится, но лучше бы он так переживал, когда со своей Настенькой куролесил.
Конечно, своя рубашка ближе к телу, но как-то уж слишком быстро забылись собственные косяки.
– Ты не можешь без истерик, да? – бросает Долгов в своей типично-снисходительной манере, мол, как же сложно с неадекватной женщиной адекватному мужчине.
Что-что, а газлайтить меня у Сереженьки всегда получалось отменно.
– То есть это я позвонила и начала со старта на повышенных тонах допытываться, что к чему? – саркастично интересуюсь у этого умника, едва сдерживаясь, чтобы не послать по известному маршруту. Выяснять отношения, которые себя изжили еще двадцать лет назад, у меня нет никакого желания, да и сил тоже.
– Боже, – страдальчески вздыхает Долгов, а у меня лицо непроизвольно кривится, стоит только представить выражение наглой морды. Он же продолжает распыляться. – Короче, у меня нет времени. Ты можешь без вот этого цирка объяснить, что с ребенком? Или мне приехать и выяснить все самому?
– Сережа, – доведенная до трясучки, цежу сквозь зубы, – не доводи меня, пожалуйста. Я не знаю, кем ты там себя сейчас позиционируешь в новом браке, но напомню, в нашем ты был папой, который видел детей в лучшем случае на выходных, но чаще, когда они уже спали, либо, когда еще не проснулись. Так что не надо тут корчить из себя не бог весть…
– Я работал! Зарабатывал вам на все, что вы сейчас…
– Я знаю и никогда не забываю! Спасибо тебе за это! Но и ты, будь добр, не забывай, пока ты зарабатывал, с детьми двадцать четыре на семь была я! Я их вырастила, воспитала, разделила с ними все моменты их жизни, поэтому не надо сейчас выставлять меня какой-то левой тетей.
– Я не выставляю, но ребенок позвонил мне и потребовал забрать от… цитирую: “этой позорной мамаши”. Что я, по-твоему, должен думать?
Тяжело сглатываю вставший в горле острый ком и, прикрыв динамик, даю себе пару секунд, чтобы справиться с подступившими слезами и ноющей, сжимающей за грудиной, болью.
Чудовищное разочарование и обида в очередной раз разбивает сердце, но кого это волнует? Детям можно все, мать ведь простит и забудет, и плевать, что там у нее в душе творится.
И да, конечно, прощу. Поплачу, пообижаюсь сама с собой, а потом забуду, не требуя ничего взамен. Но это невыносимо больно, сколько ни напоминай себе, что материнство – битва, победить в которой, увы невозможно.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.