История о том, как Руджеро напился и чуть было не сорвал проповедь

История о том, как я напился однажды и чуть не сорвал проповедь… Причём, не в качестве благоверного христианина, сидевшего на партере1 во время службы, но в качестве самого непосредственного участника, а именно – проповедника. Я знаю, что являюсь самым невероятным кандидатом на эту роль, однако… когда-то, благодаря ходатайствам моего благоверного дядюшки Андреа, я чуть было не ступил на этот путь. Что ж, приступим к рассказу, вот как было дело…

Я тогда только закончил Падуанский университет. Мне было двадцать четыре года. Самый расцвет юности, сил, и безудержно рвущихся наружу надежд и планов, требующих немедленного осуществления. Меня с раннего детства прочили во священники, я не раздумывал даже, хочу этого или же нет, просто согласился, ибо дядя Витторио и дядюшка Андреа так порешили. Мы переживали непростые времена, а потому – раздумий по поводу собственных желаний у меня было не так-то много. Священником так священником. Поразительно, не так ли?.. Но для меня в какой-то момент пути удивительным было нечто другое, ведь я свою историю знаю с изнанки, однако, также невероятно она будет звучать и для тех, кто со мной хорошо знаком; для тех же, кто знает меня недостаточно, или встретил меня уже на том отрезке моей жизни, когда я стал отъявленным негодяем и развратником, покажется невозможным как раз то, что я вам сейчас расскажу. Мне самому порой кажется, что прошедшее, лишь сон… Ведь невозможно быть праведником и так низко пасть… Однако, судите сами, я расскажу честно, ничего не утаивая, а вы сами вынесете приговор моей исповеди…

Учился я сначала на философском, а после – на богословском факультете, параллельно обучаясь в семинарии. Времени на попойки, разгул и радости жизни – не оставалось, а, быть может, я и не так сильно-то стремился его найти, ибо мне было интереснее возиться в свободное от учёбы время в лаборатории, постигая тайны химических соединений и опытов. Мне хотелось уединиться и поразмышлять. Витторио было не просто, как и всей нашей семье, и я старался быть тише воды ниже травы, не создавая проблем и неприятностей, из которым меня бы нужно было вытаскивать. Да-да, я уже слышу, как вы смеётесь во всю глотку! Я и сам смеюсь, когда вспоминаю это, ибо кажется, что то было в какой-то другой жизни.

Окончив университет в Падуа и получив степень бакалавра и магистра по философии и богословию, я вернулся в родную Венецию. Мы все знали, что меня ожидает, однако мои дядюшки решили дать мне некоторую свободу выбора (но выбрать я должен был правильно), тотчас же началось…

«А у дядюшки Риккардо есть место scrivani2 в суде…» Ага. Он бы мне скорее предложил быть его слугой. Я уже предвидел удовольствие на лице дяди Риккардо, от одного лишь зрелища того, как я вытираю его запылившиеся ботинки.

«А ещё есть место чиновника во Дворце дожей…»

И то, и другое, и третье, и пятое, и десятое…

Аааааааааааааааааааааа! – хотелось уже взреветь мне от сыпавшихся со всех сторон разлюбезнейших, гениальнейших предложений. Все, точнее, многие в Венеции, знали Витторио, и оттого все желали угодить ему, устроив его племянника на какое-то хорошее место. Я не сопротивлялся, но и соглашаться тоже не спешил. Быть может, со стороны покажется, что я вёл себя как избалованный юнец, который ещё и выбира-а-ает, но…

Честно. Я не чувствовал особой склонности ни к одному из этих предложений. Хотя виду он и не показывал, во всяком случае, при мне, я видел, что это злило дядю Витторио, но он был достаточно мудр, и, к тому же, весьма терпелив, и умел ждать, а потому… Он не давил на меня, и мы молча продолжали искать, а точнее – двигаться к тому, что уже было для меня предрешено. Я видел и чувствовал, что он хочет завести разговор на эту тему, но всегда мы в итоге как-то обходили её, так и не затронув, но рано или поздно, это должно было произойти. И произошло.

В один прекрасный день, в самый разгар обсуждений касательно моего будущего, к нам пришёл дядюшка Андреа.

– О, Андреа! Buon giorno!3 Садись, налью тебе кофе! А мы тут как раз обсуждаем, сто дальше будет делать Руджеро, – Витторио многозначительно посмотрел на брата. Я тогда не обратил на это особого внимания и не прочёл свой приговор, пока ещё только бледно проступающий между строк. Дядюшка Андреа уселся в кресло прямо напротив меня, и выпалил без обиняков.

– А чего тут думать? Пусть становится священником! Ведь, кажется, мы потому и отправили Руджеро на философский факультет, богословский, и притом ещё в семинарию, – несколько приподняв кустистую бровь, проговорил дядюшка Андреа, и отпил преспокойно из поданной Витторио чашки кофе. – Мы же, кажется, уже давно об этом толкуем. Не вижу причин, в чём тут сомневаться, если только Руджеро сам… − Андреа поднял на меня взгляд из-под кустистых бровей.

Я замер и перевёл ошарашенный взгляд с Андреа на Витторио.

– Хм… да, это так, – проговорил невнятно, потирая подбородок, Витторио. – Но я хотел дать ему возможность всё же немного подумать, прежде чем решиться на окончательный шаг, – попытался прикрыть меня Витторио, ведь в процессе обучения я уже не раз ныл ему, что не хочу я ходить всю жизнь в чёрной рясе. Нытьё моё, конечно же, было вызвано не только эстетическими соображениями, но и соображениями, о которых стыдно сказать, но, тем не менее, они от этого никуда не деваются, в дальнейшем вы поймёте, что за предмет я имею ввиду. Именно поэтому я так надеялся, что все уже про это забыли, а тут дядюшка Андреа снова со своим «манящим» предложением…

– Витторио, пора принимать решение…

– Нет! – выпалил я со всем отчаянием в голосе, на которое только был способен.

Андреа и Витторио на мгновение подняли на меня взгляд. Но, после минутной паузы, как ни в чём ни бывало, продолжили.

– Но не слишком ли молод Руджеро для священника?

– Возможно, но ведь он станет им не сразу, а спустя время. Нужно будет дослужиться, но, думаю, с его характером, он вполне быстро сможет сделать себе карьеру.

И, да-да, я понимаю ваш ужас и недоумение сейчас, но… Вы ещё не знаете, каким я был раньше и что вынудило меня так поступать. Я очень ответственно учился, никогда не напивался, и.. да-да-да!.. и даже это! Я даже не приударивал за особо красивыми сеньоритами, хотя мой ум позволял сделать всё так, чтобы дело оставалось втайне. Ну ладно, я немного солгал. Была одна история, но о ней я расскажу подробнее в своё время. Но… это было настолько далеко от того, что я творю сейчас, что, порой мне даже не верится, что когда-то были столь благословенные и нравственные в моей жизни времена.

Понимаю, поверить трудно, но… Говорю, как есть. Но, к слову, Витторио мне очень за это благодарен, что ему хоть тогда не приходилось вытаскивать меня из всевозможных передряг. Сейчас я хоть и влипаю поминутно в различные неприятные, скандальные истории, и, несмотря на возраст, я отхватываю по первое число от Витторио, однако… Он уже немного не так остро реагирует, как раньше, чем я, безусловно, рад.

– Ты прав, Андреа, – покивал Витторио. – Нужно принять решение. А что если…

– А если я не хочу! Говорил вам тогда, говорю и теперь!

Да-да-да, я знал, что, возможно, меня ожидает такая дорога, но я так надеялся, что всё же смогу избежать этой участи. Я начал понимать это, когда пошёл получать степень магистра богословия. Я молчал, поначалу, но постепенно во мне назревало недовольство и протест против сложившегося положения вещей, а потому… Теперь скрытое пламя стало постепенно вырываться наружу.

– Руджеро, ты уже отмёл большую часть моих предложений, – вздохнул Витторио. – Нужно же уже как-то на что-то решиться. Тем более, ты сам дал слово, что, если не найдёшь ко времени то, что тебе по душе в миру, то пойдёшь по пути духовному. Мы договаривались, Руджеро, и ты дал мне слово, – во время своей речи Витторио встал и со спокойной строгостью посмотрел на меня.

Я задумался. С одной стороны, Витторио был прав, нужно было уже скорее принимать решение, да и мои запасы, появившиеся благодаря довольно неплохой стипендии, постепенно истощались, и, рано или поздно, должны были неминуемо подойти к концу; но, в то же время, я так не хотел приниматься за то, что мне вовсе неинтересно. Посвящать этому время жизни, и, самое главное, мою молодость. С другой стороны, не попробуешь, не узнаешь.

Только вот… Я так этого не хотел. Ради этого я терпел всю мою раннюю молодость столько лишений и ограничений, что моё тело уже было просто до невозможности истерзано всем этим. На этот период моей жизни пришлись не самые простые времена, а потому… Не было не то что возможности, но даже и времени заниматься всем этим. Честно, в глубине души, при всём моём уважении к моим дядюшкам – я не хотел быть священником, однако понимал, что ждут от меня именно этого. Почему-то… я не понимал этого никогда… надо мной с самого моего детства витает некое… меня окружает, окутывает желание всех окружающих меня людей, чтобы я посвятил свою жизнь священству. Как будто зрители, замершие в ожидании решительного акта. И они не выдохнут, не испытают вздох облегчения, пока не пройдёт наконец решительная минута. И вот теперь наступила кульминация этого ожидания.

Что ж… Попробовать всё-таки стоит, тем более, что дядюшка Андреа так ко мне благоволит…

– Хорошо, – неожиданно для всех сказал я. – Я подумаю.

Они ещё ниже склонили головы, не сводя с меня удивлённо-недоверчиво-испытующий взгляд.

– Попробую, – поправился я, после чего они одновременно облегчённо вздохнули.

– Тогда, пусть Руджеро приходит ко мне завтра, чтобы немного освоиться, а там посмотрим, что можно сделать.

***

На следующий день я пришёл в Santa Maria Gloriosa dei Frari,4 где служил мой дядя Андреа. Честно признаться, никогда я не шёл к дядюшке Андреа с таким тяжёлым сердцем. Я всегда с радостью бежал сюда, когда возвращался из Падуа на каникулы. Сидел на вечерней службе, после – помогал Андреа в храме, а потом мы шли вместе гулять по Венеции. Благословенное время!.. Сейчас же я приближался со страхом, что останусь здесь навсегда. Я знал, что должен, но раньше довлеющий надо мной долг маячил где-то далеко, словно огонёк судна, теряющегося в волнах во время шторма, ты не знаешь, доплывёт ли оно до берега, ты не знаешь его судьбу, а оттого с замирающей надеждой ждёшь, что оно пристанет, но к другому берегу, ведь на борту могут оказаться как друзья, так и враги. Я был готов принять эту жертву, пусть и не знаю, зачем должен это сделать, ведь мне этого так никто и не сказал, но я давно постиг искусство полувзглядов и мельчайших изменений в интонации, поэтому я знал – по какой-то причине, доселе мне неизвестной, я должен принять священство. Должен… должен… должен…

– Господи, помоги! – одними губами, едва слышно, прошептал я, переступая порог храма.

Вдалеке я увидел дядюшку Андреа. Он с кем-то разговаривал, затем послышался его добродушный смех и ещё пара наставлений, сказанных уже громче, но не так, что можно было разобрать. Наконец он обернулся и, заметив меня, тепло улыбнулся.

– Ах, Руджеро! Вот и ты, рад тебя видеть! – радостно воскликнул дядюшка Андреа, быстро направляясь ко мне из глубины храма. – Руджеро, пойдём! Я тебе всё покажу… – он взял меня за руку и увлёк за собой, я лишь поддался и позволил вести себя куда угодно, ибо дядюшке Андреа я больше всего доверял, я бы доверил ему даже собственную жизнь и честь! Причём за последнюю опасаться особенно стоило. Мне было даже интересно, что он сейчас будет со мной делать.

– Так я же бывал здесь уже миллион раз, дядя Андреа!

– Я имею ввиду, я покажу тебе библиотеку при храме, в которой ты будешь писать свою… себе проповедь назавтра… Там всё несколько изменилось за последний месяц…

– Что?! Проповедь?! Завтра! – от ужаса я резко остановился и чуть было не толкнул дядюшку Андреа.

– О!.. Руджеро! Не переживай так! Ты справишься! А если не успеешь, то я подхвачу. Не переживай, у тебя всё получится, а если и не получится, то я тебе помогу! Не переживай!

– Дядя, я… – я и сам не знал, что хотел сказать. – Ладно. Хорошо. Показывай, где библиотека.

Мы прошли дальше и вскоре вошли в величественное помещение церковной библиотеки. Я, не останавливаясь, поминутно запрокидывал голову, пока не затекла шея, и делал я так каждый раз, когда приходил сюда, ибо не могу даже описать всю эту красоту словами! И, да, я уже бывал здесь, и в самом храме, причём неоднократно, ибо часто посещал дядюшку Андреа, даже когда учился в университете, но, честно вам скажу, библиотека привлекала меня чуть больше, чем… Не буду даже додумывать эту фразу, из уважения к дяде Андреа. Я верил, причём был в тот момент довольно хорошим христианином, но… Меня пугало, что я должен буду сам стать тем, кто ведёт за собой и подаёт пример другим, тем, кто не имеет сам права на ошибку, не имеет права оступиться. Андреа являлся для меня таким человеком, но мог ли я сам стать таковым? Именно это и мучило, терзало меня сейчас. Ещё смутно зарождающееся предчувствие начинало пробираться по моим жилам, постепенно проникая во всё моё существо. Предчувствие, что отведено мне испытать в дальнейшем.

Однако, тогда я ещё всего этого не знал. Да и чувство это возникало не от того, что я не хочу быть в церкви, но потому, что знал, мне точно будет в чём раскаиваться. Я никогда этого не скажу, но, и тогда, и сейчас, находясь в храме, я и испытывал, и испытываю некоторое ощущение… чувство… которое заставляет меня сжиматься. Как я, такой грязный, посмел прикоснуться… Но, впрочем, что уже теперь рассуждать?.. За стенами храма мы всегда довольно быстро забываем свои обещания и клятвы, которые даём Ему…

– И тебе нужно будет пойти на исповедь. Сегодня, в семь часов вечера.

– К тебе? – немного сжался я.

– Нет, ты что! Это же нарушение!

Да, знали бы мы тогда, при каких обстоятельствах нам придётся пренебречь этим правилом… И, если бы не страх оказаться на эшафоте, я бы ни за что такое не сказал, ни за что не признался бы в таком собственному дяде! И неважно, что он и так знал об этом, и даже больше того… всё то, о чём я умолчал…

– Почему?

– Руджеро! Ну я же столько раз тебе рассказывал, что это грубое нарушение этики.

Я пожал плечами. Раньше меня легко было смутить, и мне было довольно стыдно, когда я чего-то не знал. Сейчас я могу ощутить лишь отголоски, смутное воспоминание, но заставить меня испытать полноценную вину и стыд довольно-таки трудно.

Андреа показал мне на секцию книг, которые могли понадобиться, дал необходимые наставления, и ушёл. Некоторое время я молча, пребывая в некоторой растерянности, походил по библиотеке. Меня удивило, что так легко относится к этому предмету, но ведь я учился богословию в Падуа и в семинарии, так что был подготовлен, но ведь и… неопытен. Полагаю, дядя Андреа решил, что моих навыков, полученных в семинарии, вполне хватит для написания проповеди, что ж… Я не стал его в этом разубеждать, мне и самому хотелось показать, что, несмотря на все свои душевные смятения, я кое-чему всё же научился.

Я взял нужные книги, занял один из столиков, и принялся писать. Делать это я умел хорошо, умею и сейчас, как видите (раз вы дочитали до этого момента – то прямое тому доказательство). Почитав другие проповеди, да и слышав ни единожды, как проповедует дядюшка Андреа, я уже примерно понимал, что к чему.

***

К вечеру я закончил. Взглянул за окно – смеркалось. Я был так сосредоточен, так поглощён работой, что не заметил даже, как зажгли свечи. Пробежав ещё раз глазами текст, я нашёл его вполне приемлемым, пусть и не идеальным, но, думаю, дядя Андреа простит мне этот первый раз.

Этот текст я храню до сих пор как память о той ушедшей эпохе невинности, которая у меня когда-то была, а теперь потерять безвозвратно… но не то чтобы я слишком уж сильно переживаю по этому поводу.

Вот текст той проповеди. Первой и последней.

«Любовь… Это то, к чему должен стремиться каждый достойный христианин. Ведь если добрые дела делаются не по любви, какой тогда в них смысл? Они пусты, и сделаны лишь из скупого тщеславия, чтобы поторговаться с Богом. Показать ему, что ты хорош, но… это всё ложь и лицемерие… Делать что-то нужно не потому, что в дальнейшем тебя ожидает награда, или же, наоборот, муки Ада, но только из любви к другому человеку. Но, если ты, к примеру, зол, а к тебе в этот момент пришёл твой друг с просьбой о помощи… И ты, будучи разгневан и раздражён, не оттолкнёшь его, не откажешь ему, и сделаешь то, что должно, и сделаешь это просто так…. То это тоже будет считаться благим поступком, ибо… Ибо сделаешь это ты, превозмогая себя, свои чувства, и не ради себя, не ради похвалы или награды, а поистине и искренно для другого человека… Поэтому, хоть это и трудно, но важно делать что-то не ради выгоды, иначе в душе останется лишь осадок из пустоты и отчаяния…

Об этом многие говорят, твердя из века в век, и оттого теперь кажется, что эта прописная истина настолько избита, словно край мостовой колёсами беспрестанно снующих экипажей, что смысл её меркнет, блекнет, и выцветает, как чернила, оставленные под палящим солнцем. Но оттого истина не перестаёт быть истиной. На неё нужно снова посмотреть, прикрыв глаза от солнца, и увидеть. Увидеть то, что способна принять именно твоя душа, ибо душа у нас не так велика, чтобы вместить истину целиком. Мы не способны любить так, как должно, как любит нас сам Господь. Именно поэтому мы и здесь, чтобы научится, чтобы преодолев все препятствия, прийти к тому, что должно. Каждый проходит свой путь по своему. Кто-то останавливается в самом начале. Кто-то в середине. Кто-то доходит почти до конца. Но редко кому удаётся уберечь своё сердце, оставив нетронутым, проходя через жизненные бури, наполняя его лишь тем, что должно быть там. Не оставляя там ненависть, злобу, тщеславие. Именно не оставляя, потому что все мы люди, и каждый из нас, рано или поздно, сталкивается со всеми этими чувствами, вопрос лишь в том, что мы с ними делаем?.. что позволяем им делать с нами?.. Боремся, или же оставляем, разрешаем поселиться в себе и лишь раскармливаем, отчего со временем они разрастаются до такой степени, что заслоняют в нас самое важное – человека. Можно уже ведь и не помнить, что ты когда-то был им, отдавшись на волю порокам и страстям. Блаженны ли те, кто и вовсе не испытывает их? Сложно сказать. Такие люди редки и обладают огромным мужеством. Ведь подавлять и не испытывать – ровно не одно и то же. Тот, кто чист, исполняет свою миссию. У такого человека можно и нужно учиться. Однако важен и тот, кто боролся, чтобы стать таким. Ибо первый уже имеет, у второго же отняли, чтобы, пройдя круги Ада, он вновь мог обрести утраченное. И возрадоваться во сто крат сильнее, чем тогда, когда он ещё не был запятнан и не знал, каково это. Если первый есть пример, второй же даёт плод борьбы. Как можно рассказать о борьбе с пороком, борьбе со страстями, если сам никогда не испытывал их?.. если сам не боролся?.. если не смог победить…

Прощение. Вот что ещё получает тот, кто согрешил, и смог вновь подняться с колен. Ибо прощение позволяет прощать. Ведь как можно, будучи прощённым, самому осудить и наказать другого? Как можно, испив чашу милосердия, самому не быть милосердным к другому?.. Справедливость, скажете вы. И будете правы. Но муки совести и искупления уже несут в себе справедливость, ибо покаяние без дел – мертво. Покаяние и есть справедливость. Раскаяться же может только тот, кто способен любить, ибо… Только тот грешник, который научился любить, способен покаяться. Ибо он в тот момент думает не только о себе, но и о тех, кто рядом, и кто любит его. И он готов. Готов принести жертву.

Готов принести в жертву свои страсти.

Ради других.

Ради спасения своей души.

Ради Господа Бога».

«Хм… быть может, слишком пафосно?..» – подумал я про себя, медленно прогуливаясь вдоль канала по пути домой. Даже не знаю. Жаль, что я не смог показать её дяде Андреа, он лишь мельком заглянул ко мне, и, увидев, что я работаю, коротко кивнул, напомнил про исповедь, и убежал прочь… Ну что ж… Значит, покажу ему завтра утром перед началом проповеди.

Так я шёл, заложив руки в карманы плаща, раздумывая о своём… Тихий, тёплый вечерний ветер трепал мои кудри, рассыпая их по плечам. на мгновение я остановился, и, закрыв глаза, подставил лицо тихо обдувающему меня ветру, вслушиваясь в его тихое посвистывание и плеск воды в канале. Открыв глаза, я обернулся и… взгляд мой упал на вывеску дома, стоявшего прямо передо мной.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Церковная скамья (прим. автора).

2

Писец, должность (прим. автора).

3

Доброе утро (итал.).

4

Санта Мария Глорьоза дей Фрари – церковь в Венеции (прим. автора).