Зарево. Фатум. Том 1
- -
- 100%
- +
Помню, как мужчина напрягся, как дернулся его кадык, а глаза, словно остекленевшие, уперлись взглядом в противоположную стену. Хафнер замолчал на время, а потом, перескочив какой-то промежуток времени в своих воспоминаниях, поделился, как он и еще шестьдесят четыре человека, будучи на стоянке близ границ Рубежей оказались захвачены врасплох. Адепты Сообщества налетели с рассветными лучами: попытка оказать сопротивление вывела фанатиков из себя, и они устроили резню. Сухой сжатый пересказ Харрисона делал произошедшее еще страшнее. У меня пошла дрожь по телу.
– Скольким удалось спастись? – спросила севшим голосом.
– Двадцать два человека, – ответил он тихо. – Адепты не жалели никого: дети, женщины. Все без разбора. Я до сих пор помню и эти лица, и не могу простить себе, что не смог предотвратить смерти. Хуже было только родителям, что потеряли своих дете… – и оборвался. Повернул голову ко мне, и в непроницаемом лице мелькнуло подобие сожаления. – Прости. Не лучшая тема.
– Я сама завела ее, – качнула головой, отворачиваясь и глядя на стакан в моих руках. Под ребрами тоскливо скреблось.
Мы провели несколько часов с Харрисоном, погруженные в неспешные разговоры, а затем я лишь на мгновение закрыла слипающиеся глаза. Когда открыла их в следующую секунду, то даже поморщилась от яркого света.
Заснеженное бескрайнее поле. Белое небо. Мутная линия горизонта, теряющаяся в светлой дымке. Вокруг бесконечное серебристое полотно без единого пятна цвета – и нет ни звука, ни дуновения ветра, ни даже холода. Мои шаги тоже неслышные, невесомые; я не сразу поняла, что вовсе иду. Из ниоткуда. В никуда. Тишина настолько всеобъемлющая, что движение собственной крови по венам чудилось страшным грохотанием, удары сердца – грозным мифическим тараном, стремящимся пробить грудную клетку. Смутное предчувствие зазмеилась по телу. Уже видела что-то подобное, что-то чувствовала… Подняла глаза к перламутровому пыльно-серому небу. Снег валил крупными хлопьями. Медленно. Бесшумно. Кружился, оседал на мои волосы, плечи, руки.
Руки. Опустила на них взгляд. Вместо длинных перчаток до локтя – яркая алая кровь. Горячая. Липкая. Оплела пальцы и ладони, размазалась по предплечьям. А вместо ужаса или страха во мне – поглощающая чернота в грудной клетке, где царила еще большая тишина, нежели вокруг. Кровь капала с пальцев на белоснежный снег. Ударялась о кожу начищенных ботинок. Легкая боль пульсировала где-то в плече. Хлопья снега становились всё больше, всё пушистее, всё дольше зависали в воздухе.
Я подняла глаза от рук к пустому горизонту, но внезапно увидела высящееся надо мной здание резиденции. Полуразрушенное. Заплетенное мертвым засохшим плющом. Серыми пятнами лежала на стенах копоть. Укутывал не то снег, не то пепел. Несмелым шагом я взошла на ступени. Распахнула тяжелые двери; те раскрылись без единого звука. Белый свет скользнул по мраморному полу, по искусаному контуру рухнувших стен. Гробовая тишина. Никого нет. Словно тысяча лет прошла, и я лишь призрак, гуляющий по таким же фантомам прошлого.
Мне не хотелось подниматься по парадной лестнице, чтобы взглянуть с высоты отсутствующего второго этажа на пустующие просторы. Мне не хотелось сворачивать в правое крыло в любопытстве узнать, льется ли еще болезненный желтый свет из-под дверей – ведь такой образ никак не мог быть настоящим, всё обостряла игра воспаленного сознания, художник-страх; значит до сих пор жутковатое свечение должно быть написано. Я сразу побрела влево – туда, где располагались горгоновские комнаты. Где когда-то были люди, что мне дороги.
Здесь почти всё, как раньше. Что дальше – не важно? Давно ведь уже перестало быть важно. Очень давно, задолго до эпидемии, до игры в оппозицию, до журналистской безрассудности.
Я открыла дверь в кабинет Роберта, но вместо ожидаемой комнаты – больничная палата. Пустая кровать. Льющийся яркий солнечный свет. Оставленные вещи.
Боль не утихла. Она никогда не утихала.
Сделала шаг назад. Слезами застелены глаза. Я не могла, даже на мгновение. Можно ли было сжечь, перерезать, задушить всё, что осталось от истерзанной и израненной окровавленной души? Можно ли было залечить, залатать? Можно ли было выбрать не чувствовать вообще ничего?
Так много лет было неважно, что дальше. Неоправданный риск стал привычным. А потом на останках тлеющего мира вдруг обнаружился новый смысл. И, боясь вновь потерять, сбежала. Оставила. Предала. Хотя обещала остаться, даже если всё начнет рушиться.
Потолок исчез. Крупными хлопьями валил снег. Я прошла по коридору в комнату, где жила вместе с Норманом и Сарой, где жила рядом с Крисом. Открыла со страхом дверь – но там обнаружился тот же кабинет, что и раньше, и только пеплом укрылись кровати и стеллажи, притащенные картины и цветочные горшки. Кардиган Нормана валялся на полу. Словно серое пятно. Теплая шаль Сары висела на дверце шкафа полупрозрачной тенью. Вещи Роудеза и Карани точно обратились в камни, но не было ничего, что указывало бы на Льюиса. Ничего, что могло бы напомнить Криса.
А я чувствовала, как черная дыра в груди становилась шире, сильнее засасывала.
"Льюис? – мой голос не слышен, он потух в звенящей пустоте, оказался заглушен беспредельной тишиной. – Крис, пожалуйста, ты так нужен мне!"
Судьба решает, кто мы. Никто не избежит своего фатума. А я запуталась во тьме.
Обернулась, чтобы выйти, но вновь перед глазами бесконечная белизна такого же нескончаемого поля.
"Штефани?" – от хриплого мужского голоса вздрогнула. Развернулась резко и ощутила слабость в ногах. Метрах в десяти стоял Льюис. На фоне белого неба, белого снега, белого горизонта. Облаченный в яркую черную форму. В выглаженную черную футболку, на которой поблескивала серебристая горгоновская эмблема. И черные тату Криса на его бледной коже тоже казались неестественными, и чудилось, что вместо причудливых узоров по рукам и шее мужчины двигаются змеи. "Штеф, милая…" И в эту же секунду по губам мужчины заструилась кровь. "Нет!” – вскрикнула, срываясь к Крису. Тонкими алыми струйками кровь покатилась по его подбородку и шее, превращаясь на груди в огромное увеличивающееся пятно.
Я бежала быстрее, а Крис отдалялся. Снег словно засасывал меня. Ноги не слушались. Льюис, пошатнувшись, рухнул на колени. Кровь залила снег вокруг него. "Шайер, милая, проснись". И в момент, когда мне оставалась последние шаги, когда я уже протянула руку, чтобы успеть коснуться, удержать… Земля подо мной обрушилась. Ветер в спину, попытки ухватиться за воздух, а вокруг чернота, темнота, настоящая тьма. А я летела вниз, видя удаляющуюся точку белого света. "Пожалуйста, ты должна сейчас проснуться!"
"Льюис!" – крик замер на моих губах, бешено колотящееся сердце долбило грудную клетку, не давая сделать и вдоха.
И, чувствуя, как начинаю задыхаться, я открыла глаза.
Темная библиотечная комната. Потухшая свеча, рядом с ней – небольшая скрутка трав, еще дымящаяся. Я, уснувшая полусидя, бережно укрыта одеялом.
Голова гудела, а в груди горело – действительно до удушья, до боли. Простонав, поднялась, и одеяло упало на пол; ветер за окном перестал и только тишина, холод, голубая тьма ночи… Мозг еще не успел обработать увиденный сон, даже вспомнить вчерашний день, как внимание привлек скользнувший по книжным полкам белый свет, и я моментально обернулась к окну, расплатившись глухой головной болью за резкое движение.
Но это тут же забылось. За окнами, где-то среди тьмы располагающихся ниже улиц, отчетливо мелькнули огоньки высоких фар. А затем за стеклом замаячило несколько теней. Одна из них замерла и медленно повернула голову, расплываясь в жуткой улыбке. На лбу – клеймо.
– Сообщество! – мой крик прозвучал одновременно с хлопком выстрела и звуком бьющегося стекла.
Я, схватившись за голову, упала на диван. Мгновение. Выхватила пистолет. Вдох. Голоса. Шум на втором этажа. Клич Харрисона, звук ломающейся двери и забирающегося в библиотеку из окна незнакомца. Выдох. Подскочила, тут же вскидывая пистолет и стреляя. Заклейменный упал, тело забирающегося в дом следом повисло на раме. Кровь потекла по светлому покрытию стен. Алое на белом.
Бойня началась в коридоре. Автоматная очередь, безумный смех. Топот наверху. Голоса Ансельма и Элиота. Шум машин на улице.
Проверить, скрыт ли на книжной полке рычаг? Время и риск. Бежать в коридор к Блэку? Попасть в пекло.
Иного пути нет. Его никогда не было. В самое пекло!
Клокочущее сердце и шум в ушах. Добраться бы только до своего портфеля, до оружия… Вылетела в коридор из тьмы библиотеки и тут же отпрянула – огнем полыхнуло покрытие стен, в глубине дыма ухнул глухой хлопок.
"Вяжи их! – безумный голос прорвался через вакханалию звуков. – Всех вяжи!"
Страх подобрался к горлу, время замедлилось, словно приготовляясь испустить последний выдох. Смерть – единственное в жизни предрешенное. Вихрь звуков. Жар огня. Не время для слабости или сомнений. Рванула вперед. Слева налетел фанатик, занося руку с длинным разделочным ножом. Чудом отскочила в сторону, прогибаясь в спине, а в следующую секунду, когда мужчина замахнулся, ударила его по руке ногой с разворота – нож отлетел в сторону – и следующим же ударом куда-то в район груди.
Заметила приближающихся со спины. Хотела выстрелить, но первый противник налетел, сбивая на пол. Пистолет покатился в сторону, а от боли в спине потемнело в глазах. Секундная дезориентация; но прежде, чем ноги мои успели перехватить, с силой всадила фанатику по яйцам каблуком берца. Второго подхватила под ногу, резко дергая. Он упал прямо рядом со мной. Я тут же ударила его по горлу предплечьем наотмашь. Следующим движением выхватила его пистолет из кобуры. Первый выстрел – в схватившегося за промежность. Откат в сторону. Подскочила на ноги и выстрелила в лежащего на полу. Рванула к своему пистолету, подхватила его с пола.
Вихрь пламени перекинулся на лестницу, с которой скатились двое сцепившихся в рукопашной схватке. А я словно оказалась заточена в секунде, когда чужие движения замедлились. Ужас от того, что делаю, был сравним с животным необузданным стремлением выжить.
– Морис! – прокричала в никуда. Дыхание вырывалось из груди с хрипом.
– Штефани! – голос Конради прервался стоном. Звуки ударов.
Кинулась на голос Мориса. В небольшой комнате он и Элиот отбивали атаку пятерых от двери в покои Харитины. Круговерть боя. Не успев прицелиться, выстрелила в фанатика, но лишь цепанула его плечо – затворная рамка чужого пистолета ушла назад, и я швырнула его в одного из нападающих. В этот же миг пуля просвистела у меня над головой и, намеренно падая, я спряталась за диваном.
Выпустить оставшиеся пули в этих фанатиков. Схватить портфель – там запасная обойма, а там уж с помощью Небес и Мориса с Элиотом… Но в дверной проем влетели еще несколько адептов.
Выстрел за выстрелом. Крайняя пуля.
К черту! К портфелю!
Рванула в сторону. Резкий удар даже не сразу осознала – пистолет выпал из ослабевших рук, я задохнулась от боли в ногах, – а следом двое схватили меня за руки, скручивая и давя к полу. Я отбивалась. Несмотря на боль. Несмотря на слабость. Словно в ожидании последней минуты открылось второе дыхание, точно произошел выброс всей энергии.
Совершила резкий рывок вперед. Тело освободилось из хватки адептов, и я мгновенно встала на ноги. Боль усилилась. Я не обращала на нее внимания. Волнение и адреналин пронизывали каждую клеточку тела, делая меня сильнее и быстрее. Но всё ещё недостаточно. Всё ещё слабее. Всё ещё в западне. И уже не видела ничего, происходящего вокруг. Ничего не слышала. Постаралась нанести несколько ударов, но вновь оказалась схвачена. Вновь до боли вывернули руки. Вцепились в волосы.
– Добей уже строптивую суку! – прогремел прокуренный голос надо мной.
Всё. Кончено. От панического ужаса задохнулась воздухом, предпринимая ещё одну тщетную попытку вырваться.
– Нет-нет-нет, парни, – предо мной выступил высокий мужчина. – Дамочки с характером во вкусе Арчибальда.
Я не успела ужаснуться словам, ибо в следующую секунду наступила острая боль и тьма.
5
От смрадного запаха уже не мутило, а долгое время пути слилось в бесконечные часы дороги, которые уже не могла даже навскидку подсчитать. Воспоминания мешались в неразборчивую кучу, сплошную череду тошноты, боли и притупленного страха. Я отчетливо помнила лишь пару моментов. Как первый раз пришла в себя: на холодном металлическом полу крытого кузова, в клетке, окруженная с одной стороны беспрестанно плачущими и умоляющими о пощаде незнакомцами, с другой – редкими узнаваемыми лицами. Меня пытался привести в чувства Гавриил, рядом нависал перепуганный окровавленный Морис, а Ансельм отгонял обезумевших людей, старающихся напасть на "новое мясо, собранное Постигшими". В клетке рядом сидел почти бессознательный и изрядно избитый Харрисон и чуть более целый Адам; еще в одной – Харитина, Андреас и Элиот. По словам Блэка, часть людей затолкали в прочие машины автоколонны – кого-то отбивающегося, кого-то раненного, кого-то полумертвого. На мой хриплый вопрос, что стало с другой частью, Ансельм болезненно переменился в лице и промолчал. Слова излишни.
Моя левая рука перевязана пропитавшимися кровью лоскутами чьей-то разорванной футболки. Куском ткани была затянута и нога чуть выше колена – непрекращающаяся ноющая боль постепенно стала даже привычной, – гудела голова, губа оказалась разбита. Со всех сторон вопли, слезы и стоны, какофония звуков, от которой волосы на загривке вставали дыбом и холодный пот катился по копчику. Раз за разом я проваливалась в бессознательное, полубредовое состояние. Раз за разом приходила в себя в вонючем кузове, пропахшем кровью, застоялым потом, мочой, гнилью и бензином.
Несколько раз мы останавливались. Это были небольшие поселения, где фанатики брали провиант, куда скидывали умерших в дороге или откуда сажали в машину новых людей. Кусочки этих "селений" мы могли различить лишь в редкие моменты, когда адепты приоткрывали брезенты, закрывающие кузов, или когда ветер оказывался сильнее и поднимал темную завесу, позволяя поймать глазам кусочек света.
В сознательном состоянии я насчитала две таких остановки. Одна была сделана примерно часов в десять утра. Вторая – когда на улице вновь стало темно; тогда же адепты закинули своей "добыче" немного пищи – подгоревшие остатки каких-то хлебных лепешек, – и часть людей буквально принялась биться за крохи еды. В ту минуту я была даже рада тому, что от боли и тошноты желание поесть становилось последним из возможных. Адепты же и поили плененных – периодически в кузов мог перелезть один из фанатиков, набрать из пугающей на вид канистры в грязную ржавую посудину воды и поить из нее подползающих к клеткам. Омерзение и брезгливость были сильными. Но спустя сутки жажда оказывалась сильнее.
Различить новопойманных просто, и главную роль в этом играл даже не внешний вид. Поведение. В глазах считывался рассудок, ужас и отвращение, воля и страх. Но те, кто колесил в клетках если не долгие месяцы, то точно недели, буквально были лишены рассудка. И это не просто пугало. Это наводило архаической жути.
Существовало еще одно воспоминание, заклейменное в моей памяти.
Та вторая стоянка. Помню наползающую темноту. Меня мутило, и сознание плыло разводами по воде; с улицы доносились разрозненные голоса, среди которых поначалу даже различала отдельные фразы – "Посуше бревна притащи!", "Хвороста, больше хвороста!", – но затем все они начали сливаться в хор. Заунывная песня. Слов не разобрать, но от звучания ее рвалось сердце. Костер, судя по доносившемуся треску, разгорался огромный. "Богиня Матерь оставила нас, и мы стали слепы! Обретите же прозрение в адовом пекле – в хвори и воскрешении наше спасение!".
А затем вновь песня, клич кадаверов, звуки кувалды, бьющейся о камни – о, я знала, что скрывали за собой эти звук! – а потом леденящий кровь крик и вторящие ему голоса: "Гори ясно! Отдай свое тело и душу! Гори ясно! Пусть твои кости станут пеплом! Гори ясно!"
Помню, я глянула тогда на побелевшего Блэка. Он держался за прутья клетки и остекленевшими глазами смотрел на черный брезент, и от каждого нового визга вздрагивал. Запах горящей плоти. Я знала, что в своё время Ансельм вырывался уже из цепких лап Сообщества, но мужчина ничего не рассказывал, не отвечал на вопросы, практически не реагировал – видимо, когда шок прошел и Блэк понял, что вновь оказался в плену у адептов, сознание отчаянно принялось сопротивляться уверовать в то.
В мыслях моих раз за разом отголосками проносилась брошенная фанатиком фраза: "дамочки с характером во вкусе Арчибальда". Что для схвативших меня стало приказом, для меня обратилось предостережением.
Я сидела рядом с молчащим Морисом. Сама, притянув ноги к груди, уперлась лбом о колени.
Среди безумцев и искалеченных. Пока на улице устраивалось жертвоприношение самой смерти и мертвецам, ее несшим. Без оружия.
Но на моей руке, под рукавом, всё ещё был паракордовый браслет, в фастексе которого скрывалось небольшое заточенное лезвие.
***– Давай, двигайся резче! Шевелись! – меня грубо толкнули в плечи и, ничего не видя из-за мешка на голове, я оступилась на неровных ступенях и почти упала. Конвоир схватил под локоть, удержав и толкнув вперед.
Едва успевала следовать за ним, тяжело шаркая по коридорам (судя по всему по коридорам), где резкие повороты и перепады уровней создавали полное ощущение хаотичности и беспорядка. Шла покорно и спокойно, не вырываясь, не сопротивляясь – пусть думают, что я полностью во власти их контроля – но внутри горело и рвалось. Судорожно думала, что делать. Судорожно силилась понять, где нахожусь. Судорожно пыталась что-то разглядеть через маленькие щели в мешке, но они были слишком узкими. Неизвестность душила. Связанные за спиной руки вспотели, во рту пересохло. Не переживать, не отчаиваться, держать себя в руках.
Пахло странно и дурно, впрочем, нос уже привык к вони. Когда нас вытаскивали из машин, темень стояла жуткая – наступила глухая ночь – но за тот десяток секунд, когда на голову мне ещё не успели надеть мешок, я успела различить отдельные детали окружающего пейзажа и вздрогнуть.
Вытянутое здание, некогда принадлежащее жнецам этой территории. Возвышенность, откуда открывался вид на пересечение Волунтуса и восточного притока Гаудима, за которым простирались земли Старых Рубежей. Теряющееся в темноте контуры гидроэлектростанции.
°17-6-17-6-13.
Обожгло легкие. Ударило в голову. Ночь тут же зашумела, загромыхала, засвистела, завизжала. Дикая ночь. Пощечина от жизни.
°17-6-17-6-13!
Я была здесь. Не единожды. Здесь когда-то училась вместе с Сэмом. Сюда мы ездили по работе. Именно тут состоялась моя встреча с человеком, помогшим раздобыть таможенные документы и снабдившим меня информацией для поездки в Перешеечную область – и в секунду, когда я открыла рот, чтобы вздохнуть, а на мою голову накинули пыльный мешок, перед глазами пронеслось всё, оставленное в прошлом: квартира на окраине города, освещенная теплыми осенними лучами; главред в другой комнате, телохранители у дверей и долгая проверка на отсутствие прослушек… Сэм всегда болел за Штиль, с самой юности переживал о далеком юго-западе, соединенным с материком опасным скалистым горным перешейком Арроганс. Оправдывал его жертвы и безрассудность, искал информацию о состоянии дел на передовой… И искренне верил, что вся оппозиция "Багровых небес" ведется во имя борьбы полуострова, помощи в его гражданских бойнях. Ради свержения Трех.
И последнее было истиной. Но ориентир лежал по другую сторону.
В тот миг, когда я осознала, где нахожусь, выцветшие обрывки прошлого автоматной очередью пронеслись перед глазами.
Север. Иванко Хорст. Амбициозный, рассудительный и осторожный лидер, снискавший себе сторонников во всех уголках Государства. Человек, в отличие от Трех, имевший лицо и имя – он был рядом со своими людьми, выходил к ним без конвоя охранников, а не вещал с балконов и отцепленных площадей; общался с подданными на равных и всегда оставался на стороне Севера. Север не избежал произвола политической полиции, но работавшие там жнецы считались усмиренными. Хорст решал проблемы подведомственных ему земель и сыскал уважение баронов Севера. Инициативный реформатор, ставший поперек глотки правительству Государства, ибо так много людей в него поверили… И я в него поверила. И тогда, тем осенним днем годы назад, я сидела в комнате напротив Вильдан Хорст – жены маркизуса Севера, что являлась еще и одним из таможенных баронов, – и планировала с ней и поездку в Перешеечную область, и публикации, что делались и должны были быть еще опубликованы. Осторожное отравление, опасная многоходовая игра, мелким звеном которой я становилась. Вильдан помогала с документами, сторонники Иванко пособили избежать казематов жнецов. И тогда казалось, что другого ничего нет, что в другое нельзя верить – либо черное, либо белое, и избежать игры невозможно, но… Всё оказалось сильно сложнее. Важное скинуло личину и оказалось пустышкой. Когда началась эпидемия, и мы с Сэмом оказались среди горгоновцев в лесу, я так боялась, что мое сторонничество откроется. А затем сокрытие этого факта перестало иметь значение, но я продолжала молчать, и только оказавшись в этих краях, ясно поняла почему: это не стало привычкой, нет. Я просто сменила сторону. Вместе с Тремя и Штилем померк Хорст. Осталось другое, впитавшееся в кровь змеиным ядом. Я продолжала молчать, потому что это уже была не моя сделка.
– Сюда их закидывай, – прокуренный мужской голос прорвался через мои воспоминания и разговоры других людей. С меня сдернули мешок, ловким движением срезали путы с рук и мигом толкнули в очередную клетку.
Еле удержалась на ногах, и буквально в то же мгновение в меня врезалась Харитина.
Восприятие – кубарем. Звук закрывающегося замка, а я пыталась осмотреться и понять, где мы. Анфилада залов. В том, где находилась – еще три клетки, одна из которых располагалась напротив, а две других по сторонам от "нашей". Люди в клетках распределены согласно полу и (похоже) критичности состояния. Переглянулась с Морисом, опасливо озирающимся, и Ансельмом, пытливо осматривающим исподтишка прутья. Харрисона закинули в клетку к тем, кто выглядел похуже – мужчина прилагал усилия, чтобы не рухнуть без сознания на пол. Знакомые лица то здесь, то там, но все равно слишком мало – какова вероятность, что кого-то увели в другие залы? Или же всех прочих…
Вздрогнула. Качнула головой. Прочь эмоции, нужен холодный разум. На противоположной стене пара дверей. Чуть в стороне чернел проем, тусклый грязно-оранжевый свет очерчивал лестницу, ведущую вниз. Слева, рядом с выходом в коридор, откуда нас привели – полки со всякими склянками, содержимое которых не могла различить из-за снующих туда-сюда фанатиков и толкающихся в клетке людей. Справа, у отрывающейся анфилады, еще одна приоткрытая дверь. Рядом – огромный металлический стол, куда из мешков фанатики высыпали наше оружие. Специально, в насмешку, мол, смотрите, оно так близко, но вы не дотянитесь! Адепты громко спорили, отбирали друг у друга понравившиеся стволы и ножи.
И тут меня осенило. Пистолет Льюиса. Мой пистолет, на затворной рамке которого выцарапано "Палач Змееволосой". Его выбили из моих рук. Какова вероятность, что подобрали? Слишком высокая. Но, с другой стороны, что им даст мелкая надпись? Кто ее поймет? Да даже если и поймет – какая разница, кого они поймали? Даже если поймет, разве найдет владельца пистолета среди всех привезенных людей (а ведь сегодня в клетки закидывали не только нас, пойманных среди Руин)? Даже если кто-то вспомнит, что этот пистолет был выбит из моих рук – что с того? Просто пистолет, который мог у меня оказаться сотней способов. Что с того? Ничего. Абсолютно ничего.
Кроме странной злости, что эти суки забрали мой пистолет.
– Вот, еще одну закиньте!
Я только и успела, что оглянуться и увидеть, как отчаянно сопротивляющуюся Акиру толкнули к нам в клетку. Девушка тут же схватилась за прутья, принялась дергать их и сыпать проклятиями вперемешку с мольбами. Адепты-конвоиры хищно посмеивались, и я кинулась к Акире. Схватила ее за плечи, резко разворачивая к себе.
– Тише, успокойся, – проговорила я быстрым шепотом, увлекая девушку за собой вглубь клетки. – Не привлекай лишнего внимания, успокойся.
– Пусти!
– Акира! – я сжала пальцы на ее плечах сильнее. Голос мой терялся для фанатиков среди стонов, хрипов и стенаний прочих заключенных. – Сейчас вырваться не получится, криками ты сделаешь только хуже. Дыши глубже. Не дергайся. Не шуми. Нужно подождать, мы выберемся отсюда.
– Мы здесь умрем! – прохрипела девушка, вновь дергаясь, но я заглянула в ее глаза и уверенно и четко произнесла: