Воскресное утро: Воскресное утро. Решающий выбор

Серия «Коллекция. Военная фантастика» Выпуск 42

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

© Владимир Поселягин, 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Воскресное утро

Все персонажи являются вымышленными, любое совпадение с реально живущими или жившими людьми случайно.

15 июня 1941 года, 5.50 утра.

Район Вязьмы, борт флагманского ПС-84

начальника ВВС Красной Армии

Жигареву Павлу Федоровичу снился сон из далекого детства. Будто он снова обычный мальчишка из бедной деревеньки Бриково, Весьегонского уезда Тверской области. Такой же босоногий пацан, как и сверстники – друзья по бедняцкой доле. Его с товарищами отправили пасти небольшое стадо деревенской общины в кустарник, на берегу маленькой безымянной речушки. Скорее, даже просто ручья. Таких ручьев великое множество в лесах центральной России. Задача перед мальчишками обычная – не выпустить скотину за пределы арендованного у управляющего местного помещика оговоренного участка и не допустить потраву барских покосов. Платить за потраву сельчанам нечем – значит, придется отрабатывать долг трудом. Ну, а с мальчишек родители спросят розгами.

Видит Пашка, будто вожак стада – коза соседки Малаши, воспользовалась тем, что мальчишки отвлеклись, и уже выходит на покос. Он пытается бежать, но ноги не слушаются. Вместо бега получается только с трудом и неимоверным усилием раздвигать воздух, ставший вдруг плотным и вязким. С ужасом понимает, что не успевает перехватить строптивую скотину, и еще сильнее цепенеет. А мальчишки кричат ему: «Павел Федорович! Павел Федорович!» И Пашка, удивляясь необычному обращению, с трудом и облегчением выныривает из плена детских страхов.

Павел Федорович Жигарев, 1900 года рождения, бывший крестьянский сын, а ныне, с апреля 1941 года – начальник ВВС Красной Армии, приходит в себя. Менее двух недель назад он получил третью звездочку генерал-лейтенанта в голубые петлицы мундира, и сразу стало не хватать времени на сон.

В воздухе пахло грозой. С западных Особых округов почти каждый день приходили сообщения о пролетах немецких самолетов, удачных и неудачных перехватах нашими истребителями. Головная боль от того и другого была примерно одинаковая. В условиях директив Генерального Штаба и руководства страны не провоцировать немцев, «удачный перехват» мог привести к ноте Германского правительства, наказанию летчика и его командиров. Неудачный – показывал дыру в нашей системе ПВО, позволяя немцам спокойно выполнять поставленную задачу. О целях этих полетов не догадывался разве только пресловутый герой русских народных сказок – Иванушка-дурачок.

Жигарев работал без выходных, перерывов на обед и практически сна. Сегодня было воскресенье, и он летел в Минск, в штаб начальника ВВС Западного Особого военного округа, генерал-майора И. И. Копца. Пользуясь этим, во время полета пытался хотя бы частично восполнить недостаток сна.

– Павел Федорович! – его за плечо легонько тряс второй пилот флагманского ПС-84[1] Штаба ВВС. Жигарев вопросительно посмотрел на него, одновременно пытаясь распрямить затекшие руки и ноги.

– Павел Федорович, пройдите в кабину, вам нужно на это посмотреть! – сказал пилот, увидев, что начальник проснулся. Поднявшись, Жигарев прошел в кабину. За эти менее чем два месяца экипаж уже не раз летал по маршруту Москва – Минск, и он не мог понять, что так встревожило командира корабля.

– Где мы? – спросил Павел Федорович, войдя в кабину.

– Район Вязьмы. Посмотрите, товарищ генерал-лейтенант, – ответил пилот и накренил самолет влево, чтобы ему удобнее было смотреть через голову.

Жигарев посмотрел влево по курсу. Попробовал проморгаться. Но то, что увидел, не исчезло. Внизу, слева по курсу, с высоты полутора тысяч метров в условиях видимости «миллион на миллион», лежал большой аэро дром. Может быть, не больше, чем аэродром тяжелых бомбардировщиков в Монино, но вполне сопоставимый по размерам. И БЕТОННЫЙ! Павел Федорович знал, что именно здесь, с этой весны, силами НКВД ведется строительство бетонной ВПП для будущего аэродрома. Срок сдачи объекта – осень 1941 года. Однако там речь шла о нескольких сотнях метров узкой бетонки. Когда он летел две недели назад по этому же маршруту – ясно видел, что работа ведется, но раньше намеченных сроков строители вряд ли уложатся.

Теперь же совершенно ясно он видел перед собой широкую и длинную, примерно двухкилометровую, ВПП, ориентированную, как и планировалось, по направлению юг – север, с развитой системой рулежных дорожек и огромной стоянкой.

Стоянка – это было второе, что поразило сталинского сокола. На стоянке в три длинных ряда стояли странные серебристые самолеты. Навскидку – более сотни. Еще более странные силуэты Жигарев увидел на рулежной дорожке, идущей вдоль ВПП и в квадратах зелени между ними.

На рулежке стояли двенадцать аппаратов, напоминающих наконечники стрел серо-голубого цвета. А вот на квадратах зелени… стояли два МОНСТРА. Один – четырехмоторный, с нормальным, прямым расположением крыла – был еще сравним с ТБ-3[2], хотя имел совершенно другие пропорции. Зато другой, на взгляд Павла Федоровича, как минимум вдвое превосходил размеры ТБ-3. Тоже четырехмоторный, но двухкилевой. Он видел и еще какие-то аппараты, с очень короткими, похожими на обрубки крыльями, либо без них. Из всего, что видели глаза и пытался уяснить мозг, он выделил всего лишь три силуэта, хотя бы похожих на то, что мог бы назвать самолетом. Молчание в кабине затянулось. Командир корабля продолжал выполнять пологий левый вираж, держа вид аэродрома слева.

– Садимся! – разорвал тишину приказ Жигарева.

Связи с аэродромом, естественно, не было, поэтому командир корабля решил заходить на посадку с севера. С юга располагался большой лесной массив, поэтому с севера садиться на незнакомый аэродром было проще, оставляя в качестве ориентира Вязьму справа, а также наблюдая железную дорогу перпендикулярно глиссаде. Направление ветра было неизвестно, однако длина полосы позволяла его не учитывать. На посадочном курсе Жигарев справа увидел железнодорожную станцию, забитую эшелонами с погруженной боевой техникой. Рассматривать времени не было, однако снова отметил, что ничего похожего на то, что ему приходилось видеть в РККА, там не было.

Еще ближе к аэродрому, тоже справа, располагался большой склад ГСМ. Жигарев это понял по блестящим огромным цистернам.

Экипаж перетянул немного начало ВПП, и самолет покатился по бетонке. Теперь можно было сказать, что ширина полосы была почти вдвое шире размаха крыльев ПС-84, то есть примерно пятьдесят метров. Сама полоса имела два «горба» в начале с каждой стороны и как бы низину между ними. ВПП было ухоженное и, самое интересное – судя по следам торможений колес в момент касания – интенсивно использовалась.

Кем? Когда? Количество вопросов росло с каждой минутой, а ни одного варианта ответов пока не просматривалось. Самолет катился к южному концу полосы, и все в кабине неотрывно смотрели вправо, вглядываясь в то, что пытались разглядеть с высоты полутора тысяч метров. Из всего увиденного примерно со стометрового расстояния пока обнадеживало только одно – на хвостовых оперениях «монстров» алели звезды. Но откуда такие самолеты?

Ничего подобного в ВВС СССР и конструкторских бюро, с которыми он как начальник ВВС работал, не было. Оставалась слабая надежда, что это какие-то спецпроекты НКВД, однако эта надежда не успокаивала, а только вызывала беспокойство – не любит Лаврентий Павлович слишком любопытных. Но тогда где же люди? Где охрана? Он распорядился развернуть самолет, и ПС-84, ревя моторами, покатился по полосе обратно. Метров за триста до северного конца полосы, слева, стоял стационарный КП, перед ним располагалась широкая основная рулежка к стоянке. Выкатившись на рулежку к КП, Жигарев приказал остановиться. Выйдя из самолета и закурив, осмотрелся. В воздухе пахло летом и неуловимым ароматом гудрона. После того как остановились моторы самолета, его прямо-таки оглушила тишина летнего утра, оттеняемая дуновением июньского ветерка и пением жаворонков. Справа от него стоял безлюдный КП. Левее, в небольшой березовой рощице, проглядывало два одноэтажных здания. Еще левее, между этим зданием и стоянкой, высился большой ангар из красного кирпича. Прямо по рулежке – метров через сто пятьдесят – начиналась стоянка тех серебристых острокрылых самолетов, которые он видел из кабины ПС-84. Передняя часть с кабиной и крыльями были закрыты чехлами, но сразу бросались в глаза отличия от самолетов, знакомых Жигареву – шасси с передним колесом и высокорасположенный стабилизатор на стреловидном киле. На хвостовом оперении алели звезды. На некоторых машинах, не укрытых брезентом, на фюзеляже выделялась надпись красными буквами «ДОСААФ[3]». Это все было странно видеть, но самое удивительное было то, что у них отсутствовал винт. Хотя Жигарев мог бы поклясться, что, несмотря на все странности, он видит перед собой именно самолет, а не что-то иное.

Хлопнула дверь и из одного из зданий между ангаром и КП вышли два человека в темной форме. Не торопясь двинулись к самолету. Докуривая папиросу, Жигарев внимательно смотрел на них. К нему шли два явно пожилых человека, одетых в одинаковую черную вохровскую форму. Первый – как определил Жигарев по кобуре на ремне – был старшим, второй шел позади и был вооружен трехлинейкой. Эти двое как бы выпадали из всего, что тут уже увидел Павел Федорович. То есть они были единственным, что было тут естественным.

– Здравствуйте! – произнес старший, подойдя к нему. Второй остановился поодаль, хотя и не поменял положение оружия. Жигарев поздоровался в ответ.

– Прошу вас не курить. Не положено, – добавил вохровец и с интересом стал разглядывать Жигарева. Самолет не привлек его внимания совершенно. Он и его спутник выглядели возрастом никак не моложе пятидесяти лет и явно не строевики.

– У вас что-то случилось с самолетом? Я доложил дежурному по Центру о вашей посадке, и он скоро приедет сюда.

– Вы не представились, – оборвал его Жигарев.

– Извините. Начальник караула военизированной охраны Центра Иван Демьянович Сафронов. А вы кто будете?

– Начальник ВВС Красной Армии генерал-лейтенант Жигарев, – в свою очередь представился он. В глазах начкара мелькнуло удивление, и он еще раз внимательно оглядел Жигарева. Видно, фраза вызвала непонимание, хотя он и не проявил отрицательных чувств к Жигареву.

В этот момент послышался звук мотора. Из-за зданий выехала машина защитного цвета с тентованным верхом. Остановилась рядом, захлопали двери и из нее не торопясь выбрались двое. Один был одет в своеобразную свободно сидящую на нем темную форму, со множеством карманов с блестящими кнопками. На правом рукаве красная повязка с надписью «Дежурный». Но все это Жигарев отметил буквально мельком, потому что все внимание было приковано ко второму. Вторым был человек в военной форме незнакомого образца, фуражке и в ПОГОНАХ!

Первым дернулся порученец Жигарева, схватился за кобуру и судорожно задергал некстати застрявший пистолет. Начальник караула и караульный явно не ожидали подобной реакции. Однако тоже довольно неуклюже попытались привести свое оружие в состояние готовности.

Жигарев побледнел. В голове проносились беспорядочные мысли: «Как ОН сюда попал? Кто предал? Что делать? Стрелять? Странно, но похоже, эти люди удивились этой ситуации не меньше его».

– Что вы делаете? – раздался спокойный голос человека в погонах.

– Кто вы? – в свою очередь задал вопрос Жигарев.

– Я – начальник штаба Вяземского Учебно-авиационного центра ДОСААФ подполковник Рябцев. Попрошу вас представиться.

Стоящий рядом с ним человек с повязкой непонимающе крутил головой, переводя взгляд с Жигарева на его порученца, оружие в руках людей и никак не мог вникнуть в ситуацию. Точнее, не мог понять причины, вызвавшей такую реакцию человека в форме, стоявшего за спиной явно старшего.

Жигарев представился и сразу добавил:

– Мне неизвестен такой центр и такая организация.

Теперь явное удивление появилось в глазах подполковника Рябцева. Он еще раз уточнил должность, звание и фамилию Жигарева. Повисла пауза.

Сзади к Жигареву и порученцу подошли с пистолетами в руках борттехник и второй пилот. В свою очередь, от караулки спешили трое с винтовками наперевес. Ситуация приближалась к логическому завершению.

– Я слышал о человеке с такой фамилией, – произнес представившийся подполковником, – точнее – читал в истории Великой Отечественной, да и в училище на лекциях по истории ВВС слышал. Но он жил во время войны. Вы однофамильцы?

– Какой войны? Что значит жил?

– Нашей войны. Великой Отечественной. Той, о которой у нас знает каждый ребенок. Но она закончилась более тридцати лет назад.

– Ничего не понимаю. Какая война? Вы о Первой мировой говорите? Так и тридцати лет с ее окончания не прошло.

– Нет. Я говорю о Великой Отечественной войне 1941–1945 годов. Тридцатилетие Победы в которой мы отпраздновали несколько лет назад.

– Не понимаю, о чем вы говорите. Сейчас 1941 год. Какие тридцать лет?

– Кто-то из нас бредит. Жаль только, что у «кого-то» в руках боевое оружие. Сейчас 18 июня 1979 года, и вы находитесь на аэродроме Вяземского учебно-авиационного Центра ДОСААФ. Оглянитесь вокруг – тут что-то похоже на 1941 год? Кроме, может быть, вас.

Жигарев задумался. Действительно, именно он и его люди смотрелись инородно, если считать верным утверждение подполковника в обычности ситуации для него. Он достал из внутреннего кармана удостоверение и протянул подполковнику. Тот взял в руки и стал внимательно читать, посматривая на Жигарева. Сложил, в глубокой задумчивости сдвинув фуражку на затылок. Потом вернул удостоверение и полез во внутренний карман кителя. И вот уже Жигарев с удивлением вчитывался в черные строчки удостоверения подполковника ВВС СССР Рябцева Л. И., начальника штаба ВУАЦ ДОСААФ. Выданного в июне 1956 (!) года тогда еще лейтенанту.

– Почему на вас погоны? – с подозрением спросил он у подполковника.

– Так с 1943 года носим. По приказу Сталина, – опередил с ответом начальник караула. Рябцев утвердительно кивнул.

Теперь уже Жигарев сдвинул фуражку на затылок.

– Уберите оружие, – обратился он к своим людям.

Встречающий караул опустил стволы «мосинок» без команды. Люди они были пожилые и такие страсти им явно не нравились.

– Трофимыч! – обратился начкараула к одному из прибежавших по тревоге из караулки. – Принеси вчерашнюю газету.

Трофимыч закинул винтарь на плечо и похромал к караульному домику. Остальные молча пытались решить вопрос с определением времени и что с этим делать.

Через минут семь Трофимыч вручил Жигареву газету «Сельская жизнь» за 16 июня 1979 года. Пятница. В ней рассказывалось об успехах СССР на международной арене и на полях сельского хозяйства.

Жигарев вытер выступивший пот на лбу и потерянно посмотрел вокруг.

– Мы вылетели из Москвы на рассвете 15 июня 1941 года. Я летел в Минск в Штаб ВВС Западного Особого округа, – растерянно произнес он.

– Через неделю началась война, – тяжело, но уверенно произнес Рябцев.

– Немцы все-таки напали?

– Да. В четыре утра 22 июня. Эта война стоила нам двадцать миллионов жизней, – ответил Рябцев.

– Они там… а я… тут! – В голове Жигарева не укладывалось, что он практически стал дезертиром.

– Ладно. Чего тут в поле стоять? Начальник караула! Продолжайте службу. Дежурный! Подскажи экипажу, как и чем закрепить самолет. А мы, товарищ генерал-лейтенант, поедем в штаб. Если опасаетесь, пусть с нами едет ваш порученец. Да, еще! Дежурный, пришлю машину вторым рейсом, отвези остальных в столовую, распорядись насчет завтрака. И скажи, пусть принесут что-нибудь поесть мне в кабинет. На всех.

Сил возражать у Жигарева уже не было. Он был просто раздавлен ситуацией и знанием, что там – в его времени – через неделю советские летчики будут сражаться за Родину. А он не то что предупредить об этом не сможет, вообще будет числиться дезертиром. Подполковник распахнул правую дверцу автомобиля, Жигарев автоматически сел на сиденье. Начштаба и порученец сели сзади.

Через пять минут езды по бетонке подъехали к штабу Центра. По дороге Жигарев ничего особенного не увидел – достаточно густой смешанный лес по сторонам, примерно посредине маршрута, справа, высилась высокая и мощная водонапорная башня, там же, но слева у дороги, находился явно склад, обнесенный колючей проволокой.

Сам штаб представлял собой двухэтажное здание, слева от него, казарма из белого кирпича, перед ними плац. Справа двухэтажная казарма из красного кирпича. Войдя в штаб, Жигарев на первом этаже увидел часть фюзеляжа с кабиной тех серебристых машин, увиденных им на стоянке аэродрома. Но сейчас он практически не обратил на это внимания. Так, информация к сведению. Они стали подниматься по лестнице, когда их снизу окликнула женщина средних лет. Точнее, обратилась по имени-отчеству к подполковнику и сказала, что пропало напряжение в электросети, соответственно не работает АТС и остались только прямые оперативные телефоны Центра, запитанные от аккумуляторной батареи. И самое главное – пропал прямой канал на Москву. Попытка наладить связь через соседнюю АТС железнодорожников также не удалась – с ними тоже нет связи. И в этот момент Жигарев понял, что еще его мучает, и что он, просто раздавленный свершившимся, забыл узнать.

– Мы победили – когда?

18 июня 1979 года, 6.30.

Городок авиацентра

Примерно полседьмого утра в городке произошло два, на первый взгляд, незначительных события. Независимо друг от друга, из своих квартир позевывая и встряхиваясь от недавнего воскресного сна, вышли инженер АТС подразделения связи Центра Василий Рачков и главный энергетик Центра Александр Сувор. Хотя выражение «независимо» весьма относительно, когда это касается зависимости состояния связи от наличия энергии. Обоих их подняли дневальные суточных нарядов, отправленные дежурным по Центру. Пропало электропитание, а значит, и АТС перешла в аварийный режим. Каждый из них направился туда, где можно было выяснить причину этих неприятностей.

Василий Рачков пришел на АТС, удостоверился в отсутствии электроэнергии и, вздохнув, приступил к запуску аварийного генератора, размещенного в соседнем помещении с АТС. После подачи питания проверил наличие каналов связи. АТС работала исправно. Все линии связи телефонной сети Центра работали. Не было каналов на железнодорожную станцию и в город. И самым важным был именно прямой канал в город, через который Центр по паролю имел связь с Москвой. Нельзя сказать, что этот канал использовался часто – все же Центр не был боевой частью, однако порядок требовал его наличия в исправном состоянии. Еще раз вздохнув, Василий полез в свою заначку, где у него на «черный день» была припрятана бутылка «Пшеничной». Причина воздыханий для Василия была ясна как божий день. Дело в том, что линия связи в город проходила через АТС завода, расположенного на окраине города между улицами Новая Бозня и Московская, и по странному обстоятельству на этой АТС замыкалась перемычкой. И вот этой перемычкой изредка пользовался техник этой заводской АТС, когда ему очень хотелось, но не на что было выпить. Он, ни грамма не сомневаясь в «своем праве», вынимал эту самую злосчастную перемычку и с нетерпением ожидал прихода своего соседа «по связи», который обязан был сделать обход линии. Процедура и цена «восстановления связи» была неоднократно отработана и установлена – это была как минимум бутылка вина – как правило, для начала, либо бутылка водки. В общем, обычно «обход линии» в таком случае затягивался до вечера, и Василий после обхода попадал не на работу, а сразу домой.

Вздыхал Василий потому, что имел определенные планы на этот выходной день, и эти самые планы прямо с утра рушились. С такими невеселыми мыслями Василий шагал по линии, для успокоения совести иногда поглядывая на провода. Дойдя до полотна железной дороги, он внимательно осмотрел спуск и переход воздушной линии в кабельный канал под железной дорогой. Это было самое слабое место линии – при неисправности кабеля его ремонт, точнее замена, сулила массу проблем с согласованиями и проколом полотна. Но в данном случае все выглядело вполне исправно. Проблемы начались, когда Василий пересек рельсы. Он не нашел опоры, на которую должна была подняться линия связи и превратиться из кабельной снова в воздушную. Ни выхода кабеля, ни опоры просто не существовало. Она не была сломана или сбита – ее попросту не было. И что вообще странно – он не видел улицы Новая Бозня. Слегка обалдевший от такого изменения местности Василий все же двинулся по направлению к заводу со злополучной АТС Степаныча. Пройдя полкилометра, он не обнаружил ни завода, ни улицы Московской. Он вообще ничего не увидел, так как на месте предполагаемого завода и улицы шумел вполне зрелый лес. Василий присел на бугорок и задумался. Он твердо помнил, что с вечера не пил. Хотя вот сейчас такое желание у него проявилось. Правда, он не был уверен, что это поможет в решении его проблемы с действительностью. И еще останавливало его то, что нужно доложить и как-то объяснить ситуацию дежурному по Центру. И вот тут признаки употребления снадобья, решающего множество русских проблем, могли только отягчить положение Василия.

Так и не придя ни к какому выводу, Василий направился на станцию Вязьма-Брянская, теша себя слабой надеждой на избавление от галлюцинаций и возможностью установления связи через их АТС.

Через двадцать минут он, общаясь с ошалевшей дежурной по станции, пришел к выводу, что эта самая галлюцинация является не только его, а коллективной. Дежурная под утро потеряла связь с соседними станциями. И произошло это, когда на ее станции скопились для пропуска встречного пассажирского поезда с Брянска девять воинских эшелонов, идущих с Октябрьской железной дороги. Все боковые пути, на которые она могла принять составы, за исключением первого и второго главных, были заполнены составами с техникой и людьми. А встречного пассажирского все не было. Как не было и связи. И никто не мог ей объяснить – что происходит. Она отправила двух человек на однопутные перегоны до ближайших промежуточных станций, чтобы проверить свободность пути и выяснить причину отсутствия связи. Но пока сведений от них не поступило. Зато вернулся человек, посланный ею до станции Вязьма. И вернулся явно не в себе. Нес какую-то чушь про город, который он не узнал, про паровозы на станции и так далее. Все это выводило ее из себя. А еще ее бесило знание того, что воинские эшелоны имеют в своих составах плацкартные вагоны, в которых находится не одна сотня солдат, не понимающих объявлений типа «за двадцать минут до станции туалеты закрываются». Да и объявлять в этих вагонах за неимением проводников было некому. А значит, через некоторое время вся станция будет вонять, как заброшенный общественный туалет. И когда эшелоны уйдут – убирать все это придется ей же вместе с остальными работниками станции. В общем, Василий прямо с утра узнал много нового о себе и связи в том числе. Тут ему на ум пришли поговорки командира его части в бытность его солдатом: «Связь дело случайное. Она может быть – а может и не быть», и «Самая устойчивая связь – половая». Которой в данной ситуации не имелось. Вздохнув, он отправился в штаб Центра.

Примерно в это же время главный энергетик завершил объезд всех электроподстанций, которые обеспечивали энергоснабжение аэродрома и жилого городка. Подстанции запитывались с разных линий и имели резервирование – все же Центр не совсем гражданская организация, и устойчивость его энергоснабжения была не пустым звуком. Однако сегодня все подстанции были обесточены по причине отсутствия напряжения на высоковольтных вводах. Посему Александр Сувор тоже отправился в штаб, так как решение этой проблемы выходило за рамки его возможностей. На часах было половина восьмого утра.

В эти минуты, от дома номер 3 улицы Авиационной, отъезжал «жигуленок» веселого ярко-желтого цвета майора Петра Курочкина. Ему с утра понадобилось съездить на рынок в город. Проезжая мимо автобусной остановки, он удивился большому для выходного дня количеству людей, ожидающих автобус. Знакомых среди них не было, а что касается возможности отсутствия рейсового автобуса, то такое хоть и редко – все же случалось. Автобусный парк города не мог похвастаться наличием новых машин. Как правило, в их город присылали автобусы, уже выработавшие свой ресурс в больших городах. Но это мало заботило товарища майора. Как говорится – жизнь через стекло персонального автомобиля выглядит несколько иначе, нежели глазами пешехода, идущего по лужам в осенний день. В этом плане у инженера было все нормально. «Копейка» – была достаточно престижным автомобилем в эти годы и, хотя уступала «Волгам» комэсков, но была лучше 40-х «Москвичей» летчиков. В целом все шло нормально у Петра Курочкина. Служба после среднего авиационно-технического училища протекала вполне успешно. Сначала Щецин в ПНР, потом серьезная и длительная командировка в Ирак. Далее немного послужил в Грузии, и вот напоследок посчастливилось попасть в этакий санаторий – Центр ДОСААФ.