«Ваш Рамзай». Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты». 1922–1930 годы. Книга 1

Ситуация не изменилось и по истечении года после прибытия в Китай первой партии военных советников (инструкторов).

В ходе боевых действий, продолжавшихся с февраля по март 1925 г., армия южнокитайского правительства вытеснила Чэнь Цзюнмина из восточной части провинции Гуандун. Победа над Чэнь Цзюнмином, однако, не сделала положение кантонского правительства устойчивее. Ситуация изменилась, когда в конце мая – середине июня 1925 г. при активном участии советских военных советников удалось освободить Кантон и прилегавшие к нему местности от занимавших его частей бывших союзников – юньнаньских и гуансийских войск.

В июне 1925 г. по решению ЦИК Гоминьдана были объявлены реформы военного и гражданского управления. Центральным органом управления армии стал Военный совет, назначаемый ЦИК, с упразднением должностей командующих и главнокомандующих армиями. Вопросы гражданского и административного управления выделялись из компетенции военных и передавались в полное ведение образуемых провинциальных правительств. Должность гражданского губернатора упразднялась. Все финансы должны были объединяться в руках правительства.

1 июля 1925 г. в Кантоне было провозглашено создание национального правительства Китайской Республики под председательством известного «левого» гоминьдановца, «лучшего оратора партии», одного из давних сподвижников Сунь Ятсена – Ван Цзинвэя[80], пользовавшегося большой популярностью. Ван Цзинвэй по совместительству стал также председателем Военного совета национального правительства. М. М. Бородин был официально назначен главным советником национального правительства.

В ответственный для Гоминьдана период подготовки к провозглашению национального правительства Политбюро ЦК РКП(б) было принято решение о форсировании военной помощи Кантону.

Достижение относительной централизации военного командования позволило приступить к реорганизации частей самой армии, что сопровождалось переводом их на денежное и вещевое довольствие, снабжение оружием и боеприпасами из централизованных правительственных источников. Войска подлежали переформированию по типовым штатам в дивизии, которые сводились в корпуса, с подчинением Военному совету. Одновременно предусматривалось проведение «отрицательной военной и политической работы» по разоружению армий милитаристов, находившихся на территории Гуандуна. Определённый успех в этом направлении во многом был достигнут благодаря советским военным советникам. В последующем Чан Кайши пытался перенести приобретённый опыт и на воинские части милитаристов в других провинциях. Процесс затянулся на десятилетие без видимых результатов.

Чан Кайши и руководству Гоминьдана удалось к концу 1925 г. осуществить ряд мероприятий по реорганизации армии. Разношёрстные милитаристские войска были переформированы в шесть корпусов Национально-революционной армии, костяком которой стали две дивизии из трёх (1-й корпус) «партийной» армии под командованием Чан Кайши, созданные на базе военной школы Вампу. Лояльность Гоминьдану остальных пяти корпусов вызывала большие сомнения. Была предпринята попытка ввести в армии институт гоминьдановских политических комиссаров, однако эти начинания осуществлялись с большим трудом и не пустили глубокие корни.

Окончательный разгром войск Чэнь Цзюнмина осенью 1925 г. завершил этап утверждения Гоминьдана, который военным путём пришёл к власти в провинции Гуандун, осуществляя военный этап строительства государства в локальных масштабах. Для этого Гоминьдану понадобилось до двух лет ожесточённой вооружённой борьбы с противниками своего политического курса в рамках одной провинции.

Проведённые мероприятия по реорганизации армии и освобождению Гуандуна от союзников-милитаристов выдвинули Чан Кайши на первые позиции среди военных, чему не в малой степени способствовали советские военные представители. Именно они помогли Чан Кайши освоить стратегию управления войсками.

«Внешне он резко выделяется от остальных своей военной выправкой, а манера держаться обнаруживает в нём в полном смысле военного начальника. Отличает его также личная работоспособность. Требовательный к себе, он также требователен и к своим подчинённым, – указывал В. К. Блюхер, хорошо знавший Чан Кайши. – …Самовлюблённый до крайности, он считал себя во всех отношениях выше других и признавал авторитетом для себя одного Суня. Упрям, и если ему взбредёт в голову идея, а они у него рождаются часто, то столкнуть его с прямого решения или изменить „идею“ бывало трудно, а делать это приходилось так, чтобы изменённое решение преподнести ему как его собственное… Усиленно тренирует себя на изучении Конфуция, что делал даже в перерыве боёв на фронте. Усиленно изучает жизнь и деятельность Наполеона, несколько раз даже задавал русским советникам вопрос: „Может ли быть в Китае Наполеон?“… Несомненно, идея стать для Китая Наполеоном ему не чужда.

Большой индивидуалист. Вопрос о том, насколько искренне его отношение к коммунистам, дискутировался среди нас и кит[айских] коммунаров не раз. Одни считают, что он искренен, другие находят, что это он делает в силу того, что выступить против коммунистов, это, значит, испортить отношения с русскими и лишить себя помощи со стороны русских, от которых зависит получение оружия и, стало быть, рост его силы. Эта группа товарищей считает, что он покончит свои хорошие взаимоотношения с коммунистами в тот момент, когда почувствует себя сильным. Третья группа считает, что объективная обстановка заставит его сотрудничать с коммунистами даже тогда, когда он будет действительно силой. Последнее возможно, но вернее будет второе. Остаётся неизменным одно, что его надо по-прежнему прощупывать и что для окончательного вывода нет ещё достаточных оснований.

Можно быть спокойным лишь за одно, что он пойдёт до конца за освобождение Китая от иностранной зависимости и не будет заключать сделок с империализмом. И, наконец, не превратится в преследующего свои личные цели генерала… Дискутировался также вопрос, до каких же пор способствовать росту его сил? И на это… отвечали, что усиливать его больше чем тремя дивизиями нежелательно и что следует наряду с ним выставить и других политически надёжных командиров из революционных генералов».

Эта во многом провидческая характеристика была дана Блюхером Чан Кайши в сентябре 1925 г.

«Для каждого разумного китайского генерала сейчас ясно, что Чан Кайши был выдвинут русскими коммунистами», – писал один из советских военных советников В. Е. Горев[81] (псевдоним «Никитин»). И не только выдвинут. Чан Кайши, как военачальник, как стратег, был сформирован русскими военными советниками и в первую очередь В. К. Блюхером.

В Китае Блюхер часто болел; его беспокоило ранение, полученное на Германском фронте, и полученный здесь фотодерматит. К лету 1925 года болезни окончательно скрутили его. В начале июля Блюхер выехал в Шанхай и Пекин и провёл не менее месяца в Калгане в расположении Национальной армии Фэн Юйсяна, откуда 23 июля 1925 года убыл в Советский Союз на лечение.

Главным военным советником в Кантоне был назначен Н. В. Куйбышев[82] (псевдоним «Кисанька»), младший брат Валерьяна Владимировича Куйбышева.

В августе в адрес КПК было направлено указание об «Организации вооружённых сил китайской революции», в основу которых был положен опыт Гражданской войны в России. Согласно этому указанию, был создан Военный отдел ЦК КПК в Шанхае, который возглавил Чжан Готао[83], но его фактическим руководителем был военный советник Хмелев (А. П. Аппен[84]). В Шанхай он приехал 23 ноября 1925 г. По решению, принятому в Москве, Аппен непосредственно не подчинялся главному военному советнику Национального правительства и главного командования НРА В. Блюхеру, поскольку он являлся официальным советским работником в Китае. Военно-партийная работа КПК началась с осени 1925 г. по инициативе Москвы и в соответствии с проектом директивы о военной работе КПК, подготовленной в августе 1925 г. Восточным отделом ИККИ. В ней выдвигалось предложение о необходимости партии вести работу по организации вооружённых сил китайской революции и подготовке масс к боям «с иностранными империалистами и реакционными китайскими милитаристами». В проекте указывалось, что ЦК КПК и крупнейшие местные партийные организации «должны организовать специальные военные отделы во главе с наиболее авторитетными членами бюро этих комитетов». Военным отделам предлагалось вести работу в двух направлениях: работа по накоплению и организации собственных сил и разложению и использованию сил противника (Гоминьдана).

В отличие от Гоминьдана и национальных армий советская военная помощь КПК в это время в основном ограничивалась лишь указанными рекомендациями и подготовкой кадров.

Формирование в Коминтерне преувеличенных представлений о роли коммунистов в Гоминьдане и об их возможностях в «перевоспитании» Гоминьдана было связано с одномерностью характеристик Гоминьдана. Ситуация, складывавшаяся в нем, рассматривалась только под углом зрения борьбы правых и левых, без должного внимания к политической программе Гоминьдана и к его представлениям о форме национально-освободительного процесса. Идея завоевания Гоминьдана коммунистами изнутри приняла завуалированную форму тактики опоры на «левое» крыло Гоминьдана, которому приписывались несвойственные ему черты: бескомпромиссность в антиимпериалистической политике, позиция опоры в национальной революции на рабоче-крестьянское движение и т. д. По сути, настоящими левыми являлись только члены КПК, вступившие в Гоминьдан. Вместе с тем не оправдались расчёты Сунь Ятсена и Гоминьдана на поглощение КПК, что вызвало в самом Гоминьдане сильные трения и обострение внутрипартийных разногласий.

Общее брожение среди политически активной части городского населения вылилось летом 1925 г. в стихийный общенациональный взрыв, получивший собирательное название «движение 30 мая». Центром движения стала всеобщая антиимпериалистическая забастовка в Шанхае, явившаяся следствием расстрела английской полицией студенческой демонстрации 30 мая и продолжавшаяся полтора месяца. Всеобщая забастовка нашла широкий отклик и поддержку как в самом Китае, так и за рубежом.

С начала 1925 г. Политбюро ЦК РКП(б), а в последующем и его Китайская комиссия взяли в свои руки инициативу разработки новой политики в Китае – «Северного маршрута китайской революции», с опорой на национальные армии. Параллельно сохранялся и прежний базовый тезис о поддержке Гоминьдана и его правительства на Юге, однако при новом раскладе ему придавалось меньшее значение.

К концу октября 1925 г. план Северного маршрута принял более или менее законченный вид, претерпев по сравнению с первоначальными набросками существенные изменения. В его основе лежали конкретные предложения М. В. Фрунзе, сложившиеся главным образом на информации, поступившей из Китая от Л. М. Карахана. Главным врагом национально-революционного движения по-прежнему был определён Чжан Цзолинь. Фрунзе констатировал, что ход развертывавшихся в Китае событий «…всё больше и больше выдвигает на первый план У Пэйфу и возглавляемую им чжилийскую клику». В этой ситуации роль и значение национальных армий и, в частности Фэна, также затушёвывались. Таким образом, основная форма движения определялась чётко и однозначно – война между чжилийской группировкой У Пэйфу и мукденской Чжан Цзолиня. Гоминьдан оказывался сторонним наблюдателем в назревшем конфликте. Его участие в событиях ограничивалось политической поддержкой Фэн Юйсяна, национальные армии которого тоже должны были выступить. Новое китайское правительство планировалось создать на основе блока чжилийцев (У Пэйфу), гоминьдановцев Севера (Фэн Юйсян) и Юга Китая (кантонское правительство).

Понимая всю зыбкость планируемого объединения, Китайская комиссия предполагала как вариант «продолжение войны за создание действительно единого Китая». На этот раз уже против У Пэйфу и его сторонников. 5 ноября 1925 г. У Пэйфу был назначен главнокомандующим объединёнными вооружёнными силами, выступающими против Чжан Цзолиня. При этом Фэн Юйсян категорически был против какого-либо альянса с У Пэйфу, продолжая рассматривать его как своего врага.

Ни один из одобренных Политбюро планов использования северного военно-политического фактора – Северного маршрута в конечном итоге не увенчался успехом.

Критическим моментом для Чжан Цзолиня и его армии стало восстание осенью 1925 г. одного из его молодых генералов Го Сунлина[85] в союзе с сыном правителя Маньчжурии – Чжан Сюэляном. Измена в войсках Чжан Цзолиня подготавливалась давно и была следствием раскола в фэнтяньской военно-политической группировке. Го Сунлин уже за год до описываемых событий договорился с Фэн Юйсяном о совместных действиях против Чжан Цзолиня. В начале декабря положение Чжан Цзолиня стало катастрофическим: его войска отступили из Жэхэ, Го Сунлин подошёл уже вплотную к самому Мукдену. Когда судьба столицы Северо-Восточного Китая была уже предопределена, а Чжан Цзолинь бежал из города в Дальний, Япония остановила наступление Го Сунлина путём интервенции своих войск. Сам Го Сунлин был схвачен японцами и вскоре расстрелян. Благодаря помощи японских войск Чжан Цзолинь едва смог удержать под своей властью северо-восточные провинции.

В ноябре 1925 г. Фэн Юйсян, следуя договорённостям о совместных действиях с Го Сунлинем, двинул свои национальные армии, общей численностью 150 тыс. человек, на позиции мукденских войск в Северном Китае, и на исходе этого же месяца войска Фэна вошли в Пекин.

В начале 1926 г. под нажимом империалистических держав произошло временное примирение Чжан Цзолиня и У Пэйфу, которые вместе с примкнувшими к ним шаньдунскими и шансийскими милитаристами развернули совместные боевые действия против национальных армий.

На стороне войск шаньдунского военного губернатора маршала Чжан Цзунчана[86] (одного из ближайших сподвижников маршала Чжан Цзолиня) в междоусобной борьбе китайских милитаристов принимали участие и русские наёмные части генерал-лейтенанта К. П. Нечаева.

Возможность использования русских наёмных войск появилась у китайских генералов ещё в 1919 г., когда атаман Г. М. Семёнов предложил маршалу Чжан Цзолиню сформировать для него конницу из монголов под командованием казаков. Нерешительность старого маршала воспрепятствовала реализации этого плана. Но идея использования белых формирований в интересах враждовавших китайских милитаристов была неоднократно реализована на деле.

В 1923 г. в разгар вражды с «христианским» генералом Фэн Юйсяном, маршал Чжан Цзолинь решил создать иностранный легион из белоэмигрантов. Формирование отряда было поручено М. М. Плешкову, командовавшему в Первую мировую войну 1-м Сибирским стрелковым корпусом. Отряд должен был состоять из трёх батальонов и вспомогательных подразделений. На призыв генерала Плешкова откликнулись свыше 300 добровольцев из числа белоэмигрантов, работавших в исключительно тяжёлых условиях на лесных концессиях. Поступавший в отряд подписывал шестимесячный контракт с правом возобновления его на более продолжительный срок. Контракт гарантировал добровольцу выплату жалованья и единовременную денежную помощь семье в случае его смерти. Когда добровольцы прибыли к месту сбора – в Мукден, наёмные войска уже были не нужны, так как было подписано мирное соглашение между Чжан Цзолинем и Фэн Юйсяном. Добровольцы с трудом добились выплаты жалованья только за один месяц.

За создание нового отряда наёмных войск из числа русских военнослужащих позднее взялся шаньдунский военный губернатор Чжан Цзунчан. К формированию отряда приступил полковник В. А. Чехов, который осенью 1924 г. передал командование войсковой частью генералу Нечаеву, зарекомендовавшему себя как талантливый военоначальник. В состав войсковой группы генерала Нечаева (общей численностью до четырёх тысяч человек) входили пехотная и кавалерийская бригады, отдельные части, воздушная эскадрилья, дивизион бронепоездов. Нечаевские бронепоезда, среди которых были «Пекин», «Шаньдун» и другие, были построены из простых вагонных платформ, где вместо стен были положены мешки с песком. К 1927 г. количество бронепоездов в Нечаевском отряде дошло до 11 единиц. Нечаевцам противостояли войска северных китайских милитаристов, с которыми воевал Чжан Цзунчан. Первое вооружённое столкновение с гоминьдановскими частями отряда Нечаева произошло при обороне Нанкина в марте 1927 г., которое завершилось поражением войск Чжан Цзунчана. Ещё спустя некоторое время отряд генерала Нечаева прекратил своё существование.

В нечаевском отряде поддерживалась убеждённость в том, что за помощь, оказанную северокитайским и маньчжурским милитаристам, те, в свою очередь, помогут белогвардейцам в развёртывании операций на российской территории против советской власти. В эмигрантских кругах Китая придавали преувеличенное значение трёхлетнему существованию отряда белоэмигрантов, говорили о нём как о мощной военной единице, которая прошла взад и вперёд чуть ли не по всему Китаю. Однако оружие нечаевцев было далеко не самое современное, бронепоезда «домашнего» изготовления, выделяемых финансовых и материальных средств всегда было недостаточно, невыплата жалованья была хроническим явлением. И хотя военные успехи русских добровольцев были очевидны, не следовало забывать, что в период китайской смуты успех операций зависел не столько от доблести, сколько от серебряных долларов, на которые были так падки китайские генералы.

Бывшие колчаковские и семёновские солдаты воевали и на стороне войск Фэн Юйсяна. В течение двух лет в состав 1-й Национальной армии «христианского» генерала входил отряд генерала Капустина. Во 2-й Национальной армии сражался отряд полковника Генерального штаба царской армии А. Ф. Гущина в количестве 100 человек. Бывшие белогвардейцы стремились «честным трудом» заработать право вернуться на Родину.

В этот период на военную арену впервые как организованная сила вышли тайные общества и, в частности, «Красные пики», которые возникли в начале 20-х годов как организации деревенской самообороны в борьбе с бесчинствами милитаристов. Отношения между «Красными пиками» и 2-й Национальной армией в Хэнани обострились, когда командующий армией Юэ Вэйцзюнь для обеспечения дальнейшей войны с Чжан Цзолинем ввёл чрезвычайные налоги и принудительные поставки. Это вызвало восстание местных крестьян, организованное тайным обществом «Красные пики» в январе 1926 г. Этим выступлением воспользовался У Пэйфу и довершил разгром своих бывших союзников.

В апреле 1926 г. в китайскую столицу вошли войска У Пэйфу и Чжан Цзолиня. Дуань Цижуй был вынужден уйти в отставку. 1-я и 3-я Национальные армии, на которые Москва возлагала большие надежды, потерпели поражение и отступили в северо-западные провинции, где до осени 1926 г. вели тяжёлые бои с превосходящими силами Чжан Цзолиня и его союзников. Сам главнокомандующий национальными армиями маршал Фэн Юйсян ещё в январе 1926 г. объявил о своём добровольном уходе в отставку и занял выжидательную позицию. В начале 1926 г. через Монголию он выехал в Москву, где встречался с советскими руководителями. Высказывается также утверждение, что он встречался с И. В. Сталиным 21 мая 1926 г.

В январе 1926 г. в Гуанчжоу проходил II конгресс Гоминьдана, в работе которого приняли участие все группировки Гоминьдана (кроме крайне «правых»), представлявшие почти 250 тыс. членов. Съезд подтвердил право коммунистов на индивидуальное членство, подчеркнул значение сотрудничества с Советским Союзом. Председателем Политического совета ЦИК Гоминьдана стал Ван Цзинвэй. В избранных съездом ЦИК и ЦКК партии «левые» и коммунисты составляли большинство. Позиции, завоёванные КПК в руководящих органах Гоминьдана на его II конгрессе, действительно были впечатляющими, однако они неадекватно отражали роль и позиции КПК в Гоминьдане в целом.

Чан Кайши впервые вошёл в состав ЦИК Гоминьдана. Это свидетельствовало о росте его авторитета после успешного проведения двух походов против Чэнь Цзюнмина. Чан Кайши в то же время являлся членом Военного совета, командующим 1-м корпусом НРА и начальником военной школы Вампу.

Параллельно с действительными достижениями кантонского правительства и внешней левой радикализацией Гоминьдана происходил до поры до времени не прорывавшийся наружу тревожный процесс активизации и сплочения правых сил в Гоминьдане и брожения среди генералитета и офицерства НРА.

Все изложенные выше противоречивые процессы вызывали у советского руководства одновременно преувеличенные, иллюзорные представления о состоянии и потенциале «национально-революционного движения» и серьёзную тревогу. На решениях советского руководства по китайскому вопросу сказывались не только сложность обстановки в Китае, но и неоднозначность оценок, поступавших с мест. К одним из этих оценок в Москве прислушивались и на их основании делались выводы. Другие оценки, если они шли в разрез с уже сформировавшимся мнением, оставлялись без внимания и выводы, а если и делались, то в отношении авторов таких оценок.

В Пекине имелись серьёзные, кардинальные противоречия в части оценки обстановки в Центральной и Северной части Китая между послом Л. М. Караханом, с одной стороны, и военным атташе А. И. Егоровым[87] и его помощником В. А. Трифоновым[88] (направлен в Китай в ноябре 1925 г.), с другой.

Проводивший с Трифоновым переговоры о направлении на работу в Китай А. С. Бубнов, на тот момент секретарь ЦК, «…гарантировал создание в Китае Рев[олюционного] Воен[ного] Совета для военно-политического руководства там». Крупный государственный деятель Трифонов, являвшийся в прошлом членом РВС армий и фронтов, дал согласие на командировку в качестве члена планируемого Реввоенсовета с формальным зачислением на должность помощника военного атташе при полпредстве РСФСР. В дальнейшем ЦК РКП(б) отказался от идеи создания в Китае Реввоенсовета, что, «естественно, вызвало осложнения во взаимоотношениях» и с полпредом Л. М. Караханом, и с военным атташе А. И. Егоровым. Должность помощника военного атташе была слишком незначительной для человека такого масштаба.

В своей записке, поданной в Политбюро ЦК РКП(б), Трифонов писал, что по мнению советского полпредства в Пекине задачу содействия национальному объединению Китая можно разрешить следующим образом: «Китайскому генералу-„феодалу“ нужно „помочь“ превратиться в вождя национального движения; этому вождю нужно помочь организовать армию; этой армии нужно помочь организовать национальное правительство, а правительству – завоевать Китай». Руководителей советского полпредства, замечал Трифонов, «…при этом не смущает… если этот генерал не будет ни левым в политическом смысле, ни национально настроенным, – под давлением материальной заинтересованности и соответствующей обработки, под влиянием растущего национального движения генерал этот, по мнению руководителей полпредства, будет неизбежно эволюционировать в нужную сторону».

В качестве генерала, над которым следовало «экспериментировать», отмечал Трифонов, полпредство «взяло Фына» – Фэн Юйсяна. «В Центральном Китае Фын является главной фигурой, вокруг которой полпредство ведёт свою военно-политическую работу. Ему уделяется львиная часть помощи, в его распоряжение передаются большинство инструкторов, ему уделяется максимум внимания». В части характеристики креатуры советского правительства и полпредства Трифонов писал: «В Китае как у коммунистов и гоминьдановцев, так равно [и] в широких массах населения у Фына твердо установившаяся репутация: типичный китайский милитарист, решительный и бесцеремонный в достижении личных выгод; многократно предавал тех, с кем он был связан узами дружбы и совместной работы; человек, которому верить нельзя; христианский генерал, воспитывающий свою армию в духе христианского послушания; в политическом отношении нечто в высшей степени бесформенное; как и большинство китайских генералов, в политической борьбе он видит главным образом средство к наживе, герой первоначального накопления; к общественному движению относится вполне отрицательно, хотя и пытается использовать его в своих корыстных интересах путём подкупа, угрозы насилия». Жёсткая и, как показало развитие событий, справедливая оценка.

«Если бы советское полпредство хотя бы небольшую часть тех денег, которые сейчас тратятся на поддержку военных авантюристов, истратило на помощь компартии, на подготовку опытных и знающих партийно-политических кадров, на помощь китаеведам, на литературу, то польза для революционного движения была бы неизмеримо большая, а Советская Россия сберегла бы свои миллионы, – отмечал в своей записке помощник военного атташе. – Надо ведь помнить, что мы сейчас ведём работу в Китае, совершенно не зная Китая, не владея языком, располагая всего 3–4 знающими язык переводчиками. Уже одно это обстоятельство должно было внушить нашему полпредству большую продуманность в его чрезвычайно ответственной работе». Трифонов, в отличие от Карахана, считал, что «влияние наших советников и вообще советское влияние на народные армии совершено ничтожно» при том огромном финансовом бремени, которое несёт наша страна.