Сборник рассказов на разные темы

Личное оскорбление по-библиотекарски

Ироничный детектив.

Анна Петровна не любила Василия. Не то чтобы ненавидела, нет. Ненависть – чувство сильное, требующее энергии, а Анна Петровна, в свои семьдесят два, энергию экономила. Просто Василий был… не тем. Не тем мужем для ее кровиночки, Ирочки. Не тем зятем для нее, Анны Петровны, заслуженного библиотекаря с тридцатилетним стажем.

Василий был… никаким. Он работал менеджером по продажам чего-то там, говорил много и бестолково, носил галстуки кричащих расцветок и, самое главное, не читал книг. Анна Петровна считала это личным оскорблением.

В тот злополучный день, Василий, как обычно, трещал без умолку, сидя за кухонным столом и поглощая приготовленный Анной Петровной борщ. Он рассказывал о каком-то невероятно выгодном контракте, который вот-вот сорвется из-за «этих тупых бюрократов». Анна Петровна слушала вполуха, перебирая в уме список покупок.

И тут Василий выдал: «А знаете, Анна Петровна, я тут подумал… Книги – это, конечно, хорошо, но в наше время они уже не актуальны. Все в интернете! Зачем тратить время на чтение, когда можно посмотреть видео?»

Что-то в Анне Петровне сломалось. Тридцать лет она посвятила книгам, тридцать лет она бережно хранила знания, а этот… этот… менеджер по продажам смеет говорить такое?!

Она машинально потянулась к сковородке, висевшей на крючке над плитой. Тяжелая чугунная сковородка, подарок от покойного мужа, Ивана Сергеевича. Иван Сергеевич, в отличие от Василия, любил читать.

Дальше все произошло как в замедленной съемке. Анна Петровна замахнулась, Василий обернулся, что-то невнятно пробормотал, и сковородка со свистом опустилась ему на голову.

Василий упал. Тихо, без криков и стонов. Просто рухнул лицом в тарелку с борщом.

Анна Петровна стояла, держа в руках сковородку, и смотрела на распростертое тело зятя. В голове у нее была пустота. Потом, как будто кто-то включил свет, ее осенило: «Ну вот, договорился».

Первым делом Анна Петровна вымыла сковородку. Тщательно, с мылом. Потом вытерла стол и пол от брызг борща. Затем села за стол и задумалась.

Вызывать полицию? Признаваться? Нет, это слишком просто. Где же тут интрига, где детектив?

Она решила инсценировать несчастный случай. Василий, мол, поскользнулся на мокром полу, ударился головой о стол и… все.

Но тут возникла проблема. Пол был сухой.

Анна Петровна вздохнула. Придется импровизировать.

Она нашла в кладовке бутылку подсолнечного масла и щедро вылила его на пол. Затем аккуратно положила Василия лицом вниз, так, чтобы он лежал в масле.

Теперь все выглядело правдоподобно.

Анна Петровна вызвала скорую и полицию. Прибывшим сотрудникам она рассказала душераздирающую историю о том, как Василий, бедняжка, поскользнулся и упал.

Полицейские, судя по всему, поверили. Они осмотрели место происшествия, задали несколько формальных вопросов и уехали.

Анна Петровна осталась одна в тишине кухни, нарушаемой лишь тиканьем старых часов на стене. Сковородка, теперь чистая и блестящая, снова висела на своем месте, как ни в чем не бывало. На полу, в лужице подсолнечного масла, все еще лежал Василий, его лицо было скрыто в остатках борща. Анна Петровна подошла к нему, осторожно приподняла его голову. На лбу виднелась внушительная шишка. "Ну вот, договорился", – снова прошептала она, но на этот раз в ее голосе не было ни торжества, ни облегчения, только какая-то странная, опустошающая усталость.

Она знала, что это только начало. Полиция, конечно, уехала, но они еще вернутся. Будут задавать вопросы, копать, искать. А она, Анна Петровна, заслуженный библиотекарь, должна была играть роль скорбящей вдовы, точнее, скорбящей тещи. Ира, ее Ирочка, будет убита горем. Ира, которая так любила своего Василия, несмотря на все его недостатки. Анна Петровна чувствовала укол вины, но тут же отгоняла его. Это Василий сам виноват. Сам спровоцировал. Сам разрушил гармонию ее дома своим невежеством.

Но к вечеру в квартире начался настоящий переполох. Приехали следователи, криминалисты, судмедэксперты. Анна Петровна, уже,облаченная в траурное черное платье, с заплаканными, но не потерявшими блеска глазами, отвечала на их вопросы. Она рассказывала о том, как Василий был неаккуратен, как любил пошутить, как однажды чуть не упал, когда пытался достать банку с вареньем с верхней полки. Она даже изобразила, как он мог поскользнуться на масле, которое она, якобы, пролила, когда готовила обед.

Следователь, мужчина с усталым лицом и проницательными глазами, внимательно слушал ее. Он задавал уточняющие вопросы, осматривал кухню, брал образцы масла. Анна Петровна чувствовала, как напряжение нарастает. Она боялась, что ее выдаст какая-нибудь мелочь. Например, то, что сковородка, которой она ударила Василия, была идеально чистой, без следов борща. Или то, что Василий, несмотря на свою неуклюжесть, никогда не падал лицом в тарелку.

Но следователь, казалось, был больше заинтересован в других деталях. Он спрашивал о взаимоотношениях Анны Петровны и Василия, о его работе, о его друзьях. Анна Петровна, с присущей ей библиотечной точностью, описывала Василия как человека поверхностного, неинтересного, но не как врага. Она говорила о том, что он не понимал ее любви к книгам, но не упоминала о своем презрении.

Через несколько дней следователь снова приехал. Он привез с собой папку с документами. Анна Петровна почувствовала, как холодок пробежал по спине. Она села напротив него, сложив руки на коленях.

"Анна Петровна", – начал следователь, – "мы провели тщательное расследование. Ваша версия о несчастном случае выглядит правдоподобной. Однако, есть несколько моментов, которые вызывают у нас вопросы."

Анна Петровна затаила дыхание.

"Во-первых, экспертиза показала, что масло на полу было не только подсолнечным, но и содержало следы… машинного масла. Вы случайно не пользовались им для смазки чего-либо на кухне?"

Анна Петровна моргнула. Машинное масло? Она никогда не видела машинного масла на своей кухне.

"Нет", – твердо ответила она. – "Я не пользуюсь машинным маслом."

"Понятно", – кивнул следователь. – "И еще один момент. Мы обнаружили на сковородке, которой, по вашим словам, Василий ударился, микроскопические следы… краски. Ярко-синей краски. Вы не помните, чтобы что-то красили на кухне в последнее время?"

Анна Петровна почувствовала, как ее сердце забилось быстрее. Краска? Синяя краска? Она вспомнила. Василий. Его галстуки. Один из них был кричаще-синего цвета. И он часто, когда нервничал, теребил его пальцами.

"Нет", – снова ответила она, стараясь, чтобы

"Нет", – снова ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно, – "ничего не красила."

Следователь внимательно посмотрел на нее. В его глазах мелькнул огонек, который Анна Петровна не могла расшифровать. Это был не огонек подозрения, а скорее… любопытства. Или, возможно, даже восхищения.

"Анна Петровна", – продолжил он, – "мы также изучили записи с камер видеонаблюдения из подъезда. На них видно, как Василий заходит в квартиру с… ярко-синим галстуком. А когда его тело обнаружили, галстук был на нем, но… совершенно другого цвета. Блекло-серого. Как будто выцвел."

Анна Петровна почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она не могла поверить своим ушам. Как? Как они могли это заметить? Она же так старалась!

"Это… это странно", – пробормотала она, пытаясь собраться с мыслями. – "Может быть, он его сменил?"

"Возможно", – согласился следователь, но в его голосе не было ни тени сомнения. – "Но есть еще кое-что. Мы нашли в кармане брюк Василия небольшой клочок бумаги. На нем написано: 'Книги – это, конечно, хорошо, но в наше время они уже не актуальны. Все в интернете! Зачем тратить время на чтение, когда можно посмотреть видео?'

Анна Петровна замерла. Это были его слова. Его последние слова. Слова, которые привели к… этому.

"Это… это его почерк", – выдавила она.

"Да", – кивнул следователь. – "И знаете, что самое интересное? На этом клочке бумаги мы обнаружили отпечатки ваших пальцев. И не только на бумаге. На сковородке, которой вы, по вашим словам, ударили Василия, тоже есть ваши отпечатки. И на бутылке с подсолнечным маслом. И на полу, где он поскользнулся."

Анна Петровна почувствовала, как мир вокруг нее начинает вращаться. Она была поймана. Все ее старания, вся ее хитрость – все оказалось напрасным.

"Но… но я же все сделала, чтобы это выглядело как несчастный случай!" – воскликнула она, и в ее голосе прозвучала нотка отчаяния.

Следователь улыбнулся. Это была не злая улыбка, а скорее понимающая.

"Анна Петровна", – сказал он, – "вы очень умная женщина. И очень изобретательная. Но вы забыли одну вещь. В детективах, как и в жизни, всегда есть детали, которые выдают преступника. А вы, Анна Петровна, оставили слишком много следов. Следов вашей… любви к книгам."

Он помолчал, затем добавил: "Знаете, я сам люблю читать. И я понимаю, как вас могли задеть слова вашего зятя. Но все же… машинное масло? Краска на сковородке? Это немного… не в вашем стиле, не находите?"

Анна Петровна посмотрела на него, и в ее глазах, которые еще недавно были полны слез, теперь зажегся огонек. Огонек вызова.

"А вы, господин следователь", – сказала она, и ее голос стал тверже, – "вы, видимо, тоже не так уж плохо разбираетесь в книгах. Иначе бы не заметили этих деталей."

Следователь кивнул. "Возможно. Но сейчас нам придется поговорить более откровенно

"…о том, что произошло на самом деле", – закончил следователь, и в его глазах мелькнул тот самый огонек, который Анна Петровна теперь уже точно идентифицировала как профессиональное любопытство, смешанное с неким подобием уважения.

Анна Петровна вздохнула. Игра была окончена. Или, возможно, только начиналась, но уже в другом жанре. Она откинулась на спинку стула, чувствуя, как усталость накатывает волной.

"Хорошо", – сказала она, и в ее голосе не было ни раскаяния, ни страха. Только усталость и, возможно, легкое разочарование от того, что ее "детектив" оказался слишком предсказуемым для этого следователя. – "Вы правы. Я ударила его сковородкой."

Следователь кивнул, не перебивая.

"Он сказал, что книги неактуальны", – продолжила Анна Петровна, и в ее голосе появилась та самая страсть, которую она обычно проявляла, рассказывая о редких изданиях. – "Представляете? Неактуальны! Я, человек, который посвятил свою жизнь книгам, который знает, что в каждой книге – целый мир, целый опыт поколений, должен был слушать такое от этого… этого… менеджера по продажам чего-то там!"

Она помолчала, собираясь с мыслями.

"Я не планировала его убивать. Честное слово. Я просто… хотела, чтобы он замолчал. Чтобы он понял, какую чушь несет. Но сковородка оказалась тяжелее, чем я думала. И он упал. Прямо в борщ. Это было… иронично, не находите?"

Следователь снова кивнул, его взгляд был прикован к Анне Петровне.

"А потом… потом я запаниковала", – призналась она. – "Я не хотела, чтобы Ирочка страдала. Она его любила, несмотря ни на что. И я решила… инсценировать несчастный случай. Я же библиотекарь, я умею работать с информацией, с деталями. Я думала, что смогу все сделать безупречно."

Она усмехнулась. "Но, как оказалось, я забыла про машинное масло. Это Василий. Он вечно что-то смазывал. То велосипед, то дверную ручку. Я даже не подумала, что он мог принести его с собой. А краска… это был его галстук. Он так нервничал, когда говорил про свои контракты, что постоянно теребил его. Я, видимо, случайно задела сковородкой, когда замахивалась. И он, конечно, не мог не оставить эту записку. Он же любил говорить умные вещи, как ему казалось."

Анна Петровна посмотрела на следователя. "Я думала, что моя история будет более… захватывающей. С неожиданными поворотами. А получилось как-то… банально. Как будто я сама написала сценарий для плохого сериала."

Следователь улыбнулся. "Анна Петровна, вы написали очень хороший детектив. Просто вы забыли, что главный герой – это не вы, а правда. А правда, как известно, всегда имеет свои детали. И вы, как истинный ценитель литературы, должны были это понимать."

Он встал. "Мне придется вас арестовать. Но я хочу сказать вам одно. Я понимаю, что

 вы хотели защитить свою дочь и свою любовь к книгам. Но закон есть закон." Анна Петровна, с достоинством приняв свою участь, лишь кивнула. Ее "детектив" закончился, оставив после себя лишь горький привкус иронии. В конце концов, даже самый искусный рассказчик не может переписать реальность…

Мопс и великое открытие

Жил-был на свете мопс по имени Пуговка. Пуговка был мопсом самым обыкновенным: с забавной морщинистой мордочкой, смешным хвостиком-завитком и любовью к вкусным хрустяшкам. Он любил спать, любил есть, любил, когда его чесали за ушком. Но больше всего на свете Пуговка любил своего Хозяина.

Однажды, когда Пуговка, как обычно, сидел на коврике и с наслаждением грыз свою любимую игрушку-пищалку, Хозяин подошел к нему и сказал:

– Пуговка, а кто у нас самый хороший?

Пуговка замер. Пищалка выпала из его пасти. Его маленькие, круглые глазки стали еще круглее, а брови, которые и так были довольно выразительными, полезли вверх, словно он увидел привидение. Он уставился на Хозяина, и в его взгляде читалось что-то невероятное. Это было не просто удивление, это было… прозрение!

Словно в его маленькой мопсовой головке щелкнул невидимый выключатель. В этот момент Пуговка, казалось, постиг все тайны мироздания. Он понял, что эта игрушка, которую он так любит, – это не просто игрушка. И этот человек, который его гладит и говорит с ним, – это не просто человек. Это его Хозяин! И он, Пуговка, – его самый лучший, самый любимый мопс!

На его морщинистой мордочке медленно появилась улыбка. Это была не просто улыбка, это была улыбка полного, абсолютного счастья. Он понял, что он – тот самый, самый хороший! И это не просто слова, это была фундаментальная истина вселенной, открывшаяся ему в этот чудесный момент.

Это было не просто «слышу команду», это было настоящее «ЭВРИКА!». Осознание, которое навсегда изменило его взгляд на мир. Теперь, когда Хозяин спрашивал: «Кто у нас самый хороший?», Пуговка уже не просто вилял хвостиком. Он гордо поднимал голову, его глазки сияли, а улыбка становилась еще шире. Ведь он знал – он самый хороший! И это знание делало его самым счастливым мопсом на свете. И, конечно же, это знание делало вкусняшки еще вкуснее!

Осенняя Ухмылка над Можайском

Рассказ по компьютерной игре "Блицкриг".

Октябрь 1941 года. Холодный, пронизывающий ветер трепал полы шинели оберстлейтенанта Карла фон Штайнера, пока он стоял на холме, вглядываясь в бинокль. Внизу, в долине, раскинулся Можайск – последний рубеж обороны на пути к Москве. И этот рубеж, как и ожидалось, был укреплен.

"Окопались Иваны!" – пробормотал Карл, и на его губах появилась хищная, злобная ухмылка. Он видел ряды противотанковых ежей, колючую проволоку, дымки от костров, выдающие позиции пехоты. Русские знали, что это их последний шанс, и сражались с отчаянной яростью, которую Карл, несмотря на всю свою ненависть, не мог не признать.

"Но ярость без стратегии – это лишь предсмертный хрип," – подумал он, опуская бинокль. Его взгляд скользнул по карте, разложенной на походном столе. План был прост и жесток, как и сама война. Окружить, рассечь, уничтожить.

"Группы 'Альфа' и 'Бета' начнут артиллерийскую подготовку с восточного направления, – проговорил он, обращаясь к своему адъютанту, молодому лейтенанту Мюллеру. – Одновременно 'Гамма' начнет отвлекающий маневр с юга. Наша задача – прорваться через северный фланг, где, как мы знаем, оборона слабее."

Мюллер кивнул, его лицо было бледным, но решительным. Он был молод, но уже успел увидеть достаточно, чтобы понять, что в этой войне нет места сантиментам.

"Используйте все, что у нас есть, Мюллер. Танки, штурмовая артиллерия, пехота. Не жалейте снарядов. Мы должны взять этот город до захода солнца."

Ухмылка Карла стала шире. Он чувствовал предвкушение. Предвкушение победы, предвкушение того, как его войска, его стальные машины, растопчут эти жалкие укрепления. Он видел себя, идущим по улицам Можайска, чувствуя под ногами пыль и кровь.

"Приказ будет дан через десять минут," – сказал он, снова поднимая бинокль.

Внизу, в долине, русские солдаты готовились к неизбежному. Они знали, что их ждет. Но они также знали, за что они сражаются. За свои дома, за свои семьи, за свою землю.

Карл же видел лишь карту, стратегию и врага, которого нужно было сломить. Он не думал о тех, кто жил в этом городе, о тех, кто будет страдать от его наступления. Для него это была лишь игра, игра на выживание, где он был намерен выиграть любой ценой.

"Время пришло," – произнес он, и его голос был холоден, как осенний ветер.

Загрохотала артиллерия. Земля содрогнулась. Началась битва за Можайск.

Карл фон Штайнер наблюдал за этим с холма, его ухмылка не сходила с лица. Он видел, как его танки, словно стальные звери, рвутся вперед, как пехота следует за ними, как взрывы освещают небо. Он видел, как оборона русских начинает трещать по швам.

Русские сражались храбро. Их пулеметы поливали огнем, их противотанковые орудия пытались остановить натиск. Но натиск был слишком силен. Немецкая машина войны, отточенная годами тренировок и боевого опыта, неумолимо двигалась вперед.

Карл видел, как его войска прорываются через северный фланг, как они начинают заходить в тыл обороняющимся. Он видел

как вражеские позиции одна за другой падают под натиском.

"Вот так, Иваны," – прошептал он, чувствуя, как адреналин бурлит в крови. – "Ваша храбрость – лишь красивая обертка для поражения."

Он наблюдал за тем, как город охватывает пламя. Дым пожаров смешивался с пылью от взрывов, создавая апокалиптическую картину. Но для Карла это было зрелище триумфа. Он видел, как его солдаты, словно вихрь, врываются на улицы, как разворачивается ближний бой. Звуки выстрелов, крики, лязг металла – все это сливалось в симфонию его победы.

"Мюллер, доложите обстановку!" – крикнул он, не отрывая взгляда от бинокля.

"Оберстлейтенант, северный фланг прорван полностью. Наши войска продвигаются вглубь города. Сопротивление еще есть, но оно рассеяно и деморализовано. Потери с нашей стороны… приемлемые," – ответил адъютант, его голос звучал немного напряженно, но в нем слышалось облегчение.

"Приемлемые," – повторил Карл, и его ухмылка стала еще шире. – "Это война, Мюллер. Здесь нет места для жалости. Главное – результат."

Он видел, как последние очаги сопротивления подавляются. Как немецкие флаги начинают развеваться над разрушенными зданиями. Можайск пал.

"Мы взяли город, оберстлейтенант," – произнес Мюллер, подходя к нему. – "Москва… Москва теперь ближе."

Карл кивнул, его взгляд был устремлен вдаль, туда, где за горизонтом виднелись очертания столицы. Он чувствовал усталость, но и пьянящее чувство власти. Он видел, как его мечта, мечта о покорении России, становится все ближе к реальности.

"Да, Мюллер. Москва… Москва ждет нас," – сказал он, и его голос был полон уверенности. – "А теперь подготовьтесь к следующему этапу. У нас еще много работы."

Он снова поднял бинокль, вглядываясь в дым, окутавший Можайск. В его глазах горел огонь, отражающий пламя войны. Осенняя ухмылка над Можайском была лишь предвестием того, что ждало впереди. Он знал, что это лишь начало. Начало конца для Советского Союза. Он думал, как они ещё покажут русским. И он был готов идти до конца, чтобы увидеть этот конец.

Стальной Призрак Вийе-Бокажа

Рассказ по компьютерной игре: "В тылу врага".

Кампания за Михаэля Виттмана. Бой за Вийе-Бокаж.

Вступление:

Солнце клонилось к закату, окрашивая небо над Нормандией в кроваво-оранжевые тона. Воздух был пропитан запахом влажной земли, выхлопных газов и едва уловимым предчувствием грядущей схватки. Для Михаэля Виттмана, командира 101-го тяжелого танкового батальона СС, это был еще один день в аду. Но сегодня, в маленькой французской деревушке Вийе-Бокаж, ему предстояло вписать новую страницу в историю войны, ставшую легендой.

Глава 1: Прибытие и первые признаки беды

"Тигр" Виттмана, его верный "Черный Принц", медленно полз по разбитой дороге, оставляя за собой шлейф пыли. Внутри танка царила напряженная тишина, нарушаемая лишь мерным гулом двигателя и щелчками приборов. Экипаж, закаленный в боях, чувствовал, что что-то не так. Разведка докладывала о прорыве противника, но масштабы и направление были неясны.

"Командир, впереди что-то есть," – прозвучал голос радиста, прерывая тишину.

Виттман прищурился, вглядываясь в даль. На горизонте, среди развалин домов, мелькали силуэты вражеской техники. Несколько легких танков и бронетранспортеров.

"Это не просто разведка," – пробормотал он. "Они прорвались. Быстро, черт возьми!"

Он отдал приказ экипажу быть наготове. Его "Тигр" был единственным тяжелым танком в этом районе, и вся надежда была на него.

Глава 2: Первая кровь.

"Тигр" Виттмана выехал из-за укрытия, его орудие нацелилось на ближайший вражеский танк. Мгновение – и оглушительный грохот разорвал воздух. Снаряд нашел свою цель, превратив британский "Кромвель" в пылающий остов.

Но противник не собирался отступать. Из-за домов выскочили еще несколько танков, их орудия начали вести огонь. Снаряды рикошетили от толстой брони "Тигра", но некоторые попадали в цель, вызывая дрожь в корпусе.

"Огонь! Огонь!" – командовал Виттман, его голос был спокоен, но в нем чувствовалась стальная решимость.

Его экипаж работал как единый механизм. Заряжающий, наводчик, механик-водитель – каждый знал свое дело. Еще один "Кромвел" был уничтожен. Затем бронетранспортер, из которого пытались высадиться пехотинцы.

Глава 3: Одинокий хищник.

Виттман понял, что это не просто стычка. Это была хорошо спланированная атака. Британцы пытались прорваться к стратегически важным позициям. Он был один против превосходящих сил противника.

"Черный Принц" двигался вперед, словно призрак. Он появлялся из-за руин, наносил удар и снова скрывался, заставляя врага нервничать и терять ориентацию. Его тактика была проста, но эффективна: использовать скорость и маневренность своего танка, чтобы атаковать с неожиданных направлений, уничтожать вражескую технику и исчезать до того, как противник успеет среагировать.

Он уничтожил еще один "Кромвель", затем противотанковую пушку. Его танк получил несколько попаданий, но броня выдержала.

Глава 4: Битва за центр деревни.

Виттман решил прорваться в центр деревни, где, по его предположениям, находился командный пункт противника. Это было рискованно. Узкие улицы, дома, которые могли скрывать засады.

"Черный Принц" ворвался на главную площадь. Там его ждал сюрприз – несколько британских танков, включая более мощные "Шерманы", и противотанковые орудия, замаскированные среди развалин. Казалось, что вся деревня превратилась в ловушку.

"Огонь по левому флангу!" – крикнул Виттман, его взгляд был прикован к вражеским машинам.

Его орудие снова ожило. Первый "Шерман" получил прямое попадание в башню и замертво остановился. Но противник ответил. Снаряд ударил в борт "Тигра", заставив его содрогнуться. Другой снаряд пробил гусеницу.

"Мы подбиты! Гусеница повреждена!" – доложил механик-водитель.

Виттман не дрогнул. "Неважно! Продолжаем бой!"

Он знал, что если они остановятся, их уничтожат. Используя остатки маневренности, он начал разворачивать танк, пытаясь занять более выгодную позицию. Его наводчик, несмотря на тряску и удары, продолжал вести огонь. Еще один "Шерман" был подбит.

Но британцы были настойчивы. Они пытались окружить его, используя пехоту, которая пыталась подобраться к танку с гранатами.

"Пулемет! Огонь по пехоте!" – командовал Виттман.

Пулемет "Тигра" затрещал, отгоняя наступающих солдат. В этот момент, когда казалось, что ситуация становится критической, из-за угла выскочил еще один "Тигр" – танк его командира, обер-лейтенанта фон Хессе.