Старинные Карты городов всегда рисовались с точки зрения прибывшего. От моря или от въездных ворот. Принцип туристских карт – You are here – Вы здесь.
Здесь
«Анна: помощник создателя». Пластиковый бейджик. Одежда предписанная корпоративным дресс-кодом: юбка чуть выше колена, едва просвечивающая блузка сквозь которую ничего не разглядеть, туфельки на невысоком каблуке и колготки.
Вряд ли – чулки, это было бы слишком смело.
Волосы собраны в тугой узел, который под собственной тяжестью немного сполз по длинной шее вниз из-за чего в облике Анны появилось что-то древнегреческое.
Афинянка – мысленно окрестил её Тир.
– Скажите, а почему – «создатель» у вас с маленькой буквы?
Он кивнул на бейджик. Афинянка улыбнулась не поднимая глаз, но ничего не ответила. Вообще, как он успел уже заметить, здесь все были не очень-то словоохотливы. Хотя, кто эти все? Пока что, помимо Анны он здесь видел только Провожатого. Хмурого человека с роскошным бельмом и одетого в бесформенное. Да и человека ли? Уходя, тот случайно зацепился плечом за что-то, хотя, казалось бы, цепляться тут абсолютно не за что. Тир отчётливо видел характерное движение плеча, как-бы, чуть отброшенного невидимой преградой типа косяк двери. Провожатый, даже хотел рефлекторно потереть ушибленное плечо. Так вот, в этот момент Тир заметил, как из его глаза, того что с бельмом, вырвалась бесшумная молния, словно Провожатый от досады хотел наказать невидимый косяк двери. Похоже нелюдимость отрицательно сказывается на его характере – подумал Тир. Надо отдать должное Хмурому, он ловко поймал молнию одним движением, схожим с тем, каким ловят надоедливую муху и быстро засунул её куда-то в складки хитона. В карман наверное. После этого он мельком глянул на Тира здоровым глазом, а затем, вдруг, совершенно по мальчишески подмигнул ему и величественно удалился в серое марево.
Афинянка не обратила никакого внимания на эту пантомиму, она продолжала быстро набирать на клавиатуре тексты, глядя прямо перед собой. Лишь изредка она на несколько секунд прекращала печатать и внимательно смотрела на Тира, словно оценивая его кредитоспособность или прислушиваясь к чему-то. Потом, будто получив ответ на невысказанный вопрос, её пальцы опять начинали порхать по клавиатуре. Он к этому уже привык.
Поначалу Тир волновался, и даже ждал, что вопрос всё-таки прозвучит, или потребуется какое-то пояснение, но ей ничего не требовалось. Сколько времени они уже здесь? Непонятно. Ощущение времени исчезло полностью. Вот если была бы видна стопка отпечатанных страниц, то можно было бы высчитать сколько требуется для печатания одной, а тогда уже, путём нехитрых вычислений, понять сколько времени прошло вообще. Но страниц не было. Перед Анной была только клавиатура чем-то похожая на старую клавиатуру от первого iMac, того – полупрозрачного с закруглёнными краями, бутылочного цвета и с круглой мышкой – «шайбой». Здесь Мака не было. Вообще, здесь ничего не было, кроме клавиатуры висящий прямо перед Анной и высокого барного стула на котором она восседала. Он сидел поодаль, чуть сбоку от неё прямо на том, что наверное должно было называться – пол.
Обычно монотонные звуки его убаюкивают. Странно, но здесь спать ему совершенно не хотелось несмотря на то, что кроме пощёлкивания клавиатуры ничего больше не происходило. Лишь однажды Анна посмотрела на него и вдруг сказала просто, по-человечески:
– Потерпите, уже скоро.
От неожиданности Тир как-то криво улыбнулся в ответ, хотел было пошутить, мол – что вы, куда нам теперь торопиться, но Анна уже вновь печатала свой бесконечный текст глядя в пустоту перед собой.
Интересно, может это быть современной интерпретацией мифа о Сизифе? – подумал Тир – Это такое наказание: Ты должен печатать бесконечный текст, смысл которого от тебя постоянно ускользает. Не успеваешь ты нажать на клавишу с точкой, как текст сразу же растворяется где-то там, в пространстве. Тем временем тебе всё продолжают и продолжают диктовать. Слова. Сложные и красивые. Значение каждого слова тебе очень хорошо известно, но все вместе, цепляясь друг за друга, они не несут никакого смысла. Или, просто, ты не в состоянии его уловить. Может же быть такое наказание? Вполне. Современно и в духе офисного миропорядка, а в роли Сизифа офис-менеджер – Анна.
Хорошо, но если это её наказание, то кто тогда он? Орёл клюющий её печень? Хотя – нет, орёл был у Прометея, а у Сизифа, кажется, никого не было кроме камня. Может быть он её камень?
А эта всё пишет и пишет. Ну, правда, не может же быть, что простое описание жизни занимает столько человека-часов машинистки Анны. Тир конечно понимал, что жизнь взрослого человека не может уместиться в какие-то несчастные три страницы стандартной автобиографии. И то, что Анна не машинистка, он понимал, но всё равно из чувства противоречия, мысленно наградил её этим статусом. Просто ему, вдруг показалось обидным, что этим занимается какая-то молодая женщина, а не – Сам, например. Ну, хорошо, не Сам, так хотя бы кто-то из ближнего круга.
Кстати, он заметил, что слово «Создатель» на её бейдже, уже написано с большой буквы. Когда и как она успела это исправить, он не увидел. Тем не менее, почему-то стало очень приятно от мысли, что хоть в чём-то он смог уличить эту офисную… Ну, – нет. Слово – дура, он не смог произнести даже мысленно – понимал, что это не так. Да и вообще, здесь оно казалось ему неуместным. Мымру? Нет, тоже не то. Может быть – кукла? Автомат, слепо воспроизводящий записанную на большом медном диске программу. Как в старинных музыкальных аппаратах, с такими дырочками и бугорками. И ещё пружинки дёргающие её за руки. Механизм, в котором вроде нет ничего человеческого, но, тем не менее, музыка получается вполне сносная. Вот так и она, для чего здесь сидит – непонятно, а смотреть приятно. Он посмотрел на её чуть приоткрытый от усердия рот.
Нет – не похожа она на автомат.
Наконец она закончила. Это стало понятно по тому, как она выдохнула и слегка потянулась. Так сделал бы любой на её месте после нудной, но успешно выполненной работы.
– Спина? – сочувственно спросил Тир.
Она улыбнулась виноватой улыбкой, а потом вдруг спросила:
– Это было больно?
Он
Прошлое, настоящее, будущее. Именно в такой последовательности. Никаких сбоев и никаких вариаций. Это правило должно быть незыблемо и неизбывно. Во всяком случае так подсказывает простая житейская логика.
В пятнадцать лет Он вдруг осознал, что он человек, который нарушает эту самую последовательность. Внезапно он понял, что его настоящее ни в коем случае не вытекает из его прошлого, а совсем даже наоборот – оно вытекает из его будущего. Если так можно выразиться. Он вдруг узнал, что ему суждено стать кем-то, кого собирались сделать из него его многочисленные родственники, и никак иначе. Тут правда их мнения несколько расходились. Часть родственников во главе с тётей стоматологом из призывной комиссии, сулили ему юридическую карьеру, часть видела его врачом, тем же стоматологом, или на худой конец пожарным. Некоторые, совсем без фантазии, намекали на бухгалтерское дело. В любом случае все абсолютно точно знали что он должен стать серьёзным, солидным членом общества, без каких-либо, «эдаких», сомнительностей. Это была данность с которой Ему нельзя было не считаться.
Его будущее вдруг начало активно диктовать свои условия – учёба, круг друзей, увлечения, невеста, которую ему уже подбирали. Всё это осталось только зафиксировать документально. Этим уже занимались его бабушки, собирая для его будущих биографов – справки, аттестаты, фотографии начиная с трёхлетнего возраста. Строго фильтруя всю информацию о друзьях, одноклассниках и даже друзей со двора аккуратно проверяли на благонадёжность. Осторожные бабушки логично рассудили, что в прошлом у него не может быть места для случайных знакомых, сомнительных событий, а тем более для событий позволяющих двоякое толкование. Ну, в самом деле, разве могут быть у приличного человека друзья типа Витьки Трасюкевича? Формально, он конечно же был с ним в подготовительной группе детского сада № 17 и они с детства дружили, но сразу же после школы Витька ухитрился сесть за бытовую драку в Клубе Железнодорожников. Конечно это никуда не годится. Точно так же, единодушно, считали и его бабушки. Трасюкевича безжалостно вычеркнули из его жизни.
Круг замкнулся.
Возможно, просто из природного упрямства, но Он решительно захотел возврата своей жизни в естественное, человеческое русло. Чтобы из прошлого формировалось его настоящее, а будущее было естественным продолжением тех дел, которые он собирается натворить уже сейчас, а главное, чтобы никто ему в этом не мешал. Это смелое желание стоило ему очень серьёзных изменений своей судьбы.
Он в юности прочитал книгу об Александре Македонском. Гордиев узел, который разрубил Александр Великий показался ему замечательным выходом из создавшегося положения. И Он рубанул. Первым делом наотрез отказался от обучения в престижном Университете, который ему прочили и где его уже ждали. Он отказался вести в кино будущую невесту, а пошёл он подавать документы в Профессионально Техническое Училище № 64, в просторечии – «путягу», где и выучился на столяра краснодеревщика. Своим поступком он довёл своих бабушек – одну до предынфарктного состояния, а вторую почти до развода с дедушкой, между прочим известным переводчиком скандинавских поэтов с разных экзотических языков. Дело в том, что тихий дедушка, вдруг, неожиданно принял сторону непутёвого внука. Дедушка с вызовом заявил, что если бы он остался в геологоразведке в средней Азии, где он в юности служил рабочим в экспедиции, то неизвестно как бы сложилась его судьба не поддайся он на уговоры родни и не вернись он тогда к бабушке. Уфф.