Воздаяние

«Тут дьявол с Богом борется,

И поле битвы – сердце людское».

Ф.М. Достоевский.

Вступление

– В чём-то ты прав, – нервно усмехнулся Интеллигент. – С тобой мне хочется быть откровенным. Даю рецепт всеобщего счастья: надо хорошим людям собраться и поубивать всех плохих. Скопом. Желательно захватить ближайших, в радиусе хотя бы десяти километров.

– Всем придёт свой черёд, – сверкнул глазами связанный Мишка.

– Опять не могу с тобой не согласиться, – пожал плечами Интеллигент. – Но, как говорят в уголовном мире: «Ты умрёшь сегодня, а я – завтра». А можем, всё переиграть. Теперь дыши ровно носом и слушай в два уха. Мой главный вопрос: «Где пацан?»

– Какой пацан?

– Толик где? Наш экстрасенс… где? – оскалился Интеллигент. – Я знаю, он тебе доверился. Мы сумели перехватить его записку для тебя.

– Зачем он вам? – с трудом прохрипел Мишка.

– Сам знаешь. Теперь у нас общая тайна. Потому – всё тебе прощу. Много денег дам. Сколько надо, дам в два раза больше. Спокойно уедешь в свой «Муходрищенск».

– Нет, – твёрдо сказал Мишка.

– Расскажи мне про него, всё что знаешь, – голос Интеллигента стал мягче. – Запомни, магическое воздействие на сознание людей – вот то оружие, которое может покорить мир. Помоги мне найти мальчишку. Это для его пользы.

– Откуда знаете?

– Он владеет сакральной информацией. В нём мощнейшая энергетика, а силу надо направлять, – заговорщически зашептал Интеллигент. – У него Дар. А Дар может нести свет, а может и тьму. С ним работали. Там открывается такое мистическое бездонье…

– Для кого? – поднял голову Мишка.

– Для нас. Понимаешь, реально припёрло.

– На крови ваш замес. Вы не те, кто нужен ему.

– А кто мы? – насторожился, как зверь, Интеллигент.

– Рогатые, с мордами козлиными.

– А-а-а… говори сволочь, – запенился кровавой слюной Интеллигент. Сжатый в его руке стакан разлетелся вдребезги. Лицо так изменилось, что Мишка явно увидел лик жуткого зверя. Шевелящийся во рту язык, да горящие глаза – вот и всё живое, что было в его лице.

– Мы будем имитировать Добро и Зло, – оскалился Интеллигент. – В каждом человеке сидит то гадкое, что потом вырывается наружу. Грядут неслыханные перемены. Человек превратится в зверя, на лбу его печать загорится и отречётся он от Бога. Содрогнётся земля, разверзнутся небеса и запылают. Это будет началом ада, который поглотит мир. Пропала Москва, пропала Россия. Всё поглотит тьма.

Мишка вдруг вспомнил слова Толика: «Да и не человек он вовсе, лишь обличие, как у людей. Его тёмная сила из тёмного источника».

– Не видать вам Москвы, – закричал Мишка. – Воскрешает столица в Истине и храмах, да и Россия вам не по зубам. Подохните скоро – нелюди…

…Всё это было позже, потом, а пока…

Мишка

Уехать в Москву на заработки Мишке посоветовал сосед, старый забулдыга, инвалид Семёныч.

«А что, – дышал он на парня водочным перегаром, – Москва она большая, всех примет. Да и работа всегда найдётся, на то она и столица. Матери-то твоей ох, как тяжело. Троих детей подымает, да и болеет. Ты, Мишань, подумай…»

А чего тут думать? Мишка, статный парень с открытым выраженьем лица, в котором читалась ум, стремительность и восторженность, сам хорошо видел, как тяжело матери. Ладно, он – восемнадцать лет исполнилось. «Мой помощник, ласково говорила мать и нежно гладила по чёрным густым кудряшкам. Весь в отца – толковый, рукастый».

«Немаленький уже…», – мотал головой Мишка. А самому было приятно чувствовать ласковые и тёплые материнские руки. Хотелось, как в детстве, прижаться к мамочке, поделиться своими секретами. Но… возраст не тот, чтобы сюсюкаться. «Мужчина должен зарабатывать деньги, на то он и мужчина», – стал он часто вспоминать слова, что любил говорить ему Семёныч.

Семёныч был настоящим философом и нравился Мишке чрезвычайно. Любил поговорить, но не пытался лишний раз учить парня. Разговаривал с ним искренно и честно. Вообще, относился по-дружески, как к ровне.

Мишка решил поехать. Сказал об этом матери. Та сразу в слёзы, стала отговаривать. И так целую неделю. Но на, то Мишка и мужчина, чтобы принимать решения.

В тот вечер Семёныч ждал его у своего дома, а увидев, кивнул: «Заверни».

Мишка и сам хотел зайти к нему. Попрощаться.

Прошли на кухню. Парень сразу заприметил на столе хорошую пачку чая, какое-то печенье. «Так, – мелькнула в голове мысль, – мать была у Семёныча. Зная, как я дорожу его мнением, решила через него убедить меня не ехать в Москву. Интересно, а знает ли она, кто подкинул мне эту идею?»

Семёныч сначала притворился, что изучает пачку чая. Затем, заварив и разлив его по кружкам, всё-таки завёл свою волынку. Впрочем, он всё равно бы это сделал, вопрос был только во времени. Мишка читал это по его васильковым глазам, которые сегодня были не задумчивые, а какие-то взволнованные. Да и движения рук Семёныча были излишне суетливы и беспорядочны.

– Что с тобой, а? Выглядишь паршиво, – небрежно поинтересовался он, хотя знал, что даже в сложных ситуациях, на лице парня всегда была светлая улыбка.

– Да так, устал немного… с этими сборами, – ответил Мишка.

– Вот-вот, – Семёныч сразу же перешёл в атаку. – На хрен тебе эта Москва? Она тебя заглотит и не поперхнётся.

– Ты же сам говорил, что мужчина должен…

– Говорил, – резко кивнул Семёныч и уже мягче спросил. – И что с того? Слова – это так… молекулярное сотрясение воздуха, больше ничего.

– Как ничего? – удивился юноша.

– А вот так, – развёл руками Семёныч и вдруг задумался. – Вот если поступок…

– Я и хочу совершить поступок.

– Стоп, – крикнул «философ». – Всё назад, я не то имел в виду.

– Та-а-к, – протянул Мишка. – Мать и до тебя добралась?

– Да нет, не в этом дело, – засуетился Семёныч. Его доброе лицо сразу стало каким-то виноватым. – Я с ней вчера встретился и спросил, как у тебя дела? Она сказала, что ты собираешься в Москву на заработки. Вот, собственно, и всё.

– Ну, в общих чертах это и есть мой план, – подтвердил парень.

– Хорошо, Мишань, – перебил его Семёныч и добавил кипяточка в кружки. – Только дай я тебе скажу. Ты ведь знаешь, плохому – не научу. Я тебя люблю как родного. Но вот Москва… как тебе это объяснить?

Мишка не мог сказать с уверенностью, закончил ли Семёныч институт, но человеком был умнейшим. Людей читал, как с ладони, а здравого смысла было хоть отбавляй. И тому доказательство – ряд случаев, где он давал ему совет и, поступив именно так, парень был героем положения.

А ещё, Семёныч любил, а точнее уважил и обожал поэта Высоцкого. Часто со словами: «Пойду, выпью с Владимиром Семёнычем», ездил в Большой Каретный переулок, где в доме №15, жил бард.

Любил с Мишкой поговорить за жизнь, читал с надрывом стихи. После слов: «Я не люблю уверенности сытой, уж лучше пусть откажут тормоза…» начинал плакать. Но вот сейчас, изучая на этот раз красочную пачку печенья, думал, что бы такое сказать сидящему рядом парню.

– Характер у тебя, Мишань, есть. Ты надёжный, крепкий, боксом занимался. Не по возрасту много книг прочитал, а вот фундамент? Видишь вот это? – он указал на кружку. – Допустим, это фундамент, понимаешь?

– Да.

– Хорошо, – мотнул головой довольный Семёныч. – Прежде чем начать строить, ты должен найти в себе прочный фундамент. Понимаешь?

– Да, – вновь кивнул Мишка.

Семёныч поставил на кружку пустую литровую банку и, внимательно осмотрев построенную пирамиду, глубокомысленно добавил:

– Фундамент у тебя ещё пацанский, а на шаткой основе ничего не построишь. Да и сам оглянись кругом… в мозгах у многих, то ли кисель, то ли туман. Помочь матери – святое дело. Но цель жизни не в деньгах, а в Истине, которую человек постоянно ищет. Важно и понять, как и зачем жить в России?

– Я где-то прочитал, – задумчиво сказал Мишка, – «Что бы понять Истину, её надо выстрадать».

– Вот я и говорю, незачем тебе в Москву. Это же каменные джунгли, где правят волчьи законы. Сам, небось, по телику видел. Много сейчас всякой ереси крутится в Москве. Да и место, говорят, там проклятое… Слышал о жутких тайнах московского метро.

Нервно вскидывая то одну, то другую руку, он словно поддерживал свои страстные слова.

– Что говоришь? – возмутился Мишка. – Это же столица… мать городов!

– Была столица, была мать городов, – тяжело выдохнул Семёныч. – А теперь стала Вавилоном. Кругом гордыня, соблазны, порок да мертвечина. В Москве и варится беспорядок для всей страны. Говорят, что в заповедь «Не укради» наши депутаты хотели внести 12 поправок. Кстати, слышал какое сходство между курицей и депутатом?

– Нет.

– Оба сидят возле кормушки. Только курица несёт яйца, а депутат их чешет.

– Тем более поеду, – решительно сказал Мишка и вдруг, неожиданно для самого себя, добавил. – Хотя бы для того, чтобы сделать из Москвы вновь столицу – мать городов русских.

– Ты ничего не изменишь, – затуманились глаза у Семёныча. – Помнишь у Есенина: «А Русь всё так же будет жить, плясать и плакать у забора».

– Но попытаться сделать что-то… это бессмысленно?

– Трудно сделать что-то, когда стабильности нет. Всплыла на верх пена – наглая, самодовольная, тупая. Беда и в том, что слишком много сейчас развелось дураков, да ещё с инициативой. Дураков, что живут по принципу: «Обосрусь, но не повинюсь».

– Время наше лжи, беспорядка и незащищённости, – кивнул Мишка.

– Вот и получается – только начинаешь привыкать к «хорошему», так становится ещё «лучше». Неудивительно, что большинство людей читают газеты на унитазе, чтобы быть готовыми к любым новостям.

– Если бы все так думали, ничего бы не менялось к лучшему, – возразил Мишка.

– Ничто и не меняется, – с болью изрёк Семёныч. – Если не считать, что в России помимо дураков и плохих дорог, появились, судя по рекламе, ещё три беды: прокладки, кариес и грязный унитаз.

– Неправда, меняется. Рано сдаваться, мы ещё повоюем. Сам говорил, что в мире есть лишь одна сила, способная поставить русского человека «раком» – это картошка.

– Ты же там будешь один, – сделал большие глаза Семёныч, но губы его скрытно улыбались.

– Ничего, – сжал руку в кулак Мишка, – найдутся товарищи. Ты согласен?

Семёныч, пристально посмотрев в честное лицо юноши, философски произнёс:

– Не вкусив, не почувствуешь. А почувствуешь, так и врагу не пожелаешь. Ох, аукнутся нам ещё эти лихие 90-е… Искромсали души людские, всё единою болью болит. Устала Россия плакать и молиться.

– Плакать и молиться?

– Да. Ещё древнегреческий философ Платон говорил, что наказанием за пассивность – есть власть злодеев. И тут важно не путать – власть и Родину. Москву нашу – столицу белокаменную и… нынешний Вавилон. Верно сказал сатирик Михаил Задорнов: «Проблема России не в том, что мы не можем накормить бедных, а в том, что богатые не могут нажраться».

К сожалению, в России пока побеждает зло, а нам всё вешают лапшу на уши про «капитализм с человеческим лицом». Ох, обманутся в своих ожиданиях «уставшие от застоя советские граждане». Задурили русский народ. А он по своей наивности и недомыслия стал тёмен и греховен. Ты что ль грехов не имеешь?

– Имею.

– И я имею. На страшном суде все, как сухие лучины, гореть будем…

Семёныч судорожно проглотил комок в горле. Внутренним чутьём, почувствовав в парне раннюю ответственность за судьбу России, добавил:

– Голова твоя незагрязнённая. Стойкость твою, спокойную силу мужскую, нацеленность на действие – знаю. Аккуратность и точность к порядку ты воспринял от отца. Поэтому решение твоё поддерживаю. Но пообещай, если там у тебя не заладится, вернёшься домой.

– Обещаю, – кивнул Мишка.

– Все думают, что придёт время, а время только уходит, – тяжело опустил голову Семёныч. – Как же, сбросили «коммунистическое ярмо», дожили до демократии, а точнее, до вседозволенности. Сейчас сам видишь, не жизнь – сплошной человеческий хрип. Устала Россия от всех этих политических кандибоберов.

А телевизор? Это же сущее окно в дьявольский мир. Всюду клыки да рога. Поклоняемся не светлым ликам, а мордам козлиным. Ни добра, ни любви, ни надежды. Ничего кроме дебилизации умов и разрушения человеческой души. И, всё это скверно, гнусно и постыдно. Забыли люди о воздаянии, как о законе свершения возмездия за деяния свои…

Семёныч тяжело вздохнул и внимательно посмотрел на Мишку:

– Помни, люди – как книги: буквы одни и те же, но содержание разное. Я уверен, пройдёт время равнодушия и разрухи в головах. Русская душа живёт справедливостью. Главная её ценность – сострадание и милосердие, умение сдерживать рыдания, честное выполнение долга, нелюбовь к предательству. Всё это и есть обычная человечность – она же есть чудо, счастье, золото земное…

– Спасибо тебе, что был рядом, давал добрые советы, – встал парень, чувствуя комок на подступах к горлу. – Посмотри за моей мамой.

Семёныч закивал головой, замахал руками, как бы говоря: «Это само собой». Затем поднялся, обнял Мишку:

– «Сильные люди всегда просты», – писал Лев Толстой. Ты главное – не сдавайся! Человек сил своих не знает, всё складывается по вере его. Будет очень тяжело – иди в храм. Он душу лечит и путь указывает верный. Запомни, Россия – хранительница веры. Она поддерживает светлое пламя. И не говори Богу, что у тебя есть проблемы. Скажи проблемам, что у тебя есть Бог. Отсюда задача – всё пережить и остаться человеком.

Приведя в беспорядок и без того взлохмаченные волосы парня, добавил:

– Матери пиши. Тебя здесь любят и ждут. Запомни – тот и мудрец, кто доволен не многим. Прорвёмся, мы же русские пацаны…

В этом заматеревшем суровой жизнью мужике вдруг проявилось что-то мальчишеское, тёплое…

Мишка сказал Семёнычу, что его чувства взаимны, но говорил он с трудом. Горло, словно кто-то натёр наждачной бумагой, а ещё эти предательские слёзы…

– Во славу Божию и матушки России ради! С Богом! – сипло, как с большого бодуна, выдохнул Семёныч. Перекрестив юношу, он, подтолкнув его к двери, резко отвернулся…

…Придя на вокзал, Мишка сразу увидел мать. Та, видимо, договорилась на работе, хотя утром уже простились. Мать есть мать. А может, думала, что сын передумает и останется. Подойдя, Мишка сразу понял, что она плакала, хотя и пыталась это скрыть.

– Мама, ну, что ты? – стал он успокаивать её, не в силах выдавить в ту минуту ничего лучше.

– Мальчик мой… что же будет с моим сыночком? – шептала та и сердце её сжималось в безотчётном страхе. – Господи, ты был таким маленьким, ласковым. Всегда подбегал к мамочке обняться. Садился рядом и читал свои умные книжки. А теперь… вот… уезжаешь.

– Вырос я и уезжаю не навсегда. Писать буду.

Мать, не удержавшись, стала всхлипывать на плече сына. А Мишка от этого чувствовал себя ещё хуже и только говорил:

– Не надо, мам… большой уже. Скажи, чтобы я им там всем задал или что-то типа такого.

Мать слабо улыбнулась. Внимательно посмотрев в глаза Мишки, словно впервые видела его, вдруг твёрдо сказала:

– Задай им жару, сынок. Не посрами нашу фамилию…

И обняла так крепко – будто отправляла на войну.

Р. S.

Да, Миша был молод и не знал, на что способны люди при тяжёлых испытаниях. Да и как он мог знать, если даже сильные духом редко сами об этом знают. Но у него была цель, а как говорил Семёныч: «Цель – основа, она держит человека. Главное быть счастливым, а не первым. Слушай всех, но решение принимай сам. Извинись и отойди от глупого или злого. Строго не суди. Запомни – кто всё поймет, тот простит. А главное – делай то, что сердце подсказывает, оно у тебя светлое».

НАЧАЛО

Вот уже прошло две недели, как Мишка, который приехал в Москву на заработки, живёт с ребятами в подвале жилого дома. После того, как на Ленинградском вокзале у него отняли деньги, и чуть было не избили до полусмерти, он в отчаянии зашёл в милицию. Сонный дежурный выглядел очень уставшим. По выражению лица, было видно, что ему до чёртиков надоели такие, как Мишка.

Было уже три часа ночи, для него это была не первая беседа за долгое дежурство. Парень вообще не знал, зачем он попёрся в милицию. А, ну да, как там у Маяковского: «Моя милиция меня бережёт».

– Ну… и что ты от меня хочешь? – с недоумением взглянул дежурный на Мишку, бегло просматривая длинную, как анаконда, ленту распечатки.

– Ну, вы же милиция!

– Да-а-а??? Ладно… давай по порядку. Сколько их было?

– Четверо, по-моему. Да, точно, четверо. Они меня даже ничего не спрашивали. Просто стали бить, ограбили. Всё произошло быстро.

Дежурный слушал юношу с усталой гримасой и совершенно равнодушно.

– Да, похоже, глушняк, – проворчал он. – Только статистику портишь.

– Я порчу?

– Забей. Что взяли?

– Деньги, сотовый телефон и цепочку с крестиком. Он от отца достался.

– Сколько было денег? Какой телефон? – бросил короткий взгляд дежурный.

– Денег было чуть больше тысячи, золотая цепочка с крестиком, тип телефона не помню. Да и зачем вам, если говорите, что глушняк?

– Вот только сарказма не надо. Правила не я пишу.

Проторчав в отделе милиции до утра, Мишка с облегчением вышел на улицу. Целый день ходил по улицам холодной, чужой ему Москве и плакал…

Плакал, не стесняясь, как незаконно обиженный ребёнок. Мимо шли люди, но все были заняты своими делами. А то, что идёт вот юноша и плачет, так мало ли чего он плачет. Да и солнце продолжало светить также ярко, словно ничего не случилось, а из раскрытых дверей кафе доносилась весёлая музыка и вкусные запахи. Город шумел своей жизнью – равнодушной, нервно суетливой.

Вдруг к Мишке подошёл кавказец. Внимательно, каким-то ощупывающим взглядом осмотрев его, тихо спросил:

– Хочэшь конфэтку?

– Какую конфетку? – недоумённо поднял на него глаза Мишка.

– Вкусьную и больсую, – ухмыльнулся незнакомец и добавил. – Дэнег дам.

Увидев удивлённый взгляд, мерзко заржал и спросил. – Нэ понымаешь… хорошынькый… да-а?

Мишку прямо-таки передёрнуло от странного смеха и какого-то липкого взгляда незнакомца.

Испуганно оглядываясь, он бросился от усатого кавказца. Тот удивлённо пожал плечами: «Ходють… тут всакие! Понаэхали… понэмаешь».

В одном из подземных переходов Мишка увидел худенького мальчика. Тот, чуть подавшись вперёд, стоял с протянутой ладошкой. В другой руке он держал табличку: «Люди добрые. Подайте на пропитание». Широко открыв и без того огромные, испуганные глаза, он беззвучно шевелил подрагивающими губами. Рядом сидела маленькая девочка в грязном платье и укачивала на руках тряпичную куклу. «Наверно, брат и сестра, – подумал Мишка. – А как там мои сестрёнки?»

…К вечеру солнце скатилось за дома. Усталый день неспешно прятался в бархатный закат. Вскоре узкие и длинные полоски алых облаков погасли. На Москву упало тёмное небо. Свинцом, наваливаясь на плечи уставших и суетливых прохожих, оно безжалостно придавливала их к асфальту. На душе у Мишки тоже потяжелело. А ещё эти высотки. Закрыв сонные глаза окон, они давили и отгораживали от парня остальной мир.

Вскоре по небу поползли грязные тучи. Вот небо задрожало и заплакало. Не мигали, а слезились и далёкие, печальные звёзды. Зато противный дождь нагло лез за шиворот, тонкими, липкими пальцами шарил по лицу. Холодно и жутко, но на душе у юноши было ещё хуже. Размазывая слёзы дождя по щекам, Мишка сжался, как маленький щенок, попавший в незнакомый лес…

Как много дождя вокруг… тяжёлого, гулко шлепающего по асфальту тысячами свинцовых капель…

Незаметно дождь утих. Точнее ушёл, дальше спотыкаться и плутать по переулкам, словно пьяный бродяга. Стали глуше дневные звуки, но новыми оттенками заиграл ночной город. Улицы не спали. Нервно извиваясь в тесных переулках, они с бешенной скоростью вылетали на простор широких проспектов, где бурливо жили своей ночной, подсвеченные неоновыми огнями, шумной жизнью…

И тогда Мишка вновь пришёл к вокзалу.

«Плохое место, – подумал он, – но хоть народу много». Кругом играла музыка, но она не задевала душу. Легко просачивалась в мозги и растворялась бесследно, как пена. А ещё эта песенка популярной группы «Абба», где назойливо талдычили: «Мани, мани, мани-и-и…»

Найдя за вокзалом тихое место, юноша лёг, подстелив под себя обрывки картонных ящиков. В небе зябко подрагивали одинокие звёзды. Луна, вынырнув из омута чёрных туч, словно око злого великана, внимательно наблюдала за ним. Заслонив руками глаза, чтобы не видеть свет от переливающейся огнями рекламы, Мишка попытался заснуть. Вблизи уныло шелестело чахлое деревце, будто жалуясь на одиночество. Рядом нудно скрипел на ветру висевший над дверью подслеповатый металлический фонарь…

Вздрагивая всем телом, парень старался всё теснее и теснее прижаться к стене. Он инстинктивно чувствовал, что шершавая поверхность служит защитой ему от одиночества и жестокости. «Что делать, куда идти?» – билось в голове. Безнадёга свинцом навалилась на плечи, просочилась в каждую клеточку тела, безжалостно придавливая к щербатому асфальту. А рядом беспокойно ворочался полусонный ночной город, расплёскивая звуки музыки – дурной, пошлой, отвратительной.

Горестные и безутешные минуты тянулись, тянулись, тянулись…

…И вдруг Мишка увидел маму. Она тихо подошла и, склонившись над ним, стала ласково гладить по руке. Его лицо сразу же расплылась в радостной улыбке. Юноша потянулся к дорогому и любимому человеку. Потянулся, чтобы вновь, как в детстве, прижаться к ней. Рассказать обо всём, что произошло с ним в этой такой большой и такой чужой для него Москве. А может, взяв маму за руку, убежать с ней в беспечное детство…

Мишка потянулся к маме и… проснулся. Какая-то худая собака лизала ему руку. Парень резко отпрянул в сторону. Собака, тоже испугавшись, отскочила. Но потом, виляя обрубком хвоста, вновь доверчиво подошла к нему, заглянула в глаза. Юноша обнял собаку, старался коснуться её щекой, прижать к себе. Почувствовав её тёплый бок, горько заплакал. Та, словно поняв его горе, жалобно заскулила, моргая слезящимися глазами…

…Утренняя прохлада разбудила Мишку. И не стало огорода с чёрными бороздами, бурьяна у старой берёзы, что тихо потрескивал на ветру. И матери, которая почему-то, тревожно оглядываясь, уходила куда-то вдаль. Но осталась холодная каменная стена и этот большой, непонятный город.

Собака, что так хорошо согревала ночью, ушла. Зато налетел стылый и такой же, как Мишка, одинокий ветер. Он зло зашуршал газетой, бросил в лицо какие-то крошки. Парень поднялся. Привёл себя в порядок и стал вновь бродить по улицам Москвы.

Ему очень хотелось есть, уже второй день, как у него во рту ничего не было. Подошёл к продавщице беляшами, попросил угостить. Та зло бросила: «Иди отседова. Я одного такого угостила, а потом денег недосчитала».

Какая-то пожилая женщина, что собирала милостыню для своих многочисленных кошек, угостила юношу домашними пирожками. Пирожки были сочные и вкусные, но маленькие. Одним движением челюстей они превращались в нежный комок, который проглатывался с неземным ощущением. Женщина дала напиться, но главное – подарила слёзы сочувствия и сострадания. Они запали в Мишкину душу глубже, чем все перенесённые им ранее мучения. Поблагодарив добрую женщину, чьи слова дали ему немного утешения, он пошёл дальше.

Вдруг Мишка вспомнил бродячую собаку, что своим теплом согревала его. От всего того, что произошло с ним в Москве, на душе стало так тяжело, так горько, что он вновь заплакал, как маленький ребёнок. Вокруг сновало множество горожан, погружённых в свои мысли и ежедневные заботы. Некоторые даже оборачивались на ходу, чтобы с удивлением взглянуть на него. Но никто не пришёл на помощь, не спросил, что случилось?..

Парень вспомнил жареную картошку, которую мать готовила на большой чугунной сковороде. Его желудок мгновенно взлетел к горлу. Мишка лишь усилием воли, сумел его вернуть обратно.

ВСТРЕЧА С Беспризорниками

Солнце только поднималось над крышами домов, но воздух уже начал прогреваться, отгоняя ночную сырость и прохладу. Вскоре и город стал дышать теплом. Но на душе Мишки было тоскливо и сыро. Размазывая слёзы по щекам, парень заметил, что какой-то маленький оборвыш пристально следит за ним с противоположной стороны улицы. Сначала он не придал этому значение. Но малец так долго смотрел, что Мишка тоже посмотрел на него. Тогда грязный мальчуган подошёл к нему. Шмыгнув носом, спросил:

– Не отсырел ещё?

Мишка смолчал.

– Ограбили?

– Ага, – кивнул Мишка.

– Приезжий? – коротко спросил незнакомец.