- -
- 100%
- +
Глава 1
Похороны
Смерть свекрови Люба восприняла спокойно. Единственное что, мужа жалко…
Хоть и четвертый десяток Петя ее разменял, а от мамкиной юбки так и не отцепился.
Ох, и намаялась же Люба. За пятнадцать лет свекровь, да земля ей пухом, столько крови ей попила.
Люба и рыдала и в ногах у мужа валялась, все просила, чтобы уехали они куда подальше.
На что тот отвечал, если уедут, то и маму с собой возьмут всенепременно. Так что, смысла в переезде никакого.
Да и какой переезд, в самом деле? Тут у них два дома, два огорода, два сада…
Столько души и тепла вложили они в это место…
Куда ехать? Глупость, ей богу…
Свекровь разлюбезная жила через улицу и окошки ее домика с резными наличниками смотрели прямо в окна двухэтажного коттеджа, в котором проживали Люба, ее муж Петр, да две дочки старшеклассницы.
Так что можно догадаться, свекровь больше времени проводила в семье сына, все пытаясь привить свои вкусы, мировоззрения и привычки нерадивой невестке и внучкам.
И вполне понятно, что ее смерть означала для Любы; ну, как бы… баба с возу, кобыле легче.
Она бы и на похороны не пошла, но поселок небольшой, осуждающих взглядов и упреков не оберешься потом. Затюкают…
Да и как не пойдет, если прощание на их участке проходить будет? Бред же…
Надев самое темное платье, что смогла найти в своем гардеробе, и, накинув на голову черную косынку, Люба постучалась в комнату к дочкам.
– Девочки, готовы? Пойдемте, народ уже собрался.
– Идем, мам! – отозвалась то ли Маша, то ли Соня.
Очень бодро так отозвалась, что она задумалась; а как ее девочки среагировали на смерть бабушки…
Неужели чувствуют то же самое, что и она? Не может быть…
Все-таки Зинаида Павловна любила внучек… ведь любила же, или как?
И тут вспомнила, что часто уж свекровь говорила, что внучки не в их породу. Вот что она имела в виду? Что девочки не от Петра?
Так Люба как-то раз не выдержала, и прямо спросила, а на что вы тут, Зинаида Павловна намекаете? Что я вашему Петеньке рога наставила?
Свекровь долго еще после таких слов язвой ее называла.
Нет, а что она в самом деле-то? Уж Маша вылитый Петр! Губу нижнюю так же выпячивает, когда обижается, да и хмурится один в один. А у Соньки характер прямо ни дать, ни взять, в папаню! И волос в их породу. Чернявый, да кудрявый. Люба-то светленькая…
И зачем, спрашивается, напраслину на сноху возводить?
А Петя как телок; ни мычит, ни телится, и заступиться за жену не может. Боится матери слово поперек сказать. Да оно и ладно…
Люба Петьку любила. Добрый он, хороший. Весь в батю своего покойного. Да, Зинаида Павловна и мужа добротно так пропилила за все годы совместной жизни, что убрался он на тот свет раньше срока.
Вздохнув, Люба перекрестилась и вышла во двор. Ох, уж эти косые взгляды соседушек, подружек свекрови. Ох, уж этот шепот в спину…
Прямо шипят, шипят, дескать, какая плохая невестка. И рук вон никудышная. Да как наш Петенька и позарился-то на нее? Приволок фифу городскую, будто своих девок мало.
А вот понравилась она Пете такой, какая есть. Худенькая, светленькая, улыбчивая…
Ему-то понравилась, а свекрови и подружайкам ее не по вкусу пришлась. Не по вкусу, да не по зубам.
Первые годы Люба все больше отмалчивалась, а после рождения второй дочки, как встала на дыбы, да показала свекрови и соседкам досужим, где раки зимуют.
– Давай, давай, пропиши им кузькину мать, – радовался свекор. – Давно пора, а то помру, кто за тебя заступится? А то, ишь, разошлись ведьмы!
– Бать, я тебе помру! – сердилась в ответ сноха. – Даже и не думай!
Вот свекра Люба сразу батей звать стала, а свекровь мамой назвать язык так и не повернулся.
Эх, милый, милый батя…
Родителей своих Люба в глаза не видела. Детдомовская…
Так что, свекор достойно заменил ей отца.
Как же она рыдала на его похоронах…
Рыдала и знала, что своим поведением вызовет новую волну негодования и слухов.
Но сдержаться не могла. Так было жаль его, так жаль…
И поползли же слухи, что неспроста сноха так по свекру убивается, ой, неспроста…
Одна из соседок Любе в лицо и бросила; было у тебя, что со свекром? Было ведь, если так горюешь по нему!
Люба ей тогда в морду плюнула, да пожелала, чтобы язык ее поганый отсох. Зла она тогда была, ох, как зла…
А соседка на следующий день заболела. Долго болела, горло все гнойничками обсыпало, ни поесть, ни попить по-человечески. А самое главное, языком не полязгать, голос пропал.
Долго болела соседка, а как в себя пришла, новые слухи поползли, будто Люба ведьма.
Да этот слух и на руку был, хоть в глаза теперь не лезли, а только в спину шипели, вот прямо как сейчас.
По правилам, незнамо кем написанным, Любе да Петру надлежало стоять возле гроба, пока все желающие не попрощаются.
А она и так припоздала; уже полный двор зевак набился, теперь в упрек поставят, что не поспешает.
В ведь было сказано; прощание в два дня! Так нет же, еще и двух нет, а уже тут как тут!
Нашли развлечение…
Остановившись возле гроба, Люба попробовала найти в сердце хоть капельку жалости, но не смогла. И стыдно так стало…
Вот может и действительно, дрянь она бессердечная?
Протяжно вздохнув, Люба опустила голову. Пусть думают, что скорбит…
Соседи подходили, говорили слова утешения, Люба только кивала, кивала, а сама думала; поскорее бы все это закончилось.
Исподволь взглянув на мужа, увидела, тот плачет. Да, ее Петя плакал как ребенок.
«Господи, ты мой хороший…»
Неожиданно в носу защипало, и она поняла; тоже сейчас разрыдается. Но разрыдается от жалости к мужу, а уж никак не к покойной свекрови.
Утешающе тронув мужа за руку, Люба бросила осуждающий взгляд на виновницу его слез, и оцепенела…
Свекровь смотрела прямо на нее. Смотрела зло, испепеляя черными глазами, на дне которых плясали языки адского пламени. И рука… рука вдруг шевельнулась и поманила пальцем.
Промелькнула глупая мысль, что жива свекровь, жива! И если честно, Люба даже успела обрадоваться этому. Пусть живет, лишь бы Петя не переживал. Да и вообще, пусть живет, да и все!
Но разум тут же охладил трезвым доводом, какое еще, жива? Из морга ведь привезли, а там известно, что с людьми делают. Хоть трижды жив будешь, оттуда все равно мертвым вернешься.
Поняв, что свекровь бесповоротно, навсегда и на сто процентов мертва, но, тем не менее, смотрит на нее и манит рукой, Люба почувствовала, как ее окутывает тьма и, жалобно вскрикнув, кулем осела на недавно подстриженный газон.
Глава 2.
Во тьме
Во тьме было спокойно. Там никто не обижал и не говорил плохих слов. Но там никто и не любил…
Там было просто спокойно…
В сознание пытались прорваться испуганные выкрики мужа, дочек, и еще там кого-то…
Да и неважно кого…
Люба не желала никого слышать. Ни-ко-го…
Хотелось остаться здесь навсегда…
Пусть нет любви, но и печали и обид тоже нет…
Вот и хорошо, вот и славно…
– Я тебе останусь, – раздался знакомый голос.
Знакомый, но подзабытый уже…
– Как так, любви нет? Любовь, она, голубушка моя, везде есть.
Голубушка…
Ее так только покойный свекор называл. Любушка-голубушка…
Люба изо всех сил таращила глаза, но кроме темноты ничего не видела. И вдруг из этого кромешного мрака отчетливо проступило лицо свекра.
– Давай, приходи в себя! – крикнул он ей и, схватив за плечи, толкнул.
Очнувшись на больничной койке, она ни капли не удивилась.
«Хорошо, что не в морге…» – и обреченно вздохнув, чуть скосила глаза и увидела Петю.
Угнездившись на трех стульях, муж спал, но стоило ей шевельнуться, как тут же приоткрыл один глаз. Прямо как кот Барсик.
– Любонька! – просиял Петя. – Ну как ты, солнышко? Напугала. Разве так можно? Сказала бы, что плохо себя чувствуешь, да дома осталась. Я же не тиран какой-нибудь тебе…
– А девочки где? С Зинаидой Павловной?
Вот даже за глаза не могла свекровь матерью назвать!
Остатки сна разом слетели с мужа. Он уставился на нее и несколько секунд просто молча шлепал губами. От такой странной реакции Любе снова поплохело.
– Петюнь, да что с тобой?
– Маму вчера похоронили, – наконец вымолвил тот. – Ты же прямо возле гроба в обморок упала.
– Нет, – помотала головой Люба. – Нет, нет, Петя! Скажи, что это не так! Скажи, что это сон! – кричала она, стараясь забыть открытые и полные ненависти глаза свекрови и манящую руку.
– Она смотрела на меня и звала с собой! Она придет за мной! Я не хочу-у-у-у!
Последнее, что она видела, как люди в белых халатах выпроваживали из палаты растерянного мужа.
Теперь она очутилась на своей любимой полянке, под огромной черемухой. По весне полянка всегда была усыпана цветущими одуванчиками, и этот желто-зеленый покров так радовал глаза и грел душу. А черемуха дожидалась своих холодов и, укрывшись белой кипенью, превращалась в огромное облако. Как же любила Люба эту полянку…
Да почему любила, до сих пор любит…
Или же? Как она вообще тут оказалась?
Завертевшись на месте, она увидела свекра.
– Михаил Иванович?
– Вот уже и Михаил Иванович, – печально вздохнул тот. – А куда же батя делся?
– Батя! – взвизгнула Люба и, повиснув на крепкой шее свекра, задрыгала ногами. – А ты как здесь? Или я тоже того?
– Ой, девка, чушь не городи, а возвращайся в тело! А то ишь, разлеталась… Рано тебе еще.
И запомни, если совсем худо станет, приди на эту полянку, да позови меня. Приду и помогу… Запомни-и-и-и… – и, взяв сноху за руки, свекор покружил ее вокруг себя и отпустил.
И полетела она, а сердце так и зашлось, то ли от страха, то ли от восторга…
Еще три дня продержали Любу в больнице, и все эти дни в голове вертелись слова бати. Вот про что он говорил? И говорил ли?
В итоге пришла к выводу, что в бессознательном состоянии ей чудилась разная муть, которой и значение придавать не стоит.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.