- -
- 100%
- +
Дизайнер обложки Ramona Laydon
Иллюстратор Светлана Алексеевна Волохова
© Елена Алексеевна Волохова, 2019
© Ramona Laydon, дизайн обложки, 2019
© Светлана Алексеевна Волохова, иллюстрации, 2019
ISBN 978-5-0050-8205-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Проклятие фоморов
Пролог
Луна явила полный лик из-за облаков, осветила стоящие кругом камни кромлеха в священной роще и обнаженную фигуру мужчины у алтарной плиты. Серебром сверкнул атаме в его руке, и лезвие легко вспороло шею черного барана. Животное дернулось в последний раз, а через мгновение глаза его заволокло пеленой.
Немхед подставил чашу под изобильный кровавый поток, произнося магическую формулу благодарности богам за принятую жертву. От энергии ритуала священные камни вибрировали и гудели.
Немхед двумя руками поднял над головой полную чашу. Внутренним взором он видел, как свет луны потянулся к багряной гуще, насытил ее своим могуществом. Не переставая шептать заклинание, Немхед опустил в чашу три пальца правой руки и провел ими по лицу, оставляя кровавые полосы ото лба до подбородка. Затем коснулся татуировки в районе сердце в виде трехголовой змеи. От прикосновения окровавленных пальцев змеи пришли в движение, попытались языками схватить добычу. Он поднес чашу к татуировке и вылил на нее содержимое. Сытые змеи вновь застыли на груди. На время он свободен от них.
Пора заканчивать ритуал. Немхед обернулся и посмотрел на нее.
Она стояла посередине кромлеха обнаженная, похожая на сбывшийся сон. Груди полные, как луна. Изгибы совершенных бедер, как два месяца. Длинные золотистые волосы спускались по спине до самых колен. Шагнув вперед, мужчина опустился перед ней на колени. Змеи метнулись в ее сторону, но он быстро накрыл их ладонью. «Не время».
Он поцеловал ее в плоский живот. Она запустила руки в его волосы, прижала голову Немхеда к себе. Он осыпал ее поцелуями, запуская осмелевший язык в тайное место, а руками сжимал округлые бедра. Сорвавшийся с ее губ стон возвестил, что она готова. Мужчина положил ладони ей на плечи, заставляя опуститься рядом с ним, и когда это случилось, переместил их на ее груди, восхищаясь их полнотой. Никакой богини не надо, когда она смотрит на него так. Легкий запах яблок и кедровой смолы исходил от ее кожи. Губы цвета переспелой рябины блаженно приоткрылись, принимая его губы.
Гул от камней кромлеха смешался со стонами сплетенных воедино мужчины и женщины. Ритуал подходил к завершению, и облака вновь укрыли собой лик луны.
Глава 1
Базарный день подходил к концу. Запоздавшие покупатели еще ходили между прилавков, скупали у торговцев, что осталось. Те часто отдавали все за бесценок, лишь бы не тащить поклажу обратно домой.
Кеган издалека следил, как Элейн складывает в шкатулку остатки своего товара. Мешочки с пахучими травами, баночки с черной краской из сока ягод для бровей, красная помада из травы руам для щек и губ, а также флаконы с ароматическими маслами для умащивания тела и куски душистого мыла. Ее товары раскупались быстро – женщины любили приукрасить себя.
Он видел новый золотой гребень, поддерживающий ее тяжелые локоны в сложной прическе. Видел кожаный ремень тонкой выделки, стягивающий пестро-зеленое платье на ее талии. Видел серебряный браслет с филигранной отделкой. И ревность закипала в его сердце.
Кеган подошел к ней, поздоровался. Элейн ответила ему голосом холодным, как ледники на вершине гор, и даже не взглянула на него.
– Ты больше не выходишь ко мне. А я каждый вечер под твоими окнами жду.
– Есть дела поважнее.
– Гляжу, у тебя новые украшения. От него? – она не ответила. Кеган горько усмехнулся: – Одаривает тебя, ты ему и отпираешь дверь. Говорят, не только дверь…
Взгляд пронзительных глаз заставил его отступить назад на пару шагов. Как юная дева с чистыми голубыми глазами может ТАК смотреть. Одно слово – ведьма.
– А не твое дело, кому я свои двери отпираю. Поди от меня прочь.
Слова жгли ему душу, распаляли в ревнивом сердце ненависть.
– Где это видано, чтобы девушка сама себе была хозяйкой? – кричал он своему отцу, старейшине деревни. – Заставь ее повиноваться, чтобы забыла свою гордость и стала моей женой.
Старейшина Анант лишь руками развел:
– А как ее заставить-то? Дочь кузнеца и ткачихи, внучка ведьмы. Два года, как сиротой осталась, а все своим искусством себя обеспечивает. К тому же колдун к ней ходит, украшеньями, да тканью одаривает. Тебе ли с ним тягаться?
Кеган бежал прочь от отчего дома. Не нашел он здесь понимания. Что ж, он отыщет способ добиться благосклонности Элейн, и колдун ему не помеха.
Глава 2
Вместе с Элейн в избу ворвался свежий ветер, развеяв густой запах домашней стряпни. На столе, укутанный в белое полотенце, нежился свежеиспеченный хлеб. Мясная похлебка бурлила в котле, источая уксусно-тминный аромат. Бабка Ула орудовала под лавкой, крепким словом и крепким веником изгоняя оттуда черного котенка.
– Ты чего такая смурная? – спросила она внучку.
– Кеган опять пристал, – Элейн в сердцах бросила шкатулку на стол.
– Раньше ты вроде не против была.
– Так это раньше. А теперь ко мне Немхед ходит.
Она поспешила омыть лицо прохладной водой, пока бабка не заметила, как при одном лишь имени вспыхнули ее щеки.
– Да этот черт тебе всех женихов распугает. Забудут к тебе дорогу…
– А и пусть! Пусть все забудут дорогу ко мне! А он забудет дорогу от меня!
Элейн зарделась так, что даже ледяная родниковая вода не вернула бы белизну ее щекам. Старая Ула лишь печально улыбнулась.
– Ох, девочка, кого же ты пустила в свое сердечко.
– Ты просто не знаешь его.
– Знаю, – горько всплеснула руками старуха. – Твой дед таким же был. Огонь в глазах, буря в сердце.
– Он когда обнимает меня, я словно сливаюсь с ним, – Элейн не слушала ее. – А какой у него…, – она улыбнулась, озорно глянув на бабку, – сам Кухулин бы позавидовал.
Ула засмеялась вместе с внучкой.
Вечер подкрался незаметно, стерев день с окон избы. Нежданный стук в дверь вырвал Улу из дремоты. Внучка сидела за пряжей, умом летая где-то вне избы.
– Помяни черта, – буркнула бабка, открыв дверь и взглянув на пришедшего.
– Элейн дома?
При звуке голоса девушка вскочила, веретено покатилось с колен на пол и тут же стало добычей котенка. Немхед замер в дверях, улыбаясь ей. Ула смерила взглядом обоих. Она – лебедушка, готовая встать на крыло. Он – волк, внезапно присмиревший под девичьей ладонью. И воздух между ними вспыхивает искрами.
Немхед взглядом спросил у старухи разрешения.
– Да идите уже, – махнула на них Ула. – Не то неровен час спалите мне избу.
***
Кеган следил, как двое вышли из избы, держась за руки, как скрылись в лесной чаще и как предались любви среди душистых трав под покровом дубов. Черная ревность разлилась по его сердцу, как кровь жертвенных животных разливается по алтарю.
Глава 3
Рычание Кегана несется над священной рощей:
– О, Мананнан, прими мою жертву и сделай так, чтобы этот мужчина и эта женщина ненавидели друг друга! Взмахни своим плащом между ними, чтобы они отвернулись друг от друга и больше не встретились взглядом.
Элейн курлычет голубкой у окна избы:
– Я зажигаю свечу ради любви и призываю Звезду всегда хранить этот свет. Пусть мой возлюбленный видит его перед собой, пусть никогда во тьме ночи не собьется с пути, пусть всегда найдет дорогу обратно ко мне.
Глас Кегана раздается между стволами дубов:
– О, рогатая Домну, сведущая в темном колдовстве, порази моего противника в живот, порази его в печень, порази его в глаза. Пусть кровь его истечет тебе под ноги и станет твоим ковром. Пусть плоть его станет тебе трапезой.
Элейн шепчет над прялкой:
– Ты, отважный Нуада, встань между возлюбленным моим и злом. Ты, прекрасная Бригитта, очерти вокруг него огненный круг. Ты, Луг, огради его своим щитом. А ты, Дану, подними над ним могучую десницу.
Голос Кегана полон отравы:
– О, Дагда, эта женщина предназначена мне. Я накладываю заклятие на след ноги ее, на макушку головы ее, на каждую сторону груди ее, на глаза ее. Пусть следует она за мной, думает обо мне, дышит мной, смотрит на меня. Пусть будет только для меня и не для кого другого, пусть голова ее будет отвращена от других! Да будет так, как я сказал!
⠀
Элейн напевает на пороге дома:
– Ночь покрыла землю плащом, и я жду рассвета, чтобы увидеть, как вновь Дану родит божественное дитя-Солнце. Я славлю тебя, Богиня, рождающая Свет из Тьмы, и прошу твоего благословения. Дай отведать из Котла Возрождения. Пусть мой возлюбленный придет ко мне и наполнит мое лоно огнем новой жизни. Да будет так, как я сказала.
Старая Ула бормочет над котлом:
– О, Великая Дева-Матерь-Старуха. Благослови девчонку неразумную. Пусть будет свободна от печали, слез, нужды. Пусть будет одарена тобой женской мудростью и материнским счастьем. Да будет так, как я сказала.
Атаме выскальзывает из ослабевших пальцев Немхета. Трехголовый змей рвется с его груди, жалит своими языками. Кровь жертвенного барана ему больше не по вкусу. Он требует большего. Немхед падает на землю.
Глава 4
Бесплотный голос коснулся слуха Немхета, вырвал его из забытья:
«Встань с холодной земли, сын мой. Насыть змея кровью жертвенного барана. Почему ты не привел с собой ведьму? Ее могущество тебе необходимо».
– Я не причиню ей зла. Пусть лучше сила моя истечет в землю, и жизнь покинет меня.
«О, не говори так! Я не смогла отмолить тебя при жизни, но направлю тебе после смерти. Крови животных теперь недостаточно. Тебе нужна…»
– Нет! Пока я не убил человека, у меня есть шанс.
«Ты умираешь. Змей пожирает тебя. Только ведьма, что отдала тебе девственность, сможет спасти тебя. Только ее кровь…»
– Я больше не желаю слушать твой голос! Кровь барана насытила змея. Я не подниму руку на человека. А на нее тем более.
Немхед из последних сил поднялся на ноги. Вытатуированный змей рвался с его груди. Шипение из трех змеиных глоток оскверняло тишину священной рощи. Колдун раскинул в стороны руки, крикнул в полнолунное небо заклинание. Черным облаком трехголовый змей сорвался с груди мужчины, ринулся к обескровленному телу жертвенного животного.
– Жри, тварь!
Пошатываясь, Немхед шел в сторону возвышающегося над лугом холма, священного сидха – пристанища богов. Первые лучи солнца подгоняли его в спину. Главное не упасть среди трав и полевых цветов. Главное успеть. Он уже видел вход в пещеру. Осталось дойти до нее, тогда он спасен.
***
Зря Элейн заплетала золотую косу на рассвете, стоя на пороге избы. Зря расплетала ее на закате, роняя тяжелые слезы на крыльцо. Так и не пришел ее Немхед, как клялся. И на следующий день не пришел. И через неделю.
Зря Элейн бегала к его дому. Дверь была заперта, окна смотрели черными слепыми глазницами, как у злобного карлика. Зря сидела она на крыльце, обняв колени. Где бы не был Немхед, не торопился он возвращаться домой. Зря ходила Элейн и к кромлеху, ища среди камней следы своего возлюбленного. Только черная кровь недавней жертвы на алтаре и земле.
– Бабушка, опять на небе полная луна. Уж месяц, как пропал мой Немхед. Огам не хочет говорить со мной, скрывает тайны. Бабушка, прошу, сделай расклад, загляни в сокрытое. Видишь ли там Немхеда?
Старая Ула вздохнула и достала черный мешочек с костяным огамом.
Глава 5
Отсветы очага ложились на стены избы, отпугивали крадущуюся в окна ночь. Старая ведьма перекатывала костяшки огама в мешочке, бубнила над ними заклинание. Потом высыпала их на шкуру медведя и устремила мудрый взгляд на сложившийся узор. Внутри у нее похолодело, сердце екнуло в груди. Ей показалось, что белые косточки огама окрасились кровью.
– Что там, бабушка? – спросила Элейн.
«Ничего, внучка. Мой огам тоже молчит», – хотела соврать Ула. Но когда подняла голову, на Элейн уже смотрели подернутые туманом глаза пророчицы, не контролирующей то, что говорит.
⠀
– Ночью колдовской Самайна по-над миром духи рыщут.
Ищут темные фоморы, кто украл у них святое —
Посох с черным оголовком: три змеи сплелись в едино.
Этот посох ведьма прячет – на сносях, а все туда же.
Подавай ей силу черну, чтоб умами людей править.
Отняли фоморы посох, только ведьму наказали.
Раз дерзнула на чужое – сыном нам своим заплатишь.
Черны змеи душу будут из него сосать с рожденья,
Только кровью святой жертвы утолить их жажду можно.
В муках умирает ведьма, породив на свет ребенка.
Матерь стала первой жертвой для трех змей, всегда голодных.
Побледнела Элейн, вспомнив татуировку Немхеда. Слышит слова из Потустороннего мира, а сама лишь об одном думает:
– Жив мой Немхед?
– Средь живых его не вижу. Среди мертвых не замечен.
– Значит – жив?
– Тебе виднее.
Последние угли догорели в очаге. Элейн укрыла бабку покрывалом. Та уснула, так и не выйдя из транса. Теперь проспит дня два кряду, как обычно с ней после такого бывало.
Элейн думала, что не уснет после бабкиной ворожбы, но лишь голова ее коснулась подушки, как пришел к ней сон, на сон не похожий.
Видит она холм, в холме пещеру. На земле без дыхания лежит ее Немхед, вперив застывший взгляд в потолок. Видит себя над ним с атаме в руке. Слышит голос, могильным холодом дышащий:
– Если любишь его, отдай ему свою кровь. Только так ты спасешь его, златокудрая ведьма.
Взмах атаме. Кровь льется из рассеченного горла на змей. Немхед открывает глаза.
Элейн встрепенулась. Поцеловала бабку в лоб. Накинула на плечи плащ и вышла за порог в ночь. Она знала, где эта пещера.
– Я иду к тебе, Немхед.
Глава 6
Она заметила его присутствие почти сразу, как вошла в лес. Он и не думал скрываться. Его тяжелые шаги и хриплое дыхание раздавались за спиной девушки.
– Чего тебе, Кеган? – спросила Элейн, отступая от него, в то время как он все приближался к ней.
– За тобой пришел, – прохрипел он. – Не могу я больше. Или ты будешь моей, или пожалеешь, что отвергла.
– Не буду я твоей. Ступай домой.
Он набросился на нее, как голодный зверь, накрыл ее лицо широкой ладонью. Она успела только пискнуть, прежде чем оказалась на земле под тяжестью его тела.
Неведомая сила отбросила его от девушки на пару саженей, Кеган ударился спиной о ствол дерева. Во мраке ночного леса показалось страшное лицо Немхета. Кеган выхватил из-за пазухи кинжал, но что-то в облике колдуна помешало ему пустить его в ход. Он бросился бежать, и темная фигура рванула за ним.
Цепляясь за ближайший ствол, Элейн поднялась на ноги. Куда бы она не направляла встревоженный взгляд, вокруг была лишь темнота. Вдруг рядом с ней появился Немхед.
– Убежал гад.
– Немхед, Немхед, мой Немхед!
Она кинулась в его объятья, принялась осыпать поцелуями осунувшееся, заросшее щетиной лицо. Он крепко обнимал ее, отвечая тем же. Взяв ее личико в крепкие ладони, он долго всматривался в родные черты.
– Живой! – выдохнула Элейн.
Поленья потрескивали в очаге дома колдуна. Они предавались любви на покрытой шкурами кровати, восполняя все те дни, пока не были вместе.
– О, Немхед, Немхед, мой Немхед. Хочу всегда быть твоей. Хочу наполняться тобой, как луна каждый месяц наполняется силой. Хочу, чтобы ты насыщал меня собой, как вешние ручьи насыщают бурлящую реку. Хочу рожать тебе детей. Хочу вместе с тобой приносить жертвы каждый праздник года.
– Моя Элейн, пусть твои слова обретут силу пророчества и дойдут до ушей богов. Пусть твои слова звучат, как истина. Ведь я хочу того же.
Когда обессилевшая от страсти Элейн уснула, Немхед тихо выскользнул за дверь.
Омела оплела щиколотки и запястья Кегана, заползла листьями в рот, не давая произнести ни звука. Он висел голый вниз головой на ветке векового дуба, а под ним темнел запекшимися пятнами крови плоский камень.
– Зря ты не оставил ее в покое.
Полная луна выхватила из темноты фигуру колдуна. Три черные змеи, сплетенные в одну, извивались на его груди, открывали в шипении пасти. Немхед раскинул руки в стороны, слова заклинания резанули уши пленника. Змеи бросились на Кегана, острые зубы впивались в тело, отрывая куски от его плоти. Из заткнутой омелой глотки рвались крики боли.
Немхед упал на колени, слезы разбивались об окровавленный камень. Пути к спасению для него больше не было.
Глава 7
Трещат поленья в очаге. Бурлит похлебка в котелке. Взвивается дым в отдушину на потолке. Старая Ула бросает в котел разные травы. Знатный будет ужин.
– Бабушка, я сердцем чую – в беде мой Немхед, – говорит Элейн. – Молчит он о том, где пропадал. А я вижу, как сводит иногда его тело от боли. И лицо у него бледное, как после долгой лихорадки. Не зовет он меня больше для своего странного ритуала. Он говорил, что ритуал нужен для прославления его родовых духов. Каждое полнолуние проводил его. Теперь каждую седмицу жертву приносит. А потом возвращается еще более изможденный.
Жужжит прялка, вторит ей треск поленьев. Бежит сквозь девичьи пальцы легкая льняная нить. Будет Элейн новое платье, будет Уле новая шаль, а Немхеду новая рубаха.
– А еще эти жуткие змеи. Раньше я думала, это просто татуировка. А теперь я вижу их движение даже под одеждой и слышу их шипение, когда обнимаю его. И Кеган пропал… Может, испугался, что ославлю его перед деревней, раз напал на меня. А может…
Слушает старуха внучку, не знает, чем помочь.
– Бабушка, дед же змей заклинать умел. Как он это делал?
– А пел он им, внученька.
– Что именно?
Поет старая Ула песню древнюю, почти позабытую. Слушает Элейн, запоминает. Спела бабка, достала из сундука белый сверток, протягивает внучке.
– Это веретено твой отец для матери выковал.
– Оно же железное, как прясть-то на нем?
– Так оно ведь не для простой пряжи-то.
***
Не желали больше змеи питаться кровью и плотью животных. Слизывали жертвенную кровь с тела Немхета, рвали мясо барана, а сами давились, кусали колдуна, требовали большего. Испробовав человеческого мяса, желали его все больше и больше.
Ритуал больше не помогал Немхеду. После каждого жертвоприношения змеи бесновались на его груди, запускали клыки в его плоть и душу. Еле хватало сил усмирить их. Находиться рядом с Элейн стало настоящей пыткой. Чувствовали змеи ведьмину кровь и силу и требовали ее на жертвенный алтарь.
«В ночь Самайна ты начал с ней ритуал, сын мой, да не закончил, – говорил голос матери. – Змеи знают, что она им предназначена. Если не закончишь ритуал и не принесешь в жертву ведьму, змеи тебя съедят».
– Значит, пусть едят.
Ведет Немхед барана в пещеру. Если змеи не примут жертву, готов он к смерти. Ослаб он, не чувствует, что за ним по пятам следует его Элейн.
Глава 8
Тьма пещеры непроглядна, как самая темная ночь года. Выставив ладони вперед, Элейн шла наощупь туда, где еле трепыхался неясный свет.
Древний сидх, место священного поклонения, давно был заброшен. Элейн не чувствовала магии этого места, не знала даже, какому богу принадлежит холм. Тишина поглощала шорох ее шагов, словно сам звук являлся грехом для этого покинутого места.
Три оплывших огарка свечей встретили ее своим скудным светом. Из полумрака пещеры голова Кегана смотрела на нее закатившимися глазами. Сквозь разлагающиеся губы пробивались свежие побеги омелы. Элейн вскрикнула.
Сильные руки легли ей на плечи, заставив повернуться. Перед ней стоял Немхед. Кровь покрывала его лицо и торс. А на груди в неистовой пляске извивался трехголовый змей.
– Зачем ты пришла сюда, Элейн? Я готов был просто умереть. Но теперь ты здесь, и змей требует твоей крови. А у меня нет больше сил бороться с ним. Его голод слишком силен. Его воля захватывает мой разум.
– Я помогу тебе, любимый!
– Я проклят, Элейн. Мне уже не поможешь. Змей отказывается принимать другую жертву, кроме тебя. Он не позволит мне выпустить тебя из пещеры, пока я не закончу ритуал.
Было совершенно невозможно смотреть в ее чистые преданные глаза. Змей рвался наружу, шипел на три горла, овладевал сознанием Немхеда. Таяла воля колдуна, оставались только голод змея и древнее желание жить.
Немхед взмахнул рукой. Побеги омелы заскользили изо рта Кегана по стене и потолку пещеры, опутали запястья Элейн и подняли ее над землей. Защитная магия проснулась в ней, слова заклинания сорвались с губ. Еще немного и будет она свободна от оков. Змей бесновался, черным облаком сорвавшись с груди Немхеда. Тот смотрел затуманенным взором и с каждым змеиным рывком терял себя.
«Твой Немхед умирает, златокудрая ведьма, – услышала Элейн голос. – Змей сожрет его, если ты не дашь ему закончить ритуал. Как только змей получит твою кровь и вкусит твою плоть, будет свободен Немхед. Змей прекратит его мучать».
Элейн перестала сопротивляться. Светоч ее магии погас. Рука Немхета, направляемая волей змея, занесла над девушкой атаме. Блеск клинка отразился в глазах любящих, понимающих. И прощающих.
Глава 9
Беснуется ветер в ночном небе, рвет облака в клочья, завывает между стволов деревьев и в расщелинах скал. Стонут под его напором дубы, пригибаются к земле, пытаются цепкими ветвями схватить беглянку и откупиться ею от полчищ фоморов, скачущих по лесным тропам.
Бежит ведьма, не разбирая дороги, поддерживает дрожащими руками готовый разродиться живот. Боль пронзает ее тело, кровь струится по ногам. Из последних сил переставляет несчастная ноги. Еще немного, еще… Скрыться от чудовищ, найти защиту хоть где-то. Стенает она, призывая на помощь Дану, Бригитт, Немону. Но глухи богини к той, что посягнула на чужое. Там, где затеяла дикую охоту Домну, нет места светлым силам.
Слышит ведьма завывание фоморов за спиной своей.
– Я вернула вам посох! Что вам еще от меня надо?
Смеются фоморы, голосами своими кору с деревьев сдирая.
– Сына твоего отнимем. Для потехи будет нам он. Заклятием черным опутаем и будем смотреть, как мучается он, жизнь свою и мать, его породившую, проклиная.
Бежит ведьма. Вот уж лесу почти конец. Видит она огни самайновские. Значит, люди близко. Если будет на то воля богов, не прогонят они роженицу, пусть и демонами проклятую.
В самое сердце колдовского круга падает она, разрываемая изнутри рождением новой жизни. Нужные заклинания уж произнесены друидами, останавливают фоморов языки праздничных костров. Остаются они в темноте леса, оттуда наблюдают, злорадно ухмыляясь. Не уйти тебе от нас, ведьма, и отродью твоему не уйти. Все будет, как Домну рогатая захотела.
Приняли ребенка друиды. Ведьма успела лишь взгляд на сына бросить, как забрали ее духи самайновские с собой, по ту сторону мира трапезу священную принимать.
Глядят друиды на ребенка, суеверный страх в сердцах их рождается. На груди у маленького змей огромный о трех головах кольцами извивается, черной чешуей блещет. Закончил свой танец и замер на младенце татуировкой.
Убить отродье, бросить в костры Самайна! Пусть боги разбираются, что за тварь такая из чрева ведьмы в ночь колдовскую вылезла! Поднял кинжал над младенцем верховный друид – выпал кинжал, языками пламени вокруг ребенка побежал. Закаркали вороны, зашлись разными голосами жертвенные животные, вторит им ветер, вторят им камни алтарные, вторит треск поленьев под кострами.
Не тронь дитя, друид. Заверни его в окровавленное платье материнское, уйди с ним из деревни в скитание. Воспитай, как сына своего. Надели знаниями, научи кормить змея жертвенной кровью. Пусть живет на потеху Домну и ее фоморам.
Исполнил приказ богов друид. Ушел поутру из деревни, унес с собой мальчика. Нарек его Немхедом – именем сильным, чтобы мощи хватило для борьбы со змеем.
«Никогда не оставайся в ночь Самайна один, сын мой. Фоморы сильны в это время, как игрушка для них ты. Держись поближе к кострам – защиту их получишь ты».
Голос матери всегда с ним, сколько Немхед помнит себя. Умер старый друид, остался он один, но глас из потустороннего мира всегда направляет его. В праздник Самайна всегда среди людей, хоть и не любит этого.
Вот и сейчас бродит в толпе веселящихся. Вроде и с ними, но так далек от них. Друиды уже зажгли священный огонь. Колесо года остановилось в священную ночь, чтобы дальше покатить с новой силой. Скоро понесут люди светочи, чтобы разжечь очаги в домах своих. Осталось лишь жертву богам воздать, да самим в огне очиститься.