5:0 в мою пользу

Памятка рождающимся

Не следует рождаться первого января. Всем будет не до вас, начиная с акушерки и заканчивая коллегами по работе, и даже близкими (и тем паче дальними) родственниками. А поскольку все мы на Земле чьи-то родственники, то, соответственно, ваш личный праздник навсегда останется вашим личным делом. Вообще, первую неделю января в качестве вероятного дня рождения лучше не рассматривать по той же причине. При рождении на китайский новый год будьте готовы к однообразным подаркам: всех каждый год будут поздравлять с разными животными, а вас с одним и тем же. То есть даже коллекции из двенадцати статуэток собрать не выйдет Февраль для рождения тоже не очень: муторно, скучно, противно, авитаминоз. Чтобы хоть как-то взбодриться, в середине месяца человечество придумало дарить друг другу свежевырезанные из бумаги сердца, напоминающие задницы. Но к вашему дню рождения это все равно отношения иметь не будет. Не рекомендовано также рождаться восьмого марта, причем всем, независимо от пола: мужчин в этот день не поздравляют принципиально, а женщин принципиально не поздравляют с днем рожденья. Единственный вариант – сменить пол: вас будут поздравлять хотя бы по приколу. Особо не повезет родившимся первого апреля: максимум, на что вы можете рассчитывать, приглашая друзей на праздник, это «да-да, меня не проведешь», а минимум – на подарок из магазина все тех же ранее упомянутых приколов. Если вы не ветеран, то не рекомендовано рождаться девятого мая, причем на всякий случай нигде. А если вы рассчитываете получать подарки, то категорически противопоказано рождаться летом: ваши школьные друзья на каникулах, а коллеги по работе в отпусках. Сентябрь по количеству подарков может быть приравнен к летним месяцам. А лично вы можете попробовать родиться на День национального единства – там до сих пор непонятно, как праздновать, могут поздравить и с днем рождения. Декабрь в целом вариант тоже так себе: половина человечества готовится встречать Рождество (и вы должны понимать, что не ваше), а вторая половина активно готовится его не встречать, но и вам от этого ничего не обломится. Тридцатого декабря как вариант – еще куда ни шло: католики уже, православные еще не, гражданские уже с предощущением праздника, но еще трезвые, так что могут и позвонить. Поэтому тридцать первого декабря, поднимая бокал в очередной раз, поздравьте всех окружающих не только с Новым годом, но и, чтобы два раза не вставать, со всеми днями рождения сразу. С наступающим!

Дракон

Как вам всем, достопочтенные судари мои и не менее драгоценные мои сударыни, доподлинно известно, в день летнего солнцестояния, только в тот единственный в каждом тысячелетии год, когда самая короткая в мире ночь совпадает с самой полной луной, в те несколько исключительно стремительных минут, в течение которых над едва-едва колеблющейся рябью Индийского океана как бы здороваются друг с другом ярко-красная предзакатная солнечная дорожка, текущая с запада, и мягко-шафранная переливающаяся дорожка от восходящей на противоположной стороне луны, по ней, по этой дорожке, как бы это ни было боязно и страшно, оказывается, можно спокойно пройти, как на зеленый свет по пешеходному переходу в приличном городе, любому, даже самому обычному человеку, не более пятнадцати стоунов весу и восемнадцати лет отроду. Более того, по этой фосфоресцентной дорожке, как это уже неоднократно упоминалось во всех, как минимум двух, почти достоверных британских источниках, скорее всего, многим, а возможно, и кому-то одному удавалось даже пробежать несколько шагов, а то и больше! Именно исходя из этого допущения, Министерство сверхсрочного бега Великобритании рассчитало, что самый быстрый человек в мире за эти считанные доли времени все-таки имел бы хоть какую-то, а вдруг да, чем черт не шутит, и теоретическую возможность добежать за время существования солнечно-лунной дорожки до самой Луны! Скорее всего, именно таким образом там и появился Человек-на-Луне, которого известный астроном сэр Пол Нил принял за слона (правда, потом оказалось, что сын известного астронома запустил в телескоп мышь). Вот только вернуться назад Человек-на-Луне уже никак не мог, даже теоретически, – ведь на Луне, как известно, нет моря… Только разговоры о нем… Вечные разговоры с лунной собакой у лунного тернового куста под светом лунного фонаря, где клубы белого пара, согласно наблюдениям сэра Нила, смешиваются с облаками серого тумана. Кроме собаки на Луне были обнаружены и тщательно зарисованы и другие исконные жители: бабочки, драконы и зайчики. Лунные бабочки красивы и воздушны, чтобы они все-таки могли как-то летать в безвоздушном пространстве. Лунные зайчики – они, по большому счету, такие же, как солнечные, но немножко волшебнее: ведь как было бы иначе возможно отражаться невидимым зверькам на темной стороне?! Или вас больше интересуют драконы? Или откуда на Луне взялось волшебство? Драконы как драконы. Синие, зеленые, белые, красные, огромные и мелкие, умные и глупые, добрые и злые, летающие и… Нет, нелетающие драконы, которых мы знаем aka динозавров, в свое время вымерли после очередной внеочередной смены климата: тяжело пробежать по лунной дорожке имея пару тонн лишнего веса в запасе! А летающие – на то и летающие, чтобы раз – и все! А если они еще и волшебные… Вот тут наша сказка и начинается.

В одной глубокой норе, в кратере на темной стороне Луны, жил-был, ел-спал дракон. Его так и звали – Дракон, ибо с фантазией у представителей сего вида было не очень. Папа Дракон, мама Дракон, младший брат тоже Дракон. «А как же их различали?» – спросите вы. «А зачем их различать?» – спрошу в ответ я. Документов у них не было, штрафов за превышение скорости полета в ночное время они не получали ввиду отсутствия как средств фиксации скорости, так и писчей бумаги, пенсию им не начисляли… Так к чему имена? Все вокруг были просто Драконами! Никакой борьбы за первенство, никаких войн, никакой эволюции, никаких революций. К чему что-то менять, если еда – это космическая радиация, полет – это волшебная сущность, а смерть – это цель жизни? Не так-то просто умереть магической махине с бесконечным источником энергии, очень непросто. Не то чтобы умереть, выспаться как следует и то тяжело. Вот и приходится закапываться в глубокую-преглубокую нору, чтобы хоть немного отдохнуть от этой растворенной везде и всюду невидимой, но такой тонизирующей радиации. Теоретически, конечно, можно было бы докопаться до центра Луны и никогда оттуда не выбираться, но практически это уже сделал Самый Первый Дракон, так что свободного места для его последующих сильно умных, но чуть-чуть опоздавших потомков уже не осталось. Таким образом, чтобы умереть, нужно было искать другие пути, а поскольку убивать друг друга драконы, как истинно разумные существа, не могли априори, оставалась слабая надежда на природные катаклизмы как максимум и камнепады как минимум. Вот такие вот большие камнепады очень больших камней в одну малюсенькую точку на виске. Вот так, бывало, подлетит дракон с камнем к обрыву кратера, поставит камень на край и давай быстрее вниз – ложиться головой набок. Лежит, ждет: а вдруг-таки упадет? Эти лежбища драконов, кстати, достаточно частое явление в круглых лунных кратерах. Только представьте себе: овал кратера, по краям которого ровным рядом свисают над пропастью крупные булыжники и мелкие обломки скал, а внизу, также кругом, лежат драконы, перемигиваясь друг с другом и делая ставки, кому же сегодня повезет. Везло, надо сказать, чрезвычайно редко: если поставить камень совсем на краю – он упадет до того, как дракон успеет занять «положение лежа», а если не совсем на краю – так с чего бы ему упасть в отсутствие ветра, дождя и человека? Вот почему тот Дракон, о котором я упомянул ранее, что он, мол, жил-был, однажды утром проснулся с решением обязательно найти человека.

«Пролетите меня к нему!» – мог бы подумать Дракон, но не подумал, ибо не был знаком с классикой мировой литературы. Вместо этого он старательно пытался понять, а откуда он вообще знает, что люди существуют и что они могут ему помочь? Он думал всей головой, пока вдруг не вспомнил, что однажды другой Дракон, знакомый третьего, слышал от подруги четвертого, что на светлой стороне Луны как-то прилунилась круглая металлическая консервная банка с колесиками, умудрившаяся затем проехать по камням целую драконью милю и не развалиться на три тысячи кусочков, а только на два! А потом, буквально через день… или через год (со счетом у драконов тоже было не очень: зачем что-то считать, если в твоей долгой-предолгой жизни ничего все равно не изменяется, не прибавляется и не убавляется?), но точно после первой банки появилась вторая, затем третья и так далее, пока из н-ной по счету не вышло двуногое и радостное создание, похожее на маленького новорожденного дракончика, только серого цвета и без крыльев. Как оказалось, это и был человек. Драконы прозвали его Хьюстон, поскольку это был самый часто воспроизводимый человеком звуковой сигнал. Там было еще какое-то слово, отсутствующее в словаре драконов, в связи с чем, скорее всего, совершенно неважное. В любом случае эта горилла прогресса побегала, попрыгала, помахала руками, а затем пометила территорию при помощи разлинованного цветного прямоугольника на палке, что явно свидетельствовало о низком уровне организации людского общества, требующего удовлетворения собственнических инстинктов, доставшихся им от млекопитающих предков, о которых у драконов сохранились мрачные воспоминания в коллективной памяти. После чего человек залез в свою консервную банку, из которой уже больше не вылезал. Возможно потому, что у него и так все было хорошо, а возможно, у него кончился воздух. Вспомнено – сделано! И Дракон полетел то ли по кругу, то ли вперед из мглы на светлую сторону, в то место, где на Луне завелись люди.

Лететь поначалу было легко и совсем не страшно: любимая нора для сна вскоре осталась позади, затем там же очутился первый кратер, второй, следующий, последующий, очередной… На горизонте потихоньку начали вздыматься горы. На другом горизонте горы пропали. Скоро должна была показаться Граница. Именно так, с большой буквы «Г». Граница являла собой узкую коричневую линию с четкими и ровными краями, разделяющую Луну на светлую и темную стороны. Дракон как-то слышал, что Граница иногда как будто оживает и по не известной никому причине ни с того ни с сего никого никуда не пропускает во всех направлениях. Как сказал когда-то другой Дракон: «Граница на замке!» Причем никаких реальных замков, заборов или пограничников там отродясь не было: летишь это ты себе, летишь, знаете ли, и вдруг «бум», «трах» и «бдыщ» с высоты драконьего полета на камнеобразность лунной поверхности. Ощутимо так «бдыщ». Неприятно. Не смертельно, естественно, хоть и к сожалению, а иначе бы все Драконы наперегонки гоняли через Границу в надежде неудачно прилуниться, но вельми неприятно. А еще, но тоже иногда и тоже непонятно почему, когда и отчего, с той стороны Границы, прямо тебе в лоб, начинал лететь другой Дракон, вот точно такой же, как ты, но оттуда сюда, а не как порядочная рептилия туда отсюда. Откуда брались эти вторые драконы и куда они потом пропадали, выяснить пока не удавалось, ибо до сих пор все попытки контакта срывались по причине столь банальной, что даже и стыдно сказать: драконы боялись своих отражений. Ну до дрожи в самых кончиках перепонок боялись. Но наш Дракон оказался не из таковских: он видел цель и, соответственно, не видел препятствий! А вот и Граница. А вот и зеркальный фантом. А вот мы его сейчас на таран, чтобы не летали тут всякие на нашем пути!.. Лежа по сю сторону Границы, постепенно приходя в сознание, он вспомнил одно изречение другого, но уже другого Дракона: «Надо сеять песок сомнений, чтобы добыть крупицы смысла». К чему эта фраза возникла в данный момент в его черепушке, Дракон не понял, хотя, возможно, лишь в этот момент его голова настолько опустела, что в ней оказалось достаточно места для столь крупной мысли. Дракон открыл правый глаз, но ничего не увидел. «Возможно, это потому, что я лежу на правом боку», – подумал Дракон и открыл левый глаз. Живое серебро звездного света ярко вспыхнуло, постепенно притихло и приняло свой обычный вид. «Большая Драконица, Малая Драконица, север там, ориентация не нарушена». С этими словами Дракон, пошатываясь, встал и поковылял, как ему казалось, на север. Хотя мы с вами прекрасно знаем, что никакого севера, в связи с отсутствием собственного магнитного поля, на Луне нет. Этому открытию, кстати, было посвящено не одно заседание британского высокоученого совета во главе с ранее упомянутым сэром Полом Нилом.

Поначалу Дракон долго ковылял, потом, когда тазобедренный сустав перестал давать о себе знать, Дракон пошел. Шел он даже дольше, чем ковылял. Затем он задумался о том, чтобы побежать, а возможно, даже и полететь, но испугался, что может пропустить переход через Границу, и пошел себе дальше: не вальяжно, но и не торопясь. Что представляет из себя переход, Дракон не представлял себе от слова «совсем». Поэтому представлял он его сначала огромным и красивым, потом маленьким, но рядом, а в конце концов любым, но сейчас. Звезды с неба падали бисером. Серп Земли, поднявшийся над горизонтом, замер на мгновенье над силуэтом дальней горы, как будто превратившись в горделивого дракона, усевшегося на край замка, прорезанного черным рисунком молний среди неверных красок вечных сумерек. Восприняв это как знак, Дракон хмыкнул, чихнул, высморкался и повернул к Границе, которую, с большим для себя удивлением, пересек без каких-либо затруднений. Кругом было пустынно и как-то особенно мрачно. Некоторое время он всматривался в просветы между кратерами на светлой стороне Луны, образовывавшими как будто сплошную линию, соединявшую несколько гор в единое целое – неисчислимое, скученное и безграничное, словно волны спокойного моря в летнюю ночь. «Вспомнить о море – это ко сну, – подумал Дракон. – Пришло время хорошенько выспаться!» Дракон уперся передними лапами в луну, размял несколькими круговыми движениями хвост и спиралеобразным ходом, расшибая куски грунта хвостом и выкидывая их наружу задними лапами, постепенно сформировал себе лежанку, окруженную достаточно высокой стеной. Из глубины ямы Млечный Путь, усыпанный блистающими точками, мерцал, будто серебряный меч. Вновь зафиксировав в сознании знак, Дракон запомнил направление и заснул. Снилось ему, будто бы близлежащая гора ожила, превратилась в огромное животное, похожее на слона, и громадной лапой затопала по нему своей каменной ступней, а гигантским хоботом перехватила поперек груди и сдавила так, что у Дракона перехватило дыхание. «Стоп. Какое дыхание? – подумал Дракон, почти проснувшись. – У нас здесь пространство безвоздушное, мы тут все вообще, как бы не дышим». Но мысль покрылась туманом, затерялась в обрывках сна, и Дракон снова крепко заснул. На этот раз он увидел раскрытую книгу, лежащую на каменном столбе и освещенную красноватым светом. «И некий дух пронесся пред лицом моим, и почувствовал я его дуновение, и волосы мои стали дыбом!» «Бред какой-то. Как будто я не свой сон сню, а чей-то чужой. И, похоже, человеческий! Значит он рядом, этот человек. Пора в путь».

За спиной Дракона взошла Полярная звезда, такая же холодная, как и при Петре Первом, и при Иване Грозном, и даже при первом прачеловеке Василии. Идти по светлой стороне оказалось гораздо легче: каждый шаг покрывал добрую дюжину ярдов. В свете Полярной звезды, ощущавшемся Драконом как холодное жжение между лопаток, он наконец-то разглядел человеческую консервную банку. Никакого шума, никаких звуков, никого не было дома. «Чуть-чуть опоздал. Вот если бы не спал… Почему мне нехорошо?..»

И действительно, Дракон почувствовал себя так нехорошо, как никогда прежде: не найдя человека, он очень сильно расстроился… Настолько сильно, что его организм отказался продолжить свое бренное существование и решил помереть. Ну ведь никто и никогда прежде не расстраивал драконов. Поэтому они и не знали о столь любопытной своей особенности. Дракон только успел подумать, что хорошо, мол, было бы всем рассказать, как это, оказывается, просто – умереть, но не успел. А что такое Граница, почему образуются переходы, откуда берутся зеркальные фантомы и как работает волшебство… Я не знаю. Возможно, от радиации. Все, что знал, – рассказал. Как только появится новая информация – напишу сразу. Честное драконье.

Абсолютно все. Почти по Шекли

Сэр Пол Шереметьев-Романов, в свое время ни разу не сэр, абсолютно не Шереметьев, и даже не Романов, а обычный Паша Козлов с соответствующим бекающим-мекающим прозвищем, которое, надо сказать, он абсолютно оправдывал, был нехороший человек и, соответственно, достаточно быстро стал богатым, после чего стал неприлично богатым, а затем уже и сэром Шереметьевым по наследству и Романовым по жене. С каждым пройденным жизненным этапом у сэра Паши оставалось все меньше друзей, но зато появлялось все больше… даже не врагов, врагов после себя он старался не оставлять… ну, скажем, недрузей. Хотя, иногда честно признавался он себе, один друг-недруг, остававшийся не только в живых, но и в поле зрения, был вполне достоин быть поименован врагом. Игорь Громов рос в том же дворе, что и Паша, ходил в ту же школу и так же рано ее бросил. В связях, порочащих его, был замечен не единожды, поэтому тоже стал и богатым, и знаменитым. Их жизненные пути периодически сходились, расходились и пересекались вновь… И ему уже давно следовало бы помочь переселиться в лучший из миров, но все как-то не срасталось. А жаль, Игоря было нужно «заказать» хотя бы для того, чтобы сейчас не мучиться с выбором: ехать или не ехать. Вот уже минут н-надцать он сидел за столом, не выпуская из рук письма, написанного по старинке от руки, чуть ли не перьевой ручкой. Письмо, в котором он получил приглашение посетить частный райский остров господина Громова, было, естественно, от господина Громова. Игорь призывал забыть, расставить, приехать, отдохнуть и, главное, обещал, что на острове смогут исполнить любой его «ЗАКАЗ». Именно большими буквами и именно в кавычках.

– «ЗАКАЗ», – произнес вслух сэр Паша. – Вот ведь, явно же подстава и красивый способ убрать меня. Хотя меня-то за что? И остров, говорят, у него воистину райский… И обещает любой каприз…

И хотя, если бы Павел смог признаться себе, «за что» однозначно и неоднократно было, в итоге осторожность проиграла неожиданно появившейся и, как ему показалось, конгениальной идее.

Долетев на частном самолете и не менее частном гидроплане до острова, практически оборвав стройные приветствования выстроившегося в ряд для встречи дорогого гостя персонала, Павел задал вопрос, который формулировал в голове весь полет:

– А вы бы не могли в качестве «любого заказа» немедленно убить для меня моего дорогого друга Игоря Громова?

– Конечно, сэр. Хотя, если мне будет позволено высказать кое-какие соображения по этому поводу, я не стал бы убивать мертвого человека еще раз, сэр.

– ???

– Несчастный случай, сэр. Об этом писала вчерашняя «Таймс». Но это не причина для вас оставаться на причале. Вас ждет полностью оплаченная неделя райского отдыха. Нам заранее были оставлены «ВСЕ» распоряжения. Отдыхайте.

Легко сказать «отдыхайте», когда оставлены «ВСЕ» распоряжения, причем именно большими буквами и в кавычках. Уже абсолютно уверенный в том, что живым он с этого острова не выберется, Павел ничего не ел, опасаясь быть отравленным, и ничего не пил – по той же причине. Не проходил под пальмами, опасаясь падения кокосов, и не сомкнул глаз, чтобы не быть удавленным во сне. Старательно избегал голых, полуголых и особенно одетых красавиц, которые могли в складках одежд спрятать нож, а то и два! От всех этих треволнений он похудел, но даже не мог сказать на сколько, ибо боялся встать на весы из-за теоретической отравленной иглы, которая, как он ясно представлял себе, мгновенно вонзится в его левую пятку!

Через семь дней, поднимаясь в гидроплан, сэр Пол Шереметьев-Романов задержался на секунду у люка самолета и все-таки решил задать вопрос, измучивший его за последнюю неделю.

– Любезный… Вы не могли бы сказать, почему я остался в живых?

– С радостью, сэр. Как я вам уже сообщил, нам были оставлены четкие инструкции, как вас убить, сэр, если вы попросите об убийстве хозяина через час после приезда, вечером, на следующий день и так далее… Яды, кокосы, ножи, удавки и даже отравленная игла в напольных весах старательно ждали своего часа. Но что делать с вами после вопроса, заданного на первой же минуте, нам не сказали. Счастливого пути.

О спойлерах…

Когда-то люди боялись мамонтов и саблезубых тигров. С течением времени они все как-то закончились, и люди стали бояться чумы. Потом изобрели антибиотики, и все дружно забоялись Вирджинии Вульф, хотя, с другой стороны, не ясно почему. Затем ужас какой взял всех от гонки вооружений с гипотетическим уничтожением Земли от восьми до сорока раз одновременно. Но после того как Хрущев убил тапком таракана на трибуне ООН, все поняли, что он человек серьезный и связываться с ним не стоит. Потом отдельные категории населения немножко побоялись СПИДа, но они все тоже как-то закончились. Эбола, коронавирус, прививка от коронавируса – все суть кратковременно и не очень страшно. Теперь модно бояться спойлеров: не приведи господь хоть на пять минут раньше узнать кто, кого, куда и зачем… Ведь «как» почему-то вдруг стало не важным: главное – «что»! При такой культуре боязни фактов, на мой взгляд, не имеет смысл смотреть, скажем, Шекспира или читать, допустим, Ремарка (спойлер: там всех убьют). А вот я вчера посмотрел финальную игру чемпионата мира по футболу. Ну не смог я этого сделать позавчера по не зависящим от меня обстоятельствам: сначала работал, потом поехал на репетицию. Хотя крики за окном (и это я еще был на третьем этаже) раздавались регулярно и громогласно, телевизор в соседнем (через коридор) кабинете орал на полную, а онлайн-трансляция у меня самого была открыта на втором мониторе. То есть, грубо говоря, чем все закончится я уже немножечко чуть-чуть совсем все знал. И про «два-ноль», и про «два-два», и про «три-два», и про «три-три», и про хет-трик Мбаппе (чуть не перешедший в покер), и про серию пенальти, и даже (вот тут спойлер) про окончательный послепенальтьевый счет 4:2! И знаете что? И ничего! Получил-таки удовольствие от игры сборной Аргентины и, местами, Франции. Все голы, забитые не с пенальти, – гениальные. Аргентина большую часть времени просто фантастически летала по полю с рваным ритмом, пасами в одно касание, там пяточкой, там между ног прокинул… Красота! И несмотря на знание результата, когда уже в самом конце самого конца француз после выхода один на один попал в ногу вратаря, – это было круто! Еще раз убедился, что неважно «что», а важно «как».

Константин Левин

Перечитав днями «Анну Каренину» (кстати, спойлер: она умирает) я не понял, почему роман не называется «Константин Левин». Почему мы благодаря имеющемуся поименованию ассоциируем роман с нервной, толстой и взбалмошной наркоманкой, крепко сидящей на опиуме с подробным описанием всех (sic!) побочных эффектов опиумной зависимости, а не с добрым, физически крепким и мудрым человеком. Подойдя к этому вопросу, как Фоменко к истории, – с калькулятором, я выяснил, что количество глав про Анну всего на одну больше, чем про Левина! И несмотря на это – «Анна Каренина». Более того, экранизации, которые я посмотрел вослед книге, грешат той же однобокостью: Левин беспощадно урезан в угоду адюльтеру, скачкам и прочей безнравственности.

Если бы мне довелось снять фильм по этому воистину великому роману Льва Николаевича, я бы, не споря с гением, тоже назвал его «Анна Каренина», но… памятуя о Пушкине, называвшем все романы не по имени главного действующего персонажа, в моей экранизации ее бы вообще не было в кадре. Это была бы история Левина и Китти, причем рассказанная от имени Льва Николаевича с периодическим переключением на «реальный план», чтобы усугубить параллели между Львом и Лёвиным: например, идет такой Лев Николаевич, отдыхая от трудов писательских, с двухметровой косой, укладывает траву красивыми штабелями, и тут камера облетает его по большой дуге от лица к спине, а спиной к зрителю продолжает идти-косить уже Левин. Дневниковые записи, общение с супругой, охота, крестьяне, хозяйство – точек соприкосновения более чем достаточно. Но вернемся к центральному персонажу картины – Китти. Это была бы ее история: с катанием на коньках, увлечением Вронским, сватовством Левина, депрессией, заграницей, деревней, охотой, свадьбой и так далее, и тому цетера. Сама Каренина присутствовала бы на экране только в разговорах, упоминаниях и максимум со спины – вот она где-то там, вон там танцует с Вронским… Говорят, она разводится с мужем… Вроде они сейчас в Москве… Да-да, я как раз вчера вечером был у нее: шикарный итальянский портрет! Так похожа… А вот я вчера видел, как она выходила из своего бывшего дома… Выглядит не очень… Как бы не случилось чего… Какое несчастье… Слава Богу, у нас все хорошо! Позитивная картина бы получилась.