Человек и свобода. Дневник реакционера

Алексей Алешковский

ЧЕЛОВЕК И СВОБОДА

дневник реакционера

Хоть убей, следа не видно

Пушкин, «Бесы»

– Я люблю комфорт жизни, – произнес с важностию Ситников. – Это не мешает мне быть либералом.

– Нет, это мешает, мешает! – воскликнула Евдоксия и приказала, однако, своей прислужнице распорядиться и насчет завтрака, и насчет шампанского.

Тургенев, «Отцы и дети»

– Cher ami, – благодушно заметил ему Степан Трофимович, – поверьте, что это (он повторил жест вокруг шеи) нисколько не принесет пользы ни нашим помещикам, ни всем нам вообще. Мы и без голов ничего не сумеем устроить, несмотря на то что наши головы всего более и мешают нам понимать.

Достоевский, «Бесы»

В книге упоминаются социальные сети, входящие в корпорацию «Мета» (признана экстремистской организацией, деятельность на территории РФ запрещена), а также персоны и СМИ, входящие в реестр иностранных агентов Министерства юстиции Российской Федерации.

ОТ АВТОРА

На моих глазах общество сходило с ума. Если ум у него вообще был. Сначала люди демократических убеждений, среди которых был и я, дорвались до свободы. Открылись шлюзы, фонтаны и закрома родины. Вместе с приватизацией собственности произошла приватизация идеологии. Впервые в истории интеллигенция сомкнулась с властью. В этом не было ничего плохого, кроме того, что она стала еще дальше от народа: если с вашими идеалами все в порядке, какое вам дело до чужих?

Следующая власть развернулась к идеалам большинства, а идеалам меньшинства начала наступать на пятки. Тогда цвет прогрессивной интеллигенции – бывшие диссиденты и бывшие коллаборационисты – начал мечтать о революции (ведь ничего более подходящего среди уроков российской истории найти было нельзя). Вскоре о результатах подобного подхода стало можно судить по Украине, которая поменяла коррупцию на агрессивный национализм. И тут русские «либералы» превратились в украинских «патриотов». Пока я шел к толерантности, прогрессоры двигались к нетерпимости.

Разумеется, наши пути разошлись. Все смыслы извратились до неузнаваемости. Сегодня либералами называют себя люди, защищающие права и свободы от граждан, которые их недостойны. Фарс правит бал на кладбище трагедии. Раньше сопротивление было подвигом, теперь стало модным трендом, как смузи или коворкинг. Странно, что в обиход еще не вошло слово «резистанс». Зона комфорта постоянно мигрирует: кухни вышли на улицы и зашли обратно.

С духовными поварами, которые слушают музыку революции, кашу сваришь только в голове. Будучи человеком традиционной либеральной ориентации, сегодня могу идентифицировать себя лишь как реакционера. Перефразируя Черчилля, готов утверждать, что наш режим – наихудшая форма правления, если не считать всех остальных в истории России. Судьбы демократии – инструмента манипуляции электоратом – меня не особо тревожат. В отличие от судеб свободы.

Почти вся книга составлена из еженедельных колонок, которые я публиковал в интернет-газете «Взгляд». До этого я несколько лет писал все то же самое в фейсбуке, но значительно короче. Благодаря Дмитрию Михайлину, который убедил меня рефлексировать регулярно и подробно, сложилась эта мозаика: надеюсь, в ней прослеживается лейтмотив, отраженный в названии книги.

Посвящаю ее памяти моего отца, который эти тексты читал, успел увидеть первую верстку и написать для обложки: «Я автора этой книги породил, я его и весьма зауважал».

Алексей Алешковский

ПРЕДИСЛОВИЕ

Главное, что удивляет в этом сборнике – как кардинально преобразило его начало Третьей мировой. Автор писал одну книгу, а мы сегодня читаем совершенно другую. Чтобы оценить глубину трансформации, давайте сначала попробуем посмотреть на нее глазами читателя мирного времени.

Итак, перед нами тщательный и подробный перечень симптомов катастрофы, случившейся с т.н. «русской либеральной интеллигенцией». Катастрофы превращения в своего вчерашнего антагониста – герметическую секту носителей абсолютной истины, отказывающих в человеческой природе каждому, кто допускает малейшее сомнение в непогрешимости этой секты.

Сам автор – плоть от плоти социальной среды, взрастившей этот удивительный феномен, русскую либеральную интеллигенцию образца XXI века, – до последнего надеется, что описывает не окончательную трансформацию, а тяжелейшую, смертельную, но хотя бы теоретически излечимую болезнь. Он до последнего хочет быть лечащим врачом, а не патологоанатомом.

Он ведет беспощадную интеллектуальную борьбу с бывшими единомышленниками – во имя их же прошлого облика. Он мечтает вернуть слову «либерал» его изначальный, закрепленный в словарях смысл. Он не желает примиряться с тем, что оно стало маркером принадлежности к идеологическому лагерю – абсолютно нетерпимому и подчинившему этику политической целесообразности.

Трудно сказать, имела ли надежда автора на то, что болезнь излечима, хоть какую-то почву под ногами, если бы мирное время продлилось еще какое-то время, – но она привлекательна хотя бы тем, что это позиция доброго человека. Но эта доброта не мешает зоркости, оценить которую позволяет уже военное время.

«Когда прогрессивная интеллигенция встречает разговоры об украинском фашизме брезгливым смехом и весёлым поминанием жидобандеровцев (интересно, почему никому ещё не пришло в голову шутить о жидобериевцах?), очень примечательно то, что фашизм она воспринимает исключительно в антисемитском изводе. Как будто в Руанде было что-то совсем, совсем другое. Движущей силой фашизма является ресентимент, а не расовая доктрина. Для немецкого обывателя евреи были повинны в бедах Германии, а национальность являлась лишь способом опознать злодеев. Собственно говоря, фашизм – это всего лишь практика, позволяющая справиться с ресентиментом». Текст 2016 года абсолютно точно описывает сегодняшнюю действительность.

Еще в мирное время большинству казалось, что пути российских либералов и народа России разошлись бесповоротно. Но только после 24 февраля это стало окончательно ясно. Дело уже не в том, кто прав, а кто виноват. В сознании презираемого либералами народа идет не спецоперация на Украине, а новая Отечественная, – за выживание страны и самого народа против коллективного Запада, территории возрожденного антирусского нацизма.

Так это видит «глубинный народ», для которого у либералов давно нет другого слова, кроме «быдло». Безоговорочно принявшие сторону врага стали в его глазах предателями, полицаями, хиви. Возвращение этой плеяды российских либералов на политическое поле России возможно только в обозе оккупационной армии.

И книга, которая должна была стать историей болезни, оказалась эпитафией. Надписью на могильной плите.

Игорь Виттель

БЕССМЕРТНЫЙ БАРАК

От слов «Бессмертный барак» меня уже начинает тошнить.

Чтобы было немного понятнее, расстрельный полигон «Коммунарка» стал кладбищем для моего деда, а бабка отсидела 8 лет в АЛЖИРе. Моё отношение к советской власти и её вождям соответственно. Акция «Возвращение имён» у Соловецкого камня кажется мне красивой и благородной.

Появление «Бессмертного барака» в пику «Бессмертному полку» с самого начала было довольно странным: память о фронтовиках – не тот повод и не та тема, которыми стоит манипулировать, а погибшие от рук большевиков не нуждаются в противопоставлении погибшим от рук фашистов.

Сегодня я открыл ленту, увидел Гагарина и практически вслед за ним – очередную публикацию «Бессмертного барака» про сталинских жертв советской космонавтики во главе с Королёвым. Это нормально и правильно, вспоминать на празднике тех, кто до него не дожил, и кому обязаны этим праздником те, кто гуляет на нём.

Только праздник на весь народ – один, и скорбь одна. А «Бессмертный барак» словно создаёт секту свидетелей истинного знания о том, что и кого нужно вспоминать в каждый конкретный день. И, разумеется, почему. Скажем, расстрелянного Лангемака – нужно, а без погибших в космосе – обойдёмся.

Почему – хорошо понятно: этим нехитрым способом путинский режим сковывается со сталинским одной цепью неведомой логической связи. Впрочем, фигуру умолчания несложно восстановить: если нынешнему режиму кровавости не хватает, вход пойдёт кровь, пролитая коммунистами.

Советская власть учила, как правильно думать, в течение семидесяти лет, покуда её барак не рухнул. И вот теперь дети свободы заботливо собирают его обломки, чтобы снова учить меня, как правильно думать и чувствовать. На каждый праздник у них есть свой мартиролог. На каждую радость они ответят политически выверенной скорбью.

Боюсь, что свобода пожирает своих детей точно так же, как и революция.

Бессмертная душа нужна не затем, чтобы жить в бессмертном бараке.

12 апреля 2016

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

День Победы многое показал. И прежде всего, что у народа есть общие ценности. Эти ценности не разделяют некоторые представители оппозиции. В этом не было бы ничего страшного, если бы эти люди в другое время искренне не полагали, что они выступают за народ и от имени народа.

С этим забавным парадоксом стоит разобраться подробнее. Какие же скрепы возмутили наших народолюбцев? Милитаристский угар? Ксенофобия? Расизм? Нет. Камнем преткновения оказалась память о павших на войне. Память, которую чтят во всём мире. Потому что любому народу нужны объединяющие ценности. Но вам нужны разделяющие.

Вам недостаточно разделять живых, и вы начинаете разделять мёртвых, отвечая на «Бессмертный полк» «Бессмертным бараком». При этом вы утверждаете, что «Бессмертный барак» – политически грамотная акция, а «Бессмертный полк» – неуместная. Это было бы смешно, если бы не было дико. Разделять и властвовать – закон манипуляции, а не искренности. Но жажда манипулировать далеко не всегда свидетельствует о наличии мозгов.

Власть кажется значительно умнее хотя бы потому, что старается понравиться народу. Вы же считаете, что народ должен любить вас такими, как есть. Видимо, потому, что вы, в отличие от народа, – яркие индивидуальности. Индивидуализм ничем не плох, если вы не считаете других людей баранами только потому, что они не в вашем стаде.

Нет ничего плохого и в непоследовательности, пока вы не начинаете требовать последовательности от других. Проблема в том, что вы не умеете соответствовать собственным ценностям. Вы защищаете права и свободы от граждан, которые их недостойны. Почему у вас нет бархатной революции? Да потому, что у вас вместо Гавела Касьянов с Навальным. Вы превращаете в дерьмо всё, к чему прикасаетесь. Сначала благодаря вам ругательным стало слово «демократы», теперь вы скомпрометировали само слово «оппозиция».

В странах, которые вы считаете для себя образцом, оппозиция не может быть против народа. Вы жрали устриц, пока шахтеры стучали касками по Горбатому мосту, и считали издержки перехода к рынку оправданными. «Лес рубят, щепки летят», – думали вы, выходя с очередного банкета по поводу премьеры «Вишнёвого сада». «Они не сумели вписаться в рынок», – говорили вы об униженных и оскорблённых, сами вписавшись в рынок как на флэт – по знакомству. Вы прекрасно понимаете, что с этим образом мыслей вам не дорваться до власти, и поэтому ставите на майдан.

Уроки истории ничему вас не учат – ни давние, ни вчерашние. Вам было наплевать на одесский кошмар, потому что людей жгли Силы света. Вы никогда не пойдёте жечь людей сами, вы не так воспитаны. Но вы понимаете, что кому-то надо выполнять грязную работу. Ведь если враг не сдается, его уничтожают. А кто не с вами, тот против вас. Вас не смущает память об эсэсовцах в Латвии или о ветеранах УПА в Украине. Вас смущает лишь память о русских солдатах, павших на войне против фашизма.

Зараза, которую вы поселили в обществе, может вернуться бумерангом, – как после 1917 года. И это – самое страшное. Определённо это относится не ко всем представителям оппозиции, но о виде судят по общим признакам. Мне скажут: не надо обобщать. Но я использую ваш любимый риторический приём. Посмотрите, насколько он вам приятен.

Я далек от мысли о том, что народ всегда прав или всем хорош. Но я хочу воспринимать народ как людей, а не как стадо. С людьми можно разговаривать, а стадо нужно лишь погонять. Если вы держите народ за быдло, то за что он должен держать вас? Общество, которое всюду ищет врагов, здоровым не будет. Только когда вам хочется попенять на зеркало, подойдите к нему поближе. Вам не нужны общие ценности со своим народом. Народ для вас – помеха вашим ценностям. И, следовательно, враг.

Но вы не брезгуете манипулировать его страданиями, и это – единственное, на что этот народ вам годен. Если вам, высокоинтеллектуальным снобам, нравится слушать от своих кумиров команду «бараны, вперёд», то мне больше по душе «вперед, Россия!» Русский народ привык жить отдельно от власти и вопреки ей. Без вас и подавно обойдётся. Потому что русский бунт бессмыслен и беспощаден. Точно как вы.

10 мая 2016

ВЕЧНЫЙ МОСКАЛЬ

Когда прогрессивная интеллигенция встречает разговоры об украинском фашизме брезгливым смехом и весёлым поминанием жидобандеровцев (интересно, почему никому ещё не пришло в голову шутить о жидобериевцах), очень примечательно то, что фашизм она воспринимает исключительно в антисемитском изводе. Как будто в Руанде было что-то совсем, совсем другое.

Движущей силой фашизма является ресентимент, а не расовая доктрина. Для немецкого обывателя евреи были повинны в бедах Германии, а национальность являлась лишь способом опознать злодеев. Собственно говоря, фашизм – это всего лишь практика, позволяющая справиться с ресентиментом.

Хотя украинский майдан с самого начала («москаляку на гиляку») носил антироссийский характер, я далёк от мысли о том, что украинцы ненавидят русских по крови. Просто архетипический Вечный москаль (как архетипический Вечный жид в Германии), является олицетворением того, что мешает Украине быть свободной (богатой, евроинтегрированной и т. п.)

Соответственно, врагами-москалями могут быть и негр, и украинец, не разделяющие свидомых идеалов (как говорил рейхсмаршал Геринг, «у себя в министерстве авиации я сам решаю, кто еврей, а кто – нет»). В Одессе жгли не евреев и не русских. Жгли людей, про которых могли сказать: «Они мешают нам жить». Разве свидомым есть дело до национальности ватников Донбасса, если там живёт просто «другой биологический вид»?

10 июня 2016

ПРОБЛЕМА НЕ В РЕЛИГИИ

Я ненавижу фашизм – идеологию превосходства. Насилие не может быть оправдано расовой, идеологической или сексуальной правотой.

Но сколько кругом мирного, сытого превосходства в стремлении выделиться принадлежностью к племени или страте, прогрессивностью или дикостью убеждений, количеством денег или сексуальной ориентацией.

В разговорах о трагедии в Орландо я вижу навязываемый выбор – обсуждать убийство геев или убийство людей. Как будто гей – или недочеловек, или сверхчеловек. Для меня ценность человеческой жизни не связана с дополнительными условиями.

Фашисты убивали евреев и цыган за то, что они евреи и цыгане, а люди в гей-клубе были расстреляны за то, что они геи. Но это никак не возвышает евреев, цыган или геев над остальными людьми.

Идеология не существует без правоты. Реализация правоты требует насилия. Убеждения одних оплачиваются жизнями других. Я не готов обвинять ислам. Статистически больше крови на этой земле пролили христиане и коммунисты.

Проблема не в религии. А в том, когда религией становится превосходство.

14 июня 2016

ЭРА ПАРАДОКСОВ

Симптоматично, что даже в спорах о выходе Англии из Евросоюза всё чаще мелькает слово «ватники». На самом деле, популярность на Западе Путина и Russia Today объясняется просто: главный конфликт прекрасного нового мира находится на разломе традиционализма и космополитизма, а Россия для западных правых оказывается символом патриархальных ценностей.

Склоки «либералов» и «патриотов» в фейсбуке, демонизация России, Brexit, взорванный Ближний Восток или бойня на Донбассе – всего-навсего отголоски противоречий, которые бессмысленно представлять противоборством Добра и Зла. Тут даже интересы бенефициаров не настолько важны, как архетипы мышления, которыми они манипулируют.

Если раньше либеральный и консервативный подходы были достоянием культуры и политики отдельно взятой страны, то теперь они определяют глобальные процессы. Когда оказалось, что философия либерализма парадоксальным образом породила практику колониализма (Свободное государство Конго), коммунизма и фашизма, основания цивилизации оказались под большим вопросом. Можно сколько угодно рассуждать о том, что новое переселение народов в Европу инспирировано лично Путиным, но это никак не поможет решить проблему золотого миллиарда. Пытающиеся разделять и властвовать в глобальном масштабе США запустили неуправляемые процессы, связанные с пассионарным взрывом исламского фундаментализма.

Левые в это время пытаются хвататься за романтические призраки вроде единой Европы, идеалы которой якобы могут помочь переварить любое нашествие. Всё это – лишь показатель полнейшей метафизической растерянности, – запущенной болезни, которая прежде всего проявилась в политических симптомах. Если ваши новые соседи не переваривают ваши идеалы, ничто не помешает им переварить вас.

Раньше Европа наступала под знаменем своих идей – от идеалов христианства и Просвещения до призрака коммунизма. В политическом отношении эти идеи полностью выродились, обнаружив внутреннюю противоречивость и – как следствие – неспособность справляться с новой реальностью. Экономическое единство – это бантики: идеологическая экспансия обернулась необходимостью круговой идеологической обороны. Наш гибридный мир давно показал, что идеалы порождают лишь симулякры, а симулякры оказываются на защите идеалов.

23 июня 2016

КАССОВАЯ МОРАЛЬ

Зачем нам мораль? Чтобы не убивать, не красть и не прелюбодействовать? Да бросьте! Может, чтобы возлюбить ближнего? Бу-га-га. Мораль нам нужна для оправдания убийств, воровства, предательства и ненависти. Потому что театральных злодеев не существует: все люди хотят быть хорошими или, как минимум, правильными – даже маньяки. Собственно, идеи приличных людей о переустройстве мира мало отличаются от идей маньяков. Больше всего крови пролили идеалисты.

Ад – это, как выразился Сартр, другие. А мы – Силы Света. Так полагают представители любой секты. В основе каждой секты лежит маркетинговая установка: мы должны выглядеть более лучшими. Забитый всяким дерьмом на любой вкус духовный рынок удивить трудно, поэтому сегментация волей-неволей происходит в системе координат Добро – Зло. Так как практически каждый мудак за вычетом идейных сатанистов полагает себя делегатом Добра на пленуме Сил Света, главной насущной задачей становится не артикуляция простых истин, а сегментация Тьмы.

И вот тут – следим за руками – представители секты светлолицых вооружаются интересным тезисом: адепты Зла навязывают нам адский нравственный релятивизм, утверждая, что все относительно и всяк человек ложь. Тогда как Истина априорно явлена в наших лозунгах, наших симпатиях и нашей системе ценностей, которая оправдывает средства, необходимые для достижения нашей Цели. В принципе, совершенно нормальная политическая демагогия. Вопрос возникает только один: вы, в отличие от своих оппонентов, по «Майн Кампф» живете, или по Евангелию? Оппоненты абстрактной моралью тоже не шибко запариваются: свою они считают государственнической. В довольно широком понимании – от имперского до коммунистического, так как идеальное государство у каждого свое. И что ему, идеальному, полезно, то и морально – Прибалтику захватывать или пенсионный возраст повышать. Тут, как говорится, есть нюансы, но методология понятна. Так и большевики считали: морально то, что соответствует линии партии. А так как линия партии имела обыкновение колебаться, то и колебания морали были моральными. Этот подход выглядит логичным: не двойной стандарт, а смена концепта.

Куда интереснее мне кажется феномен людей, провозглашающих себя носителями общечеловеческих ценностей, и в то же время практикующих старый большевистский подход: кто не с нами, тот против нас. То есть, слезинка ребенка ими еще котируется, но только если ребенка обидели Силы Тьмы. А если Силы Света – то это допустимая жертва на алтарь свободы. Казалось бы, шизофрения. Но разве был шизофреником полицейский надзиратель Очумелов в вечно актуальном рассказе А. П. Чехова? Вопрос «чья собачка?» в известном смысле является базовым в любой тусовке. Потому что тусовка – это касса. Кормушка.

Исторический переход к рынку ознаменовался переходом от классовой морали к кассовой. Я сомневаюсь, что советские люди были лучше и чище нынешних: просто у них не было сегодняшних соблазнов. Их портили другие – если в свободной России стало можно продавать друзей, соседей или коллег за деньги, то в коммунистической были свои материальные эквиваленты – типа решения квартирного вопроса путем ипотечного договора с дьяволом. Разумеется, я далек от того, чтобы считать всех кругом продажными. Напротив, меня поражает святая повальная уверенность людей в том, что все их оппоненты продались Кремлю или Госдепу за свободно конвертируемую валюту. Но, как известно, если вы не параноик, это не значит, что за вами не наблюдают. А если вы не продаетесь, это не значит, что на вас не зарабатывают.

Вот боливийский иуда Ленин получил кредит МВФ. И тут же, по странному стечению обстоятельств, выдал британцам Ассанжа. А представители прогрессивной интеллигенции кричат: туда ему и дорога, полезному идиоту Путина! То есть, с одной стороны, мы за свободу информации, против суверенного интернета и Роскомнадзора. С другой, если Ассанж со своей свободой информации оказался врагом наших друзей, то он нам враг, и достоин не свободы, а тюрьмы. Шизофрения, двойные стандарты? Нет, кассовая мораль: он продался нашим врагам? – мы продадим его нашим друзьям! Чувство кормушки сродни чувству плеча. Можно даже считать эту кормушку духовной. Ведь так похоже: кормиться и окормляться.

Но без диалектики и здесь никуда: есть кормушка и есть кормушка. Симптоматично, что «сто сортов колбасы» то представляются ими смыслом и целью жизни (по примеру европейских демократий), то жестко высмеиваются – в изводе путинской стабильности, цинично купленной ценой свободы. Любители бесплатного сыра постоянно забывают, что за все надо платить. Ведь платить надо не всем. Уже и Гаагский трибунал заявил, что не будет рассматривать военные преступления в Афганистане. Закон – он для врагов, а не для друзей. И расплата тоже. А что же мораль? А мораль нужна для обоснования бесконечной своей правоты. Как заметил Пелевин, «моральное негодование – это техника, с помощью которой можно наполнить любого идиота чувством собственного достоинства. Именно к этому мы и должны стремиться».

16 апреля 2019

СИНДРОМ КОРОВЬЕВА

Украинские выборы послужили очередным поводом для сравнений свободной страны со страной рабов. Забавно, что разделяющая этот посыл русская интеллигенция наряжаться унтер-офицерской вдовой не боится – видимо, полагая себя свободной по праву рождения. Рядиться в оранжевые жилеты она не рвется, да и к восстанию рабов относится с подозрением: уроки истории и не усвоишь, и не пропьешь. Послушать музыку революции всем сердцем и всей душой ей, конечно, хочется, но самой играть – руки не доходят. Нынче рвутся не в революционеры, а в бенефициары.

Недавно протестный дискурс обогатился термином «ресентимент». Его автор Фридрих Ницше так описывал симптомы болезни: «Всем страдающим без исключения свойственна ужасающая охочесть и изобретательность в отыскании предлогов к мучительным аффектам; они наслаждаются уже своей подозрительностью, ломая головы над всяческими злыми умыслами и мнимыми ущемленностями, они роются в потрохах своего прошлого и настоящего в поисках темных, сомнительных историй, где им вмочь сибаритствовать среди избытка мучительных подозрений и опьяняться ядом собственной злобы, – они бередят старые зарубцованные раны, они истекают кровью из давно залеченных рубцов…» (пер. К. Свасьяна)

В этом описании каждый может узнать кого захочет. Хотя ментальное рабство географических характеристик не имеет, пропаганда очень любит территориальную сегментацию свободы в поэтических образах вроде острова свободы, свободного мира или страны, где так вольно дышит человек. «Я вижу слишком много освободителей я не вижу свободных людей», – заметил Герцен. Постсоветский человек в жажде свободы не из себя по капле выдавливает раба, а других мечтает отжать как половую тряпку.