- -
- 100%
- +
Пролог
Дождь в Городе под был не явлением погоды, а состоянием вселенной. Он шёл не для того, чтобы орошать, а чтобы размывать – границы, следы, надежды. Он превращал Город в гигантскую гравюру, отпечатанную в оттенках свинца и гниющей меди. У входа в таверну «Подлый горшок» одинокий масляный фонарь боролся с сыростью, и его агония тоскливо отражалась в луже, растоптанной бесконечными струями.
Из этой кромешной, промозглой тьмы выплыла, как тюк мокрого тряпья, широкая мужская фигура. Дверь с протестующим скрипом отворилась, впустив внутрь не просто холод, а саму суть улицы – запах мокрого камня, дешёвого угля и отчаяния.
Воздух в таверне был густ, как совесть городского совета, и пах он прокисшим элем, влажной псиной и ещё более дешёвыми амбициями. Фигура замерла на пороге, сбросила капюшон, открыв лицо, которое, казалось, высекали тупым зубилом. Шрам через щеку был не просто отметиной – это был полноценный автобиографический роман о плохих решениях, написанный кривым почерком. Его взгляд, тяжёлый и липкий, как дёготь, медленно обвёл зал. Под этим взглядом редкие посетители вжимались в стулья, внезапно находя невероятную глубину в своих почти пустых кружках.
Его глаза – тусклые, как гильдейский значок на потёртом кожаном нагруднике – наконец нашли цель. Хрупкую фигурку девушки, которая вела неспешную, обречённую дискуссию с ужином, по виду являвшимся таксономической загадкой, в самом тёмном углу. Он приблизился. Его тень упала на стол, поглотив не только свет, но и последние признаки аппетита.
«Лисси, – просипел он, голосом, похожим на скрип несмазанных шестерёнок. – Босс требует. Гильдия Воров и Скупщиков Краденого ждёт. Одиночек он не терпит. Плохо для бизнеса.»
Лисси лениво подняла взгляд от бокала, в котором плескалось нечто, цветом и консистенцией напоминавшее застарелую обиду.
«Позвольте угадать, – сказала она, и в её зелёных глазах мелькнула искорка, холодная, как дождевая капля за шиворотом. – Вступительный взнос, ежемесячные отчисления, две трети с контракта… и возможность закупки зелий с гильдейской надбавкой?»
«Да, – брутально простодушно согласился громила, как будто перечислял очевидные преимущества восхода солнца. – Но соцпакет. Страховка от гвардейских дубинок. Юридическая помощь при аресте. Скидки у алхимиков на противоядия.»
«Ага, – фыркнула она, отодвигая бокал. – И один из пунктов мелким шрифтом, если я не ошибаюсь, гласит о «безвозмездной передаче биоматериала в случае несовместимых с жизнью увечий Гильдии Некро-исследователей». Спасибо, не горю желанием, чтобы мои косточки использовали как учебное пособие для подмастерьев с сомнительной гигиеной.»
«Тогда я вежливо, но твёрдо провожу тебя к боссу, – заявил громила, делая шаг вперёд с грацией парового катка. – Хочешь ты этого или нет.»
Именно в этот момент законы физики, всегда относившиеся к Лисси с личной неприязнью, решили проявить чувство юмора. Ремень на его поношенных штанах, уже много лет мечтавший о свободе, с радостным щелчком сдал свою единственную функцию. Штаны, ощутив внезапную вольницу, сползли к щиколоткам, образовав предательскую ловушку.
Громила рухнул. Не с грохотом героической трагедии, а с глухим, влажным шлепком, похожим на звук падения большой туши мокрой глины на липкий от пролитых надежд пол.
Пара точных, почти нежных движений – Лисси даже не встала со стула – и громила уже тихо постанывал, пытаясь совладать со своим внезапно обнажившимся достоинством и чувством глубокой несправедливости мироздания.
Лисси, вертя в пальцах трофейный ремень – добротная кожа, хорошая фурнитура, – грациозно поставила ногу на стол, возвышаясь над поверженным колоссом. Свет фонаря выхватил её лицо: насмешливый изгиб губ, острый подбородок, и те самые глаза – пронзительно-зелёные, доставшиеся от легенды.
«Передай своему боссу, – её голос прозвучал чётко и звонко, разрезая таверную духоту, – что одиночки бывают разными. Одни – потому что их все бросили. А другие, – она звонко брякнула монетами из вынутого кошелька, – потому что сами всех бросили. Нафиг.»
С этими пафосными, слегка заимствованными у отца словами, она развернулась и, гордо вскинув подбородок, направилась к двери, ведущей на кухню – классический путь отступления для тех, кто только что публично унизил гильдейского вербовщика.
Оттуда тут же раздался оглушительный какофонический шедевр: грохот падающих кастрюль, треск бьющейся посуды, звон чего-то фарфорового, навсегда покинувшего этот бренный мир с криком «за что?!», и сдавленное ругательство.
Из-за двери, сквозь облако пара и запах пригоревшего рагу, донесся слегка сдавленный, но всё такой же победный голос: «Я… в полном порядке! Запиши на мой счёт! И мои глубочайшие соболезнования суповому котлу!»
Через пару минут Лисси выскользнула в чёрный зев задней двери, отряхивая с поношенной куртки остатки того самого рагу, которое, судя по вкусу и консистенции, и было главным диверсантом её триумфального ухода. Её рука непроизвольно потянулась к тыльной стороне левой ладони, где под перчаткой теплилась руна – наследственный шрам, тихий упрёк и пропуск в мир, от которого она бежала.
Из тени, отбрасываемой кирпичной громадой склада, отделилась новая фигура. Не громоздкая, а скорее растворяющаяся в полутьме. Его плащ не шуршал, а будто выпивал звук.
«Лисси, дочь Гаррета, – произнёс незнакомец. Голос был тихим, ровным, без угрозы или подобострастия. Он звучал как скольжение лезвия по шёлку. – Простите за театральность. Но у меня для вас есть предложение. Очень выгодное. Крайне Необходимое.»
Он сделал паузу, дав словам впитаться в сырой ночной воздух.
АКТ ПЕРВЫЙ
Глава 1. Неприятности начинаются с выгодных предложений
Дверь в «Подлый горшок» с тихим, обречённым вздохом захлопнулась за ними, отсекая сырой, пропитанный туманом мрак переулка. Внутри пахло старым деревом, прокисшим элем и вековой пылью, застоявшейся в углах, словно невыплаченные долги. Воздух был густым и неподвижным, а единственным источником света служила тусклая лампада за стойкой, отбрасывающая дрожащие тени, которые казались куда более одушевлёнными, чем пара подвыпивших завсегдатаев в дальнем углу. Их тихий спор о том, чей крысолов лучше, был единственным признаком жизни.
Лисси провела рукой по волосам, смахивая невидимые капли городской мглы – они въедались в кожу, как мелкая тоска. Её спутник, тот самый щуплый незнакомец, семенил следом, его пальцы с нервной одержимостью теребили потрёпанный рукав плаща. Он выглядел так, будто пытался стянуть с себя собственную кожу, чтобы проверить, на месте ли ещё кости, или, может, сбежать от самого себя.
«Жаль, что мастера Гаррета уже нет с нами, – тихо начал он, голос его был похож на клавесин пустом доме. – Он мог выполнить любое, самое деликатное дело. С изяществом художника и точностью часовщика. Без лишнего… шума.»
Тень легкой, привычной грусти скользнула по лицу Лисси. Она кивнула, глядя в темноту за окном, где туман обволакивал фонари, словно призрачный саван. В такие моменты она почти физически чувствовала его за спиной – не призрак, а ощущение: лёгкое давление на плечо, будто кто-то смотрит через него, оценивая ситуацию. «Папа, – подумала она, – этот тип пахнет бедой. И дорогими духами. В основном бедой».
«Да, – просто сказала она вслух, и в этом коротком слове поместилась целая история, которую Город знал лишь в виде легенд и слухов. Никто, кроме неё, не знал истинной, абсурдной точки в конце этой истории. Она хранила эту тайну, как хранят стыдную семейную болезнь. – Он был непревзойдённым мастером. Его пальцы знали магию, которой не учат в книгах – магию неслышных шагов и невесомых прикосновений. И умение уходить, не оставляя даже тени сожаления.»
Незнакомец наклонился через стол, и его запах – дорогих духов «Ночная страсть», смешанный с запахом чистой накрахмаленной сорочки и неразбавленной тревоги – ударил Лисси в нос, как физический удар. «Надеюсь, его дочь унаследовала не только его знаменитые глаза, но и его… уникальные навыки, – прошипел он. – Мне требуется ваша профессиональная помощь. Помощь в одном очень… деликатном предприятии.»
Лисси откинулась на спинку стула, скрестив руки. Её взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по его жалкой фигуре. «Гаррет, – звучал в голове урок, – всегда говорил: “Клиент, который пахнет страхом, либо заплатит вдвое, либо предаст втрое. Выясни, что за страх, прежде чем браться”».
«Опыт и мастерство – товар штучный и, увы, наследственный, – произнесла она, постукивая пальцем по грубой деревянной столешнице. Этот стук отдавался эхом в пустом зале. – Если ваша оплата способна меня заинтересовать, а не просто покрыть расходы на похороны – свои, разумеется, – то можете продолжать. Но без поэзии. Только факты.»
Незнакомец сглотнул, и его кадык заплясал на тощей шее, как паук на нитке. Он оглянулся по сторонам с преувеличенной, почти театральной подозрительностью, хотя в таверне не было ни души, способной его подслушать, кроме, разве что, дремавшего за стойкой хозяина, чьё сознание давно уплыло в более веселые и менее пахнущие прокисшим элем края. Он наклонился ещё ближе, и его шёпот стал едва слышным, но оттого ещё более пронзительным, как игла в тишине.
«Вам нужно… добыть для меня одну личную вещь. Трусики… – он сделал паузу, чтобы вдохнуть воздух, словно произнося сакральное заклинание, – …святой Агнесс.»
Лисси, обычно невозмутимая, как гранитная голова на кладбище забытых богов, медленно моргнула. Её мозг, отточенный на заказах о украденных договорах, исчезнувших артефактах и подслушанных секретах, на секунду отказался обрабатывать информацию. Он просто выдал белый шум и образ отца, который, ей показалось, мысленно схватился за голову. «Вот и всё, – подумал бы он. – Моё наследие. Трусики святой дамочки».
«Святой Агнесс? – переспросила она, чтобы удостовериться, что туман портового района не затуманил ей слух навсегда. – Правой руки главы церкви Святого Света? Той самой, что лично выковывает гвозди для еретиков и использует пушки как колокола?»
Лицо незнакомца озарила странная, искажённая улыбка, в которой смешались восторг, нездоровый экстаз и щепотка священного ужаса. «О да! – прошипел он, и его глаза закатились, словно он вкушал нектар самых запретных богов. – И не из её комода, нет! Это должно быть… снятое с неё самой. Непосредственно. Чтобы сохранился… ну, вы понимаете… священный пот… аура непорочности… тепло живого чуда!»
Теперь Лисси смотрела на него с неподдельным, почти антропологическим изумлением, как смотрят на редкий и явно ядовитый вид поганки, который ещё и разговаривает. «Да вы в своём уме? – спросила она без всякого пафоса, констатируя медицинский, как ей казалось, факт. – Эта… женщина… два метра ростом, если не считать шишака на шлеме, и вся состоит из кованой стали, мышц и неукротимого фанатизма. Она своим молотом «Рассветный Разрушитель» не гвозди забивает, а целые ереси в черепа сомневающихся! Она, говорят, на завтрак подшипники перемалывает, а на обед съедает целую делегацию скептиков!»
«Вот именно поэтому я и обратился к вам! – воскликнул незнакомец, внезапно воспрянув духом, как мученик на костре, почуявший запах жареного. – Как к последней надежде! Как к профессионалу высочайшей пробы! Я видел, как вы стянули ремень из штанов того гильдейского увальня. Это было… прекрасно. Как смертоносный танец. Как поэзия воровства! Настоящее искусство Гаррета!»
«Но зачем они вам?! – не удержалась Лисси, впервые за долгое время чувствуя, что теряет контроль над диалогом, как теряют носки в стиральной машине вселенной. – Вы хотите их надеть для вдохновения? Выставить в позолоченном реликварии? Использовать как святой грааль для ваших… специфических литургий?»
Незнакомец вдруг выпрямился, и его лицо приняло выражение оскорблённой деловой респектабельности. «Мисс Лисси, – сказал он с лёгкой укоризной, будто она спросила о цене его души на распродаже, – я думаю, этот скромный аванс избавит вас от бремени ненужных вопросов. Детали заказа – ваша забота. Мотивация заказчика – его священная тайна.»
Он извлёк из недр плаща увесистый кожаный кошель, потертый, но добротный, и с глухим, сочным стуком бросил его на стол. Звук был на удивление сладостным и многообещающим, как предсмертный хрип врага. Пока Лисси машинально взвешивала его на ладони (вес говорил о серьёзности намерений куда красноречивее любых бредней), незнакомец снова откинул голову, и его взгляд утонул где-то в закопчённом потолке, предаваясь каким-то очень личным и, без сомнения, психиатрически интересным предвкушениям.
Лисси на секунду задержала взгляд на его бледном, искажённом гримасой лице, затем на кошельке, а потом мысленно прикинула. Стоимость нового, сверхтонкого комплекта отмычек от слепого мастера Гнуса. Цена хорошей страховки от сотрясения мозга, нанесённого церковным молотом (если такая вообще существует). И долг. Долг перед тенью, которая ждала, что она справится. Что не опозорит имя. Даже выполняя заказы, от которых у самого имени могла бы возникнуть мигрень.
Она сунула кошелёк за пояс. Монеты приятно оттягивали ткань.
«Хорошо, – сказала она, и в её голосе вновь зазвучала сталь профессионала, слегка подпорченная осознанием полнейшего абсурда предприятия. – Лишних вопросов не будет. Только деловые детали: распорядок дня, охрана, планировка. И… размер.»
Она вздохнула. Где-то в потолке, ей почудилось, тихо засмеялся призрак великого вора. Ирония, подумала Лисси, – это, наверное, семейное проклятие.
Глава 2. Убежище
Воздух в часовой башне был не просто пыльным. Он был законсервированным. Консервированным временем, тиканьем невидимых шестерёнок, запахом старого дерева и масла, которое забыли сменить ещё при предыдущем бургомистре, чьё имя теперь помнили только моли и налоговые архивы. Лисси двигалась в этом воздухе, как тень, рождённая самим сумраком. Её ботинки с мягкими подошвами не ступали, а касались скрипучих ступенек винтовой лестницы, будто ведя с ними тихий, давно заученный диалог.
«Простите, почтенная третья ступень, дайте пройти… Мистер Скрип, не шумите сегодня, я не в настроении, а у вас и так репутация сплетника.»
Ступеньки скрипели не из вредности, а по долгу службы – они были старыми, честными деревяшками, чья работа заключалась в том, чтобы предупреждать мир о любом движении в их владениях. Но Лисси знала их язык. Она перепрыгивала через самые болтливые, наступала на крайние, заговорщицки молчавшие доски, её движения были грациозной, бесшумной насмешкой над самой идеей шума. Она не кралась. Она плыла вверх, против течения времени, стекавшего вниз тяжёлыми каплями тиканья огромного механизма где-то в каменных недрах башни.
И вот он – чердак. Не просто помещение под крышей, а Убежище. С большой буквы, как Город, в котором они жили, и как Смерть, которая забрала отца. Это было место, где правила пыль, тишина и призраки былых триумфов.
Воздух здесь был другим – сухим, пахнущим пергаментом, металлом, воском и далёким-далёким яблоком из забытой в углу корзинки, которое давно превратилось в мумифицированное напоминание о том, что и съедобное может стать вечным, если его достаточно сильно забыть. Пыль лежала ровным, почти церемониальным слоем везде, кроме узких тропинок, протоптанных её ногами. На грубо сколоченном столе, служившем когда-то дверью в чью-то прежнюю жизнь, стоял подсвечник в виде совы с одним горящим глазом-свечой. Его свет дрожал, отбрасывая на стены пляшущие силуэты странных инструментов, крюков, свёртков и запертых на хитрые замки шкатулок – наследие мастера Гаррета. Не сокровища, а инвентарь. Орудия труда.
И – портрет.
Он висел немного криво, будто человек на нём только что отклонился, чтобы избежать брошенного кем-то цветка, или, что более вероятно, летящей гильдейской метки. Седеющий мужчина с острыми, умными чертами лица и глазами. О, эти глаза! На холсте они были просто зелёными мазками. Но Лисси помнила их настоящий цвет – цвет морской волны в узкой бухте под полуденным солнцем, цвет старого изумруда, в котором застыли тысячи тайн и одна, всегда ускользающая, усмешка. Такие же, как у неё. Её единственное несомненное наследство, помимо руны и хронического невезения.
«Ах, папа…» – выдохнула она, и слова повисли в тихом воздухе, смешавшись с пылью, которая медленно хоронила его следы.
Она не просто вспомнила. Она увидела. Не себя двенадцатилетнюю, а тот вкус – вкус головокружительного восторга, смешанного со страхом, что вот-вот поймают. Запах толчеи на Нижнем рынке, крики торговцев, ароматы специй и гнили. И его рука, тяжёлая и тёплая, на её плече. Скупой кивок. Сухие слова, произнесённые так, будто он комментировал погоду: «Чисто, Лисс. Кошелёк лежал глубоко. Не каждый взрослый так сумеет». И этот кивок, эта сдержанная похвала грели её больше, чем все солнца всех миров. Он не говорил «молодец» или «люблю». Он говорил «чисто». Это было высшим признанием в их вселенной. Они были не отцом и дочерью в тот момент, а Мастером и… многообещающим Инструментом. И она так жаждала стать для него идеальным, бесшумным, безупречным инструментом.
Слёзы подступили не сразу. Они собрались где-то глубоко внутри, пока её взгляд блуждал по знакомым теням. А потом нахлынули, тихие и горькие, как дождь за окном, когда перед мысленным взором всплыла та ночь. Ночь, которая разделила жизнь на «до» и «после», как тупой гильотиной.
Портовый район. Дождь, стиравший границы между небом и морем, между крышей и пропастью, между гением и фарсом. Они работали – выслеживали груз, который должен был прибыть на склад гильдии алхимиков. Папа шёл впереди, его плащ сливался с ночью. Он был не человеком, а частью темноты, её олицетворением, её тёмным гением. Великий Гаррет. Призрак. Легенда, которая не оставляет следов.
И эта проклятая кожура.
Жёлтый полумесяц, предательски блеснувший в свете одинокого фонаря, будто насмешливая улыбка самой вселенной. Неуклюжий, пошлый, идиотский кусочек быта, затесавшийся в высокое искусство теней. Он поскользнулся. Не на мокрой черепице, не на обледеневшем карнизе – нет, это было бы достойно, трагично, эпично. На кожуре банана, выброшенной каким-то пьяным матросом, для которого этот фрукт был просто едой, а не орудием низвержения титана.
Падение было не быстрым. Оно было… медленным, нереальным, как в дурном сне. Он не кричал. Он просто летел спиной к бушующему чёрному морю, а его глаза – эти изумрудные глаза – были широко раскрыты. В них не было страха. Не было даже гнева. Было чистейшее, неподдельное удивление. Удивление перед вопиющей, абсурдной нелепостью финала. Великий Гаррет, перехитривший сотни замков, ловушек и стражей, был побеждён фруктом. По иронии судьбы, который, вероятно, он же и украл пару дней назад для какого-то эксцентричного клиента.
Лисси застыла на краю крыши, не в силах пошевелиться, пока тёмные, маслянистые воды Портового района не поглотили его навсегда. Мир не рухнул. Он просто… съёжился, стал плоским, беззвучным и очень, очень глупым. А потом – жгучая боль на тыльной стороне левой ладони, будто кто-то приложил раскалённую печать. Она вгляделась сквозь пелену дождя и слёз. Руна. Чистая, ясная, будто выведенная невидимым пером по мокрой коже. Ключ. Знак Хранителя. Наследство, которое нельзя вернуть, продать или потерять. Проклятое благословение.
«Папа…» – прошептала она уже в настоящем, в безопасном Убежище, проводя пальцем по гладкой, прохладной поверхности руны, которая никогда не меняла температуру. – «Как же я по тебе скучаю. Такая нелепая… такая глупая смерть. Ты бы её возненавидел.»
Она выпрямилась, смахнула влагу с щёк резким, почти злым движением, как смахивают паутину. Грусть осталась, занозой в сердце, но её оттеснила твёрдая, холодная решимость, закалённая в горниле этого абсурда.
«Никто не узнает, как ты погиб, – сказала она портрету, и её голос вновь приобрёл стальную нить, ту самую, что режет тишину и верёвки. – Никто и никогда. Для всех – для гильдии, для городских сплетен, для уличных баллад, которые поют, фальшивя, в тавернах – Гаррет Великий, Призрак Тени, исчез в ночи. Как и подобает легенде. Его последнее дело осталось нераскрытым. Его тень так и не поймали. Он не поскользнулся на банане. Он растворился. И точка.»
Она повернулась к столу, к инструментам. Пламя в глазу совы дрогнуло, отразившись в её влажных, но теперь твёрдых, как тот самый изумруд, глазах. В них горел тот же огонь. Огонь мастера, который отказывается признать поражение. Огонь Хранителя, обречённого хранить позорную тайну. И глубокая, неизбывная грусть, которую можно было носить с собой только молча, превратив её в топливо, в тихую, упрямую движущую силу.
Пришло время готовиться. У легенды появилась наследница. И у этой наследницы было дело. Дело настолько идиотское, что сам Гаррет, наверное, перевернулся бы в своём водянистом, несуществующем гробу. Но монеты звенели весомо, а долг перед тенью отца требовал действий. Даже если эти действия вели к трусикам святой Агнесс из церкви Святого Света.
Она вздохнула. «Ну, пап, – пробормотала она, беря в руки тонкий набор отмычек. – Ты всегда говорил, что настоящий профессионал должен уметь адаптироваться к любому заказу. Что ж… вот тебе и адаптация.»
Глава 3. План, или Искусство малых неприятностей
И у наследницы было дело… Лисси плюхнулась на кровать, и пружины взвизгнули жалобно, словно застигнутые врасплох мелкие грешники. В голове, точно назойливые мухи, кружились слова заказчика. Трусики. Да ещё Святой Агнесс. Не сокровище Тёмных Владык, не фиал с дыханием дракона, не карта сокрытых миров. Трусики.
Её клиент определённо был извращенцем высшей, или, скорее, самой низшей, пробы. Он стонал, обсуждая заказ за липким столиком в тёмной таверне, так сладострастно, будто речь шла не о нижнем белье, а о ключе к бессмертию или, что ещё хуже, о рецепте идеального бисквита. Но главное – он стонал богато. Золото, как известно, не пахнет. А уж на что оно тратится – и вовсе дело десятое, особенно когда твой собственный кошелёк пахнет тоской и неоплаченными счетами.
Философия проста: украсть магический артефакт, уникальную реликвию или объект нездоровой страсти – суть одна. Риск, планирование, исполнение. Разница лишь в том, что в случае провала с артефактом тебя сожгут на магическом костре с соблюдением всех церемоний, а с трусиками – просто выставят на всеобщее осмеяние на центральной площади, прибив к позорному столбу трофей рядом с твоей головой. Второе, по мнению Лисси, было куда страшнее. Она передёрнула плечами, представив, как её провал будут смаковать в гильдии воров за кружками тёплого пойла. «Слышали? Дочь Гаррета! За трусами полезла!» Хотя, может, и к лучшему – отстанут навсегда. А то постоянно наседают, чтобы вступила в гильдию. Надоели, как зубная боль.
«Ладно, мозг, работай, – мысленно приказала она себе, уставившись в потолок, где притаилась знакомая трещина, напоминавшая карту безнадёжного государства или маршрут пьяного паука. – Свойство любого плана, достойного этого названия, – разваливаться при первом же соприкосновении с реальностью. Как замок из песка под языком прилива. Но в этом-то и весь смысл. Главное – чтобы обломки падали в нужном направлении.»
Её гений был гением не плана, а импровизации. Он пробуждался именно тогда, когда всё катилось под откос, как телега с не пристёгнутым возницей. Но чтобы импровизировать, нужна точка опоры. Хоть какая-то. И рычаг. И, желательно, чтобы рычаг не сломался в самый ответственный момент.
Она перевернулась на живот, подперев подбородок кулаками. Взгляд упал на портрет в тяжёлой раме. Из темноты на неё смотрели те самые глаза.
«Ну что, папочка? – прошептала она. – Совет да любовь? Или, как обычно, молчание и философские намёки, которые я должна сама расшифровать, как проклятый шифр?»
Отец молчал. Но в его каменном взгляде изумрудных глаз будто мелькнула искорка того самого мастерства, которым славился вор Гаррет. Его голос, призрачный и ироничный, отозвался в памяти: «В лоб – никогда, дочка. Даже если дверь открыта настежь, это, скорее всего, ловушка. Всегда ищи служебный вход. И помни: самые крепкие стены часто охраняются скучающими людьми. А скука – лучший союзник внимательного ума».
И тут её осенило. Не озарение, нет. Скорее, тихое, мерзопакостное прозрение, как понимание, что в супе плавает не перец, а муха. Она взглянула на левую руку, на тонкое запястье, где под кожей мерцала руна в форме ключа – наследственный дар, проклятие и компас. Ключ к магии? Нет. Ключ к пониманию механизмов – и замков, и систем, и людских слабостей. К чувствованию слабых мест, щелей в правилах, моментов, когда охрана отвлекается, чтобы почесать нос.
Она провела пальцем по руне. Кожа слегка заныла, как старый шрам на погоду, напоминая о долге. В голове, будто выстраиваясь из тумана, начал проступать план. Не идеальный. Не красивый. Грязный, неудобный, слегка унизительный и пахнущий дешёвым лампадным маслом.