- -
- 100%
- +
Глава 1. Курсовая по инквизиции
«Главным инструментом испанской инквизиции был не костер, а страх. Систематический, удушающий, проникающий в самые щели повседневной жизни…»
Алиса щелкнула пальцем по тачпаду, закрывая вкладку с сухой научной статьей. От этих слов веяло ледяным холодком, несмотря на душный воздух московской общаги. Она потянулась за кружкой с остывшим чаем, глядя на заоконную мглу, подернутую рыжим светом фонарей. Еще пару абзацев – и можно будет валиться спать, а завтра с утра допилить эту чертову курсовую.
«Томас де Торквемада… – бормотала она, вбивая имя в поисковую строку. – Ну и фамилия, прямо говорящая. Жги, Томас, жги».
Внезапно лампочка над столом меркнула, мигнула и загорелась снова, но уже каким-то неприятным, желтоватым светом. Воздух задрожал, словно от зноя. Алиса моргнула. На секунду ей показалось, что стены ее комнаты поплыли, превратились в грубые каменные кладки, а вместо запаха пыли и старого линолеума в нос ударил едкий коктейль из дыма, пота и чего-то цветочного, тяжелого и приторного.
– Что за… – она провела рукой по лицу. «Не выспалась. Однозначно. Надо закругляться».
Она снова посмотрела на экран. Портрет сурового человека в сутане расплывался, будто наливаясь свинцом. Буквы на мониторе поползли, сливаясь в причудливые, незнакомые узоры, похожие на арабскую вязь. Глаза слипались.
– Так, все, я спать, – Алиса отодвинула ноутбук и положила голову на сложенные на столе руки. Всего на минуточку. Просто закрыть глаза…
Боль.
Она ворвалась вихрем, вышибая дверь сознания. Горячая, рвущая, пульсирующая в висках. Алиса попыталась пошевелиться, но не смогла. Руки были грубо отведены за спину и стянуты веревкой, впивавшейся в запястья. Она сидела на чем-то твердом и холодном.
Она застонала и попыталась открыть глаза. Правый глаз заклинило опухолью, он видел лишь узкую щель, залитую багровым светом. Левый застилали слезы от боли и едкого дыма, плывшего откуда-то снизу.
«Где?.. Что?..»
Мысли путались, не желая складываться в картину. Вместо знакомой комнаты – грязная каменная стена. Вместо тишины ночи – нарастающий, зловещий гул. Гул сотен, тысяч голосов.
Она заставила себя сфокусироваться. Она сидела на небольшом возвышении площади, вымощенной булыжником. Вокруг, теснясь и толкаясь, стояла толпа. Лица. Сотни лиц. Мужики в потертых камзолах, женщины, закутанные в темные платки, дети, сидящие на плечах у отцов. Все они кричали. Что-то одно и то же. Одно слово, слетавшее с сотен губ, сливавшееся в единый, ненавидящий рев.
Она не понимала слов, но смысл был ясен без перевода. В их глазах горело отвращение, страх и жажда зрелища.
Алиса опустила взгляд. На ней было грубое, серое, грязное платье из холстины. Не ее тело. Не ее одежда. Не ее… ничего.
Паника, острая и тошнотворная, подкатила к горлу. Она затрясла головой, пытаясь стряхнуть кошмар.
«Это сон. Проснуться! ПРОСНУТЬСЯ СЕЙЧАС ЖЕ!»
Но сон не заканчивался. Он становился только реальнее. Она почувствовала запах горящего дерева. Услышала сухой треск хвороста где-то у своих ног.
Медленно, преодолевая ужас, сковавший шею, она повернула голову.
Рядом с ней, тоже связанные, стояли на коленях еще двое: иссохшая, как мумия, старуха и молодой парень с безумным, отсутствующим взглядом. А перед ними, спиной к толпе, возвышались несколько фигур в длинных черных сутанах. Их лица скрывали глубокие капюшоны.
Один из них шагнул вперед. В руке он держал толстый фолиант. Его голос, низкий и безжалостный, как скрежет камня по камню, прорвал шум толпы, и наступила мгновенная, зловещая тишина.
И в этой тишине Алиса наконец разобрала то слово, что выкрикивала толпа. Слово, от которого кровь застыла в жилах.
«Бруха! Бруха!»
Она не знала этого языка, но ее разум, отчаянно цепляясь за обрывки памяти, выдал спасительную, ужасную подсказку. Статья. Курсовая. Испанская инквизиция.
«Bruja».
Ведьма.
В следующее мгновение человек в черном воздел руку, и его голос, громоподобный, огласил приговор:
– ¡Por herejía y pacto con el demonio, la sentencia es muerte en la hoguera! (За ересь и сделку с дьяволом приговор – смерть на костре! (исп.))
И тут же другой человек в капюшоне, державший в руках длинный шест с тлеющим фитилем на конце, шагнул к ее ногам. К подножию того, на чем она сидела. К подножию костра.
Последнее, что увидела Алиса, – это искра, упруго соскочившая с фитиля и упавшая в кучу сухого хвороста у ее босых, исцарапанных ног.
С шипением и треском вспыхнуло крошечное, яркое пламя.
Глава 2. Дым и ярость
Искра. Крошечное, почти невинное пламя, танцующее на черном сучке. Оно было таким маленьким, таким хрупким. Казалось, один вздох – и оно погаснет.
Оно не погасло.
С сухим, зловещим треском огонь перекинулся на соседнюю ветку, потом на следующую. Языки пламени, ярко-оранжевые и жадные, начали лизать сухой хворост, разбегаясь по нему быстрыми, уверенными змейками. Пахло гарью и жженым деревом. Пахло смертью.
«Горит, – с тупым ужасом констатировал где-то в глубине сознания остаток личности Алисы. – Костер. Подо мной. Горит».
Паника, слепая и всепоглощающая, рванула изнутри, требуя кричать, биться в истерике, выть. Но ее горло было сжато тисками такого немого, абсолютного ужаса, что не выходило ни звука. Только короткий, свистящий выдох.
Время замедлилось, растянулось, как раскаленная смола. Она видела, как фитиль у ее ног тлеет, испуская едкую струйку дыма. Видела, как на площади замерла в ожидании толпа, и тысячи пар глаз с жадным, животным любопытством впились в нее. Видела безжалостные профили инквизиторов под капюшонами.
«Я умру. Сейчас. Здесь. В этом чужом теле, в этом чужом времени. Меня сожгут заживо».
Мысль была настолько чудовищной, что разум отказывался ее принимать. Словно отказывался принимать факт, что Земля квадратная. Это было за гранью любого возможного опыта.
Но огонь был реальным. Жар начинал опалять кожу на босых ногах. Боль, острая и живая, пронзила онемение.
«НЕТ!»
Это был не крик, а внутренний взрыв. Взрыв ярости. Дикой, отчаянной, несправедливой ярости. Она не сделала ничего! Она должна была сдавать курсовую! Она не какая-то ведьма! Это ошибка! Чудовищная, кошмарная ошибка!
Эта ярость, белая и слепая, сожгла остатки страха. Она влилась в мышцы, в кости, в каждую клетку этого чужого тела. Инстинкт выживания, древний и неумолимый, перехлестнул все.
Ее взгляд, острый и горящий, метнулся по сторонам, выискивая хоть что-то, хоть малейший шанс. Старуха рядом безумно бормотала что-то, глядя в небо. Парень рыдал, уткнувшись лицом в бревно. Толпа ревела. Инквизиторы стояли, как черные изваяния.
И тут она увидела. Всего в полуметре от нее, торчал из груды хвороста острый, длинный сук, похожий на импровизированный кол. Обломанный конец был светлым и заостренным.
План не родился в голове. Он возник в мышцах, в этой новой, незнакомой плоти, которая вдруг оказалась сильнее и выносливее ее собственной. Тело уже знало, что делать. Ее разум лишь дал команду.
Собрав всю свою волю, Алиса резко перевела вес тела, наклонившись в сторону сука. Веревка больно впилась в запястья. Она услышала, как хрустнуло одно из бревен под ней. Пламя у ее ног взметнулось выше, опалив подол платья. Запах горелой ткани и волос ударил в нос.
– ¡Mirad! ¡La bruja se mueve!(Смотри! Ведьма шевелится! (исп.)) – раздался чей-то крик из толпы.
На нее уставились десятки глаз. Инквизиторы повернули головы.
Ее пальцы, скрюченные и онемевшие от веревки, нашли шероховатую поверхность сука. Она схватилась за него. Дерево впилось в ладонь занозой, но боль была ничто по сравнению с жаром огня.
«Ты сможешь. Ты должна».
Рывок. Резкий, отчаянный, на грани возможного. Она не пилила веревку, она рвала ее. Терла об острый край с яростью загнанного зверя.
Щелчок. Напряжение на одной из петель ослабло. Веревка не порвалась, но ослабла достаточно.
Это был её шанс.
Не думая, не глядя на обожженные, кровоточащие руки, Алиса рванулась вперед. Не вниз, в огонь, а вперед, через край деревянной платформы. Ее тело, легкое и гибкое, кувыркнулось в воздухе и грузно рухнуло на каменные плиты площади, в проход между костром и первыми рядами ошеломленной толпы.
Удар отозвался болью в плече и бедре. На секунду в глазах потемнело.
А потом поднялся неистовый, оглушительный рев. Крик тысячи обманутых в своем ожидании людей. Крик ярости.
Алиса подняла голову. Перед ней было море искаженных лиц. А сзади нарастал жар костра. И над всем этим – черные тени инквизиторов, бросившиеся к ней.
Она вскочила на ноги. Ноги, которые горели, но все еще могли бежать.
И она побежала.
Прямо в толпу. В эту самую толпу, что секунду назад жаждала ее смерти. Ее единственное спасение теперь заключалось в том, чтобы стать в ней иголкой в стоге сена.
Первый человек, дородный мужчина с красным лицом, попытался схватить ее. Она, не сбавляя шага, резко толкнула его в грубу, и он, с громким возгласом, отлетел в сторону, вызвав цепную реакцию падения среди своих соседей.
– ¡Cogedla! ¡La bruja escapa!(Хватайте ее! Ведьма убегает! (исп.))
Руки тянулись к ней, цепкие и грубые. Кто-то схватил ее за прядь спутанных волос. Боль пронзила кожу головы. Ализа, не помня себя, резко дернулась, и клок темных волос остался в кулаке какого-то парня. Она побежала дальше, отталкивая, царапаясь, кусаясь.
Она не была Алисой, студенткой из Москвы. Она была зверем, загнанным в угол. Она была самой ведьмой, которой ее считали. И у нее была одна-единственная цель.
«Беги, ведьма, беги».
Ноги сами несли ее вперед, сквозь крики, сквозь толчею, сквозь боль. Она нырнула в узкий проход между двумя домами, вымощенный скользким от грязи камнем. Сзади нарастал топот погони и истошные вопли.
Она не оглядывалась. Она просто бежала. В неизвестность. В темноту. В чужую, враждебную жизнь, которая вдруг оказалась ее собственной.
Глава 3. Чужое лицо, чужой приговор
Адреналин – вот что несло ее вперед. Горячий, горький привкус во рту, свист в ушах, бешеный стук сердца, заглушающий все остальные звуки. Ноги, обожженные и исцарапанные, сами находили опору на скользком булыжнике. Она не бежала, она летела, как подстреленная птица, по узким, извилистым улочкам, не разбирая пути.
Крики погони постепенно стихали, растворяясь в лабиринте средневекового города. Сейчас ее преследовал не рев толпы, а ее собственное отчаянное, хриплое дыхание.
Наконец, силы покинули ее. Алиса свернула в первую попавшуюся арочку, в глубокую нишу, пахнущую мочой и плесенью, и рухнула на холодные камни. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Все тело ныло и горело: руки, изрезанные веревкой и занозами, спина, почерневшая от дыма и удара о плиты, ноги… о, ноги были похожи на один сплошной болезненный ожог.
Она прижалась лбом к прохладной стене, пытаясь унять дрожь. Тело сотрясали спазмы, но слез не было. Была только пустота, пронзенная осколками ужаса.
«Где я? Что это было?»
Вопросы, на которые не было ответов. Только факты, холодные и неумолимые. Она не в Москве. Не в своей комнате. Она в теле другой женщины. Ведьмы. От которой только что чуть не избавились самым жутким способом.
Сознание, наконец, начало проясняться, уступая место новой, леденящей дозе реальности. Она была одна. В чужом городе. В чужой стране. В чужом веке. На ней было рваное, вонючее платье. У нее не было денег, еды, друзей. За ней охотилась самая могущественная организация этого времени. И она не говорила на языке этих людей.
Последнее осознание ударило с новой силой. Язык! Она не понимала ни слова из того, что кричала толпа, но… но когда тот инквизитор произносил приговор, она уловила смысл. «Muerte en la hoguera». Смерть на костре. И сейчас, прислушиваясь к доносящимся с улицы обрывкам речи, какие-то слова странно отзывались в памяти, обретая смутные очертания.
«Это не я, – с ужасом подумала она. – Это… это тело помнит. Оно знает язык».
Она медленно подняла голову и в полумраке ниши увидела свою руку. Чужую руку. Узкую кисть, длинные, тонкие пальцы, покрытые грязью, засохшей кровью и свежими ссадинами. На запястье темнел синяк от веревки. Она сжала пальцы в кулак. Сухожилия напряглись под кожей. Сила. В этом теле была сила, которой не было у нее, Алисы, привыкшей к ноутбуку и кофе.
Ее отражение… ей нужно было увидеть свое лицо.
Собрав волю в кулак, она выползла из ниши. Улица была пустынна. Где-то вдалеке слышались крики разносчиков, лай собак, но здесь, в глухом переулке, было тихо. В конце улицы, у каменной поилки для лошадей, стояла большая деревянная бочка с дождевой водой, переполненная до краев.
Алиса подкралась к ней, двигаясь от тени к тени, как вор. Сердце снова заколотилось, но теперь не от бега, а от страха перед тем, что она увидит.
Она заглянула в темную воду, покрытую пленкой пыли и растительного мусора.
Вода была темной, но лицо, отражавшееся в ней, оказалось четким. И абсолютно чужим.
Это было не ее круглое, славянское лицо с светлыми волосами и серыми глазами. Из воды на нее смотрела незнакомка. Худощавое, смуглое лицо с резкими, почти острыми скулами. Большие, очень темные, почти черные глаза, широко распахнутые от страха. Спутанные пряди волос цвета воронова крыла, слипшиеся от пота и грязи. Прямой нос, тонкие, бледные губы, разбитые в кровь в углу. И на левой скуле – маленькая родинка, которую она, Алиса, никогда раньше не видела.
Она была… красивой. Странной, дикой, пугающей красотой. Красотой, которая и привлекала, и отталкивала. Красотой, за которую в этом веке сжигали на костре.
«Кто ты?» – мысленно прошептала Алиса, глядя в эти чужие, полные ужаса глаза.
В ответ не последовало ничего. Только тихий ужас и отчаяние, которые были ее собственными.
Она медленно, почти ритуально, опустила руки в воду. Ледяная влага обожгла раны, заставив ее вздрогнуть. Она стала смывать с лица копоть и кровь, словно пытаясь стереть эту новую личину, вернуть себе привычные черты. Но под грязью проступали только те же самые резкие скулы, тот же прямой разрез глаз.
Она была заперта. Заперта в этом теле, в этой судьбе.
Внезапно с главной улицы донесся громкий, властный крик. Не просто крик, а команда. И снова, ее сознание, подпитанное памятью тела, тут же перевело: «Остановить ведьму! Обыскать каждый дом!»
Они не успокоились. Охота продолжалась.
Паника, холодная и цепкая, снова сжала ее горло. Она отшатнулась от бочки, прижавшись спиной к шершавой стене дома. Она не могла оставаться здесь. Она была легкой добычей в этих лохмотьях, с лицом, которое теперь видели все на площади.
Ее взгляд упал на грубое холщовое платье. Оно было ее клеймом, ее приговором. Его нужно было сменить.
Прячась в тени, она двинулась дальше, высматривая хоть какую-то возможность. И тут ее взгляд упал на задний двор одной из лачуг. На веревке, натянутой между двумя столбами, сушилось белье. Простое, грубое, но чистое. Темно-синяя женская накидка и платье из более плотной, чем на ней, ткани.
Это был шанс. Маленький, ничтожный, но шанс.
Оглядевшись по сторонам и не увидев ни души, Алиса рванулась к веревке. Сорвала платье и накидку. Пряча добычу под мышкой, она метнулась обратно в темный переулок.
Ей нужно было где-то спрятаться. Где-то переодеться. Где-то стать другой. Не ведьмой с костра. А кем-то еще. Кем угодно.
Она кралась вдоль стен, цепляясь за каждую щель, каждую выступающую балку. И наконец, в самом конце тупика, увидела то, что искала: полуразрушенный сарай, дверь которого висела на одной петле.
Нырнув внутрь, в царство запаха сена, пыли и мышей, Алиса прислонилась к стене, пытаясь перевести дух. Здесь, в относительной безопасности, ее накрыло новой волной осознания.
Побег с костра был только началом. Теперь началась настоящая игра. Игра на выживание, где ставка – ее жизнь.
Она развернула украденную одежду. Ее руки все еще дрожали.
«Ладно, – прошептала она в темноте чужому, незнакомому миру. – Ладно. Ты хотел ведьму? Ты ее получишь».
Но в ее голосе не было магии. Только сталь. Стальная решимость студентки из будущего, которая не собиралась сгорать заживо в XV веке.
Глава 4. Шепот пламени
Тишина в сарае была звенящей и гулкой, нарушаемая лишь ее собственным прерывистым дыханием да шорохом пауков в соломе. Пыль, поднятая ее приходом, медленно кружилась в узких лучах света, пробивавшихся сквозь щели в рассохшейся древесине.
Дрожащими руками Алиса сбросила с себя вонючее, пропитанное дымом рубище. Оно упало на землю с глухим шлепком, и она с отвращением отшвырнула его ногой в темный угол. Прохладный воздух коснулся обожженной кожи, заставив ее содрогнуться. Она быстро натянула украденное платье – грубое, темно-коричневого цвета, с простым вырезом и длинными рукавами. Оно было немного великовато, сидело мешком, но это было намного лучше. Пахло оно не гарью и страхом, а просто чистотой и солнцем. Затем она накинула на голову темно-синий платок, скрывая свои характерные черные волосы.
«Первая цель достигнута. Я больше не та ведьма с площади. Я… просто женщина. Никто».
Она прислонилась к стене, прислушиваясь. Снаружи доносились обычные городские звуки: где-то кричал осел, слышались отдаленные возгласы, звон кузнечного молота. Никакой погони. Никаких криков «Бруха!». Пока что.
Адреналин окончательно отступил, оставив после себя леденящую усталость и голод, сводивший желудок. Но больше всего ей хотелось пить. Горло было сухим, как пемза.
Она осторожно выглянула наружу. Переулок был пуст. Напротив сарая стояла та самая бочка с дождевой водой. Рискнув, она снова подкралась к ней, зачерпнула пригоршню воды и жадно выпила. Вода была теплой, с привкусом дерева, но показалась ей нектаром богов. Она напилась, пока не почувствовала, что спазм в животе ослабел.
Вернувшись в свое временное убежище, она наконец позволила себе осмотреть свое новое тело. Аккуратно, стараясь не причинить еще больше боли, она разглядывала ожоги на ногах. Краснота, волдыри. Выглядело ужасно, но, похоже, ничего смертельного. «Надо бы найти мазь, какую-нибудь траву…» – машинально подумала она, и тут же мысль сама себя оборвала. Где? В аптеке? Здесь не будет аптек. Здесь будут знахарки, которых, скорее всего, уже сожгли.
Отчаяние снова попыталось поднять голову, но Алиса с силой вдохнула и прогнала его. «Нет. Работать с тем, что есть».
Она села на старую, перевернутую кадку и закрыла глаза, пытаясь успокоить бешеный ритм сердца. И тут ее сознание, наконец, смогло сосредоточиться на чем-то, кроме выживания.
Язык.
Она сконцентрировалась на обрывках фраз, доносившихся с улицы. «Pan… más barato…» Хлеб… дешевле. «¡Aguador!» Разносчик воды. Слова приходили не как заученный в институте перевод, а как нечто само собой разумеющееся. Это было похоже на то, как ребенок понимает язык, не зная правил грамматики. Это тело, эта память мышечная, лингвистическая – все это было ее теперь. Чужой, но работающий инструмент.
И тогда она решилась на самый страшный эксперимент. Она попыталась заглянуть еще глубже. Не в язык, а в саму хозяйку этого тела. В ту, кого должны были сжечь.
Она вызвала в памяти ощущение от побега. Ту ярость, тот взрыв силы, который позволил ей порвать веревку и совершить прыжок. Это была не ее сила. Алиса никогда в жизни не могла бы этого сделать. Это была сила этой женщины. Ведьмы.
«Была ли ты ведьмой?» – спросила она безмолвное эхо в своей голове. «Что ты знала? Что умела?»
Она сосредоточилась, пытаясь найти в себе хоть какой-то след, обрывок памяти, знак. Ничего. Только ее собственные воспоминания: московская общага, ноутбук, курсовая…
Разочарование начало подкрадываться к ней, но тут ее взгляд упал на ее обожженные ладони. Без сознательной команды ее пальцы сами начали медленно двигаться, словно перебирая невидимые нити. А потом… случилось нечто.
Она не увидела света и не услышала волшебных аккордов. Но она почувствовала тепло. Слабый, едва уловимый поток, исходящий из глубины ее собственного тела. Он тек по ее рукам, к пальцам, и сконцентрировался в центрах ладоней. Ощущение было странным, пульсирующим, почти как легкий электрический ток.
Испуганно, Алиса разжала руки. Тепло тут же исчезло.
Сердце забилось чаще, но на этот раз не только от страха. От изумления. От предвкушения.
Она снова сконцентрировалась. Вспомнила то чувство ярости и силы. И снова – тот же слабый, но отчетливый поток тепла. На этот раз она не испугалась. Она позволила ему течь. И направила его… на свою обожженную ногу.
Никакого чуда не произошло. Ожог не исчез. Волдыри не спали. Но… острая, дергающая боль чуть притупилась, словно кто-то приложил к ране прохладную повязку. Эффект был мимолетным, почти незаметным, но он БЫЛ.
Она отвела руку, и боль вернулась.
Тихий, прерывистый смешок вырвался из ее горла. Он был на грани истерики.
«Магия, – прошептала она внутри себя. – Чертовщина. Наука, которой нет в моих учебниках. Но она работает».
Это не было всемогуществом. Это было каплей в море. Но этой капли оказалось достаточно, чтобы в кромешной тьме ее нового существования зажечь крошечную искру. Искру надежды.
Она не была просто беспомощной жертвой, заброшенной в прошлое. В этом теле, в этой судьбе, был инструмент. Опасный, могущий привести ее обратно на костер, но инструмент.
Внезапно снаружи, совсем близко, раздались грубые мужские голоса. И один из них прозвучал властно и четко:
– Проверили все дома на этой улице. Остался только этот старый сарай. Будьте готовы. Если она там, она будет отчаянно сопротивляться.
Алиса замерла, душа ее ушла в пятки. Искра надежды едва не погасла, в ожидании нового ужаса.
Они уже здесь.
Глава 5. Первый шаг в бездну
Мыслей не было. Был только леденящий ужас, парализующий каждый мускул. Они были за дверью. Всего в нескольких шагах. Скрип сапога по камням, бряцание оружия, властные голоса – все это сливалось в один оглушительный грохот в ее ушах.
«Они зайдут. Они увидят меня. И на этот раз костер разожгут прямо здесь, на улице, без всякой церемонии».
Ее взгляд метнулся по сараю. Глухое помещение. Ни окон, кроме щелей в стенах, ни заднего хода. Только та самая дверь, висящая на одной ржавой петле. Выхода не было. Совсем.
Отчаяние, острое и горькое, подступило к горлу. Она прижалась спиной к шершавой стене, словно пытаясь провалиться сквозь нее. Руки сами собой сжались в кулаки. Она снова почувствовала тот слабый, пульсирующий поток тепла внутри. Ничтожный, бесполезный. Он не мог остановить мечи, не мог раздвинуть стены.
– Заходи. Я прикрою, — прозвучало прямо за дверью.
Дверь с скрипом подалась внутрь, пропуская узкую полосу яркого дневного света. В проеме возникла массивная тень человека в кожаной кирасе. Он еще не видел ее в полумраке, но секунда – и его глаза привыкнут.
Инстинкт, древний и неумолимый, кричал только одно: «БЕЙ!» Но чем? Голыми руками против вооруженного человека?
И тут ее взгляд упал на старую, перевернутую кадку, на которой она сидела минуту назад. А рядом – тяжелый, короткий обломок косы, ржавый и тупой, валявшийся в углу.
Мысли не было. Было действие.
С тихим, звериным рыком она рванулась с места, схватила обломок косы и изо всех сил швырнула его не в человека, а в противоположную стену. Удар получился оглушительно громким в замкнутом пространстве.
Человек в дверях рефлекторно рванулся в сторону от звука, разворачиваясь к источнику шума. Это была доля секунды. Мгновение неведения.
И этого мгновения хватило Алисе.
Она не побежала к двери. Она рванулась вслед за брошенным обломком, проскочив в сантиметре от спины солдата, который все еще смотрел в глубь сарая. Ее плечо задело дверь, та с визгом отскочила и ударила второго стражника, стоявшего снаружи.
– Она здесь! Держи ее!
Она выскочила на улицу, ослепленная солнцем. Второй стражник, молодой парень с испуганными глазами, попытался схватить ее за руку. Алиса, не сбавляя хода, резко дернула руку на себя, почувствовав, как его пальцы соскользнули с ее запястья. Она толкнула его в грудь, и он, не удержав равновесия, грохнулся на землю.
Первый стражник уже выскакивал из сарая с криком ярости. Его тяжелый сапог гулко стучал по камням.