Невеста пустыни

**Sed semel insanivimus omnes**

(Однажды мы все бываем безумны)

Глава I: Бесконечность

Я не видел начала и, видимо, уже не увижу конца. Мои чернила пачкают бумагу. Прости меня, за то, что пишу только сейчас, но, стоя на пороге смерти, я готов рассказать тебе всю правду. Если ты читаешь это письмо, значит, я так и остался на окраине, объятой огнём Пальмиры. Эти места – огромный склеп, пропитанный кровавой историей прошлого. Хуситские цари, ассирийцы, римляне жгли и рубили плоть за право восседать и править «Невестой пустыни». Объятый огнём оазис в бескрайнем океане пустоты и безысходности, пороховая бочка, покрытая песчаными дюнами. Я не знаю, сколько ещё наши самолёты будут утюжить этот обезумевший от дикости смрад, назвавшийся голосом свободы, но знаю одно – всё, что мне пришлось испытать, никогда не отпустит меня, и я навсегда останусь пленником этой бескрайней пустыни. Говорят, что в былые времена, когда мир был погружён в бесконечные войны и разбит на сотни религий, пришёл чудак с надеждой спасти людской род, дать им свет, но они были настолько напуганы, что не придумали ничего лучше, чем распять его на кресте. И сейчас, где-то между Дамаском и Евфратом, я держу в обессилевшей руке деревянный крестик в надежде, что он где-то до сих пор слышит и пытается нас спасти. Каждый знает, что он смертен, но никто не думает о смерти, потому что она всегда рядом. Я, смотрящий на развалины храма Баала, приклоняющийся перед величием прошлого, чувствовал холод смерти, смешанный с запахом горящей нефти, будоражащей моё сознание. Я закрывал глаза и вспоминал долгие тёмные ночи на берегу Чёрного моря. Если тебе когда-то доводилось чувствовать запах моря, ты его больше ни с чем не перепутаешь: опустошённые глаза наполняются мутными водами при взгляде на бесконечную водную гладь. Шекспир говорил: «Зло в людях – точно море, не перестаёт бушевать, пока не обессилит самого себя». Я находил это выражение прекрасным и правильным. Не знаю, сможешь ли ты понять меня, понять, зачем я летел сюда. Просто мир стал светел, но сам свет – искусственным. Я же сгорал подобно свече, освещая путь. Принимал вызов смерти и чувствовал прикосновение её губ на своей шее. Каждый из тех, кто был рядом со мной, отчётливо понимал цену наших деяний. Моя история началась там, где многие оставляют надежду, где ночами приходится чувствовать запах ещё тёплой крови. Говорят, у каждого свой страх, но я точно знаю – есть глаза, которых боятся абсолютно все. Это глаза войны. Ты спокоен, только пока она не даёт тебе окунуться в них. Когда видишь женщин и детей, которым уже не помочь, когда белый фосфор прожигает их плоть, когда тот, с кем ещё вчера смеялся, лежит, перепачкав кровью лицо в предсмертной агонии. Война не прощает ошибок, оголяя все человеческие пороки, она призвана очищать людей. За время, что я был на войне, мне доводилось часто смотреть ей в глаза. Среди песков я терял счёт дням, переставал понимать, зачем я здесь. Моё время шло, и я знал – рано или поздно всё кончится. И пока время медленно тянулось за мной, я смотрел на это бесконечное море, раскинутое от края до края, и верил, что когда-то наступит конец. Твой взгляд на фотографии придавал мне сил. И хоть ты не знаешь, каждый раз, когда смерть была близка, я доставал твоё фото, понимая, что это может быть последний раз, когда я взгляну на тебя. Когда я только прилетел, море шептало мне о любви, теперь же оно шепчет мне совсем о другом. И мне страшно – страшно слушать эту говорящую со мной мёртвую бесконечность.

Глава II: Холод

История сотворения имеет массу различных версий и толкований. Нормы морали и этики, меняясь веками, подрывали устои былого. Нравственность, как таковая, изменяла сама себя, подобно куртизанке, жадно хватающейся за любого, с кем ей будет удобно. Субъективность морали бесспорна. Тот, кто гласит об объективности, болен утопическими идеями идеализированного мира. Настоящее целое столь же противоречиво, сколь и понятно, укладываясь в выражение: война и мужество совершили больше великих дел, чем любовь к ближнему. Дрожь охватывает меня. Родившиеся на переломе веков, мы были воодушевлены идеями Ницше, знали практики Фрейда, впитали с молоком матери внутренний голос, кричащий о запрете плода свободы. Мы тихо трепетали, смотря фильмы, где всегда побеждает добро, и искренне верили, что наш мир тоже может быть подобен кинематографу. Мы верили в счастье. Идущее вперёд время тащило нас за собой в бесконечность. Всё было прежним, и ничего не оставалось на своих местах. Спустя двадцать пять лет я шёл по пустой, чужой земле. Ничего не напоминало мне бескрайние поля и горы, ветра и песок больше напоминали мне орком. Каждый вздох приближал появление Оркуса в миг моей смерти. Я шёл, храня в сердце надежду, что наше пребывание здесь необходимо, и цель наша праведна. Люди, потомки великих Ассирийцев, дрогнули перед лицом последней и кровопролитной войны. Нашей задачей было не допустить предания истории прошлого забвению. Бежавшие люди уже не знали, чего хотят, и лишь русский солдат, ступая твёрдо, знал, что границы государства останутся неизменными. Левиафан должен быть убит в этих песках. В первую ночь высадки мы не спали. Вступившие в ожесточённую схватку на границах Алеппо несли большие потери – не от умелых действий противника, а от нежелания большинства сирийских мужей стоять насмерть. Глупцы, они бежали, теряя не только достоинство, но и землю. Мне не стыдно говорить о слабости и трусости рода людского, поскольку и сам я имею пороки, но не пороки трусости и желания безмятежности. Горящие города, белые лебеди и враг, которого будто нет. Подобно змее он кусал и исчезал в песках, и не было конца вечным стычкам. Борьба – это всё, за чем мы сюда шли, и мы нашли её. Дни шли, заменяя даты календаря. Кажущееся спокойствие было столь хрупким, что даже тишина казалась зловещей. На тридцатую ночь мне приснился сон: я горел в окружении нефтяных вышек, запах плоти забивал обоняние. Спустился ко мне ангел с женским лицом, до боли знакомым, и протянул руку, сказав: “Vincere aut mori”. Проснувшись, я понял, что не смогу уйти, не увидев, как тишина пронесётся над Сирией, и последний выстрел ознаменует победу над врагом. На следующий день, сидя на руинах древнеримского театра, я крутил в голове мысль, что чувство трепета не покидает меня. Остывшее бездыханное тело до сих пор будоражит сознание. Взгляд мой упал на сцену, где я разобрал едва понятную надпись: помни о смерти. Было холодно, я точно помню – в ту ночь было холодно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.