- -
- 100%
- +
Звук сирены разносится по палубе, низкий, тяжёлый.
Мостик будто на мгновение замирает.
Офицеры стоят выпрямившись, свет приборов отражается в их лицах.
Корвин подходит ближе.
– Все системы готовы, капитан. Док-контроль ждёт подтверждения. Энергосети стабильны, маршевые каналы чистые.
– Принято. Объявите предстартовую готовность.
Он кивает, уже в боевом тоне говорит в интерком:
– Внимание, экипаж «Рейгаля». Протокол «Рубеж-9». Всем занять позиции. Проверка шлюзов, закрепление. Отчет – по готовности.
По корпусу проходит вибрация, как будто корабль выдыхает.
Снаружи – гул маршевых двигателей, легкий толчок под ногами.
Молодой связист, стоящий у боковой консоли, оборачивается ко мне.
Голос немного дрожит, но он старается держать тон ровным:
– Капитан, разрешите вопрос?
Я перевожу взгляд.
Он еле заметно вздыхает, будто решаясь:
– Почему «девятый»?
Корвин бросает на него короткий взгляд, но я поднимаю руку, не давая перебивать.
Поворачиваюсь к парню.
– Потому что первые восемь летели без людей, – отвечаю. —
А теперь летим мы.
Он кивает. Просто. Без слов.
На лице – уважение и тень понимания, что история начинается здесь.
Я касаюсь панели запуска.
Под пальцами – лёгкая вибрация, будто сердце корабля бьётся в ответ.
На экране гаснет статус «подготовка», вспыхивает новый:
СИСТЕМА ЗАПУЩЕНА. РЕЙГАЛЬ ГОТОВ К ВЫХОДУ.
– Корвин, – говорю. – Подтвердить доку готовность к старту.
– Есть, капитан.
Гул нарастает.
Стены ангара дрожат.
За обзорным стеклом прожекторы начинают гаснуть один за другим – верхние створки ангара раздвигаются, открывая звёздное небо над Марсом.
Корабль будто втягивает в себя весь свет.
«Рейгаль» – чёрный, живой, готовый.
В этот момент я впервые ощущаю, что тишина космоса уже зовёт.
Я спускаюсь с мостика по короткому трапу.
Под ногами – лёгкая вибрация корпуса, как дыхание, которое становится всё глубже.
Внизу, в центре командного отсека, – кресло пилота.
Тяжёлое, с обрамлением из матового металла и встроенными консолями.
– Всем занять свои места, – произношу я.
– Пристегнуться.
Щелкают замки ремней. По палубе пробегает тихий сигнал – подтверждение фиксации экипажа.
Тишина становится плотной, как натянутый металл.
Из динамиков над мостиком раздаётся голос док-контроля:
– «Рейгаль», ангар очищен от персонала, зона взлета пустая. Маршевые ворота готовы к открытию.
Разрешение на старт по готовности корабля.
Я опускаюсь в кресло капитана.
Оно мягко подстраивается под тело, ремни автоматически ложатся на плечи.
Сбоку выдвигается джойстик – взлётный контур.
Справа, за пилотской консолью, сидит Арина.
Её тёмная форма пилота с матовым блеском сидит плотно, рукава застегнуты до запястий.
Кожа – тёплая, цветом как кофе с молоком.
Тёмные глаза спокойны, глубоко посажены, взгляд сфокусирован на приборах.
Нос прямой, аккуратный, черты лица ровные, без лишних эмоций.
Даже сейчас, когда под ногами уже чувствуется вибрация двигателя,
в ней нет ни дрожи, ни страха.
Миниатюрная, тонкая, но будто выточенная из стали.
Я помню, как сама подбирала экипаж.
И подумала тогда:
эта хрупкая девушка – один из лучших пилотов на всём «диком западе» колоний.
Сейчас она подтверждает это каждой прошедшей секундой.
Она замечает мой взгляд, чуть поворачивает голову.
– Все системы активны, капитан. Тяга стабилизирована. Атмосфера – в норме.
– Арина, позвольте я подниму корабль.
Она кивает.
Голос спокойный, низкий, ровный:
– Конечно, капитан. Ваш корабль.
Я кладу руку на джойстик.
Металл холодный, ладонь сразу нагревает его.
Левой рукой поднимаю регулятор мощности.
На панели вспыхивают индикаторы:
Тяга – 20%… 40%… 60%…
– Отпустить тормоза.
– Есть, капитан.
Щелчок.
Корабль чуть наклоняется вперед.
Вибрация поднимается по полу, через спинку кресла – к позвоночнику.
Из глубины корпуса доносится низкий рёв, превращающийся в ровное пульсирующее дыхание.
– «Рейгаль», – тихо говорю я. – Старт.
Корабль двигается.
Медленно, тяжело, будто просыпаясь, потом быстрее, увереннее.
Маршевые двигатели вспыхивают голубым пламенем,
и внизу, за обзорным стеклом, песок ангара вскипает, словно вода.
Полоса заканчивается – я тяну джойстик к себе.
Мир взрывается звуком.
Двигатели рычат, как зверь в узде, рвя металл, воздух, песок.
Корабль отрывается от поверхности, и мгновенно вся тяжесть падает на тело – резкий нажим, будто тысяча рук прижимает к креслу.
Грудь сжимает, дыхание сбивается.
Сердце стучит так сильно, что слышно сквозь шум.
Секунда – и вес пропадает.
Тело становится лёгким, руки чуть дрожат, но не от страха, от силы.
Свет прожекторов прорывается через клубы песка, и красная пыль вращается за стеклом,
как жидкий огонь.
Подъём.
Вибрация усиливается, звук превращается в низкий гул – ровный, тяжелый, почти успокаивающий.
Щёки слегка тянет назад, мышцы лица напряжены, рот сухой.
С каждым метром давление спадает, воздух вокруг становится чище, прозрачнее.
Песчаная буря под нами превращается в красное облако.
Корабль прорывает последние слои атмосферы – вспышки света, как короткие удары молний, пробегают по стеклу.
Тело снова бросает вперед, ремни врезаются в плечи.
Слышно, как трещит обшивка, словно корабль сопротивляется самому небу.
Потом всё внезапно стихает.
Тишина.
Звук уходит.
Секунда покоя.
Передо мной – бездна.
Марс остаётся внизу – огненное пятно, дрожащее в свете двигателя.
Над ним – серое, бесконечное небо, усеянное неподвижными звёздами.
Они не мигают.
Они просто есть.
Я держу руку на рукоятке еще секунду, потом медленно отпускаю.
Вибрация уходит в корпус, и всё внутри постепенно возвращается к равновесию.
Но ощущение – будто весь корабль дышит вместе со мной.
Я поднимаю взгляд.
Передо мной – широкая прозрачная плоскость, изогнутая, как купол, и такая чистая, что кажется холодной на ощупь.
За ней – тьма. Живая, глубокая, без единой точки света, и в этой черноте отражается свечение приборов.
В отражении – весь пилотажный отсек.
Корвин сидит у правого навигационного пульта, взгляд сосредоточен, пальцы бегут по панели.
У связиста горит окно канала с доком – в строке мерцает:
Канал стабилен.
На боковом мониторе инженерный техник отслеживает параметры энергосетей.
Слева, у вторых консолей, двое операторов фиксируют телеметрию.
И в центре – я.
Капитан.
В белой форме с высоким воротником и тонкой золотой вязью.
Вся картина отражается в тьме за стеклом – огромной, как бездна, которая ждёт нас первой.
Я как будто покидаю свое тело, и наблюдаю за всем со стороны: вся команда – в тёмной форме колониального флота, капитан – в белоснежной парадной, навигационные огни, черный корпус корабля.
Поднимаюсь выше и вижу бескрайний космос со звездами, а за ним – Марс, красный, будто пылающий огнём.
Мы всего лишь маленькая точка в этой огромной, тёмной вселенной, движущаяся к неизвестности.
Но если бы человека когда-нибудь останавливала неизвестность, сейчас не было бы колоний.
Не будь Марса, не было бы орбитальных баз у Юпитера – и человечество так и не приблизилось бы к пониманию Вселенной.
В такой густой, неподвижной тишине не появился бы и тот самый голос – «Поехали», давший начало всему. И, возможно, это всего лишь маленький шаг для человека, еще одна отметка в череде многих. Но такие отметки и составляют дорогу к тем открытиям, которые меняют эпохи.
Мы не знаем, что находится за Рубежом.
Но я знаю одно: этот путь не принадлежит одному человеку. Он – часть движения, которое мы делаем все вместе.
И он важен для всего человечества.
Глава 4
«Всё имеет своё время, и всякой вещи под небом – свой час»
– Екклесиаст 3:1
Тишина космоса – это не отсутствие звука.
Это его равновесие.
Каждая вибрация корпуса, каждый ритмичный гул систем, каждый мягкий выдох вентиляции складываются в музыку, которую можно услышать только, если перестать слушать.
Через какое-то время начинаешь чувствовать, что корабль жив. Он не просто машина – он дышит, наблюдает, будто думает. И если прислушаться по-настоящему, можно уловить, как он спит.
Я открываю глаза, и всё вокруг – мягкий полумрак. Панели приглушены, свет не раздражает глаза. За стеклом каюты – глубокая темнота, но где-то вдали пробегает узкий луч – отражение от одного из стабилизаторов.
Я медленно поднимаюсь, привычно касаясь ногами пола. Гравитация выставлена на 0.9. В теле лёгкость, но не невесомость. Это правильное состояние – не забываешь, где низ, но всё же чувствуешь, что находишься не дома.
Воздух сухой, с легким запахом металла и озона. Так пахнет безопасность. Если воздух пахнет металлом, значит, фильтры и система работают без нареканий, и корабль живёт.
Зелёный индикатор на панели мигает ровно, подсвечивая линию статуса.
Строки параметров под ним сменяются одна за другой: маршевые стабилизированы, реактор на 73%, корпус в норме.
Это значит только одно – мы уже на орбите и движемся к Рубежу.
Я выхожу в коридор и сразу ощущаю привычную легкую вибрацию под ногами – мягкий отголосок работы фотонного реактора.
Он расположен в центральном отсеке корабля, за герметичными шлюзами, где температура держится на верхней границе допустимой нормы из-за работы реактора.
Его называют “миниатюрным солнцем”. Внутри – искусственно созданная фотонная вспышка, сжатая в магнитном контуре. Это источник, способный вырабатывать энергию, сопоставимую с мегатоннами термоядерных реакций, но без разрушения материи.
Если верить теоретикам, такая система безопасна.
Безопасна – пока всё работает.
Корпус реактора сделан из сплава, выдерживающего температуру, при которой плавится вольфрам.
Системы охлаждения распределены по всему кольцу корпуса, а при критическом сбое реактор схлопывается внутрь себя – аннигилируя только собственную энергию.
Во всяком случае, именно так описывают все те же теоретики работу.
Но я знаю, что если что-то пойдёт не так, если магнитный контур разорвется, – мы создадим чёрную дыру размером с песчинку, но при этом она сможет уничтожить всё, что встретит на своем пути.
Эта мысль скользит по телу холодком, будто кто-то провёл льдом по позвоночнику.
Не страшно – просто остро чувствуешь масштаб.
Я двигаюсь дальше, по коридору к носовой части корабля.
Здесь всё устроено логично: центральный туннель – это позвоночник, по бокам от него – технические отсеки, а спереди – мостик, или, как его называют в отчетах:
Главный командный модуль.
Там всё сосредоточено: пилоты, навигаторы, операторы систем, инженерный контроль и командная консоль капитана.
Когда шлюз открывается, воздух в рубке ощущается иначе. Он плотнее, чуть прохладнее – всё из-за разницы температур между секторами.
Передо мной – пространство с высоким куполом, по центру – голографическая проекция систем корабля.
Вдоль стен – рабочие консоли, панели, голографические дисплеи, выстроенные в строгом порядке.
Арина сидит в пилотском кресле справа, руки на пультах, глаза скользят по светящимся линиям навигации.
Навигатор Корвин у своего поста, склонился над экраном, где вращаются орбиты планет и спутников.
Слева – инженер Гурьев, проверяющий поток энергии с реактора.
Все работают спокойно, размеренно, точно.
Я прохожу вперёд, ощущая, как под ногами тихо отзывается металл,
и останавливаюсь у центральной консоли.
Передо мной – обзорное стекло, огромное, во всю носовую часть корабля.
За ним – тьма.
Холодная, чистая, немая.
Марс уже далеко позади.
Впереди – ничто.
И это ничто кажется ближе, чем когда-либо прежде.
Импульсные магнитные двигатели работали почти беззвучно.
Только лёгкая вибрация корпуса ощущалась под ногами, когда очередной импульс отталкивал корабль от пространства.
Маршевые двигатели давно отключены, всё, что сейчас держит нас в движении, – магнитно-импульсный поток, способный работать месяцами без остановки.
В этом ритме есть что-то человеческое – сердце, которое бьется не ради жизни, а ради пути.
На мне черная форма летного состава – официальная, строгая, не парадная, как при старте.
Высокий воротник был расшит золотой вязью, что отличало его от серебряных узоров на форме остального экипажа.
На манжетах – четыре звезды капитана.
Ткань плотная, с металлическим отливом, чуть холодит кожу.
На поясе висит кортик, тяжелее, чем кажется, и пистолет в кобуре.
Обе вещи давно стали продолжением тела.
– Капитан, – голос Арины звучит ровно, без эмоций.
Она сидит справа, не отрывая взгляда от приборов.
– Мы вышли на стабильную траекторию к орбите Юпитера. Через шестнадцать часов будем в зоне приёма станции «Тифон».
Я перевожу взгляд на голограмму маршрута, зависшую над консолью.
Белая линия тянется от Марса до огромного круга Юпитера, дальше – сеть тонких нитей к его спутникам.
– Что по заданию?
– Пополнить продовольствие, забрать двух научных сотрудников и вывести модули на орбитах Ганимеда и Каллисто, – спокойно отвечает Арина. – После этого курс – прямо на орбиту Плутона.
Я коротко киваю.
Юпитер впереди – яркий, но пока почти невидимый.
Он словно маяк, чьё свечение ещё не достигло нас, но уже чувствуется.
– Автоматический корректор включён?
– Да, капитан.
Свет в рубке немного тускнеет.
Приборы остаются единственным источником мягкого сияния.
Все сосредоточены: навигатор, инженер, пилоты.
Каждый занят своим делом, и вместе они работают, как единый организм.
Я подхожу ближе к обзорному стеклу.
В отражении вижу их всех:
Арину с внимательным, спокойным лицом.
Гурьева, который все еще проверяет энергетический баланс, будто сомневается даже в идеальной системе.
Корвина, следящего за орбитами спутников.
И между ними – я.
Капитан корабля «Рейгаль».
Командир миссии «Рубеж-9».
Мы летим к границе Солнечной системы – туда, где кончается известное и начинается догадка.
Впереди – Юпитер, первая остановка.
За ним – тьма.
И неизвестность, в которой, как ни странно, чувствуется не страх, а ожидание.
Гурьев сидит, уткнувшись в панели, глаза почти не мигают – свет экранов высекает на лице холодные блики.
Он даже не замечает, как я подхожу.
– Как там реактор? – спрашиваю спокойно.
Он вскидывает голову, чуть растерянно, будто выныривая из мыслей.
– Всё стабильно, капитан, – отвечает быстро. – Мощность держится в пределах нормы, выбросы в ноль. Мы вышли на оптимальную частоту импульсов фотонного резонанса.
– Это хорошо.
Но он не останавливается.
– Видите ли, – продолжает он, – здесь стоит не просто фотонный реактор, а новая модификация с двойным контуром отражения.
Обычно мы теряем часть энергии при каждом импульсе, а здесь используется обратный световой срез, который возвращает рассеянные фотоны обратно в контур.
Это даёт прирост мощности примерно на двадцать четыре процента без увеличения нагрузки.
Если бы такие системы внедрили на остальных кораблях – мы могли бы дойти до края Системы за несколько недель.
Он говорит быстро, увлеченно, пальцы бегают по панели, выводя графики и схемы.
Я смотрю на его лицо – в глазах азарт, почти детская радость.
Это та редкая категория людей, которые способны влюбиться в металл, в энергию, в уравнение.
В какой-то момент я всё же отворачиваюсь.
Не из равнодушия – просто я не из тех, кто ищет смысл в формулах.
Мне достаточно знать, что всё работает.
И что он делает свою работу лучше всех.
Я даю ему закончить, киваю.
– Хорошо, Гурьев. Работайте дальше.
– Есть, капитан.
Он снова утыкается в панель, не замечая, что я уже отошла.
И это даже успокаивает.
Когда такие, как он, увлечены своим делом – корабль живёт.
Арина подняла глаза от приборов.
– Капитан, мы в зоне связи с орбитальной базой «Тифон». Они уже видят нас на локаторе.
– Принять.
На голограмме передо мной вспыхнул Юпитер.
Планета занимала почти весь купол рубки – словно пылающее чудовище из газа и молний.
На её фоне крошечная точка орбитальной станции выглядела хрупко, почти нелепо – и оттого ещё более живой.
– Связь с базой установлена, – сказала Арина, приглушая шум. – Голосовой канал открыт.
На экране вспыхнуло изображение – мужчина в темной форме, с американскими знаками отличия на воротнике.
Голос у него был низкий, уверенный, но с едва заметной усталостью, как у человека, который слишком долго живет в замкнутом пространстве.
– Рейгаль, говорит командер Джон Меррик, станция Тифон. Ваш вызов принят, но у нас есть техническая проблема. Наши стыковочные системы пока не синхронизированы с российскими модулями. Мы недавно ввели новую операционную сеть, и, похоже, кто-то из наших инженеров снова забыл установить совместимые протоколы.
Он чуть усмехнулся.
Улыбка была доброжелательной, но в ней чувствовалось легкое превосходство.
– То есть стыковка невозможна? – уточнила я.
– Системная, да. У нас есть грузовая платформа на внешнем контуре, – ответил Меррик. – Она в открытом пространстве. Мы можем включить магнитные подушки – ваш корабль зафиксируется на них, но высадка экипажа и передача груза возможна только вручную. Придётся использовать скафандры.
Арина повернулась ко мне.
– Капитан, это займёт время.
Я кивнула.
– Сколько у нас до полной орбиты?
– Двенадцать минут до выравнивания, – ответила она.
Я снова посмотрела на экран.
– Тифон, у нас на борту нет истребителей, только челнок малой дальности, предназначенный для научных высадок. Мы не вооружённое судно. Это исследовательская миссия.
– Понимаю, капитан, – сказал Меррик. – Ваша траектория чиста. Мы активируем внешние магниты через три минуты. После стабилизации сможете начать переход. Мы пришлем вам координаты шлюза.
– Принято, Тифон.
Я на секунду задержала взгляд на его лице. – И, Меррик… держите своих инженеров в тонусе.
Он усмехнулся, коротко кивнул и исчез с экрана.
Связь оборвалась.
– Ну что, – сказала Арина, – похоже, американцы снова спешили закончить раньше, чем проверили систему.
– Главное, что у них есть платформа, – ответила я, подходя к центральному пульту. – Готовьте скафандры, проверку шлюзов и стыковочные тросы. Работать будем вручную.
– Есть, капитан.
Гурьев, стоящий у панели энергораспределения, хмыкнул.
– В открытом космосе, на магнитах. Как в былые времена.
Я посмотрела на него.
– Как в те времена, когда мы ещё не знали, что делаем, – сказала я спокойно. – А теперь хотя бы понимаем, на какой риск идём.
Арина уже вводила координаты, отслеживая вращение станции.
За обзорным стеклом медленно проплывала тень Юпитера – гигантское тело, которое казалось неподвижным, но двигалось со скоростью, превышающей всё, что создано человеком.
На фоне этой планеты даже «Рейгаль» выглядел песчинкой.
Я села в своё кресло и оперлась на руку.
Мы шли ровно, без рывков, с легкой вибрацией корпуса – корабль подстраивался под орбитальную траекторию станции.
Внутри всё было спокойно.
Я слушала гул систем, размеренное дыхание двигателей, и на секунду позволила себе отключиться.
Мы летели долго.
Так долго, что мысли начали перетекать в воспоминания.
Я не думала ни о миссии, ни о приказах – просто смотрела, как за стеклом медленно вращается бескрайняя полоса облаков Юпитера.
Это зрелище завораживало.
Казалось, будто смотришь на живой океан, бесконечно огромный, и в то же время чувствуешь, как он дышит вместе с тобой.
И в какой-то момент я осознала – время перестало существовать.
Резкий треск связи выдернул из мыслей.
– Рейгаль, говорит станция Тифон. Мы готовы принять вас на внешнюю платформу погрузки. Координаты высланы. Подтвердите фиксацию.
Я выпрямилась, взгляд сразу стал собранным.
– Тифон, подтверждаю. Корабль готов к фиксации. Начинаем подлет.
Арина отозвалась коротко:
– Есть, капитан. Синхронизация траектории – через тридцать секунд.
Я взглянула на голограмму курса.
Станция уже виднелась в переднем радарном круге – небольшая, блестящая, с характерными острыми краями американской конструкции.
Вокруг неё вращались десятки спутников, похожих на насекомых, сверкающих солнечными панелями.
– Магнитная фиксация через двадцать секунд, – произнесла Арина.
– Экипажу приготовиться к стабилизации, – сказала я, не повышая голоса.
Мы уже подходили.
Через обзорное стекло стало видно, как станция медленно поворачивается, подставляя нам внешнюю платформу.
Металлические фермы отражали свет Юпитера, и казалось, что она горит изнутри.
На корпусе мерцал флаг – белые полосы и пятна света от прожекторов.
Молодая, мощная конструкция – новая эра.
Но на фоне Юпитера даже она казалась игрушечной.
Эта планета всегда внушала странное чувство – смесь трепета и смирения.
Перед глазами вращались её облачные пояса, белые штормы разрывали атмосферу, а на периферии голографического дисплея медленно шёл отсчёт синхронизации орбиты.
– Осталось семь минут до выравнивания, – сказала Арина, не поднимая глаз от пульта.
– Принято. Готовь шлюз. Работать будем вручную, – ответила я.
Я повернулась к Корвину и сказала.
– Вы за старшего, первый помощник. Обеспечьте связь и приём груза, а также вызовите на мостик десантников – их грубая сила нам не помешает. Ах да, подготовьте боевые скафандры.
Он поднял взгляд, слегка удивлённый.
– Не исследовательские?
– Нет. Там открытый контур, без поручней. Нам нужно будет пройти по внешней ферме.
В отсеке для экипировки уже светились панели активации.
Исследовательские скафандры – белые, гладкие, с тонкими гибкими суставами – стояли слева.
Но взгляд сразу цеплялся за правый ряд: боевые, тяжелые, матово-чёрные, с золотыми вставками на плечах и коленях. На каждой бронепластине были выбиты символы подразделений и знаки рангов – сержантские полосы, офицерские звёзды. Ни имён, ни позывных – только функции.
Десантники выстроились у стены. Их командир – старший сержант Зорин с широкой шеей и короткой стрижкой, лицо грубое, испещренное шрамами, в позе вся его выправка была рассчитана на скорость и решительность. Рядом – два младших сержанта: один худощавый и быстрый, с глазами, которые постоянно что-то высчитывали, другой – коренастый, с широкими плечами, большими кистями рук, будто созданными для тяжёлой работы и быстрых решений.
Я подошла ближе. Старший сержант выпрямился и отдал короткий, четкий салют.
– Командир, – сказала я спокойно, – берите одного с собой, одного оставляйте на охране корабля.
Он кивнул.
– Есть, капитан.
Развернулся к своим.
– Старший сержант Зорин, – отчеканил он, будто представляя себя заново, и затем коротко бросил:
– Михаилов – со мной. Сергеев – остаетесь на охране.
– Есть, – ответили оба почти хором.
Я видела, как они обменялись быстрым взглядом – коротким, но достаточным, чтобы всё понять без слов. Михаилов поправил защелку шлема, включил магниты на подошвах. Сергеев остался у стены, чуть развернувшись к шлюзу – уже в режиме ожидания приказов.
– Капитан, какое оружие брать? – уточнил Зорин, чуть повернув голову в мою сторону.