Ключи от бездны

Пролог: Письмо из прошлого

Бумага шершавится под пальцами, как обветренная кожа старика – акварельный лист, выкраденный из альбома матери, пахнет солью и гниющими водорослями. Сине-серые мазки фона стекают к нижнему краю, будто море на странице действительно плещется, угрожая смыть кривые строчки чернил. «Шестнадцатое сентября», – выводит перо, царапая волокна, и чернильная капля расплывается в дате кляксой-синяком.

«Они сожгли эскизы вчера ночью», – пишет она, и буквы вздрагивают от внезапного порыва ветра, закручивающего края платья вокруг колен. Где-то за спиной, в глубине пещеры, падает камень – или чья-то нога? Перо замирает, оставляя кроваво-рыжий отпечаток на полях (акварель? Краска? Зачем тогда этот металлический привкус на языке?).

«Лиам, перестань пялиться – я не сумасшедшая!» – голос звучит хрипло, будто ржавый якорь скребёт по камням. Мужчина в промокшем кителе переступает с ноги на ногу, его тень падает на страницу, закрывая полслова.

«Ты рисуешь их портреты? Серьёзно?» – он хватает её за запястье, и перо оставляет зигзаг через весь лист. «Это не люди, Клара. То, что ты видела в бухте…»

«Они дышали!» – она вырывается, прижимая лист к груди. Чернила смешиваются с каплями дождя, превращая «лица» в расплывчатые пятна. Где-то над обрывом кричит чайка – или смеётся человек?

Её ноготь впивается в угол страницы, оставляя полумесяц на капле засохшей краски. Багровый оттенок слишком тёмен для кармина – словно кто-то разрезал палец над холстом. «Они боятся картины, – шепчет она, замечая в волнах силуэт с слишком длинными пальцами. – Потому что я нарисовала правду».

Лиам отшатывается, когда она протягивает руку к воде – солёные брызги попадают на подпись, растворяя буквы в серой мути. «Спусти весло, – его голос дрожит. – Они идут по следу».

Но она уже пишет быстрее, обжигая пальцы о мокрую бумагу: «Если найдёшь это… беги. Не ищи меня. И не верь отражениям в…»

Удар волны опрокидывает чернильницу. Фиолетовая лужа ползёт к краю, смывая последние слова. Где-то близко скрипят уключины другой лодки.

Бумага карты шуршит под пальцами, как сухие крылья мёртвой чайки – жёлтые пятна Порт-Клэра 1980-х расползаются от прикосновения, обнажая ржавые скрепки, впившиеся в край листа. «Маяк, верфь, кладбище», – шепчет Клара, водя обломком ногтя по крестикам, оставленным кем-то до неё. Лиам хватает её за локоть, когда она прижимает карту к треснувшей церковной плите – его пальцы липкие от морской смолы.

«Ты совсем рехнулась? – его дыхание пахнет дешёвым виски и страхом. – Братство найдёт нас раньше, чем ты дорисуешь свои бредни!»

Она выдёргивает руку, и карта рвётся по линии маяка – тонкая нить крови выступает на сгибе. «Видишь это? – тычет карандашом в печать с якорем, проступающую сквозь декларации. – Мэр подписывал контракты ещё до моего рождения. Они ввозят…»

Грохот падающей статуи святого прерывает её. Прах столетий поднимается из-под плиты, заставляя чихать. Лиам зажигает спичку – в оранжевом свете цифры на обороте карты пульсируют, как щупальца спрута.

«Координаты, – она проводит мокрым пальцем по шифру, оставляя мутный след. – Здесь… где-то здесь они прячут…»

«Прячут трупы! – он гасит спичку о каменный пол. – В прошлом месяце Блейк выбросил за борт трёх докеров. Хочешь пополнить список?»

Её ноготь застревает в трещине плиты – под ней что-то блеснуло. «Они перевозят не сталь, Лиам. – Голос срывается, когда она поддевает железную коробку. – Смотри… контейнеры помечены тем же якорем, что и на…»

Взрыв смеха снаружи заставляет их замереть. Тени мелькают в витражах – длинные пальцы, слишком длинные, бьют по стеклу ритмом прибоя.

«Уходи сейчас, – Лиам суёт ей в руку смятый конверт. – Всё, что нашёл… координаты, шифры… Беги!»

Но она уже рвёт конверт зубами. Соль на губах смешивается со вкусом крови. «Если не вернусь к рассвету… – пишет она обломком угля на обороте карты, – …ищи меня в Глубине».

Где-то в нефе скрипят дверные петли. Лиам бросает факел в бочку со смолой – чёрный дым заполняет пространство, а она, кашляя, приклеивает карту к странице рыбьим клеем, воняющим тухлой икрой.

«Прости, – шепчет в дым, не зная, кому – ему, себе или тем, чьи тени теперь стучат когтями по мрамору. – Но я должна увидеть…»

Последнее, что она успевает заметить перед бегством – цифры шифра на обороте начинают течь, образуя новые комбинации. Как будто сама карта дышит.

Бумага шершавится, как кожа утопленника – чёрная рамка листа оставляет сажевые полосы на кончиках пальцев. Красные чернила гелевой ручки пульсируют при свете керосиновой лампы, будто свежие раны. «Они убили его вчера на рассвете», – пишет Клара, и буквы «утонул» расплываются от упавшей слезы. Где-то за окном скрипит флюгер на церкви, повторяя: лжешь-лжешь-лжешь.

«Ты опять врешь себе, – Лиам бьёт кулаком по столу, отчего чернильница подпрыгивает, оставляя кровавые брызги на полях. – Старик напился и свалился с пирса!»

Она хватает его за рукав, вдавливая ногти в ткань. «Следы верёвки… как у матроса из твоих сказок! – её голос срывается на визг. – Ты же сам говорил, что на „Голубой Нереиде“…»

Он резко дёргается, опрокидывая стул. Тень от лампы пляшет на стене, превращая его профиль в горбатого морского дьявола. «Это были легенды! Бред старых пьяниц! – его дыхание пахнет теперь не виски, а страхом. – Доктор Рейес подписал акт. Ты хочешь сгореть на костре за ересь?»

Клава прижимает ладонь к тексту – красные буквы отпечатываются на коже, как стигматы. «Он тоже с ними, – шепчет, разглядывая отражение в запотевшем окне. Там, в чёрной воде залива, мелькает белый халат. – Вчера видел, как он грузил ящики с тем якорем…»

Грохот волн о скалы заглушает её слова. Она судорожно пишет дальше, царапая бумагу до дыр: «Ключ в дубе… если найдут…» Перо ломается, оставляя кляксу-паука.

«Ты спрятала ключ? – Лиам хватает её за плечи, трясёт так, что выпавший из волос морской ёж разбивается о пол. – Они уже обыскали маяк! Священник рылся там с утра!»

Её палец непроизвольно прижимается к нижнему краю страницы – чернильный отпечаток остаётся поверх текста, спираль папиллярных линий повторяет узор на церковном кресте. «Ты… ты был с ним? – она отстраняется, натыкаясь на полку с банками. Стеклянные сосуды звенят, обнажая заспиртованные жабры. – Почему знаешь про обыск?»

Он молча хватает со стола нож для вскрытия писем. Лезвие блестит в луче света, выхватывая из темноты их лица – два призрака в театре теней.

«Если найдут ключ, – его голос теперь звучит как скрежет якорной цепи, – тебя повесят на мачте как ведьму. Или сбросят в Глубину».

Она смеётся – горько, истерично, царапая ногтем по чернильному отпечатку. «Пусть попробуют. – Ветер врывается в подвальное окно, задувая лампу. В последнем блике света видно, как отпечаток пальца начинает пульсировать, как живой. – Я уже нарисовала их судьбу… в красном».

Где-то сверху падает тяжёлая книга. Оба замирают, прислушиваясь к шагам над головами – мокрые сапоги шлёпают по каменным плитам. Лиам шепчет проклятие, хватает её за руку, но она вырывается, оставляя на странице кровавую царапину.

«Ищи меня в пещере… – пишет она уже пальцем, макая в чернила, когда дверь наверху с грохотом распахивается. – Если осмелишься».

Последнее, что она видит перед тем, как нырнуть в люк – тень священника падает на страницу, его рука с кольцом «V.I.D.A.» тянется к ещё влажным чернилам.

Бумага пахнет гарью и рыбьим жиром – обугленные края крошатся под пальцами, оставляя чёрные метки на коленях. Клара прижимает лист к животу, чувствуя, как дрожь в руках передаётся буквам: «Лиам принёс селёдку… опять селёдку», – пишет она, и жирные пятна на странице смешиваются с чернилами, создавая маслянистые разводы. Где-то за дверью скребётся крыса – или чей-то ноготь?

«Ты сожрала последние консервы неделю назад, – Лиам швыряет в угол костяк рыбы. Голова с выпученными глазами катится под кровать, продолжая шевелить жабрами. – Хочешь бифштекс? Укради у Блейка!»

Она тычет пером в его грудь, оставляя кляксу на рубахе. «Они везут что-то в трюмах… – чернильная капля стекает по слову „контейнеры“, превращая его в кляксу-монстра. – Сегодня капитан называл Блейка…»

Внезапный треск за окном – оба вздрагивают. Лиам хватает её за плечо, оставляя синяк-отпечаток. «Хранителем ключей? – его шёпот похож на шипение кипящего масла. – Это не титул, Клара. Это диагноз. Тех, кто видел Глубину…»

Страница внезапно вспыхивает у края – она роняет перо, задувая тлеющий уголок ладонью. «Ты… ты поджёг?»

«Они идут по запаху чернил, – он бьёт кулаком по стене, и с полки падает банка с глистами. Стекло разбивается, выпуская белых червей на прожжённый ковёр. – Каждый лист, каждую букву они чуют как акулы кровь!»

Её ноготь впивается в дырку от пуговицы посередине страницы – круглая метка с едва видным якорем. «Эта пуговица… – она подносит лист к коптящей лампе. – Такая же была на манжете мэра, когда он подписывал смерть старика…»

Лиам резко выдёргивает страницу. Бумага рвётся, оставляя в руках Клары клочок с недописанным «неужели…». «Ты играешь в детектива, пока они роют нам могилу! – он швыряет обрывок в печь, где вспыхивает синим пламенем. – Завтра на рассвете лодка у Чёрных скал. Решай – я или твои бредни!»

Где-то внизу, в порту, гудок парохода разрезает ночь. Она ползёт к печи, выхватывая полуобгоревший лист. «Неужели… – дописывает обугленным прутиком, обжигая пальцы, – …они везут нас?»

Дверь захлопывается с таким грохотом, что с потолка сыплется известка. Клара прижимает страницу к груди, чувствуя, как пуговичная дырка совпадает с родимым пятном над сердцем. «Хранитель ключей… – бормочет, вытирая сажу со лба. – Значит, ключ у Блейка…»

Внезапно свет лампы меркнет – тень в окне застывает, слишком высокая для человека. Она задувает огонь, пряча лист под половицу, где уже шевелятся черви. Последнее, что успевает заметить – отпечаток якоря на бумаге начинает светиться в темноте, как глаза глубоководных рыб.

Бумага шершавится, как язык морского бычка – кристаллы соли впиваются в подушечки пальцев, оставляя белые царапины на сером листе. Клара прижимает страницу к колену, чувствуя, как песок скрипит между зубами с каждым вздохом. «Золото… череп… якорь со змеёй», – выводит карандаш, ломающийся на букве «з», оставляя рваный след. Где-то в глубине пещеры вода капает в лужицу, повторяя: преда-преда-преда.

«Ты вообще слышишь себя? – Лиам бьёт веслом по воде, отбрасывая блики на свод пещеры. Его тень пляшет на стенах, сливаясь с петроглифами. – Братство, монеты, черепа… Ты как сумасшедший старик Харрисон, что болтал про подводный город!»

Она швыряет ему в лицо горсть монет. Жёлтый металл звенит о камни, катясь в чёрную воду. «1819 год чеканки! – царапает карандашом дату так, что бумага рвётся. – Твой прадед ещё в пелёнках был, а они уже топили корабли!»

Он поднимает монету, при свете факела выхватывающем из тьмы его перекошенное лицо. «И что? – крутит золотишко между пальцев. – Всё равно не докажешь. Блейк сожрёт тебя с костями, как ту рыбачку в прошлом…»

Внезапный треск факела заставляет их вздрогнуть. Пламя отражается в глазницах черепа, лежащего у её ног – змея на лбу извивается в тенях, будто живая. «Смотри… – она тычет карандашом в символ, – …такой же был на контейнерах. Они не грабят, Лиам. Они собирают что-то…»

Он внезапно хватает её за запястье, прижимая к мокрой стене. «Слушай… – его голос теперь звучит как скрип якорной цепи. – Рыбаки видели, как Блейк нырял у Чёрных скал. Говорят, он привязал к ногам гирю… и смеялся».

Волна врывается в пещеру, заливая страницу солёной водой. Клара вырывается, прикрывая тело от холода. «Не гирю… – шепчет, разглядывая свой эскиз черепа в углу листа. – Ключ. Он нёс им ключ к…»

Грохот обвала где-то справа. Лиам тушит факел ногой – в последних вспышках света череп на рисунке будто щёлкает зубами. «Двигайся! – он тащит её за рукав в узкий лаз. – Они нашли пещеру!»

Она прикусывает язык, чувствуя вкус крови. Карандаш выпадает, катясь в темноту. «Подожди… – рвёт страницу пополам, суя половину в трещину камня. – Пусть найдут хоть это…»

Его рука на её рту пахнет ржавчиной и страхом. Где-то позади раздаётся шлёпанье мокрых сапог, смех с металлическим призвуком. «Хранитель ключей идёт… – шепчет кто-то на странном наречии. – …ищет свою жертву…»

Клара прижимает к груди оставшийся клочок страницы. В темноте её пальцы нащупывают гравировку змеи – выпуклую, как шрам. «Неужели… – мысль обрывается, когда Лиам толкает её в ледяной подземный поток. – …они всё ещё здесь?»

Вода уносит последние слова, а в углу промокшей страницы череп продолжает ухмыляться, его змеиные глаза теперь отливают нефритовым светом.

Конверт липнет к пальцам, как старая жевательная резинка – выцветшая бумага пахнет формалином и разочарованием. Клара вырывает фотографию зубами, оставляя на углу следы клыков. «1985… маяк ещё с белым куполом», – бормочет она, вглядываясь в лица: молодой Блейк с сигарой, мэр в помятом костюме, священник, прикрывающий рукой ящик с надписью «Музейные ценности». Двое незнакомцев стоят в тени, их лица размыты, будто сама плёнка отказывалась запечатлеть черты.

«Этот слева… – Лиам тычет мокрым пальцем в высокого мужчину в морской фуражке. – Похож на капитана „Морской звезды“. Его жена до сих пор носит траур».

Она переворачивает фото – клей на обороте тянется, как паутина. «Артур, – читает единственное незачёркнутое имя, пока её ноготь скребёт по засохшему клею. – Кто эти трое? Почему их вычеркнули?»

Внезапный порыв ветра захлопывает ставень. Лиам роняет фонарик – луч света пляшет по стене, оживляя тени на фотографии. Блейк на снимке будто подмигивает.

«Мёртвые, – он подбирает фонарь дрожащей рукой. – Все, кого вычёркивают из списков Братства… они всплывают у Чёрных скал с пустыми глазницами».

Клара прижимает фото к груди, чувствуя, как химикаты плёнки въедаются в кожу. «Эти ящики… – её палец скользит по маркировке, оставляя жирный след. – В музейных описях 85-го года нет грузов из Южной Америки. Значит…»

Грохот волн о скалы сливается со стуком в дверь. Лиам хватает её за плечо, оставляя синяк-отпечаток. «Значит, они ввозят что-то, что нельзя показывать даже в музее! – его голос трещит, как пересохшая снасть. – Брось это, Клара! Сейчас они…»

Она резко дёргает руку, и фото падает в лужу солёной воды. Изображение начинает пузыриться – лица незнакомцев расплываются, превращаясь в чёрные пятна. «Нет! – она выхватывает мокрый листок, но Блейк на фото теперь улыбается слишком широко, показывая острые клыки. – Смотри! Они перевозили не артефакты…»

Стук в дверь становится громче. Лиам прислоняет к проёму лом, его ладони в шрамах от верёвок скользят по металлу. «Что тогда? Призраков? Русалок?»

«Хуже, – она тычет пальцем в ящик, где сквозь надпись проступает знак якоря со змеёй. – Они перевозили членов Братства. Эти двое… – мокрый палец прорывает бумагу на месте лица незнакомца, – …они не стареют».

Дверь содрогается от удара. Стекло в окне трескается, впуская ветер с запахом гниющих водорослей. Клара судорожно вклеивает фото на страницу рыбьим клеем, смешанным с собственной кровью. «Артур… – шепчет, замечая, что буквы имени на обороте теперь светятся фосфоресцирующим зелёным. – Где ты сейчас?»

Последний удар выбивает дверь с петлями. Лиам толкает её в люк под полом, сам закрывая щитком. «Беги к пещере! – кричит он, пока тени с слишком длинными руками вваливаются в комнату. – Ищи корабль…»

Его голос обрывается. Клара, сползая по ржавой лестнице, прижимает к лицу страницу – фото теперь пахнет свежей кровью и медью. В темноте подвала только имя «Артур» светится ядовитым зелёным, как глубоководный организм.

Бумага вздулась, как гниющая палуба – водяные знаки волн приподнимаются под пальцами, повторяя ритм ударов в дверь. Клара макает перо в чернильницу, но чернила давно разбавлены морской водой, оставляя на странице бледные следы, похожие на вены. «Капитан предал… – пишет она, и буквы „ловушка“ расплываются в сизое пятно, – …ключ под ступенью…» Где-то внизу бьётся стекло, и чей-то голос орёт: Наверх! Она у люка!

«Ты всегда рисовал маяки криво, – шепчет она, прижимая ладонь к детскому рисунку на полях – жёлтая акварель Лиама десяти лет смешалась с её кровью. Вспоминает, как он тыкал кистью в холст: «Он будет выше облаков! Мы уплывём, и никто…»

Грохот топота на лестнице. Чернильница падает, заливая слова «не мсти» чёрной лужицей. Она рвёт рукав, обмакивая ткань в вино – красные буквы выходят корявыми, как шрамы. «Ты лучше их… – перо ломается о бумагу, оставляя занозу в мизинце. – …потому что не смотрел в Глубину…»

Дверь с треском распахивается. Она прижимает страницу к груди, чувствуя, как водяные волны на бумаге совпадают с дрожью сердца. «Артур! – кричит кто-то за спиной. Голос звучит так, будто говорящий никогда не дышал воздухом. – …Хранитель требует ключ…»

Клара бросается к камину, швыряя в огонь дневник. Страницы вспыхивают синим пламенем, выпуская дым в форме якоря. «Ищите! – смеётся, размазывая сажу по лицу. – В пепле… в моих костях…»

Рука с кольцом «V.I.D.A.» хватает её за волосы. Она успевает впиться зубами в палец – чёрная кровь с вкусом нефти заливает рот. «Лиам… – шепчет последнее, глядя на детский рисунок, вырывающийся из огня. Бумажный маяк парит в дыму, охваченный пламенем. – …не спускайся в…»

Выстрел.

Пуля проходит навылет, продырявливая слово «третьей» на странице. Лист падает в лужу, и смытые чернила складываются в новые слова: «Ищи меня у истока».

Где-то за окном, сквозь вой ветра, доносится рёв пароходного гудка. Последнее, что видит Клара – детский рисунок прилипает к подошве сапога убийцы. Жёлтая акварель маяка оставляет след на каменном полу, ведущий к потайной двери.

Бумага морщинится, как кожа утопленника – складки режут ладони, заставляя каждую букву прыгать под пальцами. Клара пишет лбом, прижатым к столу, карандаш дрожит в онемевшей руке. «Они… вкололи…» – буквы пляшут, то взлетая к верхнему краю, то сползая вниз, будто лист крутится в водовороте. Где-то за спиной капает вода, но это не вода – это кровь из перебитого носа стекает на пол.

«Клятва молчания, – священник водит по её плечу распятием, оставляя красные полосы. – Ты видела лицо Глубины…»

Она смеётся, выплёвывая зуб на смятый лист. «Лицо… – пузыри крови лопаются на слове „картина“. – Оно было… красивое…»

Его рука с кольцом впивается в подбородок, заставляя смотреть в потолок. Там, в трещинах штукатурки, извивается морской червь с глазами Блейка. «Где ключ? – его дыхание пахнет гниющими мидиями. – Или хочешь, чтобы мальчик нашёл твой труп в рыболовных сетях?»

Клара дёргает головой, карандаш рвёт бумагу, рисуя зигзаг молнии. «Несчастный случай… – бормочет, глядя, как её кровь смешивается с фиолетовыми чернилами. – Лодка… волна…»

Внезапно дверь распахивается, внося запах дорогих духов. Женский смех режет слух. «Бедняжка, – вдова Блейка проводит помадой по губам, оставляя кровавый полумесяц на бокале. – Ты думала, мы позволим тебе испортить праздник?»

Клара тянется к блестящему следу на стекле, но её руку пригвождают ножом к столу. Боль вспыхивает белым светом, и на секунду она видит ясно: на стене карта с отметками у Чёрных скал, фото Лиама в перекрестье прицела…

«Почему… боитесь картины? – выдыхает она, чувствуя, как нож проворачивается в кости. – Она же… ваше отражение…»

Священник хватает её за волосы, бьёт головой о стол. В глазах двоится – теперь она видит две вдовы, четыре алых полумесяца на бокалах. «Нарисуй нам ещё раз, – он суёт в пальцы кисть, обмакнутую в чёрную жижу из раздавленных морских звёзд. – Покажи, что видела в Глубине!»

Клара малюет что-то на оборотной стороне листа, смеясь сквозь слёзы. «Вот вы… – бормочет, изображая сплетённые трупы с якорями вместо сердец. – …семейный портрет…»

Удар кастетом в висок. Она падает, прилипая щекой к полу. Последнее, что видит – вдова поднимает бокал, оставляя помаду на краю. Фиолетовый полумесяц совпадает с рисунком на её листе, с родимым пятном на бедре Лиама, с фазой луны в ночь, когда пропал старик-рыбак…

«Сделайте похоже на утопление, – говорит священник, стирая окровавленной сутаной следы на столе. – И проверьте третью ступень маяка…»

Клара шевелит пальцами в луже крови, рисуя последнюю букву – «А» как якорь, как начало имени, как петлю для висельника. Где-то далеко гудок парохода сливается с её хриплым шёпотом: «Лиам… не спускайся…»

Тень вдовы накрывает её, пахну духами «Морская ведьма». Фиолетовый полумесяц помады остаётся на лбу Клары – печать, которую Ева позже найдёт на бокале, на крышке гроба, на обручальном кольце в музее.

Бумага холодна, как крышка гроба – серебряные буквы светятся в темноте мертвенным блеском, будто выведены рыбьей чешуёй. Клара пишет ногтем, обмакнутым в ртуть, каждый штрих оставляет на чёрной поверхности шрам-молнию. «Они смеялись… – шепчет, и пар от дыхания заставляет строки „главный ключ“ пульсировать, как жилы. – …сорвали холст, но не догадались понюхать краску…» Где-то за дверью скрежещет цепь, поднимая что-то тяжёлое из глубин.

«Ты упряма, как краб, – голос Блейка просачивается сквозь стены, смешиваясь с плеском воды в трубах. – Где ключ? Или хочешь, чтобы я вырезал его из твоих кишок?»

Она прижимает ладонь к странице, чувствуя, как серебро въедается в кожу. «В рамке… – рисует ногтем спираль, повторяющую узор на полу музея. – …там, где ты целовал вдову на открытии…»

Взрыв смеха сотрясает комнату. Через замочную скважину просачивается чёрная слизь. «Рамка сгорела вчера! – Блейк бьёт кулаком по стали, оставляя вмятину в форме якоря. – Ты врёшь, как всегда!»

Клара прижимает губы к строке «ищи правду», оставляя кровавый отпечаток. «Проверь пепел… – шепчет, зная, что микрофибра с схемой тайника уже вшита в подкладку его плаща. – Там найдёшь больше, чем ключ…»

Стук ножей по металлу. Она зачёркивает слово «месть», превращая его в паутину. «Прости… – последняя буква растягивается, когда дверь срывает с петель. – …что не смогла нарисовать тебе солнце…»

Блейк входит, за ним плывёт запах гниющих кораллов. Его тень отражается на чёрной странице – слишком много щупалец, слишком мало человеческого. «Игра окончена, – он проводит по строке „тайник в музее“ ножом, соскребая серебро. – Твой мальчик уже мёртв».

Клара смеётся, вытирая кровь с губ. «Включи свет, Артур… – шепчет, наблюдая, как его зрачки сужаются при звуке настоящего имени. – …и посмотри, что написано на стене за твоей спиной…»

Он рефлекторно щёлкает выключателем. Ультрафиолетовая лампа вспыхивает синим – на чёрной странице проступает схема музея, линии фосфоресцируют зелёным, указывая на трещину в подвале. «Что… – его рука дрожит, рваная тень на стене теперь показывает карту с крестиком у маяка. – …это невозможно…»

Она кусает капсулу в зубах – яд горький, как правда. «Ищи… – успевает прошептать, глядя, как серебряные буквы „прости“ плавятся под УФ-лучами. – …в месте, где спрятано твоё отражение…»

Тело сводит судорогой. Блейк бьёт её по лицу, но страница уже летит в окно, подхваченная внезапным ветром. Чёрная бумага прилипает к мокрой мостовой, где уличный фонарь с перегоревшей лампочкой вдруг излучает ультрафиолет – схема тайника светится для проходящей мимо Евы, пока дождь не смывает ядовито-зелёные линии в сточную канаву.

Последний выдох Клары смешивается с гудком парохода. Где-то в порту Лиам поднимает с земли мокрый лист, не замечая, как невидимые чернила медленно проступают у него на ладони, повторяя изгибы подземных тоннелей.

Бумага горит в пальцах как лёд – идеальная белизна режет глаза после копоти сожжённых страниц. Лиам проводит подушечкой большого пальца по строке, где засохшая кровь пульсирует тёмно-бордовым. «Ненависть… якорь…» – шепчет он, и буквы «AB» на краю листа светятся, как только что снятый с огня клинок. Где-то за спиной волна бьётся о борт «Летучего голландца», а в ушах всё ещё звенит её голос: «Ты лучше их… ты должен…»

«Бред умирающей, – бросает капитан, швыряя на стол окровавленный нож с гравировкой якоря. – Выбрось эту дрянь за борт».

Лиам прижимает лист к ране на груди, чувствуя, как кровь группы AB смешивается с её почерком. «Ты видел, как она писала это? – его палец оставляет красный след на слове „плавать“. – Дрожала? Плакала? Или смеялась, как тогда в пещере?»

Внезапный порыв ветра вырывает страницу. Она прилипает к мокрой парусине, превращаясь в кровавое зеркало. Капитан хватает его за шиворот: «Она сгнила на дне с грузом гирь! А ты нюни распустил из-за…»