Ключи от бездны

Рассвет разбился о скалы, окрасив небо в синячные тона. Стас тыкал багром в водоросли, ругаясь на вчерашний шторм, украсивший берег мусором и обрывками сетей. «Опять пластик, – бормотал он, подцепляя бутылку с запиской, – хоть бы одна водка целая…» Багор звякнул о что-то твёрдое.

«Чёртова банка, – пнул сапогом, но «банка» захлюпала. Волна отхлынула, обнажая руку. Пальцы, побелевшие от соли, сжимали ракушку-трубача. «Батюшки… – Стас отпрыгнул, наступив на медузу, лопнувшую под каблуком с звуком рвущейся кожи. – Эй, мужик!»

Труп покачался на волне, лицом вниз. Комбинезон рыбака раздуло, как парус. Стас, крестясь, потянул за плечо – тело перевернулось с хлюпающим звуком, выплюнув изо рта краба.

«Ироды… – он вытирал ладонью пот со лба, оставляя полосу ила. – Опять контрабандисты постреляли?» В ракушке что-то блеснуло. Пальцы покойника хрустнули, когда он выковыривал свёрток – золотая монета с профилем Николая II.

Где-то на утёсе скрипнула дверь маяка. Стас оглянулся, но увидел лишь тень, уползающую за выступ скалы. «Кто там? – крикнул, пряча монету в карман. – Выходи, чёрт!»

Ветер принёс запах горелой проводки. Волна накрыла труп с головой, и когда вода схлынула, мёртвые глаза смотрели прямо на Стаса. Зрачки – дыры в чёрный омут.

«Господи, да это же… – он присмотрелся к синей татуировке на шее: якорь, обвитый змеёй. – Да ты из братства…»

Сверху посыпались камешки. Стас вскинул голову – силуэт человека в рваном плаще мелькнул на краю обрыва. «Стой! – бросился к тропинке, спотыкаясь о мешки с водорослями. – Ты видел! Ты…»

Нога провалилась в промоину. Упав, он услышал смех – хриплый, как скрип ржавых петель. Когда поднялся, на скале никого не было. Только воронка из песка у подножия маяка медленно заполнялась розовой водой.

Вернувшись к трупу, Стас не нашёл ни монеты, ни ракушки. Даже следы на песке были гладкими, будто море слизало улики. «С ума сойти… – он потрогал карман – мокрая дырка. – Или это ты забрал? – закричал в пустоту, где маяк теперь отбрасывал тень в форме крюка. – Я тебя запомнил!»

В ответ лишь чайки заверещали, улетая к чёрной полосе на горизонте – новому шторму, или дыму от «Летучего голландца», который уже поворачивал к бухте, разрывая туман гудком.

Внутренний монолог Евы

Ветер с залива вгонял песок в зубы, смешиваясь с привкусом лжи – Ева сплёвывала на плиты набережной, наблюдая, как слюна растворяется в луже из мазута и дождевой воды. «Добро пожаловать домой, – шептала, поправляя сумку на плече, – где каждый кирпич пропитан враньём». Над входом в «Морскую фею» болталась неоновая вывеска: буква «О» мигала аритмично, будто пытаясь сбежать из слова «Пиво».

«Мисс Браун! – бармен вылез на крыльцо, вытирая руки фартуком цвета рвоты. – Ваш папаша всё ещё…»

Она резко развернулась, наступив на разбитую бутылку. Зелёное стекло хрустнуло, впиваясь в подошву. «Мёртв. Да».

Флешбек врезался как нож: отец стоит у окна маяка, спиной к штормовому стеклу. Его пальцы чертят на запотевшем стекле спираль – тот самый узор, что теперь татуирован у неё на запястье. «Уезжай, Ева, – голос хрипит, как перегруженный пароходный гудок. – Здесь правду топят быстрее, чем пьяных матросов».

Настоящее просочилось сквозь память: рыбак в засаленной куртке тыкал в неё пальцем. «Твоя старуха тоже сбежала, да? – дыхание пахло тухлыми мидиями. – Гены…»

Она ударила его сумкой по лицу. Кошельки-зажигалки-ключи звенели, как костяшки домино. «Следующий удар будет ножом, – выдохнула, чувствуя, как лезвие в рукаве царапает кожу. – Я уже не та девочка, что боится ваших сказок».

Бармен закашлял. «Эй, Ева, не начинай… – он махнул рукой, и тень от его пальцев на стене сложилась в знак якоря. – Твой отец… он сам попросил…»

Флешбек снова: отец роняет на пол карту. Синие линии прибоя сливаются с венами на его руках. «Ищи женщину в красном, – хрипит, хватаясь за сердце. – Она знает, где…»

Настоящее ворвалось визгом тормозов – чёрный «Кадиллак» вдовы Блейка брызнул грязью на её джинсы. «Осторожнее, дорогая, – опустилось стекло, выпустив облако духов „Морская ведьма“. – В этом городе легко… потеряться».

Ева поймала собственное отражение в зеркале заднего вида – лицо отца в её чертах, синяки под глазами как отпечатки пальцев ночи. «Я уже нашла способ не теряться, – провела языком по зубам, ощущая там зазубрину от удара семилетней давности. – Ломать челюсти каждому, кто врёт».

Вдова засмеялась, бросая сигарету под колёса. «Милая, ты даже не представляешь, сколько челюстей придётся сломать».

Когда машина исчезла за поворотом, Ева подняла окурок – на фильтре отпечатался след помады в форме полумесяца. «Спектакль, – прошептала, засовывая улику в карман. – Но я уже выучила все ваши реплики».

Где-то в порту завыла сирена. Она потрогала татуировку-спираль, чувствуя, как под кожей пульсирует старая боль – отец умирал, рисуя этот знак кровью на стене больницы. «Правда тонет, – повторила, глядя, как волны лижут бетонные сваи. – Значит, надо нырять глубже всех».

В кармане зажужжал телефон. Неизвестный номер. Сообщение: фото её гостиничного номера, сделанное пять минут назад. Текст: «Следующая жертва спектакля – ты. Рейс в 21:00. Беги».

Ева раздавила телефон о стену, втирая осколки в трещины между кирпичами. «Спектакль продолжается, – пробормотала, направляясь к маяку. – Но я поменяла сценарий».

Диалог с шефом полиции

Кабинет воняет потом и дешёвым кофе, как будто здесь годами вываривали преступников в эспрессо-машине. Шеф Баркли перебирает бумаги, оставляя жирные отпечатки на отчёте о вскрытии. Его жетон с якорем стучит по столу – тик-так, тик-так – будто бомба в кармане урагана. Ева прижимает ладонь к холодному столу, чувствуя, как сучки древесины впиваются в кожу, словно морские ежи.

«Самоубийство, Марсден. – Он швыряет фотографию: тело рыбака на камнях, рука неестественно вывернута, будто марионетка с оборванными нитями. – Закрываем за час».

Она подносит снимок к треснувшей лампе. В луче света видно – под ногтем мертвеца блестит осколок перламутра. «Почему тогда вызвали меня? – тычет пальцем в рану на шее трупа, где синеет татуировка. – Ваши парни обычно любят быстрые версии».

Баркли встаёт, тень от его кепки накрывает Еву, как волна. Жетон звякает о пряжку ремня. «Ты местная. – Он разминает шею, и хруст позвонков сливается со скрипом чайки за окном. – Можешь успокоить этих… олухов с набережной».

Ева поднимается, опираясь на спинку стула. Формальдегидный запах с фотографии въелся в пальцы. «Олух, – перебивает, – это тот, кто верит, что рыбак сам себе вогнал гарпун в спину».

Жетон замирает в его руке. Якорь теперь смотрит остриём в её грудь. «Не гарпун. Осколок мачты. – Он открывает сейф, откуда пахнет морской водой и порохом. – Шторм, понимаешь ли…»

Ева хватает его за запястье. Металл жетона жжёт ладонь. «А это что? – срывает цепочку, поднося гравировку к свету. – Твой „Братство глубин“ тоже решило поучаствовать в шторме?»

Баркли бьёт кулаком по столу. Стакан с карандашами падает, рассыпая осколки графита. «Вон! – рычит, выдёргивая руку. – Пока не пришлось писать отчёт о твоём… несчастном случае».

Она подбирает со стола обломок карандаша – чёрный, как порох на пальцах убийцы. «Не беспокойся, – рисует на папке якорь с треснувшим древком. – Для твоего отчёта понадобится отдельная могила».

Дверь захлопывается за её спиной, но Ева успевает услышать, как он звонит кому-то: «Да, она всё знает… Нет, не успеет добраться до маяка…»

В коридоре пахнет хлоркой и страхом. Она прижимает жетон к губам – металл отдаёт горечью предательства. Где-то внизу, в участковом дворе, два полицейских с якорными татуировками грузят в машину мешки с песком. Или с телом.

«Спектакль продолжается, – шепчет Ева, бросая жетон в урну с надписью „Мусор“. – Но я уже вижу кукловодов».

Её телефон вибрирует. Анонимное сообщение: фото Баркли, пьющего виски с вдовой Блейка. Текст: «Следующий акт – подвал маяка. Не опаздывай».

Она разламывает SIM-карту ногтями, втирая осколки пластика в трещины на стене. «Нет, – бормочет, спускаясь по лестнице, где каждая ступенька скрипит как повешенный. – Это вы опоздали».

Осмотр тела

Холод морга въедается в кости глубже, чем соль в кожу покойника. Ева щёлкает перчаткой по запястью мертвеца – белая полоса на синюшной коже вспухает, как шрам от удара молнией. «Видишь? – тычет пинцетом в волокна, застрявшие под ногтем. – Пенька. Не скалы выдрали ему кожу, а канат».

Ассистент морга, парень с прыщами цвета устриц, присвистнул. «Шеф сказал – самоубийство. – Он перекладывает инструменты на столе, где пятна крови складываются в контур якоря. – Может, привязал себя к камню для храбрости?»

Ева отрывает полоску кожи с раны – под лупой видно параллельные царапины. «Самоубийцы режут вдоль, – водит скальпелем по своей ладони, оставляя розовую черту. – А здесь… – прикладывает лезвие к его шее, – …кто-то водил верёвкой, как пилой. Пока не нашёл сонную артерию».

Карман пиджака хрустит, как панцирь краба. Она вытаскивает ключ – ржавый, с головой Медузы вместо бородки. «2005-й… – разворачивает обрывок газеты, где фото художницы в чёрном платье сливается с кляксой. – Твою мать, да это же Клара Вандербильт!»

Ассистент роняет банку с формалином. Жидкость растекается, поднимая в воздух химическую вонь. «Вы… вы не должны… – он пятится к двери, задевая стеллаж с кишками в стеклянных гробах. – Шеф прикажет…»

Ева прижимает газетный фрагмент к лампе – в просвете виден силуэт маяка, обведённый красным. «Твой шеф прикажет тебе вылизать пол, если не заткнёшься. – Она поворачивает ключ против света, и тень от Медузы ползёт по стене, цепляясь щупальцами за потолок. – Где тело Клары?»

Парень бьётся в истерике, срывая с крюка кишки очередного трупа. «Её не нашли! Море не отдало! Говорят, она превратилась в…»

Дверь распахивается, впуская запах коньяка и лжи. Баркли застывает на пороге, жетон якоря болтается на расстёгнутой шинели. «Марсден! – рычит он, раздавливая окурок о плитку с трещиной в форме спирали. – Вы тут не в музее привидений!»

Ева подбрасывает ключ, ловя его левой рукой. «Зато вы – в театре абсурда. – Она тычет газетой ему в лицо, где дата кружится красным шрифтом. – Хотите сказать, труп рыбака двадцать лет носил в кармане некролог?»

Шеф хватает её за запястье. Прыщиктый ассистент визжит, роняя стеклянный глаз в лужу формалина. «Слушай, детка… – Баркли дышит перегаром ей в лицо. – Твой папаша тоже любил копать. Теперь его рыба доит кораллы в трюме „Голландца“.»

Ключ впивается ей в ладонь, кровь смешивается с ржавчиной. Ева бьёт его коленом в пах, чувствуя, как ломается пряжка ремня с якорем. «Передай своему „Братству“ – следующий глаз Медузы выколю им всем. – Она вытирает окровавленный ключ о его шинель. – Начиная с женщины в красном».

Телефон Баркли выпадает из кармана. На экране – смс: «Ликвидировать до заката». Фото Евы у входа в морг.

Она давит экран каблуком, кроша стекло в чёрную икру пикселей. «Скажи им, что я уже нашла маяк. – Подбирает обрывок газеты, где дата гибели Клары сливается с номером телефона. – И ключ к вашей гнилой лодке».

Снаружи завывает сирена. Через зарешечённое окно видно, как «Кадиллак» вдовы Блейка давит лужи, спеша к порту. Ева засовывает ключ в карман, чувствуя, как Медуза на рукоятке царапает бедро сквозь ткань. «Спектакль продолжается, – шепчет, вытирая окровавленный скальпель о штаны Баркли. – Но кукловоды сменились».

Где-то внизу, в подвале морга, падает металлический лоток. Звук эха длится дольше, чем должно.

Первая встреча с вдовой Блейка

Дверь особняка «Чёрная жемчужина» скрипела, как корабельные снасти на виселице. Ева провела пальцем по косяку – краска облезла, обнажив древесину с насечками в виде широт и долгот. «Входите, дорогая, – голос вдовы Блейка плыл по коридору, смешиваясь с запахом ладана и гниющих роз. – Артур обожал гостей… перед тем, как их топить».

Клара Блейк повернулась, и её платье цвета запёкшейся крови зашелестело, как паруса при смене ветра. За ней на стене висела картина: «Летучий голландец» в кольце шторма, мачты сломаны, как рёбра утопленника. Подпись в углу – та самая спираль, что была на окне отца.

«Ваш муж боялся маяка, – Ева щёлкнула зажигалкой, освещая лицо вдовы. – Или это вы боитесь, что он там что-то оставил?»

Дым от сигареты Клары сплёл в воздухе силуэт якоря. «Артур говорил, там слышны… голоса. – Она провела рукой по раме картины, и „Голландец“ качнулся, будто от порыва ветра. – Особенно перед штормом. Как будто море шепчет имена через старые кирпичи».

Ева подошла ближе. Краска на полотне пузырилась, образуя лицо капитана с глазами-пуговицами. «Ваша работа? – она коснулась мазка, и палец прилип, будто холст был свежевыкрашен. – Интересная техника. Как будто рисовали кровью вместо масла».

Вдова засмеялась, брызнув коньяком из бокала. Капли упали на ковёр с вытканным компасом, стрелка которого указывала на потайную дверь. «О, милая, искусство требует жертв. – Она сняла брошь в виде медузы, прикалывая ею шаль на плече Евы. – Артур, например, подарил мне… вдохновение. Перед тем как его яхта взорвалась».

На картине что-то зашевелилось. Ева присмотрелась – волны на полотне теперь бились о реальные камни под окном. «Голоса… – прошептала она, чувствуя, как спираль на запястье пульсирует в такт маячному гудку. – Или это вы устроили ему встречу с призраками?»

Клара опрокинула бокал. Коньяк растёкся по мольберту, где новый холст изображал Евиного отца у перил тонущего судна. «Страх – лучший художник, дорогая. – Она обвела контур его лица ногтем, оставляя царапину. – Он рисует такие… живые детали».

Телефон вдовы завибрировал, проецируя на стену сообщение: «Она знает про ключ». Ева поймала отражение в зеркале – за её спиной стоял Артур Блейк, мокрый, с водорослями на лацканах.

«До свидания, мисс Марсден. – Клара нажала потайную кнопку, и люк под ковром открылся, пахнув морской солью и бензином. – Передай отцу… его маяк скоро погаснет».

На улице хлестнул дождь. Ева разжала ладонь – там была краска с картины, красная и липкая, как свежая рана. Сзади, в окне особняка, силуэт вдовы сливался с «Летучим голландцем», а на подоконнике дымилась сигарета с отпечатком помады в форме полумесяца.

«Спектакль продолжается, – прошептала Ева, стирая кровавую краску о решётку ограды. – Но я уже в гримёрке призраков».

Где-то в порту завыл гудок. Она повернулась – на картине в окне теперь была она сама, стоящая на краю маяка с ключом-медузой в руке. А внизу, в бурлящих волнах, десятки рук тянулись к свету.

Флешбек Евы

Дым от горящих актов ел глаза, как слезоточивый газ. Ева стояла на лестнице Минюста, держа папку, из которой выползали языки пламени. Искры падали на мрамор, оставляя чёрные оспины – следы правды, которую не смогли привить. «Выгорает, господин министр? – кричала она, чувствуя, как пепел оседает на языке горькой пудрой. – Как ваша совесть после детского дома №7!»

Политик в смокинге цвета асфальта улыбался, поправляя галстук с узлом туже виселицы. «Дорогая, – голос маслянисто стекал по перилам, – ты перепутала благотворительный аукцион с…»

Она швырнула горящие листы в его сторону. Пламя лизало лакированные туфли, выкусывая дыры в лжи. «Вот ваши квитанции! – пепел впивался в кожу как татуировки стыда. – За каждый кирпич в стене сгоревших сирот!»

Фотографы лезли, как крабы на прибой. Вспышки выхватывали из толпы лица: коллега из прокуратуры жевал жвачку, делая вид, что читает смс; начальник Евы прятал лицо в воротник, словно черепаха в панцирь. «Марсден! – рявкнул он, хватая её за локоть. – Ты похоронила карьеру!»

Она встряхнулась, сбрасывая его руку. «Зато оживила их призраков. – Показала на пепел, кружащийся в форме детских силуэтов. – Слышите? Они смеются над вашими должностями».

Министр махнул рукой. Охранник в перчатках без пальцев бросил на пламя огнетушитель. Белая пена захлебнулась, шипя как змея. «Правда – не факты, – прошипел политик, вытирая сажей лицо. – Это то, во что люди согласны верить. А они… – он кивнул на толпу, где уже раздавали флажки с его портретом, – …верят мне».

Ева сплюнула в пенную лужу. Слюна зашипела, растворяясь в химической массе. «Тогда я буду их зеркалом. – Сорвала бейдж с груди, швырнув к его ногам. – Где отразится вся ваша гниль».

Флешбек рассыпался, как прогоревшая плёнка. Настоящее врезалось запахом йода – Ева сжимала окровавленный ключ в доках Порт-Клэра, где волны бились о сваи, как заключённые о решётки. «Верят… – прошептала, глядя на отражение в луже нефти. – Значит, нужно поджечь и их веру».

Где-то на маяке завыл гудок. Она потрогала шрам на запястье – спираль горела, как та ночь, когда отец рисовал её кровью, умирая. «Согласны верить, – повторила, ломая ключом замок на двери катера. – Тогда я стану их кошмаром, в который невозможно не верить».

В трюме пахло рыбой и страхом. Фонарь выхватил ящики с маркировкой «Благотворительный груз №7». Ева вскрыла ножом крышку – куклы с обгоревшими лицами улыбались, держа флажки политика. «Спектакль продолжается, – прошептала, доставая канистру. – Но теперь я режиссёр ада».

Телефон в кармане завибрировал. Анонимное фото: вдова Блейк жмёт руку министру на фоне горящего детдома. Текст: «Правда сгорает первой. Ты – следующая».

Ева бросила телефон в бензиновую лужу. Искра от зажигалки прочертила дугу, как падающая звезда. «Нет, – улыбнулась, наблюдая, как пламя бежит к канистрам. – Я – факел, от которого загорятся все ваши куклы».

Ева в баре «Якорь»

Бар «Якорь» дышал перегаром и ржавчиной, как легкие старого курильщика. Ева провела пальцем по стойке – лак отслаивался, обнажая древесину с вырезанными инициалами «А.Б.». Бармен швырнул тряпку в ведро, где плавали окурки, похожие на мёртвых медуз. «Блейк? – он хрипло засмеялся, выставляя бутылку рома с этикеткой „Проклятие капитана“. – Сидел там, где ты. Каждую пятницу, как часы… точнее, как эти хреновы часы».

Он ткнул грязным ножом для льда в стену. Стрелки под стеклом, покрытом паутиной трещин, застыли на 2:15. Тень от них падала на Еву, разрезая шею чёрной линией. «Говорил, семья его… обречена. – Бармен налил ром в стакан с отколотым краем. – После третьей рюмки начинал кричать, что Вандербильты вернутся за долги».

Ева перевернула стакан, наблюдая, как жидкость растекается по дереву, образуя карту архипелага. «Вандербильты? – она провела ногтем по кольцам от стаканов, вдавленным в столешницу. – Та самая художница, что…»

«Сгорела. Или утонула. – Он шлёпнул мокрой тряпкой по стойке, и запах плесени ударил в нос. – Говорят, в последнюю ночь рисовала часы. Те самые».

Где-то за стойкой звякнула цепь. Ева наклонилась – за решёткой в полу виднелись ступени, покрытые ракушками. «Подвал? – спросила, ощущая, как спираль на запястье пульсирует в такт гудкам маяка. – Или ловушка для пьяных капитанов?»

Бармен схватил её за рукав. Его пальцы оставили жирные полосы на ткани. «Не сюда, чертовка! – прошипел он, и золотой зуб блеснул, как клык. – Там до сих пор пахнет краской… и жареным мясом».

Она вырвалась, задев полку с бутылками. Этикетка «Проклятия» порвалась, обнажив дату: 17.09.2005. «Время смерти Клары, – прошептала, сравнивая с часами. – Вы остановили их специально? Чтобы не видели, как сливаете кровь Блейков в ром?»

Старик за столиком в углу забил кулаком по пианино. Фальшивые ноты «Моряцкой баллады» смешались с его хрипом: «Она вернулась! В красном платье, с кистями вместо пальцев!» Его пивная кружка треснула, обливая брюки жидкостью цвета мочи.

Ева подошла к часам, ощущая холод стекла через перчатку. В отражении увидела себя – с распухшим от рваных ран лицом, как на фото Клары из морга. «Проклятие… – провела пальцем по стрелкам, и пыль превратилась в пепел. – Или предупреждение?»

Бармен разбил бутылку о край стойки. Осколки брызнули, царапая её щёку. «Убирайся к чёрту! – заорал он, махая осколком с этикеткой. – Пока не стало поздно!»

Телефон в её кармане завибрировал. Сообщение от неизвестного: фото этих часов, идущих в 2:15 ночи. Текст: «Они снова тикают. Беги».

Ева швырнула стакан в зеркало за стойкой. Осколки упали, сложившись в мозаику – лицо вдовы Блейк на фоне горящего маяка. «Слишком поздно, – сказала, вытирая кровь с лица обрывком этикетки. – Проклятие теперь моё».

Снаружи завыла сирена. Сквозь запотевшее окно видно, как «Кадиллак» Клары исчезает в тумане, оставляя следы, похожие на мазки кисти. Ева потрогала часы – стрелки дрогнули, сдвинувшись на минуту. В подвале что-то упало, звеня цепями, и запах жареной плоти стал гуще.

«Спектакль продолжается, – прошептала она, направляясь к люку. – Но я поменяла декорации».

Первая стычка с мэром

Кабинет мэра пахнет йодом и гниющими водорослями, будто его обставили мебелью с затонувшего корабля. Ева щёлкнула зажигалкой у глобуса, где Порт-Клэр был отмечен ржавой кнопкой. «Приливы уносят мусор, говорите? – она провела пальцем по борозде на карте, ведущей к маяку. – А что они приносят? Кости ваших друзей?»

Мэр Ренквист поднял руку, и кольцо с головой Медузы бросило блик на потолок, где плесень складывалась в спирали. «Детектив, – голос его булькал, как вода в трюмной помпе, – ты копаешь могилу своими же ногтями».

Он разминал пальцы, и металл кольца скрипел, будто кости в суставе. Ева бросила на стол ключ – ржавая Медуза на рукоятке зеркально отражала его символ. «Знакомо? – ткнула в дату „2005“, выгравированную на бородке. – Ваши друзья из „Братства“ теряют сувениры на местах преступлений».

За окном ударил штормовой гудок. Ренквист встал, тень от его шляпы поползла по карте, как пятно нефти. «В Порт-Клэре все связаны приливом. – Он нажал кнопку под столом, и где-то внизу щёлкнул замок. – Даже твой отец… перед тем, как волны сломали ему позвоночник».

Ева схватила его за руку. Кольцо жгло ладонь, оставляя красный отпечаток Медузы. «Вы держали факел, когда его яхта горела? – прошипела, чувствуя, как символ въедается в кожу. – Или просто ставили галочки в отчётах для „Братства“?»

Мэр рванулся, порвав рукав. Из потайной двери за книжным шкафом пахнуло морозом и формалином. «Умри тихо, Марсден! – бросил он, вытирая кровь с кольца платком с вышитыми якорями. – Или тебя выбросит на рифы, как мать!»

Ева пнула шкаф. Стекло разбилось, обнажив ряды бутылок с жёлтой жидкостью. В одной – плод с перекрученной пуповиной, в другой – кисть руки с кольцом мэра. «Ваша коллекция? – сорвала пробку, и запах формальдегида ударил в глаза. – Или меню для званых ужинов?»

Телефон Ренквиста загудел, проецируя на стену сообщение: «Ликвидировать. Сейчас». Фото Евы на фоне горящего бара «Якорь».

Она швырнула бутылку в окно. Стекло брызнуло в мокрый ветер, и сигнализация завыла, как сирена на тонущем судне. «Передай „Братству“ – их прилив начался. – Ева раздавила телефон каблуком, кроша экран в песок. – И я волна, которая смоет вас в канализацию истории».

Внизу, у подъезда, зарычал двигатель. Через разбитое окно видно, как чёрные внедорожники с якорями на номерах блокируют выезд. Ева сорвала со стены карту, обернув вокруг кулака. «Спектакль продолжается, – прошептала, разбивая аквариум с ядовитыми медузами. – Но я пишу новый финал. Кровью».