Ключи от бездны

Ева находит потайную комнату за стеной с картами

Пыль хрустнула на зубах, когда Ева втиснулась в щель за картой, где контуры Порт-Клэра сливались в спираль. Стена подалась с звуком рвущейся плоти, обнажив комнату, пропахшую формалином и страхом. Пять крюков торчали из балки, как клыки морского чудовища, каждый с табличкой: «Блейк» – обмотан водорослями, «Мэр» – проржавел до дыр, «Грегор» – облит воском, «Рейес» – покрыт рыбьей чешуёй, «Отец Элиас» – обуглен. «Меню для пираний? – Ева провела пальцем по имени отца, и крюк капнул чёрным маслом, оставив на коже тату „С.В.“. – Или список моих мишеней?»

На полу фотография 1985 года обгорела по краям, сохранив лицо художницы – Клара Блейк в красном платье, стоящая у маяка с мольбертом. Ева подняла снимок, и пепел осыпался, открывая подпись: «Они знают про ребёнка». «Какой милый сюрприз, – она приложила фото к стене, где пятна плесени совпали с силуэтами на изображении. – Мамочка готовила сюрприз для „Братства“… пока вы не сожгли её заживо».

Где-то за спиной звякнула цепь. Она рванула за верёвку, свисавшую с потолка, и люстра вспыхнула синим пламенем – сотни флаконов с водой, подвешенные на лесках. В каждом плавало ухо с проколотым якорем. «Голоса жертв, – Ева разбила один сосуд, и жидкость брызнула в лицо, пахнущая слезами. – Храните сувениры? Или напоминания, как легко вырывать правду?»

Из тени выступил силуэт в красном плаще. Голос заскрипел, будто ржавые петли: «Ты заняла его крюк… Ева Вандербильт». Она выстрелила на звук, и пуля снесла табличку «Отец Элиас», открыв нишу с детским браслетом – «Сара, 1985».

«Моя мать… – Ева сжала браслет, и шипы впились в ладонь, выдавливая капли на фото. – Вы убили её, потому что она нарисовала ваши грехи?»

Плащ зашевелился, заползая по стене, как живой прилив. «Она нарисовала будущее, – из капюшона посыпался песок с обгоревшими костями, – где ты висишь на крюке. Рядом с папочкой».

Ева швырнула флакон с ухом в плащ. Стекло разбилось о кирпич, и комната наполнилась рёвом – голос Блейка: «…ребёнок должен утонуть 17.09…». «Слышишь? – она перезарядила пистолет, сдирая кожу о насечку «1823». – Ваш прилив… превращается в отлив».

На полу пепел с фото сложился в цифры – 17.09.2025. Ева раздавила дату каблуком, чувствуя, как браслет Сары жжёт запястье. «Спасибо за экскурсию, – она выстрелила в люстру, и флаконы взорвались водопадом солёной воды. – Передай Ренквисту: его крюк уже заточен… для его глотки».

Плащ рухнул в лужу, ставшую вдруг кровавой. Ева подняла обгоревший уголок фото – теперь ясно виден силуэт ребёнка в окне маяка. «Сара… – она сунула снимок в карман рядом с серебряной запонкой. – Ты следующая подсказка? Или союзница?»

В коридоре заскрипел пол. Ева прижалась к стене, где плесень складывалась в лица пяти жертв. «Ищите меня? – прошептала, целясь в тень с котелком. – Я уже здесь… в ваших стенах… в ваших кошмарах».

Крюк с именем отца упал, прочертив на полу борозду к тайнику. Внутри – дневник Клары 1985 года, обёрнутый в кожу с татуировкой «С.В.». Ева открыла его на странице с детским рисунком: девочка с пистолетом стоит над трупом великана с якорем вместо сердца.

«Пророчество? – она сорвала с шеи цепь, бросив её на крюк „Мэр“. – Нет… обещание».

Сирена маяка взвыла, заполняя комнату красным светом. Ева вышла, сжимая дневник, оставляя на полу кровавые отпечатки – спираль, ведущую к следующему имени.

Внутренний монолог

Воск стекал с подсвечника, как слепые глаза святого Петра, когда Ева втиснула нож в щель исповедальни. Дерево пахло гнилью и ладаном – смесь, от которой ныли старые шрамы. «Отец Элиас… – она вырвала доску, и оттуда хлынул солёный ветер с голосом отца: «Доверяй только морю. Оно не умеет лгать».

Флешбек ударил, как прибой. Маленькая Ева в платье, пахнущем крабьими панцирями, сжимала руку отца. Его пальцы, шершавые от верёвок, водили по витражу с Ионой в чреве кита. «Видишь, рыбка? – он ткнул в стекло, где синий свет лизал лицо чудовища с якорями вместо зубов. – Даже Бог здесь… всего лишь марионетка Братства».

Настоящее ворвалось криком чайки. Ева уронила нож, и лезвие воткнулось в требник 1985 года – страница с пометкой: «Отпевание Клары Блейк. Причастие: морская вода». «Ты учил меня верить волнам… – она сорвала с шеи крестик, подарок Элиаса, и бросила в жаровню. – А сам поливал алтари кровью!»

Дым спиралью поднялся к потолку, складываясь в дату – 17.09.2025. Где-то в глубине церкви хлопнула дверь склепа. Ева рванула за шнур колокола, и медный гудок смешался с рёвом отца из прошлого: «Море смывает ложь! Если утонешь – значит, заслужила!»

В исповедальне что-то зашевелилось. Она вскинула фонарь, выхватив фигуру в рясе – Элиас, но его лицо было слеплено из воска церковных свечей. «Каешься, дитя? – голос капал смолой с балок, – Или выбрала путь матери?»

Ева ударила по лицу-маске. Воск расплавился, обнажив фотографию: отец и Элиас пьют вино из черепа Клары Блейк. «Каяться? – она разорвала снимок, и из разреза хлынула морская вода. – Нет. Я учусь… топить крыс».

Флешбек вернул её в детство. Отец ведёт её к маяку сквозь шторм. Его плащ хлещет по лицу, как красный язык. «Запомни: когда придёт время, – он суёт ей в руку нож, рукоять которого – спираль из ракушек, – режь без колебаний. Даже если это… я».

Сейчас этот нож дрожал в её руке, вонзаясь в дверь склепа. «Круг замкнулся, пап, – прошептала, чувствуя, как клинок встречает металл. – Твоё море… пришло за тобой».

Склеп открылся, выбросив волну праха с детскими костяшками. Ева шагнула внутрь, наступив на очки Элиаса – стёкла треснули, показывая под полом цистерну с морской водой, где плавали тела пяти жертв. У каждой во рту – серебряный якорь.

«Доверяй морю… – она бросила в воду факел, и пламя побежало по нефтяным пятнам, – оно сожжёт вашу ложь дотла».

Взрыв выбил витражи. Ева вышла из церкви, держа в руке обгоревший лист из требника – расписание отливов на 17.09.2025. «Судный день, – она села в „Кадиллак“, где на пассажирском сиденье лежал котелок мэра с дыркой от пули. – Но судить буду… я».

Попытка поговорить с рыбаками у причала

Волны лизали гнилые сваи, когда Ева вступила в лужу рыбьих кишок, растоптанных грубыми сапогами. Рыбаки замерли, будто стая крабов под лучом фонаря – один швырнул сеть в воду, и свинцовые грузила пробили тишину, как пули. «Ищете правду или наживку? – она пнула ведро с треской, и рыбы забились, выплёвывая из жабр серебряные якоря. – Судя по улову… вы сами стали приманкой».

Старший, с бородой, сплетённой из водорослей, повернулся, обнажив шею с татуировкой: якорь, обвитый датой «1823». «Уходи, чумовая, – он бросил на причал нож, рукоять которого была обмотана детскими волосами. – Твой папаша уже кормит рачков у рифа».

Ева подняла нож – лезвие дрогнуло, отражая сеть с выжженным символом. «Клеймо Братства… или метка для выбраковки? – провела пальцем по обугленным волокнам, и пепел смешался с кровью из пореза. – Говорят, сети с такими знаками ловят не рыбу… а языки».

Рыбаки зашевелились. Один швырнул в неё окунем – рыба ударила в грудь, оставив слизь с блёстками медуз. «Твой язык следующий, – зарычал бородач, разматывая цепь с крючьями. – Мы засолим тебя в бочке, как ту шлюху Блейк!»

Ева вонзила нож в причал, где древесина затрещала, обнажив под ней ржавую табличку: «Собственность Вандербильтов». «1985-я бочка уже занята… вашим страхом, – она выхватила пистолет, целясь в татуировку на его шее. – Хотите присоединиться к папочке? Он скучает по… крысам».

Сеть внезапно дернулась – из воды показался труп в красном плаще. Лицо съели крабы, но на руке блестело кольцо-медуза. Рыбаки отпрянули, крестясь якорями. «Ваш улов, – Ева выстрелила в сеть, и грузила рассыпались, как чётки. – Свежий мясник для Братства!»

Бородач рванулся вперёд, но поскользнулся на чешуе. Ева прижала его лицо к табличке, где буквы «С.В.» впились в щёку. «Кто шил плащ? – она втирала в рану соль с причала. – Говори, или твою кожу снимет прилив!»

«Он… сам плетёт их! – мужчина захрипел, выплёвывая зуб с гравировкой. – Из… из волос жертв!» Внезапно он затрясся, изо рта полезли щупальца медуз. Ева отскочила, а тело рыбака вздулось и лопнуло, залив причал чернилами.

Остальные бросились в лодки, но моторы не заводились – в топливных баках плавали детские ботинки. «Бегите, – Ева вытерла пистолет о сеть с якорем, оставляя кровавый отпечаток спирали. – Но помните: море везде… и оно голодно».

Уходя, она наступила на медальон, выпавший из трупа – внутри фото: бородач жмёт руку Ренквисту на фоне маяка. На обороте дата: «17.09.2025». «Свидание с судьбой, – бросила медальон в воду, где его тут же проглотил краб с якорем на панцире. – Не опаздывайте».

Ева замечает слежку

Тень скользнула по кирпичам, оставляя слизкий след, как от брюха угря, когда Ева втиснулась в переулок. Плащ мелькнул за углом сарая, пахнущего тухлой селёдкой и порохом. «Бежишь, Ренквист? – она рванула за дверную ручку, и ржавая чешуя облезла ей на ладонь. – Или приманиваешь, как рыбу на крюк?»

Дверь захлопнулась, отрезав свет. Темнота загустела смолой. Ева ударила плечом по дереву, и щепки впились в кожу, но створка лишь застонала, открыв на миг полоску света – там стоял силуэт с котелком, бросая на порог ключ, проржавевший до формы спирали. «Ловушка для крыс… – голос скрипел, как цепь якоря по дну. – Но ты, Ева, всего лишь мышь в лабиринте».

Она выстрелила сквозь щель. Пуля срикошетила, высекая искры, и в вспышке мелькнула царапина на двери – свежий ключ, вырезанный тем же лезвием, что и в маяке. «Твои художества предсказуемы… – Ева провела пальцем по бороздам, слизывая ржавчину с губ. – Как и твои страхи».

Сверху хлюпнула вода. Она отпрыгнула, и с крыши рухнула сеть, набитая камнями с гравировкой «С.В.». «Детские игрушки? – она разрезала верёвки ножом, и грузила покатились, оставляя в грязи следы – буквы „17.09“. – Мой отец учил: крыс бьют не ловушками… огнём».

В углу блеснул красный глазок – рация в бочке с селёдкой. Ева выдернула антенну, и эфир заполнился хрипом: «…ключ в двери… она не та…». «Ошибаешься, – прошипела в микрофон, ломая плату. – Я именно та… кто вырвет твой язык через эту щель!»

Стена сарая вдруг провалилась, открыв лаз в канализацию. Вонь ударила в нос – смесь формалина и детского шампуня. Ева спустилась в туннель, где на стене фосфоресцировала надпись: «Добро пожаловать домой, Сара». Её фонарь выхватил куклу в плаще, пригвождённую к трубе серебряной запонкой.

«Семейный альбом? – она сорвала кукле голову, и из шеи посыпались ракушки с датами 1985—2025. – Папочка, ты сентиментален… как гниль на днище корабля».

Где-то в трубах заурчало, и поток воды понёс её к решётке с якорем. Ева ухватилась за прутья, но ржавчина въелась в раны на ладонях. «Доверяй морю… – прошептала, сдирая кожу, чтобы протиснуться. – Оно смоет даже тебя…»

Решётка поддалась с воплем металла. Ева вынырнула в доке, где «Кадиллак» ждал с горящим мотором. На лобовом стекле – свежая царапина-ключ, а под дворником записка: «Следующая дверь – твоя могила».

«Нет, – она разорвала бумагу, вдыхая запах моря и бензина. – Это ваш склеп… и я уже вырыла все шесть футов».

В зеркале мелькнул красный плащ на мосту. Ева выстрелила на звук, и витрина магазина рассыпалась, открыв манекенов в котелках. Один держал табличку: «17.09.2025 – аукцион лотов Братства».

«Продажа душ? – она вдавила педаль в пол, направляясь к маяку. – Я внесу предоплату… свинцом».

Встреча со старухой-травницей

Тени сползали по стенам лавки, как осьминоги по стеклу аквариума, когда Ева втолкнула дверь, звякнув колокольчиком из рыбьих позвонков. Старуха за прилавком, чьё лицо напоминало сморщенный лимон, вымазанный сажей, помешивала в котле жидкость цвета гниющей медузы. «Ключ ищешь? – голос её скрипел, будто чайка, севшая на ржавый гвоздь. – Он в кишках тех, кто спит с якорями на шее».

Ева швырнула на прилавок мешочек с чабрецом, купленный в прошлом году у слепого моряка. Трава высыпалась, обнажив личинок, свернувшихся в цифры «17.09». «Сны уже продырявили меня, как старую сеть, – она ткнула ножом в котёл, и пар зашипел, вырываясь в форме детских лиц. – Давай настоящий совет… или я проверю, сколько лет варится твоя совесть».

Старуха засмеялась, выплёвывая зуб в банку с ртутью. «Ты пахнешь страхом отца… – она протянула новый мешочек, сшитый из плаща Блейк. – Чабрец смешан с пеплом твоей матери. Спи, и увидишь… их якоря».

Ева развязала шнурок, и чабрец рассыпался, обнажив записку, написанную кровью на обрывке дневника 1985 года: «Не верь вдовам». «Мило, – она поднесла бумагу к газовой лампе, и буквы поползли, складываясь в „С.В.“. – Это предупреждение… или признание?»

Старуха внезапно рванула за верёвку, и с потолка упала клетка с вороном, кричащим голосом мэра: «Они вырежут твои глаза!». «Птичка болтает слишком много, – травница схватила ножницы, но Ева выстрелила, и клетка разлетелась, осыпав их перьями с гравировкой якорей.

– Ты следующая ворона в супе Братства?»

Старуха отступила к стене, где сушёные рыбы висели, образуя дату «2025». «Ключ в кладбище кораблей… – её пальцы вцепились в кишки кальмара, висящие как гирлянда. – Но там ждёт не то, что ты ищешь… а то, что ищет тебя».

Ева наклонилась, подбирая перо с пола – на нём было выжжено лицо отца. «Спасибо за чай, – она сунула перо в мешочек, где чабрец зашипел, превращаясь в чёрный песок. – Когда они придут за тобой… вспомни: море не лжёт, но топит болтунов».

На пороге её догнал хрип: «Спроси у Ренквиста… чьи волосы в его плаще!». Ева обернулась, но лавка была пуста – лишь на полу валялась лужа с радужной плёнкой, а в ней плавало фото: старуха молодой, в свадебном платье, стоит рядом с отцом Элиасом у маяка.

«Семейный портрет… – Ева раздавила каблуком стекло, и кровь из порезанной стопы смешалась с нефтью. – Теперь я знаю, чьи волосы…»

В «Кадиллаке» она высыпала песок из мешочка на карту. Частицы сложились в контуры кладбища кораблей – и отметку «Хранилище 1823». «Ключ, – она завела мотор, сдирая кожу с руля. – Или пробка от гроба?»

В зеркале мелькнул силуэт в плаще с капюшоном из седых волос. Ева нажала на газ, сметая ящик с чабрецом, и растение загорелось в выхлопной трубе, пахнув костром из детских игрушек.

«Спи, Ева, – прошептала, видя в дыму лицо старухи, плывущее в облаке чабреца. – Увидишь правду… в последнем сне».

Но она уже не спала. Она вела машину сквозь туман, где на каждом километровом столбе висел мешочек… и все они горели.

Ева расшифровывает надпись на ключе

Ключ лежал в луже лунного света, как отрубленный палец, когда Ева прижала его к карте, оставшейся от отца. Буквы «С.В. 1823» въелись в ладонь, повторяя шрамы от такелажа. «Спящая Ведьма… – она провела ногтем по рифу, где контур корабля сливался с её собственным отражением. – Ты хранишь секрет… или ждёшь, чтобы я присоединилась к экипажу?»

Флешбек врезался, как штормовая волна. Десятилетняя Ева, с руками, обожжёнными солью, тыкает карандашом в карту. Отец хватает её запястье, вдавливая в бумагу до хруста. «Рифы – зубы океана, – его голос шипит, как пар из чайника, – они перемалывают корабли… и глупых девчонок».

Сейчас её палец повторил движение – проколол «Спящую Ведьму», и из дырки хлынула морская вода. «Ты боялся, что я найду твой тайник? – Ева слизала солёную жидкость с губ, чувствуя на языке маслянистый привкус нефти. – Или что я стану… острее твоих рифов?»

Карта поплыла, буквы превращаясь в щупальца. Она пришпилила её к столу ножом, которым отец чистил рыбу – лезвие всё ещё хранило чешуйки с гравировкой «17.09». Координаты сложились в адрес: 62° 17′ с.ш., морская миля от маяка. «Кладбище кораблей… – Ева приложила к точке компас, стрелка которого была сделана из детского браслета. – Где ты похоронил маму?»

Внезапно компас вздрогнул, указывая на шкафчик отца. Ева выбила замок ключом, и дверца отвалилась, обнажив судовой журнал 1823 года. Страницы слиплись от крови, но запись вилась чётко: «17.09.1985 – принесение в жертву К.Б. на рифе. Волны приняли».

«Приняли… – она разорвала страницу, и из разлома посыпались ракушки с выжженными лицами Братства. – Но не проглотили».

Флешбек вернул её в каюту отца. Он завязывает ей глаза смолёной верёвкой. «Учись видеть кожей, – водит её рукой по карте с выпуклыми рифами. – Море говорит шрамами… а не словами».

Сейчас её пальцы скользили по журналу, находя под слоем воска детский рисунок: корабль «С.В.» с парусами из волос. «Ты вез маму на борт… – Ева выстрелила в иллюминатор, и стёкла осыпались, открывая вид на риф. – Или это она везла тебя… к гибели?»

В ящике стола зазвенели склянки. Она вытащила флакон с прозрачной жидкостью – морская вода 1985 года. «Последний глоток мамы? – вылила содержимое на карту, и чернила поплыли, складываясь в новые координаты. – Нет… первая капля твоего падения».

Судовой колокол пробил полночь. Ева завернула ключ в страницу журнала, обмотала волосы – седые пряди уже лезли, как паутина. «Спящая Ведьма… – прошептала, целуя лезвие ножа. – Проснись… Пора кусать».

На палубе «Кадиллака» ветер рвал карту, но новые координаты уже горели на её руке – как в детстве, когда отец выжигал уроки калёным гвоздём. «Видишь, пап? – она навела бинокль на тень у рифа. – Твои зубы… стали моим оружием».

Где-то внизу, в трюме, звякнули цепи. Ева спустилась по трапу, освещая фонарём ящик с маркировкой «С.В. 1823». Внутри лежал окровавленный плащ и блокнот с последней записью: «Ева должна утонуть 17.09.2025».

«Ошибка, – она вырвала страницу, сделала из неё кораблик и запустила в иллюминатор. – Я не утону… Я стану штормом».

Кораблик подхватила волна, понесла к рифу, где остов «Спящей Ведьмы» ждал, разинув острые балки, как пасть. Ева повернула штурвал на полный ход, чувствуя, как винты режут воду – и прошлое.

Визит к вдове Блейка

Фарфоровая чашка треснула, как лёд на могильном кресте, когда Ева коснулась ручки. «Малиновый джем… – Клара Блейк пододвинула блюдце с узором из якорей, – ваш отец обожал его. Особенно с… морской солью». Варенье стекало по ложке, оставляя на скатерти следы, похожие на кровь.

Ева подняла фото: Артур Блейк жал руку мэру на палубе яхты «Спящая Ведьма». За стеклом рамки – трещина, рассекающая мэра пополам. «Они делили улов? – она провела ногтем по дате на обороте: 17.09.1985. – Или добычу?»

Вдова засмеялась, и звук напомнил скрип ржавых качелей. «Артур коллекционировал… редкие экземпляры, – она потянулась к сахарнице, внутри которой шевелились креветки с человеческими глазами. – Например, твоя мать. Её голос… он разливал по бутылкам».

За окном мелькнул плащ. Ева вонзила нож в стол, пригвоздив фото. «Твой муж плавает сейчас у рифа… – она повернула снимок, где за спинами мужчин виднелся силуэт с котелком. – Скажи, чей волос в кисточке его шляпы?»

Клара задрожала, и из рукава выпал пузырёк с этикеткой «Голос К. Б. 1985». «Он хотел сделать меня бессмертной! – ударила кулаком по столу, и креветки выпрыгнули, прилипнув к обоям с узором из медуз. – Записать мою душу в… в волны!»

Ева раздавила пузырёк каблуком. Стекло впилось в паркет, выпуская вой, похожий на материнский смех. «Бессмертие? – она подняла осколок с каплей жидкости, – Ты стала вечным эхом в трюме… как эти креветки-мутанты».

Силуэт за окном прижал ладонь к стеклу – на мутном отпечатке проступил символ «С.В.». «Твой охранник торопится, – Ева швырнула осколок в окно, и трещина повторила контур якоря. – Или это Ренквист машет издалека?»

Клара вскочила, опрокинув чайник. Кипяток растёкся, обнажив под скатертью карту кладбища кораблей. «Он жив! – прошипела, вытирая рукой пар, который складывался в цифры 2025. – Артур дышит через швы плаща… через нас всех!»

Ева сорвала обои с медузами – под ними была дверь с глазком. «Дышит? – она прильнула к стекляшке, за которой плавала банка с головой Блейка, подключённой к трубкам. – Нет. Он гниёт… как ваша ложь».

Силуэт за окном ударил в стекло. Ева рванула Клару к себе, когда рама вылетела внутрь, и на ковёр упал камень с привязанной запиской: «Следующая голова – в банке». «Твой хозяин нервничает, – она развязала верёвку, пахнущую детским шампунем. – Боится, что я найду его логово… под маяком?»

Клара завыла, царапая лицо до крови. «Он придёт за тобой! – её ногти выцарапывали на щеке „17.09“. – Сожрёт, как сожрал…»

Выстрел оборвал фразу. Ева опустила дымящийся пистолет, глядя, как вдова оседает на карту, её кровь заполняя контуры «Спящей Ведьмы». «Сожрёт? – она подняла фото с палубы, теперь залитое красным. – Пусть попробует… на вкус свинца».

За окном завыла сирена. Ева вышла через чёрный ход, где на бочке с маслом сидел ворон с медальоном в клюве – внутри фото: Клара молодая, целует Элиаса у алтаря из корабельных досок. «Семейные узы… – она швырнула медальон в бочку, и пламя взметнулось, рисуя в небе дату. – Рвутся, как гнилые канаты».

В «Кадиллаке» её ждал новый «подарок» – на сиденье лежал плащ, пропитанный морской водой. В кармане записка: «Твой отец кричит в глубине. Хочешь услышать?». Ева включила дворники, смахнув с лобового стекла креветку с лицом мэра.

«Нет, – она тронула с места, давя плащ колёсами. – Я лучше прочту… по его костям».

В зеркале мелькнул силуэт с котелком, машущий рукой у горящего дома Блейков. Но Ева уже мчалась к маяку, где волны бились в рифы, как заключённые в каменных камерах.

Ева проверяет фото на УФ-лампу

Ультрафиолетовая лампа завыла, как сирена на тонущем корабле, когда Ева прижала фото к стеклу, испещрённому царапинами от её ногтей. «Золото – Грегор, Документы – Блейк, Оружие – Рейес… – буквы проступили зелёным гноем, капающим на стол, где лужицы складывались в цифру „17“. – А ты, пап? – она втирала свет в бумагу, обжигая пальцы радиацией. – Что прятал в своём гробу изо лжи?»

Фото задымилось, обнажая обратную сторону – детский рисунок: Элиас стоит у штурвала, держа за руку девочку с лицом Евы, но вместо сердца у неё компас. «Хранил… меня? – она проткнула рисунок лезвием, и из разреза хлынула морская вода, пахнущая формалином. – Или инструмент для своей игры?»

Внезапно лампа погасла. В темноте засветились надписи на стене – те же имена, выведенные фосфором крабов. «Грегор… – Ева провела языком по буквам, чувствуя под нёбом вкус позолоты и крови. – Твои слитки уже ржавеют в трюме «Ведьмы».

Где-то в углу хрустнуло стекло. Она швырнула лампу в звук, и вспышка осветила силуэт с котелком, исчезающий за дверью. «Рейес! – крикнула, вытирая губы, испачканные фосфором. – Твоё оружие стреляет назад… как и твоя совесть!»