Ключи от бездны

Ночной звонок от Лиама

Телефон зарычал на тумбочке, как раненый зверь, когда Ева впилась ногтями в трубку, ещё тёплую от чужого дыхания. «Музей… – голос Лиама плавал в помехах, будто он звонил из желудка кита. – В зале навигации… они стёрли…» Гудки слились с тиканьем часов, где стрелки застыли на 2:14 – времени её рождения по судовому журналу отца.

«Лиам? – она ударила кулаком по аппарату, и из щели выпал крючок с гравировкой „С.В.“. – Если это ловушка… я вырву твой язык через глотку!»

Ветер бил в окно клочьями тумана, пахнущего формалином и мокрым свинцом. Ева натянула плащ, в кармане которого шевелился свёрток – фото отца с мэром, пропитанное морской водой. По дороге к музею асфальт блестел, как кожа угря, а в лужах плавали цифры «2:14», складываясь в отражение маяка.

Музейные двери скрипнули костями динозавра, когда она вломилась внутрь. В витрине с секстантами лежал Лиам – его рот зашит канатом, глаза заменены компасами, стрелки указывали на зал «Кораблекрушения 1823». «Привет, крысёнок… – она перерезала нитки на губах ножом, и из разреза хлынули ракушки с шёпотом: „Они в стенах!“. – Где твои хозяева?»

Тень метнулась за макет «Спящей Ведьмы». Ева выстрелила, и стеклянная витрина рассыпалась, обнажив потайную дверь с кодом «0214». «Детские игры… – она ввела дату смерти матери – 170985. Дверь открылась с стоном ржавых петель. – Вы всё ещё боитесь её цифр?»

В коридоре за дверью висели карты с отметками «С.В.», пронзённые кинжалами. Один клинок дрожал – Ева дёрнула его, и стена отъехала, открыв комнату с капсулой времени: внутри плащ отца и бутылка с запиской «Прости».

«Прощаю… – она разбила бутылку о череп кита, висящий на цепи. – Как ты простил маму».

Сверху капнула вода. Ева подняла фонарь – потолок был усеян крюками с фотографиями. На одном – Лиам живой, держит табличку «2:14 – время прилива». На обороте кровью выведено: «Они в стенах!»

Стена зашевелилась. Ева прижала ладонь к штукатурке – под пальцами пульсировало что-то живое. «Покажитесь… – она вогнала нож в стену до рукояти. – Или вы лишь тараканы в бетоне?»

Крики. Из пролома хлынула вода, смывая штукатурку и обнажая скелеты в форме Братства. На рёбрах одного – гравировка: «Элиас был прав. 17.09.2025».

«Прав? – она вырвала ребро, ломая его о колено. – Правда горит… как ваш трусливый флот!»

Сирена маяка прорезала ночь. Ева выбежала на крышу, где на парапете стоял телефон с морским номером. Набрала последний вызов: «Лиам, ты мёртв… но я ещё услышу твой шепот в волнах».

В трубке задышало. Голос, смешанный со скрежетом шестерёнок, прошипел: «В подвале… он ждёт…». Линия умерла, оставив в ухе песок, который Ева вытряхнула на ладонь – зёрна сложились в координаты маяка.

«Пап… – она раздавила песчинки, вдыхая запах гари. – Твой груз… я доставлю лично».

На лестнице в подвал висел плакат: «Экспозиция «Семья Вандербильт». Ева плюнула на стекло витрины, за которым кукла в её платье держала табличку: «Жертва шторма 2025».

«Нет, – она выстрелила в куклу, и из разорванного брюха выпал ключ от маяка. – Я… и есть шторм».

Глубоко в подвале чтото заурчало. Ева спустилась, держа нож между зубов, вкус стали смешивая с солёным ветром из провала в полу. Там, в чёрной воде, светились глаза – тысячи ракообразных с гравировкой «С.В.» на панцирях.

«Привет, Братство… – она шагнула в воду, целясь в ближайший глаз. – Ваш маяк… стал погребальным костром».

Выстрел эхом разнёсся по подвалу, и вода закипела, выплёскивая на пол фото: новорождённая Ева в руках отца, стоящего у входа в маяк. На обороте – кровью: «Она ключ».

«Знаю, – прошептала, разрывая снимок. – И я… уже в замке».

Сирена завыла снова. Рассвет отсёк верхушки волн кровавым лезвием, когда Ева вышла к маяку, держа в руке не ключ… а детонатор.

Ева пробирается в музей через чёрный ход

Ржавая решётка чёрного хода впилась в ладонь, как щупальце спрута, когда Ева вскрыла замок обломком якоря. Воздух внутри пах формалином и гниющими водорослями, смешанными с запахом её собственной крови – рана на плече сочилась, оставляя на мраморе следы, похожие на карту рифов. В зале кораблекрушений манекены застыли в вечном танце – бакенбарды из паутины, кринолины, проросшие плесенью. «Привет, призраки… – она провела пальцем по лицу дамы в кринолине, и кожа манекена осыпалась, обнажая проволоку с гравировкой „17.09“. – Вы тоже ждёте моего корабля?»

Тот манекен стоял спиной – фрак с позументами из рыбьей чешуи, рука с кольцом-якорем прижата к стене, где обои пульсировали, как жаберные щели. «Мэр… – Ева схватила кисть манекена, и палец соскользнул, обнажив стальной шип. – Ты прячешь лицо… или стыдишься того, что оно сгнило?»

Кольцо с якорем было тёплым. Она провернула его, и стена заскрипела, открывая нишу с сейфом, покрытым ракушками. «Пароль? – Ева приложила окровавленную ладонь к замку. – Моя ДНК… или дата твоей смерти?»

Сейф открылся с хлюпаньем, выплеснув на пол воду с плавающими фотографиями: мэр в маске из кожи Элиаса подписывает договор с Блейком. «Предательство… – она разорвала снимок, и из разрыва посыпались личинки, складывающиеся в слово „Свидетель“. – Или ритуал?»

Манекен дёрнулся. Ева вонзила нож в его спину, и из пробитого фрака хлынула нефть, пахнущая детской присыпкой. «Говори! – она провернула лезвие, и шестерёнки заскрежетали, выкрикивая на азбуке Морзе: „ОНИ-В-СТЕНАХ“. – Старая пластинка… – Ева вырвала шестерёнку, швырнув в витрину с моделью „Спящей Ведьмы“. – Время сменить запись».

Стекло разбилось, и из обломков поднялся макет корабля – паруса из волос, на корме фигурка Евы с ножом вместо руки. «Мило… – она раздавила фигурку каблуком, и пол под ногами затрясся. – Но я предпочитаю оригинал».

Стена за манекеном рухнула, открыв тоннель, выложенный кораллами, дышащими в такт маячной сирене. На полу – цепочка капель, ведущая к люку с символом якоря. «Лифт в ад? – Ева дёрнула рычаг, и клетка с скрипом поползла вниз, – Нет… обратно в детство».

В шахте мелькали граффити: Элиас ведёт пятилетнюю Еву к причалу, её рука в крови – дата «2005». «Папа… – она провела по рисунку, и краска осыпалась, открывая фотографию: мэр надевает на неё кольцо-якорь в день совершеннолетия. – Ты продал меня… вместе с грузом?»

Лифт остановился с ударом. Перед ней – комната с аквариумами, где в зелёной воде плавали члены Братства, подключённые к трубкам. На столе – контракт с отпечатком её детской ладони: «Ева Вандербильт обязуется стать Ключом. 17.09.2025».

«Ключ… – она приложила окровавленную руку к документу, – Или пробка?»

Стекло аквариума треснуло. Ева выстрелила, и вода хлынула, смывая чернила с контракта. Плывущие тела схватили её за лодыжки, но она вскарабкалась на стол, вырывая страницу с печатью. «Ваш ключ… – она подожгла бумагу зажигалкой в форме якоря, – Стал факелом».

Пламя побежало по проводам, взрывая аквариумы один за другим. Ева бежала по тонущему коридору, держа в зубах кольцо мэра – оно жгло, как раскалённый гвоздь. «Смотрите, крысы… – она выплюнула кольцо в люк, – Ваш якорь… тонет».

На выходе из музея её ждал «Кадиллак» – на лобовом стекле фраза из капель нефти: «Он в маяке». Ева тронула рукой надпись, смешав нефть с кровью. «Знаю… – она раздавила газ, выезжая на причал. – И я… его последний смотритель».

В зеркале мелькнул манекен – теперь он стоял лицом к ней, с кольцом на костяном пальце, его фрак горел, как парус «Спящей Ведьмы». Ева плюнула в зеркало, стирая отражение. «Танцуй один… – прошипела, – Мёртвые не умеют вальсировать».

Лиам показывает тайник за картиной

Картина «Шторм у Спящей Ведьмы» висела криво, будто волна вот-вот выплеснется из рамы. Лиам впился пальцами в позолоту, его ногти синие от холода чердачной пыли. «Она… писала это… когда они уже стучали в дверь», – голос сломался, как мачта во время шквала. За холстом зияла ниша, где ржавый ключ пророс в конверт, как корень сквозь гроб.

Ева выдрала письмо, и бумага осыпалась, обнажив текст, выведенный кровью поверх акварельных мазков. «Они убьют меня завтра… – она прочла вслух, и чернильные тучи на картине заклубились быстрее. – За то, что видела, как Блейк топит правду в рифах».

Лиам схватился за подрамник, оставляя на холсте отпечатки ладоней. «Я стучал в её дверь… – его зубы выстукивали морзянку по стеклу фонаря. – Но они уже вынесли кисти… и мольберт с пятнами…» Он замолчал, глядя на красный мазок у края картины – отпечаток женской руки.

Ева вогнала ключ ему в ладонь, чувствуя, как кости хрустят под давлением. «Не мог спасти? – она провернула сталь, пока кровь не заполнила бороздки „С.В.“. – Или боялся, что твои грязные секреты всплывут… как её кишки?»

Картина застонала. Лиам отшатнулся, и холст порвался, выпуская шквал солёного ветра. Из прорыва выпал тюбик краски – «Кармин, 17.09.2025». «Они заставили меня молчать! – он размазал кроваво-красную полосу по стене, где проступили силуэты с якорями вместо лиц. – Сказали… её смерть станет искусством!»

Ева раздавила тюбик каблуком. Пигмент брызнул на ботинки Лиама, превращая кожу в холст с портретом художницы – висящей на мачте «Спящей Ведьмы». «Искусство? – она прижала его лицо к мокрой стене, где известка пузырилась, как кожа утопленника. – Тогда улыбайся… ты следующий шедевр».

Лиам завыл, вырываясь. Его рукав сполз, обнажив татуировку – координаты и дату «17.09.2025». «Они… обещали оставить её в покое… если я…» – он захлебнулся собственным языком, который почернел, как обугленная кисть.

Ева вырвала татуировку ножом вместе с кожей. «Если ты станешь их псом? – бросила лоскут в щель за картиной, где что-то загрохотало. – Но даже собаки… кусают, когда их бьют».

Стена рухнула, открыв сейф Блейка – внутри плавало ухо на цепочке с биркой «Художница №13». Ева надела цепь на шею Лиама, затягивая до хруста. «Подарок твоей музе… – прошипела, – Расскажи им… как пахнет настоящее искусство».

Он упал на колени, выплёвывая кольцо с якорем. «В маяке… – прохрипел, обнимая разбитый мольберт, – Она оставила… вас вдвоём…»

Ева разрядила пистолет в холст, и «Спящая Ведьма» вспыхнула, освещая финал письма художницы: «Ева – разорви океан». В дыму Лиам смеялся, его тело рассыпаясь на мазки, пока ветер не снёс последние следы кармина.

«Разорву… – она шагнула в горящую раму, держа ключ как резец. – И вырежу правду… из вашей гнили».

На лестнице в подвал звенели кисти в банке – словно кости в колодце желаний. Ева выпила растворитель, чувствуя, как он прожигает ложь до дырки в диафрагме. «Сожги всё… – эхо голоса художницы лизало барабанные перепонки, – И нарисуй новую карту… своей кишкой».

Ключ вошёл в замок сейфа с хрустом. Внутри – кукла с лицом Евы, зашитым рыбьей кожей. На шее табличка: «Ключ должен сгореть 17.09».

«Нет… – она воткнула кукле в глаз осколок зеркала, – Ключ… станет искрой».

Взрыв выбросил её во двор, где дождь смывал пепел Лиама в канализацию с гравировкой «С.В.». Ева подняла голову – на маяке зажглись огни, складываясь в цифры «2130» – время отлива.

«Жди… – она вытерла лицо окровавленным рукавом, – Твой портрет… почти готов».

Ева замечает следы на рукаве Лиама

Рукав Лиама зацепился за гвоздь в балке, обнажив полосы на запястье – фиолетовые борозды, будто кто-то водил верёвкой по сырому тесту. Ева впилась ногтями в раны, заставив его вскрикнуть – звук, как скрип якорной цепи. «Правша… – она перекрутила его кисть, выворачивая сухожилия, – а метки на левой. Кто водил твоей рукой, как марионеткой?»

Лиам попытался вырваться, но его ладонь шлёпнулась в лужу машинного масла, оставив отпечаток с отсутствующим безымянным пальцем. «Рыбаки… – он выдохнул, и воздух запахл тухлой икрой, – поймали в сети… когда пытался спастись!»

Ева разорвала рубаху до локтя – выше царапин торчала игла для подкожных инъекций с этикеткой «С.В. – серия 17». «Сети? – она вогнала иглу ему в ноздрю, вытягивая чёрную слизь. – Или поводок от хозяина?»

Он забился, выплёвывая клубок червей, обмотанных женскими волосами. «Они… заставляли писать письма… – черви сложились в слово „Ложь“ на полу, – диктовали каждую строчку…»

В углу заскреблось. Ева швырнула Лиама к стене, где обои с якорями впились в его спину, как гарпуны. «Диктовали? – она прижала окровавленную иглу к его веку, – Как художнице? Как матери? Как всем, кто верил твоей жалкой мимикрии?»

Лиам засмеялся, и изо рта полезли морские слизни с гравировкой на спине: «Свидетель №5». «Верили? – он раздавил слизня на щеке, оставляя синюю полосу, – Ты единственная, кто…»

Выстрел оборвал фразу. Пуля снесла мочку уха, пригвоздив к календарю с обведённой датой «17.09». «Единственная, кто видит твою ложь даже в дрожи пальцев… – Ева подняла окровавленный лист – под датой детский рисунок: Лиам толкает коляску с куклой, у которой лицо Евы. – Кто это держал тебя за руку… когда ты вёл меня к причалу?»

Он завыл, царапая бетонный пол, пока ногти не загнулись, как крючья для разделки рыбы. «Он… в плаще… – из-под ногтей брызнула слизь, складываясь в буквы „Э.В.“, – сказал… ты должна стать ключом…»

Ева раздавила символы каблуком. «Ключом? – она вытащила из кармана ампулу с надписью „Правда – 2005“, – Тогда отомкни дверь… которую сам заварил».

Инъекция в сонную артерию заставила Лиама выгнуться – из ушей полезли провода, на концах которых болтались ярлыки «Голос отца». «Гори… – он захрипел, хватая её за запястье, – как горела… она… в маяке…»

Ева подожгла провода зажигалкой. Пламя побежало по жилам, выжигая из глаз Лиама изображение – Элиас в плаще с капюшоном, ведущий ребёнка к маяку. «Спасибо… – она наблюдала, как огонь пожирает зрачки, – Теперь я вижу… чья рука держала поводок».

Взрыв в подвале выбросил их на пирс. Лиам скатился в воду, его крики пузырями всплывали к поверхности. Ева поймала один – он лопнул на ладони, оставив записку: «Он ждёт в кольце огня».

«Кольцо… – она разжала кулак – там лежало обгоревшее кольцо-якорь, – или петля?»

На горизонте маяк мигнул дважды. Ева вонзила кольцо в рыбий труп на причале, оставляя метку для прилива. «Приходи, пап… – прошептала, направляясь к „Кадиллаку“, – Дай посмотреть… в глаза своему шедевру».

В машине на сиденье лежала карта – ожоги складывались в маршрут к маяку. Ева провела по обугленным линиям, чувствуя под пальцами шрамы от верёвок. «Все нити… – она вдавила педаль газа, – ведут в одно логово. В тебя».

Сзади на дороге мелькнул силуэт с окровавленным поводком. Ева выбросила в окно горящий паспорт Лиама. «Лови, папа… – крикнула в свистящий ветер, – Твой пёс… уже на дне».

Возвращение в маяк ночью

Маяк дышал перегаром ржавчины и йода, когда Ева впилась ногтями в дверной косяк – штукатурка крошилась, обнажая детские ростки, выцарапанные гвоздём: «Элиас + Ева = 17». «Семейная формула… – она провела языком по цифрам, чувствуя под нёбом вкус окислившейся крови, – или уравнение для распада?»

Стена в холле была испещрена свежими меловыми линиями – «ОНА ЗНАЕТ» – буквы стекали вниз, как слёзы гипсового ангела с отбитым лицом. Рядом корабль с парусами-черепами плыл по волнам из детских ладоней. «Моя флотилия… – Ева прижала руку к рисунку, и черепа зашевелили челюстями, – Папа научил рисовать… перед тем, как приковать к якорю».

Лестница скрипела рёбрами кита, с каждым шагом из ступеней сочилась вода, пахнущая формалином. На площадке висел телефон с оборванным проводом – трубка раскачивалась, выстукивая азбукой Морзе: «Он-ждёт-на-вершине». «Ждёт… – Ева раздавила трубку каблуком, и из разлома выползли мокрицы с гравировкой „С.В.“ на спинах, – или боится смотреть вниз?»

На верхнем ярусе маяка зеркало было завешано плащом отца. Ева дёрнула ткань – стекло треснуло, отражая её лицо, изрезанное шрамами как координатной сеткой. «Здравствуй, пап… – она прикоснулась к отражению, и трещины начали кровоточить, – Ты всё ещё прячешься в моих глазах?»

Рядом с лампой маяка лежал судовой журнал – страницы склеились в комок, проросший ракушками. Ева разорвала его зубами, и на пол выпала фотография: Элиас в котелке стоит на фоне горящего маяка, держа за руку девочку с пустыми глазницами. На обороте – детская рука пишет: «Папа, почему мы всегда играем в прятки с огнём?»

«Потому что… – голос Элиаса вырвался из динамика маяка, смешавшись с рёвом сирены, – огонь… единственный, кто не предаёт».

Ева швырнула лампу в зеркало. Стекло взорвалось осколками, которые впились в стену, складываясь в карту с отметкой «Здесь». «Здесь… – она вырвала осколок из предплечья, – Где ты закопал наше „мы“?»

Вспышка света ослепила. Когда зрение вернулось, на стене горели новые меловые строки: «ОНА ЗНАЕТ, ЧТО УМРЁТ ЗДЕСЬ». Рисунок корабля ожил – черепа запели хриплым хором: «В пламени, в пламени, в пламени!»

«Нет… – Ева вскочила на парапет, размазывая меловые буквы по кирпичам, – Я умру везде… кроме своей ненависти».

Сирена взвыла в последний раз. Ева шагнула к лампе, хватая раскалённое стекло голыми руками. «Пап… – шипела, чувствуя, как кожа прилипает к металлу, – Ты хотел маяк… стань им».

Она вырвала лампу, и тьма поглотила башню. Где-то внизу заскрежетал механизм – гигантский якорь пробил стену, обвивая цепью её талию. «Ловушка… – Ева смеялась, срывая кожу с ладоней, цепляясь за скобли, – Или объятия?»

Падая, она видела, как маяк рушится, образуя воронку. Вода бурлила, засасывая обломки с гравировкой «С.В.». На дне светилась надпись на плитах: «Элиас Вандербильт похоронил здесь море 17.09.2005».

«Нет… – Ева высвободила руку, вцепляясь в цепь, – Он… похоронил… нас…»

Тьма сомкнулась. Где-то вдали запел детский голос: «Спящая ведьма проснётся, когда ключ повернётся в сердце бури…»

Ева сжала в кулаке осколок лампы – последний источник света. «Проснись… – прошептала, вонзая стекло в грудь, – Стань… пламенем».

Взрыв разорвал воду, подняв столб огня, в котором танцевали тени Братства. На поверхности плавало обгоревшее полено с надписью: «ОНА ЗНАЛА».

А в глубине, среди руин маяка, два силуэта держались за руки – большой и маленький – пока океан не сжёг их в соль.

Ева находит люк в подвал

Люк скрипел ржавыми петлями, как старуха на качелях, когда Ева вцепилась в обледеневшую рукоять. Ступени лестницы проваливались под сапогами, сыпя в темноту осколками бетона с вмороженными волосами – длинными, седыми, пахнущими табаком и детским кремом. «Папины волосы… – она поймала прядь, обмотав вокруг запястья, – Ты и здесь… как крыса в стенах?»

Падение оборвалось ударом о воду – чёрная жижа хлюпнула в сапоги, увлекая вглубь скелетами в тельняшках. «Убирайся…» – шёпот вспорол воду, ударив волной в барабанные перепонки. Ева вынырнула, выплёвывая пиявок с гравировкой «17» на брюшках. «Или что? – она швырнула пиявку в темноту, – Выпустите своих крыс… или я сама найду гнездо!»

Вспышка. Свет фонаря выхватил стену с детскими рисунками – Элиас ведёт Еву к люку, её лицо зачёркнуто кровавым крестом. «Папа… – она прижала ладонь к рисунку, и краска поползла, открывая фотографию: она, пятилетняя, спит в стеклянном гробу на дне бассейна. – Ты всё ещё… убаюкиваешь?»

Люк захлопнулся с грохотом, отрезая свет. В последнем проблеске Ева увидела тень – котелок Элиаса мелькнул за балкой. «Игра в прятки? – она нырнула под воду, хватая ржавую цепь, – Я водила… помнишь?»

Цепь оборвалась, увлекая её в тоннель, выложенный костями в морских узлах. На черепе капитана Блейка болталась бирка: «Свидетель №0». «Кто следующий? – она разбила череп о стену, – Или ты уже в очереди?»

Шёпот усилился, превратившись в рёв сирены. Ева выползла в помещение с аквариумом – внутри плавала кукла в её платье, с гвоздём вместо языка. На стекле надпись кровью: «ОНА ЗНАЕТ СЛИШКОМ». «Знаю… – она вогнала кулак в аквариум, и ледяная вода хлынула, смывая с губ налёт лжи, – Что ты мёртв… но всё ещё боишься моего голоса!»

Сверху посыпалась штукатурка. Ева вскарабкалась по трубам, вонзая нож в бетон, как в плоть. «Выход… – она вырвала решётку вентиляции, – Или вход в твою глотку?»

В вентшахте пахло детской присыпкой и порохом. На коленях ползла, чувствуя, как проволока рвёт кожу на бёдрах. Впереди – свет. Ева высунулась, видя Элиаса у пульта с рычагом «Аварийный Сброс».

«Дочка… – он повернулся, и его лицо было слепком из воска с её чертами, – Ты проиграла… как всегда».

Ева прыгнула, вонзив зубы в восковую шею. «Проиграла? – она выплюнула кусок, чувствуя вкус детской каши с мышьяком, – Нет… я сменила правила».

Взрыв отбросил их в разные концы комнаты. Элиас полз, оставляя за собой след из расплавленного воска. «Ты… часть… системы…» – булькнул он, растворяясь в луже мазута.

Ева подняла его котелок – внутри шевелились личинки с её инициалами. «Система? – она раздавила насекомое на стене, оставляя кровавый отпечаток, – Я… перезагрузка».

Люк сверху приоткрылся, пропуская луч рассвета. Ева засмеялась, ловя свет на окровавленную ладонь. «Солнце… – прошептала, – Лучший факел… для крысиных нор».

Снизу донесся плеск. Она посмотрела в чёрную воду – там плавало восковое лицо Элиаса, шепчущее: «Вернись…»

«Нет… – она швырнула котелок в отражение, – Игра окончена… папочка».

На выходе из подвала висел плакат «Семья Вандербильт – 200 лет у руля!». Ева сорвала его, обнажив дыру в стене с детской коляской внутри. В одеяле лежала кукла с её лицом и запиской: «Хорошие девочки гаснут в 17».

«Но я… – она подожгла коляску, толкая в дыру, – не хорошая… не девочка… не гасну».

Пламя лизало ей пятки, когда она выходила на пирс. Маяк догорал, рисуя в небе цифры «17.09.2025». Ева достала из кармана последний патрон с гравировкой «Финал».

«С днём рождения… – она вложила пулю в револьвер, – мама».

Выстрел слился с криком чаек. Пуля пробила бакен в форме якоря, и гавань взорвалась фейерверком из горящих обломков Братства. Ева шла по воде, ступая по плавающим табличкам «С.В.», пока волны не унесли её в открытое море – туда, где «Спящая Ведьма» ждала с расправленными парусами.

В подвале

Плесень скрипела на зубах, когда Ева вскрыла первый ящик ломом – доски рассыпались, выплевывая пачки «Чёрных якорей» с датой «1985». Сигареты проросли грибком, их фильтры шевелились, как личинки моли. «Музейные экспонаты? – она раздавила пачку, и табак зашипел, выпуская дым с лицом молодого Элиаса. – Или доказательства… что папаша курил, пока город тонул?»

Второй ящик застонал, когда гвозди вырвались из крышки. Внутри – пистолеты «Маузер», обёрнутые в афиши борделя «Спящая Ведьма». «Оружие для джентльменов… – Ева провела стволом по щеке, оставляя полосу ржавчины, – или для тех, кто стреляет в спину… как ты, Лиам?»

Кровь на третьем ящике была липкой, хотя пятну стукнуло лет сорок. Группа AB – как в медкарте Лиама, который она нашла в морге. «Ты таскал ящики… ещё пелёнки? – она лизнула пятно, и вкус медной монеты заполнил рот. – Или папа держал тебя на поводке… с младенчества?»