- -
- 100%
- +
Из-под оружия выпала кукла – тряпичная девочка с пуговицами вместо глаз. Записка в шве: «Хранитель ключей должен умереть в день рождения». Ева разорвала куклу, и из живота высыпались гильзы с гравировкой «Е.В. 17.09». «Мой день… – она зажала гильзу в кулаке, чувствуя, как гравировка впивается в кожу, – Твои подарки… всё ещё стреляют в спину».
Сверху посыпалась штукатурка. Ева прижалась к стене, целясь в потолок. «Лиам… – прошипела, видя, как тень с окровавленным рукавом мелькает за балками, – Даже мёртвый… ты всё ещё их шавка?»
Вентиляционная решётка упала, и из шахты посыпались фотографии: Лиам в матросском костюме подносит спичку к фитилю бомбы в порту-1985. «Взрыв… – Ева раздавила снимок каблуком, – Который убил маму… ты был… ребёнком?»
Тень засмеялась – звук, как скрежет якорной цепи. «Он плакал… – голос Элиаса просочился сквозь трубы, – Когда понял, что стал палачом… в семь лет».
Ева выстрелила в трубу. Из дырки хлынула вода, смывая кровь с ящика. В потоке плыл детский ботинок Лиама с биркой «Свидетель №1». «Палач… – она разбила ботинок прикладом, – Или первая жертва?»
В углу замигал свет – проектор 80-х запустил плёнку: Элиас гладит ребёнка по голове, вкладывая в руку пистолет. «Папочка… – Ева вырвала плёнку, обматывая себе шею, – Ты… создал… семью… монстров».
Плёнка затянулась, выжимая воздух. В глазах темнело, но она разглядела надпись на стене – «AB+», нарисованную кровью Лиама. Стрелка вела к люку с якорем вместо ручки.
«Новая дверь… – Ева рванула якорь, и челюсть люка захлопнулась, едва не откусив пальцы, – Или та же ловушка?»
Снизу пахнуло морем и детской присыпкой. Ева прыгнула в шахту, падая мимо ящиков с маркировкой «Ева – 2005». В последний момент схватилась за крюк – её ладонь соскользнула, оставив на железе кровавый отпечаток.
«Привет, сестрёнка… – внизу стояла девочка с её лицом и пустым глазом, – Папа сказал… ты опоздала на сорок лет».
Ева разжала пальцы. Падая, она видела, как ящики с «1985» взрываются, выбрасывая в воздух сигареты, оружие и пепел матери. «Нет… – она врезалась в воду, полную гильз, – Я… пришла… вовремя…»
Всплывая, выплюнула зуб – он упал на этикетку ящика, меняя «1985» на «2025». Где-то в темноте зарыдал ребёнок. Ева поплыла на звук, сжимая в кулаке гильзу с собственной судьбой.
Попытка выбраться
Верёвка впилась в ладони, как морская лиана, каждый волокно оставляя занозы из спрессованной лжи. Ева карабкалась по шахте лифта, где вместо тросов свисали рыболовные сети с ржавыми крючьями – они царапали рёбра, оставляя метки «AB+». «Удавка… – она перехватила петлю, чувствуя на шее шрам от детского ошейника, – Папа учил вязать узлы… помнишь, Лиам?»
Сверху грохнула дверь, посыпались осколки ракушечника. «Игра в альпинистов? – голос Элиаса скатился по верёвке, обжигая пальцы, – Ты всегда падала… с дивана… с крыши… с небес».
Ева впилась зубами в узел, перемалывая пеньку с вкусом крови и соли. «Падала… – она плюнула щепой в темноту, – Чтобы научиться… подниматься… из твоих ям!»
Шаги затанцевали над шахтой – каблуки стучали в ритме детской считалки «Раз-два-три, повесили они». Верёвка дёрнулась, распускаясь на волокна. Ева повисла на одной руке, другой хватая крюк, торчащий из стены. «Лиам… – она прошептала, видя на крюке обрывок тельняшки с инициалами „Л.В.“, – Даже мёртвый… ты их марионетка?»
Смех Элиаса заполнил шахту, превращаясь в рёв сирены. Верёвка ожила, обвивая её талию и таща вверх. «Дочка… – в переговорной трубке заскрипел голос, – Ты всё ещё… моя лучшая ловушка».
Ева разжала пальцы. Падая, она впилась ножом в стену – лезвие высекло искры, осветив граффити: «Здесь умерла Ева-1985». Удар о воду выбил воздух, но она успела схватить плавающий якорь с табличкой «С.В. – 17.09».
«Рыбак… – она всплыла, держа в зубах обрывок сети с черепом, – Твой узел… не для моей шеи».
Сверху упал факел. В огне Ева увидела Элиаса – его тень раздваивалась на плаще и детский комбинезон. «Приди… – он бросил верёвку с петлёй, – Покажи… как научилась летать».
Ева набросила петлю на якорь. «Нет… – она привязала смерть к смерти, – Покажи… как научился гореть».
Взрыв разорвал шахту. Ева вылетела на волю сквозь огонь, хватая ртом воздух, пахнущий горелым парикмахером. На земле дымилась верёвка, складываясь в дату «17.09.2025».
«С днём рождения… – она плюнула на тлеющий узел, – Пап… ты горел… как надо».
Вдалеке завыла сирена маяка. Ева пошла на звук, оставляя кровавые следы, каждый из которых светился в темноте, как буйки над затопленными секретами.
Возвращение в отель
Дверь номера висела на одной петле, скрипя, как корабельный такелаж в шторм. Ева переступила через порог, и подошва прилипла к полу – весь ковёр был залит патоками чернил, в которых плавали обгоревшие фотографии. «Привет, дом… – она сорвала с лица паутину, проросшую из вентиляции, – Ты тоже… пережил меня?»
Зеркало над кроватью лопнуло звездой, в центре – надпись помадой «СЛЕДУЮЩАЯ», где буква «Я» была заменена отпечатком губ с треснувшей помадой. Ева провела пальцем по следу – краска осыпалась, открывая подложку: детский рисунок, где она стоит на краю воронки с подписью «Ева В. – 17.09.2025». «Следующая… – она разбила зеркало локтем, – Или последняя?»
На полу, среди обрывков досье Братства, лежала запонка с якорем – та самая, что Элиас обронил в маяке. Ева подняла её, и шипы впились в ладонь, выпуская каплю крови прямо на гравировку «С.В.». «Папина безделушка… – она швырнула запонку в стену, и та вонзилась в портрет матери, – Или метка… для следующей жертвы?»
Из ванной донесся плеск. Ева вломилась внутрь, срывая занавеску с кольцами в форме якорей. В переполненной ванне плавали куклы с её лицом, привязанные верёвками к кранам. «Купание… – она выдрала одну, и из дыры в животе выпал магнитофон, – Мама пела колыбельные… пока ты не выключил воду».
На плёнке голос Элиаса: «…и когда стрелки встретятся на семнадцати, ты станешь ключом…» Ева размагнитила ленту о раскалённую трубу. «Ключом… – она обмотала плёнку вокруг горла куклы, – Или отмычкой… для твоих гнилых шлюзов?»
В спальне зазвонил телефон. Ева подняла трубку – из неё капала морская вода. «Дочка… – голос Лиама булькал, словно из глубины, – Он… ждёт… в порту…»
«Мёртвые… – она перекусила провод зубами, – Должны… молчать…»
Взрывной волной выбило окно. Ева подошла к проёму, ловя на лицо солёный ветер. На подоконнике лежала карта порта с отметкой «Док 17» и лужа крови, стекающая в форму якоря. «Следующая… – она стёрла кровь ладонью, оставляя отпечаток, – Или финальная?»
За спиной хрустнула запонка – якорь сам повернулся, указывая на север. Ева вытащила его из стены, вместе с гвоздём, на котором висела маска Элиаса. Под ней – детская рубашка с меткой «Е.В.», прожжённой кислотой.
«Нет… – она прижала рубашку к лицу, вдыхая запах детского шампуня и пороха, – Ты… не заберёшь… даже это…»
Сирена с порта прорезала ночь. Ева разорвала рубашку, обнажив татуировку на груди – координаты, выжженные иглой для подкожных инъекций. «Док 17… – она вскрыла вены на запястье, чтобы чернила поплыли по коже, образуя новые цифры, – Или доктор… твоего безумия?»
На выходе споткнулась о чемодан с маркировкой «2005». Внутри – её кукла, пистолет «Маузер» и бутылка с посланием: «Прости. Любил. Отец». Ева разбила бутылку о косяк, и осколки сложились в стрелку, указывающую к порту.
«Любил… – она вставила патрон в пистолет, – Значит… умрёшь… последним».
На лестнице скрипнула ступенька. Ева выстрелила в потолок – посыпалась штукатурка, открывая провода, сплетённые в косу. «Спящая Ведьма… – она потянула косу, и весь отель затрещал по швам, – Проснись… пора жечь».
Снаружи, на причале, завыл гудок. Ева шагнула в шторм, держа в одной руке пистолет, в другой – обгоревшую куклу. Волны лизали док №17, где тень в котелке размахивала фонарём, рисуя в тумане цифры: «17…17…17…».
«Иду… – она сплюнула в воду, – Доделать… твой кошмар».
Финал главы
Телефонная трубка леденела в пальцах, передавая в висок пульсацию маяка. Ева впилась ногтями в надпись «СЛЕДУЮЩАЯ» на обоях, пока линолеум под ногами не покрылся крошками штукатурки. «Это убийство, – она выдохнула в микрофон, чувствуя, как ржавые шестерёнки аппарата впиваются в язык, – Я требую…»
«Марсден!» – голос шефа взорвался статикой, выбивая из динамика осколки стекла. Ева поймала один – в нём отражался её глаз с цифрой «17» вместо зрачка. «Завтра тебя отстраняют. Сдай дело… и этот цирк с якорями».
В трубке захлюпало. Ева прижала её к уху сильнее, пока холодный пластик не вмёл в кожу узор «С.В.». «Цирк? – она засмеялась, выплёвывая зуб, раскрошенный якорем на коренном, – Ты… тоже их клоун?»
Шеф закашлял – звук, как скрежет цепи по бетону. «Дело закрыто. Братство…»
«Братство мёртвых крыс! – Ева вдавила трубку в стену, и трещины поползли, образуя карту порта, – Я…»
Зеркало вздрогнуло. Надпись «СЛЕДУЮЩАЯ» поплыла, буквы превращаясь в якорные цепи. Ева ударила кулаком по стеклу – боль взорвалась в костяшках, разнося по венам осколки с гравировкой «17».
Отражения множились. В каждом осколке – она: в детском платье с петлёй на шее, в форме моряка с окровавленным топором, в саване с горящим маяком в руках. Все Евы хором: «Следующая… следующая… следующая…»
«Нет! – она схватила самый крупный осколок, в котором её лицо сливалось с маской Элиаса, – Я… последняя…»
Кровь стекала по руке, заполняя трещины на полу – они складывались в дату завтрашнего дня. Ева наступила на цифру «17», чувствуя, как подошва прилипает к линолеуму, словнувшемуся в воронку.
Телефон завизжал последний раз, расплавленный лавой из динамика. Ева швырнула его в зеркальный хаос – осколки взмыли, образуя кольцо из надписей.
«Следующая… – она шагнула в центр круга, выдергивая из волос рыболовный крюк с привязанной запиской „Отставка“, – Нет… свободная».
На пороге завыл ветер, принеся запах горящего маяка. Ева вышла, оставляя за спиной отель, где в зеркальных осколках навсегда застыли Евы-призраки, шепчущие хором: «Она знала… она знала… она…»
Дорога к порту светилась фосфоресцирующими метками «AB+». Ева шла, сжимая в кулаке осколок с собственным отражением – то самое, где её глаза горели, как аварийные огни на тонущем корабле.
Глава 3: Круг из пяти
Ева пробирается в закрытый архив ночью
Архивный замок скрипел, как корабельный люк на дне, когда Ева вгоняла отвёртку в заржавевший механизм. Сталь царапала суставы, оставляя на костяшках узор «AB+», словно её кровь учили писать по трафарету Братства. «Спи, красавица… – она выдохнула на замок, и конденсат с губ смешался с окисью, – Проснись… и укуси их за жабры».
Дверь подалась с хрустом рёбер. На пороге лежала чайка – её шея была перерезана корабельным скребком, а клюв зажат вокруг фотографии: Ева в пять лет, строящая замок из костей крабов. «Привет, сестрёнка… – она пнула труп, и птица закатила стеклянный глаз, показывая на потолок, – Ты… тоже их почтальон?»
Кровь стекала по щели в полу, рисуя стрелку к шкафу с выцветшей табличкой «1823». Ева шла по следу, чувствуя, как засохшие капли прилипают к подошвам, шепча детскими голосами: «Туда… там твоё имя… в папке с чёрной печатью…»
Шкаф пахнул морской солью и формалином. На полках стояли банки с органами в синем растворе – сердце с татуировкой якоря, лёгкие, проросшие кораллами, язык, завязанный морским узлом. «Семейный альбом… – Ева провела пальцем по банке, где плавал глаз с её радужкой, – Папа… коллекционировал… частички меня?»
Папка 1823 года была прикована цепью к полке. Ева перепилила звенья ножом, и звон металла вызвал эхо: детский смех, бегущий по коридорам архива. «Марсден… – страницы шелестели, выплёвывая письмо кровью, – Ты… ошибка… которую исправят 17.09.2025».
В углу хрустнула лучина. Ева метнула нож в темноту – лезвие вонзилось в портрет капитана Блейка, из раны на холсте хлынула вода. «Ошибка? – она сорвала с полки банку, швырнув в портрет, – Нет… я… перезагрузка системы!»
Стекло разбилось, выпуская на свободу плававший в формалине палец с обручальным кольцом. Ева подняла его – внутри гравировка «С.В. & Е.В. 17.09.1823». «Свадьба… – она надела кольцо на окровавленный мизинец, – Или начало… цепочки жертв?»
Сверху упала карта 1823 года – на ней порт Вандербильтов был обведён огненным кругом. Ева приложила ладонь, и ожог на коже совпал с контуром гавани. «Круг из пяти… – она прошептала, различая в пятнах плесени лица: Блейк, Вандербильт, Элиас, Лиам, своё, – Пятый… это я… или пустое место?»
Тень метнулась за шкафами. Ева рванула на звук, схватив за горло крысу с ошейником «Свидетель №5». «Говори! – она сжала пальцы, и грызун лопнул, заполнив воздух вонью гниющих водорослей, – Где… следующий круг?»
В тишине заскрипело перо. Ева обернулась – на разлинованном полу кровь чайки дописывала фразу: «ИЩИ ТАМ, ГДЕ УТОНУЛ ТВОЙ СТРАХ».
«Страх… – она разорвала письмо 1823 года, и обрывки сложились в лодку, – Утонул… в твоих глазах, папа».
Лодка поплыла по кровавой реке к вентиляции. Ева поползла следом, сдирая колени о битое стекло, пока впереди не блеснул свет – луна над доком №17, где тень в котелке махала флажками с азбукой Морзе: «Следующая… следующая…»
«Нет… – Ева вылезла в шторм, хватая ртом солёный ветер, – Первая… и последняя».
За спиной архив рухнул, погребая под обломками банки с органами. В воздухе повис детский голосок: «Игра началась… Ева-пятая… Ева-нулевая…»
Обнаружение судового журнала 1823 г.
Страницы журнала слиплись, будто их склеила кровь бунтовщиков. Ева разорвала переплёт зубами, и в воздухе вскрикнули чайки – их крики вонзились в уши зазубренными крючьями. «…выбросили за борт шестерых, – чернила капитана Блейка пульсировали синевой яда, – Но пятый… пятый смеялся, крича: „Пять вернётся… в кольце якоря!“»
На полях чья-то дрожащая рука вывела якорь, пронзённый римской пятёркой. Ева провела по рисунку – шипы впились в палец, и V набухла волдырём. «Пять… – она лизнула кровь, чувствуя на языке привкус рома и пороха, – Ты… я… мы… все звенья цепи?»
Из переплёта выпал конверт с печатью из сургуча – внутри волосы, сплетённые в петлю. Ева примерила к шее – пряди затянулись, повторяя шрам от верёвки в подвале. «Бунтовщик… – она сорвала петлю, и волосы рассыпались в прах, – Или первый… кто сказал „нет“?»
Тень капитана Блейка проплыла по стене, шпоры звеня о фолианты 19 века. «Они вернулись… – голос скрипел, как снасти на ветру, – Через сто лет… через двести… ты – пятый гвоздь в гроб Братства».
Ева швырнула журнал в зеркало. Стекло треснуло, отражая её лицо, размноженное в пяти экземплярах. «Нет… – она вдавила осколок с цифрой V в ладонь, – Я… нулевая точка… конец круга!»
Кровь с рисунка капнула на карту 1823 года – пятно поползло к порту, сжигая бумагу по контуру доков. Ева прижала рану к пламени, и дым сложился в дату: «17.09.1823 – 17.09.2025».
«Круг замкнулся… – она потушила огонь языком, обжигая вкусовые рецепторы до онемения, – Но я… перережу эту петлю».
С потолка упал фонарь с гравировкой «V». В свете Ева увидела надпись на полу – отпечатки босых ног, ведущие к шкафу с гробом-сейфом. Внутри лежал компас, стрелка которого вращалась, показывая на все пять сторон света.
«Выбирай… – шептали тени из вентиляции, – Стань пятым… или умри нулём».
Ева разбила компас прикладом. Магнитная стрелка впилась в горло, вынырнув из раны окровавленной буквой V. «Выбрала… – она выдернула железку, чувствуя, как ржавчина смешивается с гемоглобином, – Выйти… из вашего проклятого круга!»
Архив задрожал, с полок посыпались банки с органами. Ева бежала по коридору из кишок и морских карт, пока дверь не захлопнулась перед ней, прищемив полу платье с инициалами «Е.В.».
«Останешься… – засмеялся Блейк, его тень сливаясь с пятнами плесени на стене, – Как они… как мы… как ты».
Ева рванула ткань, оставив клок в пасти железных зубов двери. «Нет… – она вышла в ливень, где каждая капля была отчеканена с якорем, – Я… дождь… который смоет ваши имена».
За спиной архив рухнул, погребая журнал 1823 года. Но в луже у её ног плавала страница – рисунок якоря с V теперь обрамлял её отражение.
«Пятая… – Ева раздавила каблуком бумагу, – Но не… ваша».
Где-то в порту завыл гудок, отсчитывая пять коротких, один длинный. Ева пошла на звук, сжимая в кулаке окровавленный осколок зеркала – в нём её лицо дробилось на пять версий, каждая с пистолетом у виска.
Флешбек Евы
Пыль висела в луче керосиновой лампы, как застывший дым сгоревших тайн. Ева-девочка прижала ладонь к пергаменту 18 века, чувствуя под кожей бугры струпьев вековой плесени. «Смотри, Евиночка, – палец отца, пахнущий порохом и ромашкой для полоскания, водил по пятну, похожему на ржавый якорь, – Слова врут… а пятна кричат правду сквозь века».
Она чихнула, и облачко пыли превратилось в миниатюрный смерч над картой Вандербильтов. «Почему страшно пахнет?» – спросила Ева, ковыряя ногтем в чернильном пятне, из которого сочилась смола. Отец обнял её за плечи, и пряжка его ремня врезалась в рёбра – якорь с гравировкой «С.В.». «Потому что страх… – он капнул спиртом на пергамент, и пятно зашевелилось, проявляя лицо повешенного матроса, – Это духи… которые не уплывают… даже после кораблекрушения».
В углу скрипнула половица. Ева обернулась, задев локтем чернильницу – капли разлетелись по столу, сложившись в цифру «V». «Пап, а если я испугаюсь?» – она поймала одну каплю на палец, наблюдая, как та впитывается в кожу, оставляя синяк. Отец резко захлопнул фолиант, прищемив ей прядь волос. «Тогда станешь чернильным пятном… – он выдернул волосок, и он рассыпался в пепел, – Которое кто-то… когда-нибудь… расшифрует».
Сейчас, в архиве 2025 года, Ева прижала окровавленную ладонь к той самой карте. Пятна совпали – детский отпечаток поверх кляксы-виселицы. «Отец знал… – она прошептала, сдирая ножом слой пергамента, – Он… выращивал меня… как ключ…»
Под слоем кожицы 19 века скрывался портрет – капитан Блейк держал за руку девочку с родинкой в форме якоря на шее. «Ева Вандербильт, 5 лет… – она размазала тушь по дате „1823“, – Пятая… в цепи… предателей?»
Из-под стола выполз таракан с выжженной на панцире буквой V. Ева раздавила его каблуком, и хитин хрустнул, как детские мелки в кулаке отца. «Ищи пятна… – она лизала кровь с порезанной ладони, – А я… ищу тебя… пап… в каждом кровавом следопыте».
Фонарь погас. В темноте замигали пятна – синие, как синяки на рёбрах после «уроков истории». Ева шла на их свет, пока не упёрлась в стену, испещрённую царапинами. Ногтями, обломками цепей, детскими зубами – «СПАСИ МЕНЯ» переходило в «ЭТО ЛОВУШКА».
«Предупреждал… – она вонзила нож между букв, и стена закровоточила ржавой водой, – Значит… сам боялся… что я прочту между пятен».
Вода поднялась до колен, неся обрывки страниц. Ева поймала один – детский почерк: «Папа обещал, мы уплывем 17.09». Дата была зачёркнута, поверх написано кровью: «Никогда».
«Ложь… – Ева съела клочок бумаги, перемалывая слова коренными зубами с гравировкой „AB+“, – Ты… обещал… научить не бояться!»
Стена рухнула, открывая потайную комнату. На столе лежали очки отца с линзами, закопчёнными дымом расстрелянных улик. Ева надела их – мир окрасился в синеву чернильных пятен. На потолке проступила карта: пять якорей образовывали кольцо вокруг порта.
«Пять вернётся… – она разбила очки о якорь на полу, – Но я… разорву этот круг».
Где-то в темноте засмеялся ребёнок. Ева рванула на звук, спотыкаясь о кости, обёрнутые в страницы судового журнала. В конце коридора мелькнул силуэт – отец вёл за руку девочку с косичками.
«Стоп! – Ева выстрелила в потолок, – Я… не… ваша пятнастая страница!»
Сверху посыпались обломки. Она бежала, пока не врезалась в зеркало. В отражении – отец с петлёй на шее и она, пятилетняя, с ножом в руке. «Ищи пятна… – сказало отражение, – В своём сердце… доченька…»
Ева выстрелила в зеркало. Осколки впились в кожу, каждый показывая сцену из прошлого, где отец прячет дневники Братства в её куклу.
«Знала… – она выковыривала стекло из предплечья, – Что мои игрушки… пахнут смертью…»
На полу из крови и пыли складывалась фраза: «Он дал тебе глаза, чтобы видеть правду. И слепоту, чтобы не сойти с ума».
Ева затоптала слова, выходя на крышу. Ветер трепал страницы судового журнала в её руках, разнося по городу обрывки с предупреждениями 1823 года.
«Читаю, пап… – она кричала в шторм, – Вижу все твои пятна… все страхи… все измены!»
Молния ударила в маяк, и на секунду весь порт осветился, обнажив пять теней на причале – Блейк, Вандербильт, Элиас, Лиам… и её отец, держащий петлю с гравировкой «Е.В.».
«Пятый… – Ева перезарядила пистолет, – И последний».
Письмо 1911 года от мэра к священнику
Конверт лежал в зловещей луже лунного света, сургучная печать пульсируя, как жабра утопленника. Ева вскрыла его обломком ногтя, и запах гниющей плоти ударил в нос – внутри вместо письма оказалась высохшая кисть руки, сжимающая перо с набалдашником в виде якоря. «Милостивый отец… – она прочла вслух, водия пером по воздуху, оставляя кровавые росчерки, – …экспедиция нашла золото Чёрного брига…»
Чернила ожили, поползли по её руке, выжигая на коже недостающие слова: «…но среди нас есть предатель, чьё имя начинается на V». Ева вонзила перо в стол, пригвоздив шевелящиеся буквы. «V… – она вырвала лист 1911 года, и бумага зашипела, растворяясь в луже, – Вандербильт… Враг… или Вторая… как мама?»
Сургуч расплавился, стекая по ножке стула в форму якоря. Ева наступила на него, и липкая масса прилипла к подошве, оставляя кровавые следы с оттиском «AB+». «Предатель… – она выковыривала смолу из ботинка обломком кости, найденным в конверте, – Или единственный… кто не сгнил?»
Тень священника проплыла по стеллажам, звеня кадилом с гравировкой «V». «Он знал… – голос булькал, как вода в лёгких, – Что золото… это не металл… а души пяти…»
Ева швырнула в тень кисть руки из конверта. Пальцы вцепились в её горло, синие ногти впиваясь в шрам от петли. «Пять душ… – она хрипела, вытаскивая из кармана зажигалку, – Или… пять могил… для вашего Братства?»
Кисть вспыхнула синим пламенем. В дыму проступили буквы: «V – это Вандербильт. Твой прадед… первый предатель». Ева размазала пепел по полу, смешав с собственной кровью – смесь сложилась в карту с отметкой «Шахта V».
«Золото… – она прошептала, касаясь родинки-якоря на шее, – Ты… во мне… всё это время?»
С потолка упал крест с перекошенной перекладиной. Ева поймала его, обжигая ладони символом «V». «Ex inferis… – она прочла надпись на обратной стороне, – Изыди… или присоединяйся?»
В углу заскрипела дверь потайного хода. Ева протиснулась внутрь, сдирая кожу о ржавые шестерни механизма. В нише лежал слиток с клеймом якоря – при прикосновении золото потело, оставляя на руке волдыри в форме цифр «17.09.1911».
«Не золото… – она уронила слиток, прожегший пол до угольного пласта, – А угли… из ада… для очистки грехов?»
На стене вспыхнула фреска: пятеро людей в плащах с якорями бросают в шахту ребёнка с её лицом. Ева выстрелила в изображение, и пуля, рикошетя, вернулась, задев мочку уха. «Предатель… – кровь капала на фреску, стирая лица, – Это тот… кто остался… жить?»
Из шахты донёсся стон. Ева спустилась на верёвке, сплетённой из страниц церковных книг. На глубине 17 метров её ждал алтарь – пять черепов с якорями во лбах и зеркало, где отражалась она в рясе священника.
«Каешься? – спросило отражение, держа её детскую куклу с перерезанным горлом, – Или… займёшь место V?»
Ева разбила зеркало слитком. В осколках зашипело золото, выжигая на её лице клятву Братства: «Пятый станет первым. Первый – ничем».
«Нет… – она выскребла ножом букву V со лба, – Я… вне… вашего проклятого алфавита!»
Взрыв с верхнего уровня завалил выход. Ева ползла по туннелю, ориентируясь по горящим надписям «V» на стенах. Впереди блеснул свет – факел в руке отца, стоящего над ямой с пятью гробами.
«Добро пожаловать… – он улыбнулся, бросая факел в пропасть, – …домой, пятый элемент».
Ева прыгнула за горящим снарядом. Падая, видела, как дата на гробах меняется с 1911 на 2025. Её гроб был пуст, если не считать пистолета «Маузер» и записки: «Для предателя. С любовью, V».
«Предам… – она поймала в воздухе оружие, – Только… саму смерть».
Приземлившись в груду костей, выстрелила в потолок. Свод рухнул, засыпая шахту и алтарь. На поверхности Ева отряхнула с волос прах священника 1911 года, чей голос шептал в ветре: «Он выбрал тебя… чтобы убить нас всех…»
«Нет… – она поправила на шее шарф, скрывающий ожог от сургуча, – Я выбрала… сжечь вашу библию страха».