Тени Карфагена

Пламя свечи погасло, но вместо тьмы пространство заполнилось мерцанием – будто тысячи светлячков застряли в смоле. Лира метнулась к окну, но стёкла оказались завешены паутиной из чёрных нитей, пульсирующих в такт её сердцу. «Покажи себя! – она вцепилась в кинжал, всё ещё торчащий из пола. Металл дрожал, передавая в ладонь вибрацию подземного гула. – Или ты, как все боги, только шёпот в темноте?»

«Боги? — засмеялся голос, и потолок осыпался известкой, смешанной с осколками раковин. – Мы старше. Мы были здесь, когда Танит была лишь искрой в чреве хаоса. Ты же видела наш портрет…»

На пергаменте рисунок изменился: маска женщины треснула, и из щели выползли щупальца, обвивающие арку. Тени-колонны задвигались, складываясь в лицо – гигантское, с глазами из расплавленного свинца. «Шин… — прошипело существо, и Лира почувствовала, как символ на её груди впивается в кожу, как крючья. – Ты носишь ключ. Но чтобы открыть пасть, нужно…»

«…стать ключом», – закончила Лира, вспомнив слова отца из сожжённого письма. Она рванула кинжал из пола, и вслед за клинком хлынула вода – солёная, с примесью крови. Поток подхватил её, швырнув к стене, где свиток теперь висел, как портал. Врата Танит на рисунке раскрылись, и из них хлынул ветер, уносящий звуки, цвета, запахи.

«Да! — голос существа слился с рёвом водоворота. – Стань моим языком, моим зрачком! Я покажу тебе, как твой отец плакал, когда его тень отгрызла ему ноги…»

Лира, захлёбываясь солёной водой, вонзила кинжал в центр арки на пергаменте. Бумага взвыла, и серебряная маска с рисунка упала в реальность, прилипнув к её лицу. Металл впился в кожу, смешивая кровь с жидким серебром. «Сними! — она билась о стену, но маска стала частью лица, а в глазах зажглись два „Шин“, пылающих синим пламенем. – Сними!»

«Поздно, — проскрежетал кинжал, выпав из её руки и встав вертикально на полу, как обелиск. – Ты теперь глаза Астарты. Смотри…»

Комната исчезла. Лира стояла в пустыне, где вместо песка были кости, а на горизонте возвышалась арка – точь-в-точь как на рисунке. У её ног лежал скелет в истлевшем плаще, с дневником в руках. На обложке – её детский почерк: «Папа, почему ты стал частью тени?»

Ветер донёс запах ладана. И смех. Множества голосов, сплетённых в один.

Тьма зашипела, словно в неё плеснули кислотой: «Ты опоздала, Смотрительница…» Лира чиркнула спичкой, и вспыхнувший огонёк отбросил на стену тени – её собственная силуэт сжимал за горло другую, тощую, с вытянутыми как у паука конечностями. «Марко?! – она рванулась вперёд, но пол под ногами прогнулся, заскрипев, как гробовая крышка. – Где ты?!»

Тени боролись в молчании: её тень вонзила пальцы в шею противника, и оттуда брызнула чёрная жижа, застывшая на обоях узорами карфагенских букв. «Он мой теперь, — голос раздался сверху, и Лира подняла голову – потолок исчез, уступив место звёздам, мерцающим сквозь слой пепла. – Его тень вкуснее, чем у тебя. Слаще страха…»

«Врешь! – Лира швырнула горящую спичку вверх. Огонь прожег воздух, оставив дымный след, и на миг осветил лицо – не Марко, а существо с глазами-пустотами, где копошились жуки. – Марко умер в Гадире! Его тень…»

«…стала моим плащом, — существо спустилось по стене, как паук, его тень-жертва теперь висела на поясе, как трофей. – Ты же видела фото. Твой отец понял слишком поздно: тени пожирают нас, когда мы перестаём бояться темноты…»

На полу, в луче угасающей спички, лежал смятый конверт. Лира подняла его – бумага была липкой, будто пропитана потом умирающего. На фото: отец стоял у Карфагенской стелы, рука поднята в жесте приветствия, но его тень… у тени не было головы. Вместо неё – дыра, из которой свисали щупальца.

«Он улыбался, когда тень откусила ему язык, — голос приблизился, и Лира почувствовала, как волосы на затылке прилипли к чему-то влажному. – Потом глаза. Потом… память. Ты ведь тоже начала забывать? Например, как пахли его духи?»

«Нет! – она вцепилась в фото, и уголок вмиг истлел, превратившись в пепел. – Он носил сандаловое масло! И… и…» Запах исчез, вытесненный вонью гниющего мяса. Лира зажгла новую спичку, но пламя стало зелёным, осветив стену: её тень теперь была прикована цепями к тени существа.

«Смотри, — оно протянуло коготь к фото. – Его тень предупреждала. Но ты, как и он, проигнорировала знаки…»

На обороте снимка проступили строки кровью: «Лира, беги! Они в зерк – ». Последнее слово было смазано, будто автору вырвали руку. «Что вы с ним сделали?! – она метнула горящую спичку в стену, и тень существа взвыла. – Где его тело?!»

«Тело? — существо рассмеялось, и с потолка посыпались зубы, мелкие, острые, как у акулы. – Ты стоишь на нём».

Лира отпрыгнула, но пол уже мягко пульсировал под ногами. Доски разошлись, обнажив под ними кожу – покрытую шрамами-иероглифами, дышащую. «Он стал картой, — прошелестело существо, растворяясь в темноте. – Найди Гадир… если осмелишься ступить на отца».

Спичка погасла. В последний миг Лира увидела, как её тень разорвала цепи и вонзила когти в стену, выцарапывая слова: «ОНИ В ЗЕРКАЛАХ».

За её спиной тихо звенело стекло.

Кинжал вонзился в зеркало с таким треском, будто разбилось само время. «Почему ты не спасла его? – Лира вцепилась в края рамы, пальцы в кровь изрезанные осколками. – Ты же знал, что тень его грызёт!» Стекло треснуло паутиной, и из щелей хлынул чёрный песок – тяжёлый, как ртуть, – собираясь в горку у её ног. Она схватила горсть, и песчинки задвигались, пульсируя сквозь пальцы, будто в ладони билось сердце, обёрнутое в бархатную тьму. «Спасла? — засмеялось зеркало голосом её отца, но с интонацией того существа из тьмы. – Ты сама поднесла спичку к его погребальному костру…»

В осколках отразились десятки Лир: одна плакала, другая смеялась, третья прижимала к груди окровавленный дневник. Но та, что в центре, подмигнула, медленно проводя пальцем по горлу. «Что ты такое? – Лира ударила кулаком по стеклу, и песок взметнулся, обжигая лицо, как тысячи иголок. – Слепок моего страха? Или крыса, что грызёт нити судьбы?»

«Я – вопрос, который ты задала ночи, — отозвалось отражение, его губы теперь были сшиты серебряной нитью. Оно поднесло к глазам горсть песка, и тот превратился в крошечный череп с символами „Шин“ на лбу. – А это – ответ. Хочешь услышать, как он кричал, когда тень перегрызла сонную артерию?»

«Замолчи!» – Лира швырнула песок в зеркало. Чёрные крупинки прилипли к поверхности, складываясь в карту: лабиринт улиц, где вместо названий – даты из жизни отца. Последняя точка вела к дому с дверью-пастью. «Гадир, — прошептало отражение, вытягивая руку сквозь стекло. Его пальцы, полупрозрачные и холодные, как лёд, обвили её запястье. – Он ждёт. И ты знаешь, что ключ – не в замке, а в…»

Лира вырвалась, оставив в руке призрака лоскут кожи с татуировкой – тем самым «Шин», что теперь кровоточил. «В моей крови? – она прижала рану к губам, и язык заполнил вкус меди и горечь полыни. – Или ты хочешь сказать, что ключ – это я?»

Отражение рассмеялось, и зеркало рухнуло, рассыпавшись на тысячи осколков, каждый из которых теперь показывал разные моменты: отец, пишущий письмо с дрожащими руками; тень, крадущаяся за ним с ножом из пепла; она сама, спящая в детской кроватке, а над ней – силуэт с рогами, рисующий символы на стене. «Ты всегда была дверью, — зашипели осколки, впиваясь в пол, как зубы. – А двери существуют, чтобы их выбивали…»

Внезапно песок на полу закрутился, образуя воронку. Из неё вырвалась рука – костлявая, с перстнем-печаткой отца. Лира бросилась назад, но рука схватила её за лодыжку. Ногти впились в кожу, оставляя синяки в форме букв. «Спроси меня, — прохрипел голос из воронки, пахнущий сырым подвалом и миндалём цианида. – Спроси, что он чувствовал, когда тень вошла в него, как нож в масло…»

«Нет! – она ударила кулаком по руке, и кости затрещали, но хватка лишь усилилась. – Я не стану твоим зеркалом!» Вырвав из волос шпильку, Лира вонзила её в запястье тени. Существо взвыло, и песок взорвался, осыпая комнату чёрными искрами.

Когда дым рассеялся, на полу остался лишь перстень. Лира подняла его – внутри ободка была гравировка: «Прости». «Слишком поздно, – она надела кольцо, и металл впился в палец, как змея. – Теперь я выбью твои двери. Все до одной».

За окном, в такт её словам, грянул гром. На стене, где висело зеркало, проступила тень арки – и на этот раз не нарисованная, а рельефная, пахнущая кровью и ладаном.

Масло из лампы хлюпнуло на свиток, и пергамент зашипел, как раскалённая сковорода. «Ну покажи, что прячешь…» – Лира втирала жидкость ладонью, и буквы поползли, сливаясь в кровавые ручьи. Надпись выжглась язвами: «Врата открываются кровью смотрителя. Ищи колодец, где спит тень Мелькарта». Она отшатнулась, ударившись спиной о стену, где висели трофеи отца – ржавые кинжалы, карты с отметками могил. «Кровь? – её смех звенел, как разбитый колокольчик. – Опять кровь? А может, хватит? Может, вы все просто жадные?»

Тень от кинжала на столе дрогнула. Постепенно, как паук, поднялась, вытянув лезвие-хелицеру. Лира, не оборачиваясь, схватила со стола банку с ртутью. «Я вижу тебя, – прошептала она, наблюдая в серебристой жидкости, как тень ползёт к её затылку. – Отец учил: если тень дышит в спину – дай ей глотнуть огня…» Ртуть забурлила, и в ней отразились глаза – не её, а чьи-то чужие, с вертикальными зрачками.

«Ты не смотритель, — заскрипела тень, её голос царапал мозг, как нож по стеклу. – Ты щель в двери. Сквозняк, что выдует последний свет…»

«А ты – пыль!» – Лира выплеснула ртуть на пол. Жидкий металл пополз к тени, обвивая её, как удав. Тень завизжала, корчась в серебряных петлях. «Он… он уже в колодце! — захрипела она, распадаясь на клочья. – Его тень стала лестницей… ты ступишь по нему, как по ступеням!»

Свиток внезапно вспыхнул. Лира задула пламя рукой, но кожа прилипла к обугленному краю. «А-а-а! Чёрт!» – она рванула ладонь, оставив на пергаменте клочья плоти. Кровь капнула на строки, и те завертелись, образуя новую карту: двор с колодцем, обвитым цепями, а на дне – силуэт великана, спящего в позе эмбриона. «Мелькарт… — прошептала Лира, вдруг вспомнив, как отец в бреду повторял это имя, стирая в кровь виски. – Ты что, бог или пленник?»

«И то, и другое, — ответил колодец на карте, его цепны заскрипели, и свиток начал сворачиваться сам, сдавливая её пальцы. – Приди. Принеси ключ… и нож. Мне есть что откусить…»

За окном завыл ветер, принеся запах моря и разложения. Лира, разматывая повязку на окровавленной руке, подошла к зеркалу – её отражение держало кинжал лезвием к горлу. «Убью, – сказало оно, её же голосом, но с придыханием змеи. – Если ты струсишь…»

«Струсить? – она прижала окровавленную ладонь к стеклу. – Я уже мертва. Просто ещё не упала». Отражение усмехнулось и растворилось, оставив на зеркале надпись кровью: «Полночь. Колодец. Приди или его тень сожрёт последний след тебя».

В углу комнаты зашуршал дневник отца. Лира открыла его – все страницы стали чистыми, кроме одной. Детский рисунок: она сама, падающая в колодец, а снизу, распахнув пасть, ждёт тень с рогами Мелькарта и глазами её отца. «Прости… — прошелестели страницы. …но выбор был всегда твой».

Лира сорвала со стены ключ-«Шин», всё ещё липкий от смолы потустороннего песка. «Выбор? – она швырнула ключ в сумку, где уже лежали кинжал и фляга с ртутью. – Нет. Месть».

Но когда она задула свечу, тени на стене не исчезли. Они сгрудились вокруг силуэта колодца, и одна – длиннопалая, с когтями – махнула ей, словно зовя за собой. В темноте послышался плеск воды. И смех. Тот самый, что звучал в Гадире, когда исчез Марко.

Ветер ворвался с рёвом раненого зверя, вырвав дверь из петлей и швырнув её на пол, где та разлетелась на щепки, пахнущие морской солью и скрипом корабельных досок. «Нет!» – Лира бросилась к столу, но страницы дневника уже взметнулись в воздух, как стая испуганных птиц. Она ловила их на лету, и бумага резала пальцы, оставляя порезы, из которых сочились слова: «Прости… прости… прости…» – повторялось на каждой странице, буквы пульсируя алым. «Папа, хватит! – она прижала окровавленный лист к груди, и чернила проступили сквозь ткань, жгучие, как слезы. – Ты уже сказал это…»

Один лист прилип к её лицу, закрыв глаза. И тогда она увидела: не тьму, а отца, сидящего за этим же столом, с пером, дрожащим в руке. «Они в стенах… — его голос звучал сквозь бумагу, хриплый от пепла. – Слышишь, как скребутся? Тени… они не снаружи. Они в штукатурке, в трещинах…» Лира сорвала лист, но на обратной стороне проступила схема – колодец с спиральной лестницей, точь-в-точь как на свитке. «Ты… ты тоже искал Врата? – она провела по рисунку, и линии засветились фосфором, обжигая сетчатку. – Или они нашли тебя?»

«Они всегда находят, — зашелестели страницы на полу, складываясь в круг с дырой посередине. Через неё протянулась рука – детская, в синяках, – держащая куклу с лицом Лиры. «Не ходи в колодец, — пропищал голосок, и кукла заговорила, шевеля тряпичными губами. – Там пахнет папой. Пахнет… мокрым железом и…»

Лира раздавила куклу каблуком. Из неё брызнула ржавая вода, благоухающая ладаном. «Молчи! – она втоптала тряпки в пол, но из дыры в страницах полезли волосы – седые, спутанные, – обвивая её щиколотки. – Я не испугаюсь! Ты слышишь? Ни тебя, ни твоих теней!»

«Ложь, — прошипели волосы, впиваясь в кожу, как иглы дикобраза. – Ты дрожишь. Как он дрожал, когда тень Мелькарта лизала его кости…»

Вырвавшись, Лира схватила лампу и вылила масло на схему колодца. Огонь вспыхнул синим пламенем, и в нём проступил силуэт – отец, стоящий на краю пропасти, его тень обвила каменные стены, превратившись в лестницу. «Спускайся… — застонала тень, её голос скрипел, как несмазанные шестерни. – Я стану твоими ступенями. Твоими костями…»

«Нет! – Лира швырнула горящую страницу в колодец на схеме. – Ты мёртв! И я не стану тобой!» Пламя поглотило рисунок, и пепел упал ей на ладонь, сложившись в крошечный ключ. «Шин… — прошептала она, сжимая артефакт, и металл впился в плоть, став частью руки. – Значит, так? Через боль? Через предательство?»

За её спиной тени на стене задвигались, повторяя танец пламени. Одна – высокая, с рогами – наклонилась к её уху: «Через жертву, — проскрежетал Мелькарт, его дыхание пахло тиной глубин. – Но не своей. Его. Принеси мне того, кто предал тебя…»

Лира обернулась, но в комнате уже стоял Марко – точнее, его тень, прозрачная, с дырой вместо сердца. «Прости… — он протянул руку, и сквозь пальцы струился чёрный песок. – Они обещали вернуть его…»

«Марко? – её голос дрогнул впервые за годы. – Ты… живой?»

«Живой? — тень рассмеялась, и из глазниц посыпались мухи. – Я – то, что осталось после Гадира. А ты… ты следующая. Но выбор за тобой: он…» Рука указала на ключ-«Шин» в её ладони. «…или я».

Ветер стих. На полу, среди пепла, лежал перстень отца. Лира подняла его – внутри, под гравировкой «Прости», теперь виднелась новая надпись: «Выбирай умом, а не сердцем».

«Слишком поздно, – она надела кольцо, и шип на внутренней стороне впился в палец, впрыснув что-то холодное в кровь. – Сердце – это всё, что у меня осталось».

Схватив кинжал, Лира вырезала на стене символ – «Шин», переплетённый с колодцем. Камни застонали, и стена поползла, открывая туннель, пахнущий гниющим пергаментом и… сандаловым маслом. Где-то в глубине хрипел колокол.

«Добро пожаловать в Гадир, — прошептали тени, сливаясь в дорогу под её ногами. – Здесь все твои вопросы… станут плотью».

Серебряный «Шин» впился в ладонь, как раскалённый гвоздь, и Лира вскрикнула, но не отпустила амулет – подарок отца, выжженный теперь в коже спиралью, словно улитка, пожирающая собственную раковину. «Почему ты молчал? – она била кулаком в пол, и доски застонали, выпуская из щелей чёрный дым с запахом сгоревших писем. – Ты же знал, что они придут! Зна-а-ал!» Из-под кровати, с лязгом сдвинувшейся в сторону, выползла тень – не её, не человеческая, а нечто с щупальцами, покрытыми шипами-иероглифами. Холодные ленты обвили её лодыжки, впиваясь в вены, и Лира закричала, но голос растворился в гуле, наполнившем комнату.

«Он боялся, что ты станешь как он, — прошипела тень, её слова липли к коже, как смола. Одно щупальце поднялось к её лицу, касаясь следа от серебряной маски. – Боялся, что узнаешь, как он договорился с Мелькартом… Отдал им мать в обмен на время. Год за год… пока не кончились жертвы».

«Врёшь! – Лира вцепилась в щупальце, и плоть тени под пальцами закипела, пузырясь язвами. – Мать умерла в Аргосе! Её поглотило море!»

«Море? — тень рассмеялась, и комната наполнилась шумом прибоя – но не воды, а тысяч шепчущих голосов. Стены поплыли, открывая вид на берег, где силуэт женщины в платье, сливающемся с волнами, шагнул в пасть каменного Левиафана. «Она стала языком бога… чтобы твой отец мог искать Врата. А ты… ты просто следующая монета в его долге».

Лира рванулась к кинжалу, но щупальца приковали её к полу. Металл «Шина» светился теперь кровавым туманом, прожигая руку до кости. «Па-па… – хрипло выдохнула она, вдруг ощутив вкус сандалового масла на языке – его запах, который отец носил даже в день смерти. – Почему ты… не взял меня вместо неё?»

Тень замерла, затем резко дёрнула её к кровати. Под ней зияла яма, где на костлявом троне из сплавленных медальонов сидел силуэт с лицом отца, но глазами Мелькарта – слизнями, вылезающими из орбит. «Он хотел, — голос исходил теперь отовсюду, – но ты носила „Шин“… а это запрещённый символ. Даже тени боятся его… пока не поймут, что это всего лишь буква».

Щупальца сжались, выворачивая суставы. Лира, стиснув зубы, прижала раскалённый амулет к одному из них. Плоть тени взвыла и рассыпалась в пепел, но из ямы полезли новые – сотни, облепляя её, как пиявки. «Сопротивляешься? — засмеялся тронный силуэт, и Лира узнала в смехе голос Марко. – Тогда посмотри, что он прятал…»

Стена слева рухнула, открывая потайную комнату. На столе лежал кукольный домик – копия их особняка. Внутри, у миниатюрного камина, сидела кукла-Лира, а рядом… отец, протыкающий ей спину иглой с чёрной нитью. «Каждую ночь… — шептала тень, – он шил твою судьбу. Пришивал к Вратам…»

«Нет! – она вырвалась, оторвав кусок щупальца, и бросилась к домику. – Это ложь!» Но кукла-отец повернула к ней голову, и вместо лица у неё была карта Гадира с отметкой колодца. «Правда – это то, во что ты веришь, — прозвучал его голос из кукольных уст. – А я верил, что смогу спасти вас обеих…»

Лира раздавила домик сапогом. Дерево треснуло, выпустив рой чёрных бабочек с глазами на крыльях. Они облепили её, шепча: «Колодец… колодец… он ждёт…»

Тень из ямы под кроватью взревела, и пол начал проваливаться. Лира, падая, вцепилась в край дыры, но пальцы соскальзывали. «Выбирай! — кричала тень снизу, где теперь виднелся колодец из костей. – Отдай „Шин“… или стань следующей нитью в его кукле!»

«Никогда! – она разжала пальцы. – Я сама – ключ!» Падая, Лира прижала амулет к груди. Металл прожигал кожу, но боль была сладкой – как крик отца, зовущего её из глубин.

А сверху, из комнаты, доносился смех. И звон цепей.

Клинок вонзился в пол с таким треском, будто раскололся череп самого Гадира. «Довольно лжи! – Лира вдавила рукоять глубже, и тень под лезвием завизжала, выпуская клубы чёрного дыма, пахнущего горелым волосом. – Покажи, что он действительно говорил!» Свиток на столе вспыхнул синим пламенем, огонь лизал пергамент, не сжигая его, а лишь выжигая новые строки – кровью, смешанной с пеплом. В дыму возник образ: отец стоял в подземном храме, стены которого были выложены зубами, а алтарь увенчан черепом с рогами. В его руках дымился «Шин», но не серебряный, а костяной, трещавший под давлением пальцев. «Лира… — его голос прорвался сквозь время, искажённый, будто проходя сквозь воду. – Закрой Врата… пока они не…»

Рёв тысячи шёпотов заглушил слова. Тени на стенах храма ожили, сплетаясь в гигантскую пасть, которая сомкнулась на отце. Лира протянула руку к видению, но дым обжёг пальцы, оставив следы, как от кандалов. «Нет! – она ударила кулаком по дыму, и образ дрогнул, показав отца в последний миг: он вставлял „Шин“ в свою грудь, словно ключ в замок. – Папа! Что ты делаешь?!»

«…жертвую собой, — голос отца прорезал шёпоты, и свиток взорвался, разбросав осколки-буквы. Лира поймала одну – „Шин“, вырезанную на обломке кости. – Чтобы ты не повторила мой путь. Закрой их, дочь моя…»

Тени в комнате завыли, сплетаясь в верёвки, которые обвили её горло. «Замолчи! – они дёрнули, поднимая её в воздух. – Ты не уйдёшь! Ты наш ключ!» Лира, задыхаясь, вонзила осколок с «Шин» в верёвку из тьмы. Та рассыпалась, но превратилась в рой мух, жужжащих словами отца: «…в колодце… найдёшь моё сердце… разбей его…»

Она упала на колени, выплюнув кровь и крыло насекомого. «Сердце? – Лира вытерла губы, оставляя на руке алый отпечаток „Шин“. – Ты… хотел, чтобы я его уничтожила?» В углу комнаты скрипнула дверь в подвал – та самая, что отец всегда держал на замке. Цепь теперь валялась разорванной, а из темноты тянуло запахом… сандала и разложения.

«Он обманул нас, — заскрипели ступени, когда Лира спускалась, сжимая осколок. – Обещал вечную жизнь… а сам сбежал в смерть». Внизу, в свете дрожащей лампы, лежало его тело – нет, вросшее в каменный пол, как дерево в скалу. Грудь была раскрыта, рёбра сформировали арку, а внутри, вместо сердца, пульсировал тот самый костяной «Шин».

«Вырви его… — прошелестел голос отца, но его губы не шевелились. – И Врата захлопнутся…»

«Нет… – Лира прикоснулась к „Шину“, и кость обожгла пальцы. – Это же твоя душа! Ты станешь… ничем!»

«Я уже ничто… — его рука, окаменевшая, вдруг дёрнулась, хватая её за запястье. – Сделай это! И беги… пока Мелькарт не…»

С потолка упали капли – чёрные, тяжёлые. Лира подняла голову: тень Мелькарта ползла по сводам, её рога пронзали камень, как нож масло. «Маленькая Смотрительница… — божество засмеялось, и из стен полезли щупальца теней. – Ты думала, он добровольно отдал сердце? Я вырвал его, пока он молил о пощаде…»

Лира вскрикнула, вырываясь из хватки отца, но его рука рассыпалась в прах. «Лжешь! Он сильнее тебя!» – она вцепилась в «Шин» и дёрнула. Кость вышла с хрустом, и храм задрожал. Сердце-ключ билось в её руке, обжигая ладонь до мяса.

«Нет! — Мелькарт рванулся вниз, но Врата – огромные, из сплавленного свинца, – начали закрываться. – Ты погубишь нас всех!»

«Нет… – Лира разжала пальцы, и сердце отца разбилось о камень. – Только тебя».

С первым ударом осколков Врата захлопнулись, разрезая тень Мелькарта пополам. Второй удар – и пол под Лирой провалился, унося в чёрный вихрь. Последнее, что она услышала, был смех отца – не из праха, а из собственной груди, где теперь горел «Шин», вжившийся в кость.

«Теперь ты Смотрительница… — прошептали тени, исчезая. …и Врата – твои».