- -
- 100%
- +
Глава 1. Последний рассвет
На краю деревни, где дорога превращалась в колею между бардюром старых вишен и сгоревшими покосившимися сараями, дом Гриши стоял как незаконченная мысль – узкий, с кривой печной трубой и воротами, которые всегда закрывались не до конца. Раннее утро пахло холодной землей и чаем, который дед кипятил так долго, что он становился не напитком, а судьбой.
Гриша шел по двору с набором старых тряпок и ведром. Он был не то что бы слишком молод – двадцать два, если верить документам, – но выглядел моложе: худые плечи, руки в мозолях от работы на станциях в соседних городах, глаза, в которых оставалась тёплая несмелость. Его жизнь была ритмом: подмети – подай – почини. В деревне это называли служением дому. Дед, ветеран войны, давно говорил, что такие люди – как домовые: незаметны, но охраняют.
Дед сидел у окна, и мирился с прошлым так же, как с поломанным табуретом – поправлял и уставал. На груди у него всегда болталась медаль – запятнанная и уже без булавки – и рассказывал легенды: про домовика, который умел прятать зерно, заводить скот, а однажды – по словам деда – даже остановил грому своим табаком. Дед говорил и смеялся, и в его голосе было то, что Гриша принял как истину: если слушать – дом ответит.
– Ты слушай, старик, – говорил дед, – дома разговаривают. Домовой не показует лицо. Он оставляет следы: тёплую чашку, упавший гвоздь, запах дыма там, где его не было. А если выпадешь – помни: дом не бросит.
Гриша улыбался и запирал старый сарай, где он хранил инструменты. Сегодня должен был быть рядовой день: починить крышу у соседа, почистить колодец и подвезти дрова старушке у поворота. Но небо над деревней начало сереть иначе. В облаках появлялись странные жилки света – как если бы кто-то пытался вырезать в небе рисунок.
Когда он поднимался по лестнице к чердаку соседа, ветер уже пел металлическими нотами, и в воздухе висело ожидание, такое же острое, как запах грядущего дождя.
– Гриша! Не лазь на крышу! – донесся из двора дедов голос.
Гриша остановился на ступени. Дед выглядел старым шкипером, который знал карты ветров. Но Гриша сделал шаг вверх. Он любил крыши – там он думал. С крыши видно не только двор, но и всю деревню, и иногда – если повезет – и звезды. Дед когда-то сказал ему, что звезды – как огни чужих домов. Они манили.
Он добрался до конька, и в тот момент впервые почувствовал что-то нелепое и теплое: будто старый дом заговорил шепотом под руками. Чердак жил – дерево дышало, гвозди тянулись и стонали. Ветер усиливался. Гриша присел и упер ладони в прохладную черепицу. Струна света на небе сгущалась. Никто в деревне такого не видел.
Молния ударила небо, но не молния, а поток: бело-голубая спираль, которая сверкнула, и в тот же миг земля присела.
Дед кричал внизу, руки его были, как два ветра денег, – он махал, но Гриша не мог оторвать глаз. Свет бежал к коньку, словно приглашая. И кто-то глубоко в груди сказал: иди.
Он сделал шаг – и не успел понять, смелость ли это или глупость. Черепица под ним, казалось, развернулась, как ковер, да так, что ноты света вязкой паутиной опутали его ноги. Страх был короткий, резкий, почти сладкий. В следующую минуту тело покинуло привычное: чердак, крыша, старый запах смолы – и вместо ударного холода – тепло, похожее на ладонь деда.
Последнее, что он видел своей деревенской ночью, когда тянулся к тем, кто стоял ниже, – это дедову руку, поднятую как благословение, и медаль, которая на мгновение засветилась серебром, словно отозвавшись на звон, который Гриша слышал в груди.
Затем небо проглотило его. Вместо ударов был смех – не злой и не дружелюбный: звук самой дороги. И он упал в свет.
––
Глава 2. Падение и пробуждение
Он помнил запах масла и привкус металла на языке, когда очнулся. Руки были связаны ремнями, но не жестоко – как кляп у тех, кто хотел, чтобы ты не убежал, но и не умер быстро. Вокруг – полумрак грузового отсека: коробки, полосы света, которые пробивались сквозь щели обшивки, и шум двигателя, который вибрировал как заноза в зубе.
Гриша открыл глаза. Над ним нависла толща чужой кожи – меховой, коричневый, с большими жёлтыми глазами. Существо было в два раза выше человека, все покрытое курчавым мехом, с амплитудными ушами и мягким, почти добрым лицом. На груди у него висел жетон, на котором было написано странным почерком – торговая гильдия «Мохнатые Пасы».
– Ох! – существо сказало на языке, который звучал в голове как мелодия. Гриша понял смысл интонацией, а не словами: «Живой!»
– Где я? – спросил он, и его голос был хриплым, как после долгой работы с гвоздями.
– Ты в «Бродяге». Грузовой трюм тридцать семь. Мы – торговцы, не воры. Ты упал с неба. Похоже, не первый раз, – шерстяной глас улыбнулся. – Меня зовут Малин. Мы везём с собой еду для планеты Торрен. Война, – он пожал плечом, и два меховых уха дрогнули.
Чуть поодаль стоял человек в латаной форме, который держал планшет и выглядел так, будто предпочитал работать с болтами, а не с людьми. Его лицо было мрачным и искривленным от синтетического шрама – киберпротезы, покрывающие половину щеки и шею. Он был Зорк? Нет, ещё не. Но он выглядел опытно. Он наблюдал Гришу с холодной любознательностью.
– Ты сказал «не воры», – повторил человек. – Это хорошо. У нас и так беда с пиратами.
Ещё одно существо, маленькое и быстрые глаза как у белки, прошмыгнуло между ящиками. Его шлем был испачкан чем-то липким.
– Похоже – шторм. Не часто небо выбрасывает людей в трюм, – перебил его шалун и ухмыльнулся, – и тем более не часто такие люди имеют… – он замешкался, разглядывая ладонь Гриши, – метку.
Когда существо-торговец коснулось ладони Гриши, на коже вдруг вспыхнуло световое пятно – интерфейс «Литургия» будто откликнулся. Это была не татуировка. Это был экран, который улавливал и переводил. Гриша почувствовал, как по венам пробежала волна – не боль, а удивление: в голове вспыхнула надпись, простым шрифтом:
НАСЛЕДИЕ ДОМОВОГО: x100.
Сердце у него пропустило удар. Меховой торговец отшатнулся, а маленькая белкообразная тварь выпрямился на задних лапках и разглядела надпись.
– Наследие? – прошептал он. – Это… легенда? Не может быть.
В кабине корабля, где пискали индикаторы и запахло жареным маслом, капитан – большой, грубый в своей доброте – подошел, и его глаза, как два надкушенных яблока, смотрели с интересом.
– Доставили нам не только еду, – сказал он. – Наш груз станет интереснее.
Гриша не понимал, что происходит; всё его мышление еще лежало в деревне: в деде, в крыше, в свете, который поглотил его. Но меж тем «Литургия» тихо гуляла внутри него, как невидимый сотрудник: она считала параметры, шептала подсказки. На верхней части интерфейса загорелась строка: АКТИВИРОВАТЬ? – и под ней – два варианта, которые казались экзистенциальными: Да / Нет.
Его голову заполнила смесь страха и любопытства. «Домовской», – пробормотал он, вспоминая сказки деда о духах, которые умели менять хлеб на хлеб да целую хлеву на зерно. Надпись хрипло зазвучала в душе: Наследие – множитель. x100. Что это означает? Что такое множитель? Какую цену просит он за силу?
Капитан положил руку на плечо Гриши. Его ладонь была тепла и жирна от дизельного масла, но жест был приветлив.
– Мы довезём тебя до Торрена или до станции «Перекресток», – сказал он. – Решай сам, парень. Но знай: в космосе никто не бывает случайно. Даже те, кто падают с неба.
Гриша попытался улыбнуться. Откуда-то в груди поднялась мысль, что он больше не дворник. Что-то в нём проснулось. Он не знал, кем будет завтра, но уже больше не мог стать тем, кем был вчера.
Глава 3. Литургия и первые слова
Литургия – так шепталась система в корабельных узлах. Мохнатые торговцы называли её по-своему: «Песнь», «Плетение», «Шёпот Дальних». Для людей, если они о ней слышали, она была чем-то религиозным: интерфейсами, которые давали задания, измеряли ценность и иногда – если повезёт – помогали изменить мир.
В «Бродяге» к интерфейсу относились с трепетом. В подсветке грузового отсека, где, казалось, даже тараканов могли нацепить на крюк, Гриша видел, как маленькая панель загорелась под его рукой. Линии текста складывались в диалог.
Литургия: ПРАКТИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ ОБНАРУЖЕНО.
Литургия: КАТЕГОРИЯ: АНОМАЛЬНОЕ.
Литургия: УРОВЕНЬ ВЛИЯНИЯ: x100.
Литургия: АКТИВАЦИЯ ВОЗМОЖНА. ОПЛАТА: КОНТЕКСТ.
Контекст – это слово висело над Гришей, как дверь, которую нужно открыть. Капитан потянулся к древнему журналу и стал листать записи о подобного рода находках. У старожилов торговых линий, говорил он, был строгий список: кто носит «Литургию», тот не просто имеет силу – он становится пунктом интереса для рейдеров, имперских чиновников и жрецов гильдий. Это были те самые скотные бои, которые крали людей не за рабский труд, а за их способности.
– Ты можешь умножать что угодно? – спросил торговец Малин, глаза его горели непостоянством.
Гриша почувствовал, как слово «умножать» растянулось и зазвучало. Он попробовал сказать: «Я не знаю». И Литургия подсказала: ИСПЫТАНИЕ – БАЗОВЫЙ. ПРОВЕРКА: ФИЗИЧЕСКИЙ ОБЪЕКТ.
Соседний рабой-человекообразный техник схватил мешок с зерном и поднял его. На мешке были дырки, и зерна сыпались. Техник поставил мешок на палубу и указал ладонью на него. Гриша, сначала робко, затем всё более уверенно, приложил ладонь к мешку. Тепло разлилось по всей руке; под кожей возник ощущение, словно кто-то умножал краткие импульсы: 2, 4, 8… До 100.
Сыпь зерна усилилась – мешок наполнился вдруг: зерна лягли ровнее, плотнее, без дырок. Меховой торговец захлопал руками и тут же начал возить пальцем по панели.
– Ясно! – воскликнул капитан. – Это не просто множитель веса. Это управление контекстом. Ты можешь «умножить» количество. Это рентабельно.
Но Литургия добавила предупреждение. СРАВНИТЕЛЬНЫЕ РИСКИ: ЭКСТРЕННОЕ ДАВЛЕНИЕ НА СИСТЕМЫ; РАСПРОСТРАНЕНИЕ ВНИМАНИЯ. Попытка была удачной, но за ней последовало понимание: любое применение – это коррекция баланса. Если умножаешь одно – где-то должно уменьшиться другое.
Гриша почувствовал в себе одновременно гордость и страх. Он никогда прежде не знал, что сила может быть таким тихим, но жестоким контрактом.
– Ты понимаешь цену? – спросил человек в шрамах. – Пираты и империя не дадут тебе спокойно ходить по рынкам, если узнают, что ты рой. Они начнут торговать тобой как товаром. Литургия – это не игрушка.
Гриша вспоминал деда: «домовой не показывает лицо». Он посмотрел на свою ладонь и еще раз прикоснулся к мешку. Секунда – и зерна заскрипели, как будто мир сам занялся шитьем. Это была магия, но с подписью инженерного расчета. Множитель подчинялся логике: x100 – сила огромная, но в цене – внимание и последствия.
– Я не просил этой силы, – сказал он тихо. – Я просто… упал.
– Падают те, кого выбирают, – ответил капитан. – Или те, кто способен принять выбор.
Малин наклонился и погладил его по плечу меховым касанием, которое было странно успокаивающим.
– Мы довезём тебя до «Перекрёстка», – сказал он. – Там ты решишь. Но помни: в дороге ты не один. И у каждого здесь свои счета.
На палубе «Бродяги», где стук моторов был как тихий метроном, Гриша осознавал простую вещь: отныне его жизнь стала ресурсом. Но он также чувствовал, что домовая нить – то, что дед называл домовым – в нем не исчезла. Это было как тихое обещание: сохранить тепло чашки, закрыть за собой дверь.
Он сел, облокотился о грузовой ящик и впервые за много часов позволил себе плакать – не горько, а как будто вытащил занозу. Слезы смешались с маслом и пылью, и кто-то из экипажа положил на его колени теплую тряпку.
– Завтра покажем тебе город, – сказал капитан. – А сейчас спи. Ты много увидишь, когда придут сумерки.
Гриша посмотрел вверх – в борт, сквозь щели, на крошечный кусочек неба – и улыбнулся сквозь усталость. Внутри у него взыграло обещание: если это и есть судьба, то он постарается быть домовым, который не разрушит дом.
Глава 4. Первые слова «Перекрестка»
Первая станция, куда привёл «Бродяга», называлась «Перекресток». Это был не рынок, не крепость и не храм – это было живое пересечение дорог, где сходились торговцы, пираты, дипломаты и беженцы. Огромная арка встретила их, как зубчатая улыбка: висящие над ней вывески на десяти языках, трубы, которые норовили запеть, и запахи, которые ни один человек не мог классифицировать.
Когда шлюз «Бродяги» открылся, в свет ворвались лица. Кто-то был в броне, кто-то в халате, рядом – торговцы с колесами товаров, которые издали напоминали рухнувшие сады. Гриша шагнул на платформу и почувствовал, как толпа – как течение – пошла вокруг него. Внезапно он понял, что вся эта мультирасовая масса смотрит не столько на него, сколько на знак на его ладони: метка Литургии снова тускло мигнула.
– О, бродяга привёл гостя, – сказал Зорк, который на самом деле оказался старым кибер-механиком: сварливый, толстый, с работой на лице и проводами в пальцах. Он стоял у входа, курил и варил на лопатке кофе, который пахнул как завод. – Ты из деревни, да? – добавил он, глядя с интересом и насмешкой.
Гриша поставил ноги на бетон платформы и почувствовал вибрацию станции: «Перекресток» жил, как организм. Зорк был скучен словами и привязан к инструментам. Его манера говорить – короткая, колкая, но с добротой – быстро показала, что он не тот, кто оставит без помощи.
– Да, – сказал Гриша. – Я… – и остановился, потому что понял, что рассказ о падении будет звучать иначе перед незнакомцами.
Эллиос, хитроватый торговец-техномант, подошел с улыбой, которая была одновременно сырой и умной. Он держал в пальцах устройство, похожее на компас, но с мерцающими кристаллами. Эллиос знал цену каждому слову и умел продавать даже мысль.
– Насколько редка метка? – спросил он, глядя на ладонь Гриши. Его пальцы играли с кристаллом. – Наследие Домового – громкое имя. Или шутка.
– Не шутка, – сказал капитан «Бродяги», – он умножал зерно до ста. Это не обычный фокус. Это ресурс.
Толпа вокруг сгущалась: слухи расползались быстрее, чем свет. Юноша в рваном халате воскликнул: «Если он умножает еду – представьте, что он может умножить патроны… или деньги!» – и тут же его рот закрыл какой-то человек в тёмном плаще. Риск – не пустое слово.
Зорк посмотрел на Гришу и поднял бровь.
– Если хочешь выжить здесь, – сказал он, – надо учиться и не показывать все карты. Перекресток – школа. И больница. И кладбище, если ты легкомыслен.
Гриша чувствовал смешение облегчения и тревоги. Вдохновляло то, что люди на станции были разными, и в этом была надежда: если одни хотят нажиться – другие помогут. Ему предложили комнату у Зорка – небольшую, с гармошкой и двумя шуруповёртами, но с окном на космос (небо было здесь иное – плотное, похожее на синтетическую ткань).
– Завтра, – сказал Эллиос, – я покажу тебе, как работать с «Литургией». Ты можешь умножать, но нужно понимать цену: не физическую, а социальную. Люди торгуют вниманием. А внимание – валюта похуже любого кредита.
Гриша лег на наспех положенную койку и, глядя в трещину потолка, подумал о деде, о том, как тот однажды шел ночью к амбару и говорил «не все чудеса для людей, сынок». В новом мире чудеса оказались дороже, чем он предполагал. Но где-то в груди горел тот же теплый угол – домовой, который знает, что дом – это не стены, а люди, которые возвращаются вечером.
Он уснул под звуки станции: голоса, которые говорили на десятках языков, и похрапывание грузов, которые слышалось как обычная жизнь. В сне ему приснилась крыша и свет, и дедовая рука, и маленькая медаль на груди.
Глава 5. Первые уроки и первая стычка
На следующий день Перекрёсток превратился в школу для Гриши. Эллиос оказался не просто коммерсантом, а наставником с острым языком. Он открывал пароли «Литургии» словно книги: сначала азы – чтение подписи, проверка контекста, затем – практика.
– Смотри, – сказал Эллиос, высыпая на стол набор крошечных металлических шариков, – Литургия – это не волшебство, это алгоритм. У тебя множитель x100 – потенциал огромный, но множитель это не «делай как хочешь». Он требует условия. Ты умножаешь только то, что понимаешь.
Он научил Гришу простому – как читать подсказки интерфейса, как учитывать окружение, как чувствовать, когда система готова дать больше, а когда ей нужно отдыхать. Гриша понимал это на интуитивном уровне: домовой – это не разрушитель, он аккуратен. Так и множитель требовал аккуратности.
В то же время станция шумела: слухи дошли до пиратов. Пиратская сеть «Коготь» – филиал, известный своей жестокостью и свободным отношением к чужим руками – решила проверить новинку. На «Перекрёстке» появились их агенты: люди в плащах, с глазами, которые считали лица, как товар.
Первая стычка произошла возле торговой галереи. Один из агентов попытался сорвать с прилавка меховую защиту торговца мохнатоками. Торговец – тот самый Малин – встал в защиту, но толпа была сильна. Гриша увидел, как кто-то тянет за нож, и в этот момент Литургия вспыхнула: АКТИВАЦИЯ ПРЕДЕЛЬНАЯ – САМОЗАЩИТА.
Он не думал о больших вещах. Он сделал то, что делал в детстве: взял в руки ближайший объект – старую металлическую трость, обмотанную кожей – и приложил ладонь к ней. Множитель запустился. Не в урон, а в сопротивление: он умножил трение между ботинками нападавших и палубой. Ноги тех, кто наступал, будто прилипли к полу. Пираты споткнулись, поскользнулись, и их натиск распался, как плохо спланированная волна.
Зорк, который случайно проходил мимо, свистнул и подхватил одного из пиратов за воротник.
– Ты серьезно, парень? – спросил он и в неожиданной для себя ласковой манере добавил, – Умножил трение. Нестандартно. Здорово.
Победа была одновременно комичной и драматичной. Толпа зааплодировала, и Мохнатые Пасы принесли ему мешок с медом в качестве благодарности. Но Эллиос посмотрел на Гришу иначе: с интересом и расчетом.
– Ты не просто сила, – сказал он, – ты инструмент. И у инструментов есть история. Кто даст ей имя, тот будет владеть ею. Кто даст ей страх – получит власть.
Гриша чувствовал в себе одновременно растущее понимание ответственности и непревзойденную радость. Его сила могла спасать людей; она могла шутить, как трение. Но каждое применение было как разрез на ладони – оставляло след.
Когда вечер опустился на «Перекрёсток», а звуки станции стали мягче, Гриша сидел у окна и думал о том, как мир изменился. Он больше не дворник в старой деревне, но в сердце у него оставалась та самая медаль на груди деда – память. И он знал: впереди будет еще много битв, и не все из них можно выиграть с помощью трения.
Глава 6. Ночь и инструкции
В тот вечер Эллиос пригласил Гришу в свое «кабинетное» место – небольшой киоск с навесом, где он держал редкие кристаллы, микрокатушки и целый ящик старых схем. На стене висел экран с переливающимися таблицами – графики стоимости маршрутов, коды запретов и, на самом краю, список заданий для новичков: «Пройти обучение Литургии – минимальная безопасность».
– Садись, – сказал Эллиос, протирая пальцы о тряпку. Его глаза сверкали хитростью, но было в них и тепло, как у торговца, который любит не только продавать, но и слушать чужие истории. – Ты умеешь умножать. Это хорошо. Но умение – не знание. Нужна дисциплина.
Он включил настольный интерфейс и загрузил тренировочный протокол. Экран наполнился словами и изображениями – визуализация условий и контекстов применения множителя. Эллиос объяснял на пальцах: если ты умножаешь материальные ресурсы, ты меняешь вес баланса в экономике конкретной области; если умножаешь силы, ты вмешиваешься в динамику поведения людей; умножение шансов – это игра с вероятностями, но и с кармой мира: чем больше и чем чаще – тем выше откат.
– Литургия – система адаптивная, – сказал он. – Она взвешивает стоимость. И она учится на пользователе. Неудачные активации оставляют шрамы в интерфейсе. Ты прочтёшь эти шрамы позже – когда понадобится.
Гриша слушал и запоминал. Он чувствовал, как в душе смешиваются страх и жадность: жадность к пониманию, а страх – перед ответственностью. Эллиос не был моральщиком; он был прагматиком.
– Первое правило, – продолжал он, – не использовать множитель на живом, если нет крайней нужды. Второе – всегда оставлять следы, которые объяснимы. Литургия любит логику. Третье – имей союзников.
– Союзники? – переспросил Гриша. Он вспомнил Зорка, капитана «Бродяги», Малина и тех, кто протянул ему руку. Вдруг одиночество в космосе показалось ему пугающим.
– Да. Союзники. Потому что многие захотят тебя подмять под свои цели. Пираты – очевидно. Но есть и те, кто притворяется другом, а на деле считает тебя активом.
Эллиос улыбнулся и налил в чашку тёмный кофе, чья горечь напоминала о домах, где темы жизни и торговли переплетались.
– Завтра я покажу тебе основы кода Литургии, – сказал он. – Но помни главное: множитель – не меч. Это скорее луковица: кто умеет её сажать и собирать, тот управляет урожаем.
Гриша заснул на матрасе в комнате Зорка, думая о луковицах и урожаях. Его сон был тяжел и глубок, как если бы он уже начал делить ответственность за те дома, которые ещё не построил.
Глава 7. Упражнения и маленькие сделки
Утром станция снова ожила. Эллиос повёл Гришу в одну из комнат, где подвешены были синтезаторы и опытные стенды. Он надел на ладонь Гриши тонкую пластину – датчик, через который Литургия могла транслировать сигналы более мягко и аккуратно. Это было обучение в действии: сначала простые объекты, затем – структуры, потом – модели поведения.
– Попробуй умножить теплоту этого камня на x10, – сказал Эллиос, показывая на гладкий черно-серый булыжник. – Контекст – материал. Безопасно.
Гриша приложил руку, и внутри возникло ощущение, будто камень нагрелся от какого-то внутреннего солнца. БулЫжник стал теплым, но не раскалённым; тепло растеклось, и на стенах появились маленькие капли конденсата. Эллиос записал значения и улыбнулся.
– Хорошо. Теперь попробуй увеличить шёпот в комнате – умножить звук, но не так, чтобы он привлёк внимание.
Он направил ладонь к старой лампе, и Литургия дала подсказку: РЕЗЕРВЫ НАЛИЧНЫ. Гриша сконцентрировался и умножил акустику локально. Лампа зашептала так тихо, что это было почти интимно – словно пространство стало напитано невидимым присутствием. Эллиос кивнул: контроль.
Практика не была только техникой. В течение дня Эллиос организовал мелкие задания: помочь торговцу с подсчётом товара (увеличить точность сенсоров), починить пришвартовавшийся дрон (умножить выносливость металла), решить спор между двумя торговцами (умножить веру аргумента в течение трёх минут). Каждый раз Гриша учился не просто давать силу, а мыслить условиями её применения.
Вечером торговцы устроили небольшую распродажу. Малин подарил Грише крышку консервации – знак признания. Но на станции росло напряжение: слухи о человеке с x100 уже доносились до теней. Появились незнакомые фигуры в плащах, которые внимательно наблюдали за любой активностью.
– Не шевелись слишком заметно, – прошептал Зорк в полумраке мастерской, подавая Грише инструмент. – Мы починим твой корабль, если он понадобится. Но помни: ты – не товар. Ты – инструмент. Инструменты ломаются, если ими пренебрегают.
Его слова похожи на предупреждение, а не на угрозу. Внутри Гриши зародилось чувство, что он должен контролировать не только силу, но и собственный имидж. Он понял, что одиночество – это роскошь, которой он не может позволить себе.
Глава 8. Слухи, стычки и план побега
Слухи о «Домовом» – так звали его на станции сразу – стали распространяться. К ним присоединились пиратские головы, которые относились к Перекрёстку как к рынку, где можно купить и продавать не только вещи, но и людей. Гриша заметил наблюдения в тёмных углах кафетерия, когда кто-то следил за ним так настойчиво, как будто хотел посчитать каждую линию его тени.
В один из вечеров, возвращаясь с задания по ремонту дрона, Гриша увидел на своей койке маленькую записку – графитовые буквы, коряво нарисованные: «Мы знаем о тебе. Выйди в третий сектор. Наша просьба – твой выбор». Ни подписи, ни герба – только намек и угроза.
Он не стал рассказывать никому сразу. Зорк и Эллиос уже проявляли интерес с разной степенью искренности. Эллиос задумчиво погладил подбородок и сказал: «Мы должны предполагать, что предложение – ловушка. Но и посетить его – шанс понять, что за змею тебе предлагают поймать».
Зорк же, как настоящий механик-скептик, предложил простое – укрепить форпост и скрыть следы. Его подход был практичен, не романтичен.
Гриша выбрал третий путь: втайне изучить ситуацию, не вгоняя себя в ловушку и не прячась за стенами. Он поручил Эллиосу подготовить древний перехватчик сигналов, а Зорку – сделать форсированный дроссель в двигателе «Тунгуса», старого корабля, стоявшего в доке и выглядевшего как будто явно из другого времени. Судьба его была непростой: в этой старой железяке были сердца бывших скитальцев.