Эпопея о Грише суть Домового

Между тем Неро обнаружил новую уязвимость в системе торговли: цепочку офшорных транзакций, проходящих через небольшой хостинг в другом регионе. Среди паролей и логов он нашёл упоминание о складе, где хранились «комплекты для демонстрации» – пакеты, которые торговая сеть объезжала на презентациях. С адресом – старый портовый комплекс Северного дока. Это могло быть местом, где собирали узлы перед продажей или презентацией.

Операция по Северному доку стала рисковой, но необходимой: если там находились доказательства – реальные узлы, документы и, возможно, записи переговоров – их можно было изъять и предъявить в суде. Гриша собрал группу: Неро, Эллиос, Зорк, и двое опытных активистов, которые знали доки. План был прост: ночью проникнуть на склад, зафиксировать всё, что найдут, и вывести доказательства. Никаких шоу – только чёткая работа.

Операция началась под тяжёлым небом: туман застил залив, и доки казались чернильными силуэтами. Команда пробралась через задвижки, минуя патрули, которые всё плотнее охраняли склад. Внутри – ряды контейнеров, ярлыки, маркировки. Они нашли то, что искали: несколько пакетов с пометкой «демо‑комплект», внутри – амулеты, похожие на те, что уже видели в Иствуде, и упаковки с документами, где были фальшивые сертификаты и поддельные подписи. На одном из томов – рукописная заметка: «Для презентаций. Не для активации».

Но самым ценным оказался погружной жесткий диск, запечатанный в водонепроницаемый контейнер. Неро вынул его и вскрыл подложку – там были записи переговоров: Дэвен и несколько менеджеров обсуждали стратегии вывода узлов на рынок, расценки, гарантийные сроки и, что хуже – списки покупающих структур. Среди файлов – и видео‑переговор со Скрипачом, где тот отчитывался о партиях, помеченных знаком Мариуса, и комментарии о «необходимости аккуратного PR».

Это доказательство было на вес золота. Но их выход не оказался тихим: сработала автоматическая тревога – система склада, возможно, активированная отдалённым скриптом, начала сигналить. Время на выход стремительно сокращалось. Они вынесли диски, несколько пакетов и кинулись к лодке, на которой приплыли. По воде слышались моторы – сигнал тревоги привлёк внимание охраны.

Погоня была жестокой. Лодка летела по тёмным волнам, вокруг – вспышки прожекторов и голоса. Зорк управлял, Неро держал рюкзак, Эллиос стоял с документами. В один момент что‑то зацепило лодку – тяжёлый трос или крюк – и судно начало терять ход. Тогда Зорк принял рискованное решение: отдать курс через мелководье, где большая сторожевка не решится идти вслед. Вода хлестнула, лодка шкрябнула по песку и вдруг остановилась. Они прыгнули на берег и побежали по тропе, скрылись в зарослях.

Возвращение в мастерскую было триумфальным и тяжёлым одновременно: у них были доказательства, но и чувство того, что теперь они и близкие им люди под прицелом. На следующий день Неро передал файлы юристам, а те – уже в суд. Медиа снова загудели: доказательства, похищенные из склада, показали правду о том, как торговая сеть подготавливала продажи. Общественное мнение качнулось в их сторону, инвесторы начали требовать разъяснений, и Дэвен – который до вчерашнего дня выглядел непотопляемым – почувствовал неприятный холод под пятками.

Но цена была не только политической. Тот самый инцидент с похищением активистов показал, что борьба принимает форму прямого насилия. На улицах стали появляться новые имена в списках тех, кто «помогал» торговой сети; среди них – поздние клиенты, мелкие администраторы и чиновники. Всё это означало, что игра перешла в фазу открытых конфликтов, где, помимо правды, нужно было защищать людей.

Гриша стоял у окна мастерской и смотрел на серое небо. В руках у него была старенькая печать – та, что передавал Мариус в письме – и мысль, что правда медленно прокладывает себе дорогу через тучи. Ему позвонили: сообщение от Эмилии. Она услышала новый шёпот в закоулках: «Он не уходит далеко. Он думает, что если он в тени – то безопасен. Но тень – это только укрытие. У человека есть привычка – помогать». Эти слова звучали как приглашение и вызов одновременно.

Они выиграли важный бой на поле доказательств. Суд и общество – теперь их оружие. Но война за память была далека от завершения. Кто‑то в тени всё ещё держал карты, и тот, кто теперь прятался, знал: слово «хранить» – не спасение само по себе; его надо было подкрепить действием. Ближайшие дни обещали решить, смогут ли они перевести победу в устойчивое сохранение сети, или торговая улыбка вновь сменит маску и вернёт контроль в чужие руки.

Глава 43. Пыль на кромке карты

После громкого дела в Северном доке мир вокруг «Тунгуса» на мгновение замер – как будто все вздохнули и приготовились к ответному шагу. Судебные слушания шли тяжело, но файлы с диска работали на них: журналисты публиковали выдержки, общественные организации требовали расследований, и даже некоторые инвесторы торговой сети начали отказываться от сотрудничества. Казалось, дорога открыта. Но Гриша чувствовал холодную тишину перед бурей: доказательства привели к подземному штурму, а штурм всегда рождает ответную жестокость.

Новая угроза не пришла в форме военной операции или юридического удара – она пришла тихо, как пыль, которая оседает на карте: в их рядах начали появляться мелкие предательства. Почти незаметно, но системно, из анклава уходили люди, которые раньше были близки к «Тунгусу». Кто‑то уехал по делам, кто‑то «нашёл новую работу», а однажды пришло письмо: «Мы не можем больше рисковать». Это были не громкие сдачи – это были тихие шаги, которые ослабляли сеть так же верно, как и открытые атаки.

Гриша собрал совет. В комнате пахло кофе и гарью – пережитки ночных вахт. Он поставил на стол карту: места, где активность упала, и анклавы, ставшие уязвимыми. Каман смотрел молча и, наконец, сказал:

– Улыбки не только снаружи. Страх съедает изнутри. Нам нужно вернуть людям веру, что хранить – это не приговор. Дайте им работу, защиту, и – главное – смысл.

Они приняли план «прах против пыли»: восстановление малого – починка мостков, ремонт генераторов, маленькие занятия для молодых, которые могли видеть смысл в защите, а не в страхе. Малин и Рысса взялись за организацию курсов; Эллиос – за техническую защиту узлов; Неро – за разведку и устранение цифровых угроз. Каждое дело было маленьким камнем, который мог остановить опустошение.

В это же время пришёл новый след: старый торговец с Канта, Харт, который когда‑то провёл для них Мариуса, вернулся с историей о человеке, которого все называли «посредником улыбок» – мужчине по фамилии Крейн. Он не был в штабе Дэвена, но ходил по берегам, дарил светильники и обещал работу. Люди запомнили его улыбки – и то, как вскоре после этого их соседи исчезали из списков тех, кто «хранит».

– Он не дергает за нитки лично, – сказал Харт. – Он заставляет людей делать это сами: даёт им деньги на короткий срок, показные документы, и через три месяца они уже не могут сопротивляться.

Это был важный ключ. Крейн – человек, который покупал доверие и перепродавал его. Его стратегия работала тонко: вместо грубой силы – подкуп нравов. Если их план сработал, то Крейн мог оказаться тем, кто аккуратно скапливал списки доверенных людей, чтобы потом превращать их в товар.

Они решили действовать не силой, а ловкостью: выставить сеть общественного контроля, где сами жители могли подтвердить, кто действительно хранит, а кто – имитирует. Для этого понадобились прозрачные протоколы передачи, маленькие сертификаты с уникальной печатью и общественные журналы – где фиксировались передачи от руки к руке. Это была попытка вернуть власть общинам.

На практике это означало дни, полные бумажной работы: походы в администрации, переговоры с учёными, печатание мелких сертификатов, оформление реестров и обучение людей. Работа казалась рутинной, но она шла прямо к сердцу дела: если торговая сеть вела дела через улыбки и показные инициативы, «Тунгус» предлагал назад – участливость и собственную ответственность.

Параллельно Неро продолжал тянуть цифровые нити: он нашёл следы Крейна в платёжных каналах – небольшие переводы, маскирующиеся под филантропию. Они не были крупными, но их регулярность выдавала систему. Здесь требовались осторожность и ловкость: разоблачить Крейна публично – значит вызвать паническую бурю, которая может убрать часть доверия (и людей), но не уничтожить корней проблемы. Решили начать с медленных канонов: сначала разоблачение через журналистские расследования и общественную комиссию, затем – требование правовой оценки.

В разгар этой работы случилось нечто неожиданное: письмо без подпися, в котором было всего одно предложение – «Он на границе. Смотри за пылью». Это было шифрованное предупреждение или ловушка – никто не знал. Но мысль о том, что Мариус мог быть «на границе», наполнила всех надеждой и тревогой одновременно. Гриша чувствовал, что та граница – не только географическая: это был край между тем, кто хранит, и тем, кто продаёт.

Они решили послать разведгруппу для проверки прибрежных зон – к старым пограничным рощам, где пыль часто оставалась на дорогах и где люди тихо передавали вещи. В группе был Неро, два местных активиста и старец из Иствуда; их задача – искать следы печати, старые коробки и слухи. Выйдя на тропу, они шли почти без слов, слушая землю.

Первое, что они нашли – полуприсыпанное письмо, в котором было только пять слов: «Не верьте тим, кто светит». Кто написал это и зачем – оставалось загадкой. Но внизу была выжженная отметина – та самая полукруга с точкой. Значит, кто‑то из сети Мариуса оставлял знаки, пытаясь направить тех, кто ищет. Это была маленькая искра: сигнал, что они идут в верном направлении.

Вернувшись на базу с этой зацепкой, команда ощутила смятение, потому что за ними тянулась линия – иногда тихая, иногда резкая – угроз, которые постепенно меняли лицо борьбы. Пыль на карте не была случайной: кто‑то намеренно рассеивал информацию, чтобы скрыть маршрут. Почему? Чтобы защитить того, кого они искали, или чтобы увести их в ловушку?

Гриша закрыл глаза и вспомнил строки из письма Мариуса о том, что сила, собранная в одном кармане, губительна. Теперь он понял ещё одно: сила, разбросанная без порядка, может способствовать тому же – пыль рассеивает следы. Их задача была сложна: не только найти человека, но и дать ему пространство, где его идеи могли жить без того, чтобы стать товаром. Для этого нужно было убрать пыль, закрепить карты и снова научить людей держать печати так, чтобы их нельзя было купить.

Ночь накрыла мастерскую, и над городом поднялся холодный ветер. Работа продолжалась – рутинная, медленная, необходимая. И где‑то на границе пыли – возможно – кто‑то ожидал, держал в руке печать и думал о том, чтобы отдать её в правильные руки.

Глава 44. Руины и рожь

Граница, о которой шептало письмо, была не государственной чертой, а линией, где город встречал сельскую равнину: старые ржи, заброшенные амбары, рельсы, уведенные в степь. Это место, где люди искали уединения и где можно было спрятать вещи так, чтобы их не обнаружили на шумных улицах. Команда отправилась туда осторожно: картографирование по пыли, прослушивание ветра и следов ног – и всё это с ощущением, что земля помнит шаги тех, кто приходил раньше.

В одном из амбаров они нашли признаки: следы обуви, которые вели к старому подвалу, и – выбитую полку с выжженным знаком полукруга. Воздух пахнул старыми бумагами и сушёной рожью. Каман осторожно спустился вниз: это было помещение, где кто‑то явно хранил вещи долгое время. В углу стояла деревяшка, завязанная верёвкой. Когда они развернули её, обнаружилось несколько конвертов, тщательно упакованных и прошитых ниткой.

Внутри – карты, письма и небольшой бимерный накопитель. Но главное – маленькая записка от руки: «Если вы нашли это, значит, мы близко. Он не ищет славы. Он ищет убежища для тех, кто хранит». Под ней – адрес: старый дом у мельницы, недалеко от рельсов. Это была первая явная подсказка, указывающая на точку, где Мариус мог находиться физически.

Осторожность усилилась: теперь это было не просто зацепкой, это стало возможной точкой встречи. Они знали, что идти прямо было опасно – сети противников наблюдали, и тень улыбок была решительна. Поэтому решили действовать утром, когда движение людей по рельсам было минимальным, и с несколькими дрессированными свидетелями, чтобы ускорить процесс и избежать ловушек.

Дом у мельницы был закрыт давно; за воротами росла высокая рожь, колосья шуршали, как море. Подойдя ближе, они заметили, что окно на втором этаже было приоткрыто, и в ветхом подоконнике лежала вмятая шаль – следы недавнего пребывания. Каман шёл последним, держа в руках печать Мариуса, чтобы показать – если потребуется – уважение. Гриша нервно держал фото человека, которого они искали. Нервность была почти физической: шаги, дыхание, шелест ржи.

Они подошли и постучали в дверь. Ответ пришёл тихим вздохом – и затем старый голос спросил, кто там. Мужчина, который открыл, был худ и с глазами, глубоко посаженными в лицо; в них было что‑то знакомое, что‑то, что Гриша видел ранее на фотографиях Мариуса – но этого не хватало, чтобы утверждать. Мужчина называл себя Томасом и говорил медленно. Он заявил, что ничего не знает о «торговле памятью», но его руки дрожали, когда он прикрывал дверь.

– Мы пришли, потому что… – начал Гриша, но Каман поднял руку, давая понять: не давить.

Они остались на пороге, разговаривая, осторожно. Томас рассказывал о приходах незнакомцев, о маленьких передачах, и о том, что однажды оставил у себя печать и карту на хранение по просьбе «человека в тумане». Его слова были полны смутных деталей: «Он говорил тихо. Он просил, чтобы вещи были скрыты, и он возвращается редко». Томас не хотел выдавать имени, но дал понять, что видал Мариуса однажды – на мосту, в ночи, когда свет был тонким.

– Он не любил огласки, – прошептал Томас. – И всегда говорил: если меня ищут, пусть ищут не за славой, а за делами. Он говорил, что сила – это не охапка печатей, а способ их передавать.

Эти слова подтверждали то, что они знали: Мариус работал тихо и осторожно, окружая себя людьми, готовыми хранить. Томас согласился показать путь к одному укромному месту – полузаброшенной мельничной камере, где хранились запечатанные свёртки. Там действительно были следы: печать, похожая на ту, что Гриша держал, и несколько шифровок, которые Эллиос снял и начал расшифровывать прямо на месте.

Пара бумаг в свёртке содержала короткие инструкции: адреса, пароли, и список людей, которым можно доверять в экстренных ситуациях. Среди адресатов было несколько фамилий, которые не совпадали с теми, кого они уже видели – это давало надежду, что сеть шире и у неё есть свои хранители в неожиданных местах. Есть и предупреждение: «Не доводите до центра. Кто видит слишком много – теряет всё».

Пока они изучали бумаги, к дому подъехал автомобиль – медленно, почти незаметно. В нём были двое мужчин в опрятной одежде, с документами и дипломатическими сумками. Это могли быть агенты регуляторов, или – хуже – представители торговой сети. Их появление ускорило решение: нужно было действовать. Каман предложил отвести Томаса в безопасное место, а остальных – пробраться в мельничную камеру и перенести документы.

Когда они уже собирали свёртки, один из мужчин подошёл к дому. Он улыбнулся так, как умеют улыбаться те, кто привык прикрываться бумагами и хорошими словами.

– Мы слышали, что тут раздают помощь, – произнёс он. – Мы представители благотворительной комиссии. Откройте, пожалуйста.

Гриша почувствовал, как внутри всё сжалось. Это была та самая «улыбка», которую они знали. Каман медленно шагнул к двери, но Неро, быстрым движением, выключил фонарь и направил отражённый луч на глаза пришедшего – маленький зуммер, который ослепляет и даёт преимущество в секунды. В ту же секунду Зорк с двумя людьми вывел Томаса в сторону, а остальные спрятались в подвале с документами.

Развязка была быстрой и жесткой: улыбчивые представители не стали дожидаться долгих объяснений. Они выкрикивали гарнизонные фразы, но им не дали заломить руку. Через минуту на пороге остановились уже реальные полицейские машины – кто‑то позвонил заранее. В суматохе группа спасла часть документов и скрылась с Томасом в зарослях ржи, оставив позади только полупустой дом и шорох колес.

После этого ночного столкновения команда отступила в мастерскую и пересчитала потери. Они спасли самые важные бумаги, но кто‑то двигался быстрее: часть свёртков всё же исчезла, похищенная в суматохе. Это был новый урок: когда система реагирует, не все нити можно удержать. Но те бумаги, что у них остались, рассказывали многое – о сети хранителей, о логистике и о людях, которые давали себе слово хранить.

Наутро к ним пришло сообщение от Томаса: он был испуган, но твёрд. «Он приходит редко, – написал он. – Но когда приходит, он приносит с собой рожь и старые карты. Говорит мало. Но если вы хотите найти его – слушайте рожь: она шепчет о путях». Это было метафорично, но точно: Мариус использовал мир простоты – ржи, мельниц и старых домов – как свою сеть.

Гриша взглянул на карту, где отметил мельницу. Линии тянулись дальше: к другим домам, к новой рожи и к местам, где пыль держалась особенно густо. Они понимали, что Мариус всё ещё близко – не в центре судеб, не в новостях, а там, где его идеи жили в руках рядовых людей. Их задача оставалась прежней: не вытащить его для славы, а укрепить ту сеть, которая позволяла памяти быть не товаром, а основой жизни.

И пока ржа тонко шелестела за стенами мастерской, «Тунгус» готовился к следующему этапу: объединять найденные нити, защищать хранителей и, возможно, однажды встретиться с человеком, чья печать пахла дождём и табаком. Но прежде чем это случится, им предстояло расплести ещё не один клубок лжи и страха – и сделать так, чтобы возрождающаяся рожь не стала полем битвы, а превратилась в хлеб для тех, кто остался хранить.

Глава 45. Шёпоты рожи

Рожь за мастерской шуршала иначе – как будто сама земля несла новости, которые ещё не спешили стать словами. После ночи у мельницы «Тунгус» работал не просто на результат, а на то, чтобы не растерять то, что удалось собрать. Карты складывали в банках с песком, письма – в мешках с крахмалом; каждое доказательство обрабатывали, фотографировали и копировали до бесконечности. Но документы – это одно. Самое ценное продолжало оставаться живым: люди, которые держали печати, и их маленькие ритуалы – причудливые договоры о доверии, которые невозможно оформить в суде.

Кампания по укреплению анклавов дала плоды: местные мастера починили мостки, старые генераторы заработали, а дети снова приходили на пирсы, где ставили маленькие знаки памяти. Люди начали возвращаться. Но пыль на карте всё ещё оставалась: те, кто ушли, не всегда возвращались, и каждый новый шаг требовал осторожности.

Неро докладывал каждый день: цифровая разведка показывала усиленное сканирование мест, где хранились узлы. Кто‑то пробовал «прощупать» сети звуковыми волнами, кто‑то запускал подставные объявления с предложениями быстрой выгоды. Это была новая волна – ловушки, которые старались выманить хранителей на свет, где их можно было бы сломать или подкупить.

И в этой шумихе пришло ещё одно письмо – на сей раз не шифрованное, а аккуратно вложенное в старую книгу в библиотеке Иствуда. В конверте была только короткая фраза, написанная угольком: «Он идёт по линиям света. Смотри за мерцанием». Ни подписи, ни печати – только намёк. Малин и Рысса читали это письмо под лампой и молчали: это звучало как приглашение и как ловушка одновременно. Линии света – могли ли это быть ночные маршруты рыболовов? Платные прожекторы? Или код – тот, кто следит за искоркой в глазах?

Они решили действовать на двух фронтах: одной группой – усилить защиту уже известных хранителей; другой – проследить «линии света». Неро собрался с теми, кто знал побережье на ощупь: двое дайверов, старый шкипер из Канта и он сам. Их цель – проследить за путями судов, за миграцией прожекторов и за всем тем, что ночью могло мерцать и служить знаком.

В ту самую ночь мерцание началось вдруг: с базы предприятия по берегу вышла баржа с фонарями, и в её свете виднелись силуэты – люди, занятые работой, и груз. Они шли в сторону южной косы, где волны сталкивались с плитами заброшенного причала. Неро и шкипер держались в тени, прокрадались по воде и слушали: фразы на борту были будничные, но в них мелькали слова о «демо» и «показах». На одном из ящиков был выжжен знак полукруга.

Баржа пришвартовалась, и двое мужчин спустили короба. Они двигались быстро, но небрежно – как те, кто делает привычную работу под натиском времени. Неро дождался их ухода и, когда осветление уменьшилось, подошёл ближе. Контейнеры были пусты – лишь поддоны и обёртки – но в одном углу он нашёл маленькую метку, высеченную на уголке дерева: опять полукруг и точка. Словно знак, брошенный как зёрно на поле.

Это был знак присутствия – не доказательство, но след. Неро запечатал кусочек коры и отправил сообщение в «Тунгус». Камера слышала их шёпоты: кто‑то всё ещё пытался держать вещи в движении, но делал это аккуратно, оставляя тайники и метки, чтобы те, кто знает – могли найти. Это был язык – язык тех, кто хранил, скрываясь за простыми делами.

На следующий день в мастерской появился человек, чьё имя никто не ожидал – Агнеса, бывшая бухгалтерша в одном из филиалов торговой сети. Она пришла с папкой распечаток: мелкие переводы, странные платежи, и особенно – список людей, получавших «компенсации» за якобы потерянные вещи. Агнеса выглядела измученной, но в её руках был тот самый документ, который мог пролить свет на финансовую сторону схемы Крейна.

– Они думали, что я не замечу мелочи, – прошептала она. – Но именно мелочи и выдали их. Эти маленькие суммы шли так регулярно, что это не донельзя крупная операция – это рутинная система подкупа. Я не могу больше спать с этим в груди.

Её показания укрепили дело: теперь у юристов «Тунгуса» были финансовые ниточки, ведущие к людям, которые подкупали хранителей. Но Агнеса добавила нечто более личное: «Он вовсе не жесток», – сказала она. – «Он считался милосердным. Но милосердие у них – это рычаг. Когда вы берёте помощь, вы затем обязуетесь». Это объясняло многое: почему люди отдавали печати – не из злого умысла, а из уставшей надежды.

Собрав всё вместе – метки на барже, деньги Агнесы и карты из мельницы – «Тунгус» начал видеть узор: сеть продавала не только артефакты, но и надежду, рассчитывая, что долг вернёт контроль. Их задача была ясна: не перекрывать помощь, а предложить альтернативную систему, где помощь не покупает молчание.

Пока шли дебаты и подготовка планов, в Иствуде разнеслось известие: один из возвращённых ими амулетов, который венчал старый дом на пирсе, оказался повреждён – на нём были следы современных инструментов. Кто‑то пытался вскрыть его, чтобы получить содержимое. Это был сигнал: сети работают осторожно, но уверенно. Они пытались взять то, что нельзя продать, и превратить в товар.

В ту же ночь каминная комната мастерской наполнилась людьми, которые знали, что хранят: Томас прислал весточку и сел рядом с печатью; старик из Иствуда привёз мешочек с солёным хлебом; Агнеса оставила отчёты и улыбнулась впервые за долгое время. Разговор был тихим, как шёпот рожи: они обсуждали не только тактику, но и ритуал – как правильно передавать печать, чтобы она не стала приманкой. Маленькая церемония – два скрепа доверия, подпись общины, и свидетели – делала передачу не товаром, а актом гражданской ответственности.

И в тот момент, когда круг был почти замкнут, пришло новое сообщение от Эмилии – та, что слышит. Она сказала одно предложение: «Он посмотрит вам в глаза, когда будет готов». Это звучало как обещание и как напоминание: Мариус не искал сцены. Он придёт, если почувствует, что сеть готова держать слово. Пока же их задача – сделать сеть не просто секретной цепью, а чем-то, что люди готовы защищать даже ценой отказа от скорой выгоды.

Ночь была долгой. Рожь шуршала, мерцание барж продолжало бродить где‑то вдалеке, и каждый в мастерской знал: они не просто ищут человека. Они строят пространство, где хранение снова станет делом чести. И чем выше ставится цена на это, тем искрее должна быть ответственность тех, кто держит печати.

Глава 46. Свет через трещину

Дни шли плотной чередой: суды, патрули, кипы бумаг и маленькие ритуалы. Давление со стороны торговой сети не ослабевало: появились новые иски, попытки дискредитации «Тунгуса» и кампании по отзывах поддерживающих. Но параллельно шла и тихая работа, которая меняла соотношение сил: люди возвращались к хранению, потому что получили не только обещания, но и конкретные действия – ремонты, юридическую помощь, экономические подмоги и, главное, чувство общности.

Неро вернулся с разведки кольцевых линий света и привёз запись разговора, которую подслушал у причала. В записи – голос, который не был громким, но был знаком: «Если они хотят свет – пусть берут его там, где нет ржавчины. Мы храним для тех, кто умеет ждать». Голос был неясен, но в нём был тот же ритм, который встречался в письмах Мариуса. Это прибавляло масла в огонь надежды. Они начали думать, что Мариус смотрит за ними – не через письма, а через фразы и знаки.