- -
- 100%
- +
Это был большой бетонный зал со сколь скромным, столь странным убранством. В центре комнаты возвышалась полуметровая куча земли, коряво сформированная в прямоугольную площадку. Она напоминала грядку, усыпанную купюрами. По обеим сторонам грядки стояли чаши на высоких подножках, в них горел огонь. На серых стенах висели полуметровые застекленные рамки, в центре каждой красовались купюры разных номиналов и стран. Ровно гудел кондиционер. Митя раздал девушкам черные плащи с просторными капюшонами, сам надел красный. Приказал девушкам приблизиться к земляной куче на расстояние метра и, обойдя ее с другой стороны, воздел руки к бетонному потолку. Помедлил, прокричал нечто невразумительное, снял штаны и осквернил банковские билеты. Приглашенные недоуменно переглянулись, здесь квалификация победила эмоции – хотя происходящее и вызывало улыбку, многоопытные путаны видали и не такое и, конечно, знали, куда может завести насмешка над странностями клиента. Позже Даша обсудила пережитое с остальными, и обе в голос ответили – если нет непосредственного контакта с их телами, несмотря на оригинальность процедуры, они считают это продолжением прежней халявы. Мнение большинства успокоило Дашу, и скользнувшая мысль об отказе от клиента оставила ее, правда, только до нового посещения этого дома.
Когда Митя в очередной раз заказал Дашу с прежней компанией, оказалось, что теперь число участников перформанса пополнилось. Как только они вошли в тот же странный зал, их встретили три молоденькие девушки, поклонились и протянули те же черные плащи, что они носили в прошлый раз. Сами новые девушки были одеты в короткие серые фартуки на голое тело. Пришел Митя, уже в своей красной накидке, но в этот раз из-под капюшона выглядывало не лицо с глуповато-маниакальным выражением, а темно-бежевая маска черепа. Сегодня Митя говорил как настоящий псих – торжественно и непонятно. Ясно было только одно – он устанавливает иерархию. Он утверждал, будто те новые девушки в фартуках теперь подчиняются не только ему, но и прибывшим проституткам. В отличие от замешкавшейся Даши, две ее напарницы быстро вошли во вкус. К концу представления, закончившегося прежним действом, они свободно помыкали исполнительными девушками, как своими рабынями.
С того дня от Мити не было новостей около месяца. Новое приглашение сопровождалось не только телефонным звонком, но и подачей автомобиля представительского класса к подъезду. Когда машина остановилась во дворе Митиного дома, у дверей Дашу встретил молодой человек в черном костюме и, не произнося ни слова, накинул ей на плечи черный плащ. Кроме того, вручил белую маску с изображением женского лица, лишенного всяких эмоций. Даша надела все это и подалась было ко входу на цокольный этаж, но молодой человек взял ее за руку и увлек к парадной лестнице. За дверями, в неожиданно просторном зале, стояло человек тридцать: женщины в серых фартуках на обнаженное тело, мужчины в серых же костюмах, без рубашек и обуви. Все взгляды были обращены на нее, и только опыт участия в нетипичных играх позволял ей относительно хладнокровно оценивать происходящее. Это какое-то поклонение, подумала Даша и на секунду испугалась опасности приношения ее в жертву. Ее еще больше насторожило восклицание, донесшееся из-за серой толпы: «Третья жрица!» Это был Митя, ряженный в свой красный балахон и маску черепа. Он стоял на возвышении в конце зала. Его торжественный возглас раздвинул серую толпу, и молодой человек, введший Дашу в дом, указал в образовавшийся коридор. Даша послушно шагнула вперед, опасаясь насилия. Человеческий коридор кончался невысокой сценой. В ее центре располагалась все та же земляная насыпь с небрежно разложенными купюрами. Слева и справа от нее стояли люди, одетые точно так же, как Даша. Их лица, точнее сказать, маски поочередно приветственно качнулись, и Митя, стоявший за земляным алтарем, ознаменовал Дашин приход словами: «Прибыла третья жрица! Пройди же мне за спину!» Даша поднялась на сцену, обошла Митю и отступила к стене.
Митя, не теряя времени, принялся за торжественную речь. В его словах звучало воззвание к высокому: душе, истинной красоте и музыке небесных сфер. Он объяснял, что его образ – это образ мертвеца, а его цвет – это цвет жертвы. Оказывается, он жертвовал себя во благо всех присутствующих. В то же время серый цвет одежд толпы он обозначил как образ умерщвленной индивидуальности, что, с его слов, является самый большим пороком. Он обещал научить проявлять себя в мир каждого, кто об этом попросит. Он предлагал лишить всех желающих любых страхов. Он говорил, что заря настоящей свободы уже взошла. Но чтобы ее приветствовать, необходимо продемонстрировать отказ от низменного – отторгнуть мирское во славу духовного. Деньги, говорил Митя, есть проявление всего грубого и низкого, того, что ввергает человека в зависимость и страх. Он переигрывал, сокрушаясь по поводу невозможности прямо сейчас отказаться от них всем и навсегда, ну и, дабы не оставить паству в недоумении, немедленно предложил внимающим бросить на пол все деньги, имеющиеся при них. А тех, кто привык оперировать электронными платежами, призывал перевести сообразные порыву суммы на уже известный им номер. Прихожане явно были готовы к такому повороту событий, и на пол посыпались купюры, а телефон Мити еще некоторое время вибрировал, оповещая хозяина о полученных сообщениях. Митя дал людям минуту закончить исполнение его призыва и снова взвыл о тотальной власти денег. Тут уж со всей решимостью он предложил указать им свое место – распахнул балахон и предал купюры образному обесцениванию привычным ему способом.
После того как Митя закончил, одна из помощниц взяла большой стальной поднос, сложила на него какую-то часть мокрых купюр и прошлась по залу. Люди в зале брали по одной банкноте и отвечали на дар поклоном. Когда помощница вернулась на место, Митя долго произносил речь, посвященную все тем же обещаниям, но на этот раз с более или менее четкими образами светлого будущего.
Кто бы мог подумать, что люди станут сорить деньгами ради того, чтобы посмотреть, как больной человек справляет нужду, думала Даша, когда по просьбе Мити вместе с подругами собирала деньги в опустевшем зале. Вообще, настроение пространства было опустошенным, как бывает в клубах часов в семь утра: воздух свежее, чем ночью, но запах хмеля и пота еще не совсем выветрился. И по аналогии с тем же клубным пространством, когда Митя снял маску, то в рамках прошедшей мессы повел себя подобно пьяному, до сих пор не сообразившему, что вечеринка закончилась. Словом, Митя подозвал девушек и предложил сдать собранные деньги, а после сказал, указывая на земляную насыпь: «Берите с алтаря по купюре – пора и вам причаститься!» Две девушки устало усмехнулись и одна за другой взяли по банкноте, довершив это действие поклоном, а затем дружно уставились на Дашу, всем своим видом как бы говоря: «Это очень просто и не стоит ровным счетом ничего». Но Даша стояла как вкопанная. Именно в эту секунду все то, что выглядело как хорошо оплачиваемый фарс спятившего извращенца, превратилось в критерий выбора. За этим условным причастием Даша увидела бездну, из которой не сможет выбраться. Тогда, не произнеся ни слова, она сбросила плащ и маску и просто вышла в дверь.
Первое время она опасалась Митиной реакции, мало ли, может, этот фанатик уже успел учредить какой-нибудь уринальный рыцарский орден и послал его адептов по ее следу. Хотя, как выяснилось позднее, единственное, как Митя отреагировал, – это позвонил в салон и отказался от Дашиных услуг, сославшись на профессиональную непригодность. Даше, в свою очередь, позвонили из салона и сообщили, что больше не нуждаются в ее услугах.
Теперь Даша смотрела на себя новыми глазами. Эти более чем странные обстоятельства подвели черту под ее жизнью. И порог, который по меркам привычных проститутке занятий можно было просто не заметить, оказался той чертой, где делается выбор о дальнейшем векторе духовного движения. Более того – для Даши это стало той линией, где она вообще поняла само наличие такого вектора.
Кроме прочего, когда Даша заканчивала этот рассказ, она все чаще употребляла слово порядок, и вскоре стало ясно, что она имела в виду. Понятие порядка трактовалось ей как соблюдение условностей с точки зрения общественной этики, а понятие порядочности, по мнению Даши, расшифровывалось подобно, но более тонко, как соблюдение условий общей естественной этики. То есть порядок – это знание и соблюдение условностей, выработанных людьми, а порядочность – это чувствование и соблюдение безусловных духовных требований и как следствие – оправдание таких же естественных ожиданий души того, в чей адрес действуешь. Несомненность существования таких духовных требований Даша до произошедшего с ней не то чтобы не знала, скорее чувствовала и успешно усыпляла их проявление в себе.
Должно быть, странно звучит – «проститутка, у которой проснулась порядочность», – и, главное, как теперь она должна действовать? Мне думается, здесь все довольно ясно: она просто перестанет занимать свою прежнюю нишу, ведь, согласно трактовке самой же Даши, теперь она не могла не соблюдать естественных требований своей души. Вообще, то, что человек называет душой, структура очень простая, прямолинейная и с точки зрения ума примитивная. Человек с малых лет хитрит и учится обходить ее радикальные порядки и даже умудряется выстроить вокруг некий кокон, который действует из собственных соображений. Но все заканчивается, когда душу пытаются перетащить через условный рубеж, за которым она не сможет остаться прежней, мутирует или вовсе зачахнет. Тогда из последних сил она пробивает дыру в фальшивой оболочке и показывает человеку, где он находится в данный момент. Некоторые объясняют такой эффект наличием гордости, хотя, я думаю, она здесь ни при чем, и это как раз та самая естественная порядочность, присущая любой душе.
Даше, с ее-то профессией, можно было верить, она как-никак многократно заглушала голос души и каждой такой непорядочностью калечила себя. Наверное, это может даже войти в привычку, но, с ее же слов, когда маленькие непорядочные поступки перерастают в одно большое предательство, человек тем самым лишает себя возможности выбора. В этом смысле у каждого свой порог, а рассказанное Дашей – только ее правда. Взять хоть Митю, с его поступками и подходом к жизни. Лично я очень сомневаюсь, что он смог заметить прохождение хоть какой-то из линий порядочности своей души.
После того как Даша бросила привычное ремесло, она дважды имела разговор со своими бывшими коллегами по культу «развенчания ценности денег». Первый раз одна из подруг звонила и рассказывала о приросте ее накоплений и сокрушалась по поводу недальновидности Даши, оставившей эту золотую жилу. Во второй раз звонила другая подруга и сообщила, что еле унесла ноги из того странного дома. Говорила, будто Митя окончательно спятил, нарек себя посланником божьим и в доказательство хотел пройти испытание огнем. Зажег костер, прошел через пламя и покрылся волдырями, как любой нормальный человек. Не обнаружив в себе никаких особенностей, оправдывающих его возвышение над остальными, совсем расстроился и полез в огонь во второй раз, но тут уж прихожане его остановили, вызвали скорую помощь, а врачи еще и полицию прихватили. Словом, паства разбежалась, а опаленного огнем затейника Митю отвезли в травматологию, и, надо думать, теперь он сеет свои идеи среди пациентов психиатрической больницы.
После этих событий, воодушевленная своим волевым рывком, Даша хотела было податься работать по основной специальности, но этот порыв остудил здравый смысл. Педагог – дело, конечно, благородное, но менять одну мученическую стезю на другую, возможно, еще более беспросветную Даша была не готова. Кроме того, оставалась опасность ситуации, где папы школьников оказываются ее бывшими клиентами, так что даже если бы она и решилась учительствовать, пришлось бы переехать, а ей этого очень не хотелось.
Попытки выбора нового направления трудового пути привели Дашу в сферу красоты – она открыла небольшой парикмахерский салон, коим, я надеюсь, владеет до сих пор.
В моем постдепрессивном положении, честно говоря, не хочется поднимать прошлые связи. Старые знакомые наверняка уже успели привыкнуть к тому, что меня нет в их жизни долгое время. Теперь лучше подождать и не напоминать о себе, ведь когда этот период закончится, вполне возможно, я стану совсем другим человеком, а открыто отталкивать знакомых потому только, что ты слишком изменился, – это тоже не очень порядочно. Именно непорядочно, ведь люди ожидают естественной реакции души, а я вот чувствую, что пока на нее не способен, так что дождусь более стабильного состояния и там решу, стоит ли напоминать о себе или нет.
Глава 3
Пока переходил через Тучков мост, вдруг вспомнил, что с него некогда спрыгнула и утопилась жена литератора Сологуба, и почему-то сразу же подумал о Митиной идее с точки зрения зарабатывания денег. Не представляю, как такая последовательность увязывается в моей голове… Ну да ладно. Если опять вернуться к Мите, то при всем своем сумасшествии он остался предпринимателем. Это же все нужно организовать! Еще и в такой короткий срок. Тому, что он собрал вокруг себя такую внушительную аудиторию, удивляться нечего, я давно заметил – люди умеют выгодно смотреть на чудовищные образы, например, с точки зрения собственной прозорливости. Кроме того, не все имеют устойчивость против психологической манипуляции, а Митя, надо думать, преуспел в вопросах маркетинга и уже имел опыт рекламирования других товаров и услуг, раз уж занимался бизнесом. Это прямо пример того таланта, который не пропьешь или, в Митином случае, не профукаешь, даже помешавшись. Хотя, если смотреть в корень проблемы, современный мир вообще имеет очень плодородную почву для взращивания разного рода культов, верований и, как следствие, возникновения сект…
Нет, стоп! Зачем это все? Что я пытаюсь сделать? Вот оно что, ну конечно! Мой рассудок теперь переживает только что закончившийся застой, а возобновившаяся мыслительная динамика, само собой, требует самоопределения. Сейчас как раз та точка, в которой можно попробовать выстроить убеждения, чувствуется такой доступ. Например, отношение к женщине, религии, государству, и вообще сформировать мировоззрение заново или по крайней мере обновить и улучшить, так сказать, отшлифовать.
От этой догадки так разволновался, что меня бросило в жар. Ветер на мосту оказался как нельзя кстати, я остыл и попробовал представить свою мысль еще раз, но более внятно и последовательно.
То есть теперь я могу собрать свое мировосприятие осознанно и сделать его таким, каким хочу? Тогда кто это такой, который может смотреть на тот или иной вопрос отстраненно? Или не так: какое право он имеет смотреть на мир так, как хочет? В конце концов, этот взгляд всегда чем-нибудь обусловлен… Если не жесткими критериями: политическими убеждениями, вероисповеданием, опытом или некими рамками морали, – то по крайней мере призмами текущего момента: влюбленностью, гневом, страхом и черт знает чем еще… А вот так, чтобы только я и тот, кто смотрит изнутри меня, да еще никаких преград между нами – такого я прежде не видел.
А может, не нужно ничего формировать?! Пускай убеждения складываются естественно, бессознательно или пусть их совсем не будет – пришла ситуация, отреагировал, если надо, отрефлексировал и пошел дальше, пустой как барабан? Нет, все равно придется создавать некую базу, тем более прежние взгляды на жизнь складывались сами собой, и куда это привело: распутство, пьянство и сожаление о потраченном времени. К тому же мышление осталось устойчивым, ничего не удивляет, хотя и не давит, а это значит, хвосты старых убеждений еще при мне. Так что на этот раз не отвертеться, и придется впервые собирать мировоззрение самому или по крайней мере соучаствовать, впрочем, тоже впервые.
Наверное, прежде чем что-то там формировать, нужно попрощаться с недавним состоянием… Вот теперь, здесь и сейчас, могу сказать – для жизнелюбивого мужчины в депрессии столько же плюсов, сколько и минусов. С одной стороны, нет желания зарабатывать, рваться вперед, достигать высот, так сказать, но с другой – нет никакого желания пить алкоголь, тратить силы и деньги на женщин и, как следствие, впутываться в сомнительные истории. И моя оценка окружающих стала гуманней – идиоты, конечно, остались идиотами, но теперь взгляд на них смягчился. Нет, все же в депрессии полно плюсов. Вот теперь припомнил, что Жванецкий говорил, будто стать алкоголиком ему мешает трусость, у меня нечто подобное с человеконенавистничеством. Податься в мизантропы не дает скупость, эмоциональная и энергетическая. Чтобы людей ненавидеть, сколько сил надо! Нужно следить за политическими событиями в стране и мире, сменой материального положения друзей, родственников и соседей. Обсуждать это все. Для этого нужна компания таких же осведомленных. Нет, не потяну – сил не хватит. Пылко любить, наверное, тоже не смогу, но, может быть, моя скупость на растрату энергии позволит окружающим быть такими, какие они есть. Иногда сказать: «Вот видите, как все хорошо разрешилось!», а иногда: «Да черт с ними, сами затеяли – сами пускай отвечают!» Словом, держать разумное расстояние. Хотя все это фантазии – я слишком добрый для такого циничного подхода, просто бурчу, чтобы хоть немного состоятельности добавить. Что еще добавить к этому прощанию – благодарю тебя, депрессия, за урок, машу руками вслед, ну а если опять собьюсь с дороги – милости прошу в гости. Не спрашиваю, куда ты уходишь, но знаю – в наше время без работы не останешься.
За этими рассуждениями не заметил, как вышел из подземного перехода. Итак, чем заняться в первую очередь? Вот мне сразу и указатель, да какой недвусмысленный, с крестами и куполами, к тому же имя князя Владимира носит – сплошной символизм.
Что тут скажешь – сам бог велел определиться с религией, или даже не так – здесь уже все определено, в культурном смысле русский человек сначала православный и только после верующий, хотя, случается, и совпадает. Но дело-то касается лично меня, а не какого-то общего культа, так что в самый раз подумать о том, во что и как я верю. Помнится, Лев Толстой порассуждал об этом… Ну, что поделаешь – такова цена индивидуальности. Хотя отлучай, не отлучай – верить в любом случае запретить нельзя, как и определяться самостоятельно, во что конкретно.
Итак – я русский, следовательно, православный… Вот только верю время от времени и не по канону. Не вижу того света в священниках, какой подчас бывает в отщепенцах, называемых интеллигентами (сохранились еще, ничего их не берет). А вот, бывает, иногда накатывает такая любовь, хоть плачь – всякому веришь, в каждом искру божью видишь, а порой как камень – без причин теряешь всякое чувство. И рад бы хоть ярости или злости, но нет их – одна равнодушная эмоциональная тупость. Когда переживал такое в юности, не мог сообразить, что это и отчего. Подрос, окреп в аналитике собственных состояний и догадался. Правда, пока гадал, грешным делом, думал, что спятил, но понаблюдал, поспрашивал и выяснил – это переживает каждый. Так вот, о причине: оказывается, те эмоциональные тупики возникали, когда, стремясь к внутренней легкости, я начинал искать инструменты для ее достижения, но раз за разом находил только свод правил, слегка романтичный, хотя жесткий и административный, как комментарии к Уголовному кодексу. О самих заповедях сказать нечего, кроме того, что в логике своей они неоспоримо верны, но контекст их трактовки вечно предъявлялся в виде «Бог любит тебя, он даровал тебе свободу воли, но если отступишь от прописанных порядков, гореть тебе в геенне огненной до скончания времен!». От таких утверждений остается ощущение, как будто меня обманул наперсточник. Дал выиграть пару раз для затравки, а после обобрал до нитки. И не дурак вроде, и жил чаще по правилам. Сам не задумывался, а в основном жил в согласии с законами, но стоило только встретить того, кто их профессионально трактует, наполнялся виноватым ощущением и чувством собственной неправедности. Что ж, немудрено, чувство вины в рамках религиозных взаимодействий – дело обыкновенное. Чтобы успешно закрепить собственный авторитет, хорошо бы вменить приходу чувство несовершенства, но только затем, чтобы по завершении проповеди объявить о всепрощении и безусловной любви божьей. Эффективный психологический прием, вполне драматический. Эти эмоциональные перепады впечатляют чувствительных людей, но меня лично, сколько ни пробовал, каждый раз вгоняли в холодный бесчувственный тупик. Хотя пастырь и церковь не виноваты в том, что я его испытываю, – у них своя форма взаимодействий, свои направления и цели, а я просто не могу воспринять этого подхода в той степени, в которой он призван быть проявленным. Не оправдываю я этого подхода, равно как и он моих ожиданий, но… Но в моем случае он (подход) срабатывал иначе.
Наблюдая за прихожанами, отстоявшими службу и прошедшими все положенные ритуалы, я замечал на лицах многих не только усталость, но и удовлетворение (бывали и пышущие эйфорией фанатики, но таких видел редко). Смотрел на них и недоумевал, как механические, лишенные творчества действия священника способны вызвать такую яркую реакцию. Мои посещения храма давали совсем другой эффект. Делился этими соображениями со знакомыми – говорят, не везло с пастырем. Но я так не думаю… Мне кажется, как раз наоборот. Именно не очень харизматичный и формальный посыл пастыря, создавая ощущение безысходности и тоски, заставлял откликаться воодушевленному облегчению, когда я покидал стены храма. Как известно, церковный полумрак символизирует темноту и невежество земной жизни в сравнении с царствием небесным, но мое критическое мышление никак не хотело принимать обетованных небес как итога, вместо них предлагало ликовать от вида перспективы за пределами храма. Можно сказать, выходя после службы, я мало чем отличался от большинства прихожан – та же усталость и радость. Хоть это и самонадеянно, ведь чужая душа – потемки, но хотелось думать, будто моя радость имела другую основу. Прочие излучали образ причастности к некой силе, большей, чем они сами, а я был доволен тем, что вырвался на свободу и вдруг разглядел живость и целостность мира вокруг, пускай и ненадолго. Таким образом, вне зависимости от целей проповеди каждый выходящий за церковный порог находил свое, и хотя в моем лице православная религия не получила полноценного поклонника, но именно ее усердием я углядел больше света и единства в мире вокруг меня.
В который раз говорю себе, что в культурном смысле я человек православный и отношусь к этой религии с не меньшим уважением, чем ко всякой другой, но, кроме прочего, в полной мере любая религия мне не подходит. С одной стороны, приверженец конкретной религии, при всем своем терпимом отношении к прочим верованиям, обязан считать оные неправильными или неверными, а с другой, мое мятежное сознание все время стремится отторгнуть формальные рамки одного верования и порывается смешать тезисы и убеждения разных культов. Возможно, я неправильно понимаю тонкости убеждений, относящихся к определенной конфессии, или слишком самонадеян, но попытка определиться в вероисповедании выводила и к почти манихейскому смешению тезисов, и к попытке синтоистского взгляда на бога как на пространство вокруг – где, например, дерево или птица никак не меньше проявляют создателя, чем человек или каждая из стихий. А если дело касалось мистики: духов, призраков и всего прочего с жутковатым привкусом загробной романтики, – и тут я не мог устоять и проявлял интерес. Хотя если бы сохранил прежний образ жизни и встал вопрос о выборе вероисповедания – пошел бы в дионисианство, а что – вино, нимфы, мистики разной полно. Но это так, шутка юмора, думаю, гедонизм нельзя называть духовным учением. А вообще, я не кривил душой, когда думал, что не нашел той религии, где собралось бы все то, что я хотел бы воспринять как духовно полновесное и исчерпывающее. К тому же вера в бога, как мне кажется, дело даже не личное, а интимное, и искать его в специально отведенных для этого местах как минимум странно.
Что тут скажешь – если я стремился к религиозной определенности, то, очевидно, ничего из этого не вышло. Хотя в этом абстрактном облаке форм и определений можно прочесть некую конкретику и все же назвать это убеждениями… А может быть, для этого вообще не время? В конце концов, настоящие духовные откровения приходят в минуты психологического напряжения и, возможно, определяться с верованием нужно именно в эти моменты? В противном случае выходит рассуждение, похожее на тему «на какие курсы записаться», «в какую кофейню пойти» или «какую стоматологию выбрать». Пожалуй, что отложу сие дело, очевидно, требующее большей щепетильности, и пускай на этом месте пока будет то, что есть.
Ну и занесло же! Причем в разных смыслах: в одном – не думал и не гадал, что во мне столько околодуховного вольнодумства, а в другом – давненько я не прогуливался по Петроградской стороне.