Прогулка нового человека. …среднего возраста

В тот день впервые назначали большой наряд на полигон. Прежде мы бывали там только на учебных стрельбах, но слышали, будто это самая большая халява из всех нарядов. Кроме того, в него набирали самых морально устойчивых. Немудрено, ведь именно с полигона вернее всего можно было сбежать из части. Наш ротный старшина даже статистику привел по этому поводу. Мол, из десяти случавшихся самовольных оставлений части семь совершалось через полигон. Дополнительно он рассказал, как именно в этом месте за пару лет до нашего появления в полку несколько солдатиков нашли в подсобке антифриз и, приняв его за спирт, выпили и умерли в течение суток. Такой разгул объяснялся просто: когда на полигоне не производилось никаких тренировок, в задачу наряда входило курсирование вдоль открытого периметра стрельбища, с тем чтобы предотвращать кражу металла. А так как тот металл, который можно вынести, уже был продан еще предыдущими призывами солдат, фактически наряду нечего было делать. Время коротали за сном, сидением у костра, а кто пошустрей, бегали в деревню на поиски выпивки или продуктов. Словом, ребята целые сутки развлекали себя как могли.

В такой наряд и в этот раз набрали людей с репутацией психически крепких, и фамилия Берг в этом списке прозвучала первой. А когда на следующий день наряд вернулся в часть, и во время построения вновь прозвучала фамилия Берг, «Я!» ответил, как будто другой человек. Он излучал растерянность, выглядел похудевшим и осунувшимся. Уверенность и ясность, присущие его образу прежде, превратились в нечто бесформенное. И если взглянуть на производимое им впечатление как на некий визуальный образ, лично я видел его как пятна некой желеобразной грязи. Возможно, это и слишком, но более точное описание этого чувства мне не давалось. Берг был как будто покрыт пятнами этой грязи, хотя оставался привычно опрятным и внешне чистым. Кроме того, те, кто ходил с ним в наряд, теперь отчего-то смотрели на него с брезгливостью, и буквально несколько дней спустя мы все узнали отчего.

Дело было в том, что неподалеку от полигона находилась свиноферма, принадлежащая нашей части. Для работы на ней тоже назначали наряд, но, в отличие от стрельбища, туда отправляли самых неугомонных нарушителей полковой дисциплины. Сутки наряда по стрельбищу, выпавшие нашим, совпали с назначением в наряд по свинарнику группы одних из самых частых нарушителей уставного порядка. Это были три младших сержанта, отслуживших по году. Для военнослужащего того времени это период самой острой тяги к самоутверждению и время самых резких реакций на нарушение субординации младшим призывом. Вышло так, что эти трое никак не могли позволить себе убирать свинарник, дабы не пасть в глазах друг друга, но оставить его грязным тоже не могли, ведь это было чревато жалобой и вполне могло привести к куда более жестким мерам, чем эти. Тогда они умудрились договориться со старшим фермы, чтобы тот позволил им найти на место уборщиков кого-то еще. Старший дал согласие – ему был важен результат, а чьими руками эту будет сделано, его не интересовало. Эти трое отправились на поиски и первым же делом набрели на наряд по стрельбищу, так возмутительно праздно валяющийся у костра. Старшего наряда поблизости не обнаружилось, и сержанты со всем усвоенным за время службы нахрапом насели на наших с требованием следовать за ними. Каждый из нашего наряда последовательно отказался выполнять указание сержантов. Первый объяснил, что они уже в наряде, второй стал грубить, третий промолчал, а Берг, ко всеобщему удивлению, встал и, не возражая или протестуя, дал молчаливое согласие. Старшего наряда по стрельбищу по-прежнему не было видно, и, наверное, воодушевленные частичной победой, сержанты продолжили напирать. После нескольких оплеух двое из нашего наряда повторно отказались идти с сержантами, а того, кто предпочитал молчать, его звали Стас, все же подняли. Угрозами и толчками в спину его повели вперед, Берг при этом шел с пришельцами, совершенно не нуждаясь в дополнительном стимуле. Если верить Стасу, Берг и дальше не выражал протестов и по первому же требованию переоделся, взял лопату и принялся выгребать дерьмо из свинарника. Сержанты пытались заставить и Стаса заниматься тем же самым, но тут уж он молчать не стал и даже после нескольких крепких затрещин наотрез отказался выполнять такую работу. Кстати, ее неблагодарность он оценил буквально тут же. Сержанты от него отстали, но запретили уходить, пока Берг не выполнит работу. Несколько часов спустя, когда работа была практически сделана, вместо благодарности сержанты стали бросаться в Берга чем попало: огрызками, камнями, только что не дерьмом. Тогда Стас недоумевал, почему Берг молча продолжает работать, а вскоре и вовсе чуть было не вскрикнул от возмущения. Когда хлев был очищен и Берг переоделся в свою форму, один из сержантов подошел к нему, назвал настоящей жертвой, плюнул в лицо и, отвесив удар в живот, приказал убираться туда, откуда он пришел. И черт бы побрал Берга – он молча развернулся и пошел обратно на полигон.

Стоит ли говорить, что жизнь Берга претерпела самые кардинальные перемены. Теперь каждый, кто мог себе это позволить, помыкал Бергом, как хотел. И не так, как это бывает с остальными, с угрозами расправы при неисполнении указаний, а просто говорил, что нужно, и Берг это делал. В нашей роте, слава богу, дальше, чем уборка туалета, Берга не отправляли, но черт подери – это ведь был тот же самый человек, что и раньше! Куда делись его устойчивость и спокойствие?!

Оказывается, так бывает: человек планомерно выстраивает свою репутацию в ограниченной среде, пока не делает ее безукоризненной, но стоит только попасть в чужую компанию, как открывается его истинное лицо. Хотя, если быть предельно честным, Берг никого не обманывал, просто вел себя так, как, по мнению общества, должен себя вести устойчивый человек. Чтобы такому предложить нечто унизительное, нужно переступить через собственное мировосприятие. Кто мог знать, что за фасадом спокойного и ясного выражения располагается жертва, не знающая дна собственного падения.

Кстати, нужно отдать нашим командирам должное, они, так сказать, вошли в положение Берга и, когда нашу роту распределяли в войска, оставили его в полку. Его определили в постоянный состав санитарной части: таскать утки и мыть полы с хлоркой. И правильно – появление в войсках с таким характером чревато сумасшествием, ведь никто не поручится, что там не найдется какой-нибудь садист и не заставит Берга попрать свое достоинство еще глубже, чем теперь.

Есть Берг как пример скрытой жертвы, не способной сказать нет, купающейся в человеческой жестокости, в конце концов, нашедшей жалость как высшую форму признания своей жертвенности. А есть Стас Портнов, попавший в передрягу на ферме вместе с Бергом, как образец умения влипать в истории на ровном месте. Хотя сила характера и устойчивость Стаса – это не какая-нибудь пустая демонстрация или напуск, а настоящая характерная особенность, надо думать, пронизывающая его психику насквозь.

Судя по моим наблюдениям за поведением Стаса, он имел обостренное чувство собственного достоинства. И исходя из моих же наблюдений за течением жизни, она очень любит проверять таких горделивых на крепость убеждений. Но при всем при этом бытие не было жестоко к Стасу и свои проверки его достоинства присыпала изрядной долей юмора. Их общий случай с Бергом стал, пожалуй, самым несмешным из тех, что пришлись на время нашей совместной службы, а вот остальные будто соревновались между собой за звание надорванного со смеху живота.

Если у Остапа Бендера имелось четыреста сравнительно честных способов отъема денег у населения, то у наших старослужащих методов подвести нас под наказание было никак не меньше. Делалось это по большей части ради развлечения и, конечно, для того, чтобы привести тех, кто задирает нос, к общему состоянию казарменной массы. Первым вспоминается случай, когда заместитель командира нашего взвода сержант Абрамов на отказ Портнова выполнить какое-то простое указание (кстати, совсем не связанное с унижением человеческого достоинства) приказал ему пойти на склад ГСМ. Теперь в задачу Портнова входило найти на складе прапорщика Потребко и получить у него ведро менструации. (Прямо так и сказал: «…тогда …иди на склад ГСМ – получай менструацию!») Портнов, наверное, отказался бы и в этот раз, но в армии так устроена атмосфера, что всякий, даже слабо ее чувствующий, понимает лимит возможных отказов, и Стас, надо думать, исчерпал его на предыдущей просьбе. Кроме того, это вполне могло быть жаргоном, пока не известным Стасу. Время спустя Портнов вернулся в расположение роты с ведром мазута, его уши горели алым цветом, морда была перемазана грязью, а на спине красовался черный маслянистый след прапорского ботинка. На словах Портнов передал ответ прапорщика: «Вот вам месячные боевой машины пехоты, для маскировочной раскраски хватит на всю роту. Другой раз присылайте побольше народу – по менструации кредит выбран, а по пи***лям запись еще открыта!» Но меры остроумного прапорщика Потребко не смогли уязвить намерений Стаса в выявлении случаев попрания его достоинства. Хотя нужно отдать ему должное, такое упорство однажды принесло Стасу кое-что, кроме шуток и оплеух.

Это случилось поздней осенью. Портнова назначили в караул и отправили охранять продуктовые склады (пост №4). По рассказам ходивших в караул вместе с Портновым, разводящий наряда только-только успел расставить караульных по своим местам, как на телефон дежурного поступил звонок. Портнов докладывал: «Пост №4. За время моего дежурства на территории вверенного мне поста задержаны два нарушителя…» Тогда начальник караула, разводящий и весь состав бодрствующей смены караула как можно быстрее прибежали на четвертый пост. Открывшаяся им картина завораживала. В широкой луже, раскинувшейся прямо у входа на пост, лежали два полковника, а над ними нависал Портнов со вскинутым автоматом. Полковников подняли, отряхнули и под их пьяный мат и угрозы отвели в дежурку. Какое-то время основная часть нашей роты считала, что после такого финта Портнову ничего хорошего не светит, но большинство, как бывает, по невежеству заблуждалось. Неделю спустя Портнову вручили грамоту за отличную службу и выписали десятидневный отпуск. Потом наши сержанты рассказывали, что подобное и раньше случалось. Когда некоторые штабные по пьяному делу вспоминают, что за бумагами, с которыми они работают, стоят реальные люди и объекты, их, случается, тянет на неожиданную ревизию. Как на грех для этого лучше всего подходил именно продовольственный склад. Низкий забор и близость штаба полка манили нерадивых проверяющих. Старшина нашей роты говорил, что однажды, лет семь назад, на этом посту даже генерала в сугроб уронили. Еще он добавлял: «Раз уж идешь на пост с проверкой – возьми с собой начальника караула! А если сам решил – не обижайся! Караульщик ведь не сам вооружился – это устав ему и патроны в рожок зарядил, и требования нужные выдал!».

Принципиальность в армии хороша, только если совпадает с буквой устава и приложена к конкретной территории. Случись подобное в любом другом месте, эти полковники из шкуры бы вылезли, но сгноили бы Портнова в дисциплинарном батальоне, а так все вышло настолько плакатно-правильно, что только сам Стас не видел в этом подвоха и сбоя в матрице. А может, и не было никакого сбоя и по характеру дается случай? По крайней мере, представить на месте Портнова, допустим, Берга мне лично сложно. Хотя в армии и без философии такие, как Берг, не смогут попасть на место таких, как Портнов, – просто тест на караульщика не выдержат.

Ну да ладно, в конце концов, каждый всегда находит свое место, причем вне зависимости, ищет или нет. Ясно одно – чем прямей и ровнее выраженная форма: образ, мысль, личность, – тем сильнее на нее наседает окружающая среда, требуя доказать свою состоятельность и право на такое проявление в мире.