ДЕД

Матери стало тяжело с подросшей Ликушей, и сестра взяла её в свою семью, благо, жила с родителями на параллельной улице. Девчонка получилась и правда удивительная. В редкие приезды Михи домой поражала своей красотой, природной грацией, озорным нравом, выраженной договороспособностью, любознательностью и безграничной к нему любовью. Миха никак не мог понять, за что так неистово и всепоглощающе его мог обожать этот звенящий водопад счастья. Потом увидел на комоде у сестры фотографии его бабушки с дедушкой, второго деда в военной форме, своих родителей, подвыгоревшую фотку Алисы, себя после Афгана в аксельбантах и испытал чувство щемящей благодарности к матери и сестре.

Долго дома жить не мог, опять уехал на войну. К бабам не привязывался, в редкие загулы любил проституток почище, из города, славянской внешности. В командировках, в отличие от Макса, местных чеченских баб на войне не брал, брезговал, но Макса оправдывал – друг всё-таки. Бухать на войне не хотелось. Работа. Будучи хорошим сотрудником, часто мысленно прорабатывал зачистки и штурмы, пытаясь анализировать свои и чужие ошибки.

Ответственно Миха относился и к безопасности. С чеченцами надо было держать ухо востро, они оказались более жестокими и непредсказуемыми по сравнению с афганцами. Брали не просто в плен, а в рабство, убивали не просто, а с пытками, психологически давили так, что безотчётный страх вымораживал всё изнутри. Чего только стоила выходка с русским дозором! Ещё в 05:00 они все были на своих постах, а в 07:20 их отрезанные головы были надеты на палки и дружно размещены по периметру напротив окон части. Мародёрства Миха поначалу стеснялся, но вскоре начал относиться к этому тоже как к работе. Знал, где искать, что брать. Не коробили Миху теперь и сопутствующие потери среди местных. Сроднился он с войной, даже получал выраженное удовольствие от хорошо сделанного дела. Вот только баб чеченских по-прежнему не брал. Подходил к концу 97 год, когда вдруг умер Макс. Тупо обдолбался, пошёл покурить и словил пулю. Он так и не смог принять войну как работу. Без неё себя не знал и в ней себя не принимал. Может, и продолжал колоться все эти годы, трахать местных баб, спускать все заработанные и награбленные деньги, с тем что погиб нелепо и вдруг, потому что не принял себя.

Макс смотрел на Мишку, словно сквозь него: пустым, стеклянным взглядом, а кровь грязно, вязко и лениво текла на Михины коленки. Мишка горько и по-детски плакал, аккуратно придерживая и гладя мёртвую голову Макса. Когда Макс остыл и начал коченеть, а кровь превратилась в бурое липкое безжизненное месиво, Миха ощутил тотальное, всепоглощающее одиночество. Больше всего Миху удивили отросшие ногти с запёкшейся кровью под ними. Стащив труп Макса к укреплению, он лёг рядом с ним и уткнулся головой в шею. Так их утром и нашли: окоченевшего Макса и обнимающего его спящего Миху. Этот контракт Миха еле отработал. Одиночество стало его спутником, мысли уже не были подчинены работе. Пытался вспомнить всех убитых им людей, пытался думать: а могло ли быть по-другому. Мысли пугали. Получалось, он, Миха, – профессиональный убийца, наёмник и мародёр, а из хорошего у него только Анжелика, для которой он всего лишь фотка на комоде.

Надо завязывать, жениться, пусть и не по любви, забирать Лику у сестры и жить как все. Денег хватит и на дом, и на хозяйство. "Может Бог и простит", – думал тогда Миха, и дверь в другую реальность вдруг опять приоткрылась.

Это случилось за две недели до окончания контракта. Пытаясь поднабрать золотишка напоследок, Миха обшаривал дом. Слух у него граничил с интуицией. На какой-то миг Михе показалось, что за стеной с ковром есть простенок, а в нем кто-то спрятался. Чтобы проверить свою догадку, Миха тихо переместился в соседнее помещение и понял, что стена с ковром отходит примерно на 50-60 см. Резко сдёрнув ковёр, он обнаружил дверь, а за дверью потрясающей красоты женщину и мальчишку-подростка лет двенадцати-тринадцати. Волосы выбивались из-под платка и были не черными, а рыжевато-каштановыми. Прозрачные зелёные глаза мерцали, как у сказочной принцессы. Даже в этих длинных балахонах он разгадал, как прекрасно, крепко и сочно тело под ними. Она шагнула вперёд, закрыв собой мальчишку.

– Возьми меня сейчас, я умелая, ты останешься доволен. Он мальчик, он нам не нужен.

Она была удивительно спокойна, расслаблена, соблазняла его открыто, не боясь и разговаривала почти без акцента. Оттеснив мальчонку в тайную комнату, закрыла дверь простенка обратно ковром и медленно сняла платок. Нежно, обворожительно-трогательно, по-девичьи улыбнулась и распустила длинные, в крупных волнах волосы. Блик солнца загорелся золотом на тяжёлых прядях. Зелёные глаза засветились и стали ещё прозрачней. Балахон струящимся потоком обрушился к их ногам. В следующие несколько минут с Михой случился лучший секс в его жизни. "Да это и не секс, а именно любовь", – мелькнуло в голове у Михи.

Ничего особенно она не делала. Просто ласкала его, целовала в губы, шею, руки. Делала это нежно, мягко и с явным желанием. Ощущение было будто суженный он её, долгожданный, безгранично любимый, всевышнем посланный. Он отвечал ей тем же, со всей нежностью и страстью, которая накопилась и на которую он, оказывается, был способен. Кожа её была упругой, гладкой и необыкновенно приятной на ощупь. Женщина эта удивительно пахла: солнцем, пыльным чуланом, домом и счастьем. Миха даже успел подумать, что сейчас встанет и заберёт её с собой к маме, к сестре, к Лике вместе с этим мальчишкой и всем этим запахом счастья и солнца. Мир рассыпался на миллиарды звёзд. Куда там Максу с его "химическим оргазмом"! По её трепету и последовавшему взгляду он понял, что она сама удивилась своим ощущениям, испытав острое, яркое, неприкрытое и неподходящее к ситуации наслаждение с этим грязным, потным русским солдатом.

Зарёванный мальчишка смотрел на них. Увидев в его руке обрез, Миха на автомате поднырнул ему под руку и выхватил ствол. Обрез выстрелил почти в упор и разнёс мальчишке лицо. Зеленоглазая Ундина, так и не успев прикрыться, некрасиво поползла на карачках к ребёнку. "Нет счастья, всё химера", – подумал Мишка и размозжил ей голову прикладом. Выйдя из дома, Миха нашёл в гараже полканистры бензина, методично облил шторы, ковёр, остатки вылил в коридоре и на крыльцо. Облить бензином трупы не смог. Со словами, адресованными скорее судьбе, медленно выкурил сигарету, бросил окурок на крыльцо: "Вот и покурил после секса…"

То ли проклятие той чеченской ведьмы, то ли совесть, то ли божья кара, то ли "узел кармы", который завязала тогда сама судьба, по какой системе координат не посмотри, но с бабами везти перестало совсем.

Примечания