Лира и Сердце девяти ветров

ПРОЛОГ

Где-то в Межмирье

Тишина здесь была иного порядка. Это не был покой. Это был голод. Всепоглощающая, вечная тишина, которая жаждала остаться единственной во всём сущем.

В её сердце пульсировала огромная, уродливая сфера – Печать. Некогда сияющие руны, сплетающие её, теперь были тусклы и едва теплились, как угли, залитые пеплом. Они из последних сил сдерживали то, что было заточено внутри.

Малдор Запечатанный.

Он не был ни человеком, ни насекомым, ни демоном из старых сказок. Он был неудачным экспериментом самого мироздания, существом, которое истрепало время и которого истрепало время. Его форма, едва угадывающаяся в мраке, была кошмарным скрещением несовместимых частей. Его скелет, похожий на искривлённый, окаменевший хребет какого-то неведомого колосса, покрытый не чешуёй, не кожей, а чем-то вроде потрескавшейся, спекшейся корки, испещрённой шрамами от давно забытых битв и взрывов магии, что оставили на ней мерцающие рубцы. Из этого чудовищного остова выходили и вновь втягивались внутрь словно бы фантомные конечности – то щупальце, покрытое хитиновыми крючьями, то измождённая, почти человеческая рука с слишком длинными пальцами, то нечто, напоминающее жерло древней пушки, испещрённое магическими рунами.

Его «голова» – если это можно было так назвать – была лишена черт. Лишь намек на впадины там, где должны были быть глаза, и длинная, неестественная щель, которая могла быть и ртом, и раной, и входом в иную реальность. Вся его сущность дышала холодом древнего вакуума и тихим скрежетом стирающихся в пыль эпох.

Его сознание, растянутое в вечности, не спало. Оно выжидало. Оно вычисляло. Бесчисленные нити его воли, тонкие, как паутина, просачивались через мельчайшие трещины в Печати, достигая слабых умов в мирах, что кружились в эфире, подобно пылинкам.

Один такой ум – жадный, обиженный, полный самомнения – оказался особенно восприимчив. Малдор ощутил его как тусклую искру в мире ветра и света. Аэридэл. Он коснулся его, нежно, как музыкант касается струны.

– Голод… – прошелестела мысль Малдора в сознании существа. – Мир… тебя… недооценивает… Он… отнял… твоё…

Он не приказывал. Он лишь поливал ядом уже проросшее в том уме семя зависти. Он показал ему видение: не разрушение, а порядок. Абсолютный, бесспорный порядок, где сильные правят, а слабые служат. Где нет места хаосу чужих мыслей, а есть только единая Воля. Искра в ответ вспыхнула жадным, тёмным огнём. Согласие. Приказ был отдан без слов. Просто знание, вложенное в разум: Найди Сердце. Ослабь Защиту. Открой Путь.

Малдор ощутил, как его воля – крошечная, сжатая до острия иглы – обрела форму в том мире. Частица тьмы выкристаллизировались в руке его нового слуги, приняв облик сияющего чёрного клинка. Первого Мракокрыла. Существо ростом с высокого человека, но неестественно худые и вытянутые. Силуэт угловатый, ломаный, будто собранный из осколков ночи. Они не летают на крыльях из плоти и перьев – два огромных облака сгущённой, мерцающей тьмы образуют подобия крыльев за их спиной, постоянно клубясь и испуская дымчатые шлейфы. Их тело покрыто не кожей, а чем-то вроде чёрного, потрескавшегося хитина или обугленного дерева, испещрённого тонкими, пульсирующими багровыми прожилками, словно по ним течёт остывшая лава. Лицо (если это можно так назвать) – это гладкая, безглазая маска из того же чёрного материала, на которой проступают лишь намёки на черты. Ни рта, ни носа – только неровная, едва видимая щель там, где должен быть рот. Это придаёт им вид бездушных, идеальных марионеток.

За этим последовали другие. Десять. Сто. Целый улей, рождённый из яда его мысли.

Их главное оружие – Энергетический Клинок, который они материализуют в руке. Он выглядит как отрезок абсолютной черноты, искривлённое пространство, которое «пьёт» свет вокруг себя и обрамлено багровым или ядовито-фиолетовым сиянием. Именно такой клинок и ранил Кайла. От него не исходит тепла – лишь леденящий холод.

И тогда Малдор отступил, наблюдая. Его творения ринулись выполнять приказ, и он чувствовал каждую ниточку их существования. Это был всего лишь тест, разведка, первый шаг в величайшей партии, которую он играл.

И тогда он ощутил это. Слабый, но чистый резонанс, которого не было в его расчётах. Вибрация, от которой дрогнула сама Печать и застонали его фантомные конечности. Чуждая. Древняя. Её сила.

Девочка… – пронеслось в его сознании, и щель-рот на его лице дрогнула, приоткрывшись на мгновение и показав не зубы, а сгусток вращающейся, чёрной энергии, похожей на миниатюрную галактику, поглощающую саму себя. Впервые за эпохи в безмолвной тьме шевельнулось нечто, похожее на интерес. Она была слепа, неумела, но в её потенциале сквозила угроза.

Его план мгновенно перестроился. Захват Сердца Девяти ветром стал не просто целью, а приманкой. Он хотел, чтобы она пришла. Хотел увидеть её силу. Испытать её.

Ведь даже самый яркий свет, отбрасывая тень, лишь подчёркивает могущество тьмы. А его тень была древнее всех светов в этом мироздании.

Глава 1

Тишина, что громче крика

Она открыла глаза. Над ней был не знакомый потолок, не её детской с трещиной в форме дракона, а идеально ровная, матовая белая поверхность. Безликая. Чужая.

Она лежала несколько минут, пытаясь заставить дыхание выровниться. Воздух в комнате пах пылью, свежей краской и чем-то чужим – запахом предыдущих жильцов, который не выветрился, несмотря на уборку. Она до сих пор не могла привыкнуть. Стандартная, девятиметровая «коробка» в панельной многоэтажке. Стены были окрашены в безликий бежевый цвет, на полу лежал холодный линолеум с бездушным геометрическим узором. Половина комнаты была заставлена полураспакованными коробками, которые стояли угрюмыми коричневыми монолитами, немыми укорами её прошлой жизни. Мебель – сборный ширпотреб – пахла древесной пылью и чужой жизнью. Единственными островками «своего» были постер с летящей лошадью, прилепленный на скотч, и фотография на прикроватной тумбочке: она, лет десяти, сидит на спине гнедого великана Вихря, а за спиной у неё – её отец. Оба смеются. От той жизни теперь пахло только пылью из не распакованных коробок.

Сама Лира была полной противоположностью этому помещению. Ей всего 15, а она уж пережила многое. Хрупкая, с тонкими костями, бледной кожей и румянцем на щеках, она казалась случайным пятном акварели на сером холсте. Её волосы цвета воронова крыла были тусклыми и непослушными. Большие серые глаза, которые отец называл «озёрными», теперь смотрели на мир с затаённой обидой и тоской. В них угасла привычная живость, осталась лишь глубокая, неуютная тишина. Она носила простую тёмную футболку и потрёпанные джинсы – униформу невидимки.

«Всего пару месяцев назад я просыпалась в своей комнате. А теперь я – призрак в чужой», – промелькнуло у неё в голове.

На кухне пахло дорогим кофе и напряжением. Мама, уже одетая в безупречный деловой костюм, наливала себе чашку, уткнувшись в экран планшета. Её поза была закрытой, словно она была внутри невидимого кокона.

– «Нормально» – это не ответ, Лира. – Школа сегодня. Настроена познакомиться с кем-нибудь?– Спокойно ночью было? – бросила она, не отрывая глаз от новостей. – Нормально, – пробормотала Лира, садясь за стол. Лира молча налила себе сок. Каждый звук – стук кружки по столу, шуршание пакета с хлопьями – казался неестественно громким.

– По-твоему, это похоже на адаптацию? Ты со мной почти не разговариваешь! Я не знаю, о чём ты думаешь!– Лира, я с тобой разговариваю. Ты не можешь всё время сидеть в этой скорлупе. Нужно адаптироваться. – Я адаптируюсь, – сквозь зубы выдавила Лира. – Чтобы он сказал то, что ты хочешь услышать? Что я не в порядке? Спасибо, не нужно.Лира резко подняла на неё глаза. – А тебе важно? Тебе важнее, что подумают твои коллеги, если у дочки-странной будут проблемы? – Не своди всё к моей работе! – голос мамы зазвенел, как стекло. – Я пытаюсь тебе помочь! Может, сходить к школьному психологу? – Я в школу.Она встала, отодвинув тарелку с нетронутыми тостами. Дверь за ней закрылась с тихим, но окончательным щелчком. Мама осталась стоять посреди кухни, сжав планшет так, что пальцы побелели.

Школа была огромной, безликой и шумной. Длинные коридоры, выкрашенные в зелёную масляную краску, пахли хлоркой и чужими телами. Когда классная руководительница, женщина с усталым лицом, представила её классу, Лира почувствовала на себе десятки любопытных, оценивающих взглядов. Она простояла у доски всего минуту, но ей показалось, что это длилось вечность.

На перемене она прижалась к батарее в коридоре, стараясь стать невидимкой. Мимо неё, хихикая и толкаясь, прошли две девчонки.

– Ну и пусть сидит в своём коконе. Стрёмная какая-то. Лучше не связываться.– Видела новенькую? – донёсся до неё голос с соседнего стола. – Ага, эта, что всё время в наушниках. Смотрит в окно, как привидение.

Их слова не были злыми. Они были равнодушными. И от этого было ещё больнее. Для них она была просто фоном, помехой. Ещё одной деталью в и без того переполненном мире.

Уроки прошли как в тумане. Голоса учителей доносились до неё как из-под воды. Она смотрела в окно на грязное небо и думала о том, как сильно она ненавидит этот серый цвет.

После школы она не пошла домой. Она побрела в единственное зелёное место в районе – чахлый парк с кривыми дорожками и ржавыми качелями. Её скамейка, кна которой она провела все вечера с самого переезда, стояла в самом углу, за полузасохшими кустами. Отсюда было видно только клочок неба и верхушки унылых многоэтажек.

Она сидела, уставившись в одну точку, и пыталась ни о чём не думать. Но в голове крутились обрывки фраз: «фантазии», «психолог», «выгляди собранно».

И вдруг воздух перед ней вздрогнул.

Это было похоже на дрожь горячего воздуха над костром, только на секунду. Пространство подергалось, исказилось. Внутри этого искажения всё стало на мгновение ярче и чётче: цвета травы стали изумрудными, звук ветра – звонким, а в нос ударил странный, сладковатый запах, похожий на полынь и озон.

Лира резко моргнула. Всё было как прежде. Серо, скучно, обыденно.

«Показалось», – судорожно подумала она. «От усталости. Мама права. Я схожу с ума».

Но глубоко внутри что-то ёкнуло. Не страх. Надежда. Потому что даже если это было безумие, оно было красивее, чем вся её новая реальность.

Она достала из рюкзака потрёпанный блокнот и карандаш. На чистой странице она вывела дрожащей рукой: «Сегодня. В парке. Возле старого дуба. Мерцание. Длилось секунду. Внутри пахло… другим».

Она закрыла блокнот и прижала его к груди. Это была её тайна. Её единственный побег. И она боялась и жаждала его одновременно.

Глава 2

Зов из-за пелены

Одиночество в новом доме было особенным. Оно не было пустым – оно было наполненным призраками. Призраками старой жизни, которые витали среди нераспакованных коробок и молчаливых стен. Лира ловила себя на том, что по вечерам она не просто находилась в своей комнате, а существовала в узком пространстве между кроватью и столом, как заключённая в камеру-одиночку.

Именно вечером, когда за окном гасло жалкое подобие дня и зажигались холодные огни чужих окон, это случилось снова.

Она сидела на полу, прислонившись спиной к коробке с книгами, и просто смотрела в стену. Мысли медленно текли, как густой сироп: школа, косые взгляды, голос мамы… И вдруг – снова это.

Воздух в углу комнаты, у самого шкафа, замерцал. Не так, как в парке – не дрожью, а словно кто-то провёл по реальности мокрой кистью, размывая её. Очертания шкафа поплыли, цвета стали ярче, насыщеннее, и на секунду ей показалось, что она видит за ним не стену, а глубокую, сияющую синеву, похожую на небо, но не её небо. И запах… Тот самый, сладковато-горький, полынь и озон. Он ворвался в комнату, перебивая запах пыли и новой краски, и был таким явным, таким реальным, что Лира непроизвольно втянула носом воздух. Мерцание длилось чуть дольше, чем в парке. Целых три секунды. Потом всё вернулось на свои места. Серая стена, скучный шкаф. Только призрачный шлейф того странного запаха висел в воздухе, медленно рассеиваясь. Сердце колотилось где-то в горле. Страх? Да. Но что-то ещё. Азарт.

Она отползла к кровати, достала из-под подушки свой потайной блокнот – не дневник с оценками, а тетрадь с кляксами и рисунками на полях. Она открыла её на новой странице. Рука дрожала.

«День седьмой в клетке. Вечер. Мерцание повторилось. Теперь дома. В углу у шкафа. Длилось дольше. Запах был сильнее. Я не сумасшедшая. Это реально. Это происходит по-настоящему. Они не поймут. Никто не поймёт. Только я. Это моё».

Она писала сжав зубы, с чувством странного торжества. У неё было доказательство. Пусть только для неё самой. Лира сидела на кровати, поджав колени к подбородку. В руках она сжимала рамку с фотографией. Это был её самый ценный груз при переезде. На снимке она, лет десяти, сидела на спине огромного гнедого жеребца по имени Вихрь. Её лицо было размазано в счастливой, беззубой ухмылке. За гриву лошади держался её отец – высокий, загорелый, с такими же, как у неё, смеющимися глазами. На заднем плане – их дом, поле с высокими травами и лесистые холмы, утопающие в золотой дымке заката. Пахло сеном и нагретой на солнце кожей, – вспомнилось ей. Пахло свободой. Она провела пальцем по стеклу, словно пытаясь дотронуться до того тёплого дня. Она могла до сих пор вспомнить каждое ощущение: упругий бок Вихря под собой, жилистую шероховатость его гривы в пальцах, его терпкий, травяной запах, смешанный с потом.

Отец говорил: «Лира, чтобы он тебя слушался, ты должна с ним договориться**. Не силой, а доверием**. Почувствуй его страх, его настроение. Стань с ним одним целым».

И она чувствовала. Она понимала, когда Вихрь устал, когда он играет, когда он готов мчаться вперёд, подставив ветру гриву. Это был их безмолвный диалог, их танец, в котором не было места словам. Теперь её единственным «танцем» было умение обходить стороной агрессивных подростков у подъезда и не встречаться глазами с угрюмыми соседями в лифте. Глаза наполнились предательскими слезами. Она сжала рамку так, что пальцы побелели. Они променяли гул ветра в ушах на гул магистрали за окном. Тепло живой, дышащей лошади под седлом – на холодный линолеум под босыми ногами. Яркое, бесконечное небо – на низкий, грязновато-серый потолок. Мама называла это «началом новой жизни». Для Лиры это была жизнь после жизни. Она была призраком в мире, который боялся всего живого. Она положила фотографию на тумбочку, погасила свет и уткнулась лицом в подушку, пытаясь поймать во сне тот самый запах полыни и озона, который казался теперь единственным по-настоящему реальным воспоминанием.

Сон начался не как обычно. Не плавное тонуние в пучине образов, а резкий толчок. Словно сердце пропустило удар, а потом забилось с удвоенной силой, вышибая её из собственного тела. Ощущение падения. Быстрого, стремительного, в никуда. В ушах зашумело, засвистело, будто она пробивала слои атмосферы на ракете. И вдруг – тишина. Мягкая, густая, абсолютная. Но не мертвая. Она была насыщенной, словно тишина в соборе после того, как отзвучал последний аккорд органа. Лира открыла глаза. Вернее, ей показалось, что открыла. Она не чувствовала своего тела. Она была просто сознание, парящим в коконе из мягкого, пульсирующего перламутрового тумана. Он переливался всеми оттенками, которых нет в её мире: цветом утренней зари на снегу, отблеском крыла стрекозы, глубиной аквамарина, смешанного с молоком.

– Где я? – попыталась она спросить, но не смогла издать ни звука. Мысль повисла в воздухе и растаяла. Потом туман начал медленно рассеиваться. Не от ветра, а словно сам решал стать прозрачнее. Из него стали проступать очертания. Земля под ногами. Вернее, не земля. Что-то упругое, прохладное и живое. Она посмотрела вниз и увидела, что стоит на ковре из светящегося мха. Каждая травинка мерцала собственным мягким сине-зелёным светом, и когда она сделала неуверенный шаг, от её ступни разбежались круги света, как по воде. Воздух. Он пах. Не так, как в её мире. Здесь не пахло ничем знакомым. Это был запах озона после грозы, смешанный с ароматом незнакомых цветов, сладкой полынью и чем-то древним, каменным. Он был таким густым и свежим, что его хотелось пить, а не дышать им. Она подняла голову и замерла. Над ней было небо. Но не её унылое, серо-грязное небо мегаполиса. Оно было цвета глубокого фиалкового бархата, усеянного звёздами, которые сияли так ярко и так близко, будто до них можно было дотронуться. По нему плыли не облака, а струящиеся, переливающиеся полотна света, похожие на северное сияние, но более яркое и живое. А впереди, в легкой дымке, высился город. Непохожий ни на что, что она видела раньше. Дома, будто сплетённые из света и живых ветвей, с куполообразными крышами, с которых струился тот же свет, что и с мха под её ногами. Между ними вились не улицы, а упругие, полупрозрачные мостики, парящие над бездной, заполненной мягкими, шелковистыми облаками. Всё было тихо. Слышно было только лёгкое, мелодичное гудение, доносящееся отовсюду сразу – от стен, от неба, от самого воздуха. Оно вибрировало у неё в костях, успокаивающе и тревожно одновременно. Это было так красиво, что было больно смотреть. Больно, потому что это было не для неё. Она была тут чужой. Словно червяк, заползший в ювелирную шкатулку. Она сделала ещё шаг. Потом другой. Её тело начало слушаться, обретать форму. Она шла по светящейся тропе, не в силах оторвать взгляд от города-видения. И тут она увидела Его. На одном из ближайших мостков стояла фигура. Высокая, светловолосая. Он смотрел не на город, а прямо на неё. Его лицо было бледным от изумления. Их взгляды встретились. В его глазах не было страха. Только жгучее, бездонное любопытство. Как у учёного, увидевшего новую, неизвестную науке звезду. Лира застыла. Он медленно, словно боясь спугнуть диковинную птицу, поднял руку в немом жесте, указывая на нее, на мосток, на все вокруг сразу. Его брови удивленно поползли вверх. Он сказал первое слово. Тихим, сдавленным от невероятности голосом, больше похожим на выдох.

– Ты… —Сказал светловолосый парень. Звук его голоса, реальный и плотный, заставил Лиру вздрогнуть. Она инстинктивно сделала шаг назад.

– Я… это сон. – ее собственный голос прозвучал сипло и неуверенно. Она сказала это скорее себе, чем ему. Попытка убедить саму себя.

Паника, дремавшая где-то глубоко внутри, рванулась наверх. Это было слишком реально. Слишком. Она отшатнулась. И в тот же миг мир задрожал. Краски поплыли, свет померк. Словно кто-то выдернул вилку из розетки. Она снова почувствовала то самое стремительное падение в никуда. Последнее, что она увидела, – лицо незнакомца, искажённое не то разочарованием, не то тревогой. Последнее, что она услышала, – оглушительный, навязчивый, металлический…звон будильника.

Лира резко села в кровати. Грудь вздымалась, сердце колотилось как сумасшедшее. В комнате было темно, пахло пылью и одиночеством. Она была дома.

Она сглотнула комок в горле и прошептала в темноту:

– Аэридэл…

Это слово пришло само. Словно эхо из того самого сна. Реальность того сна была настолько яркой, что обыденный мир вокруг казался теперь ненастоящим, плоским, как дешёвая декорация.

Трава. Я шла по траве. Но она была не такой… Она была… другой.

Она закрыла глаза, изо всех сил стараясь вернуться туда. Но вернулся только обычный, пустой сон.

Аэридэл, облачный мосток. Секунду назад здесь стояла незнакомка.

Воздух там, где только что стояла девушка, все еще вибрировал, словно отзвук неведомого колокола. Кайл не двигался, застыв с протянутой рукой. Его мозг, обычно такой быстрый и логичный, отчаянно пытался переработать произошедшее.

Она просто растворилась. Не через портал. Не с помощью кристалла. Просто… перестала быть. Как туман на утреннем солнце.

Он медленно разжал ладонь. На ней не осталось ничего, кроме легкого ощущения прохлады и… чего-то чужого. Эхо ее присутствия. Он поднес руку к лицу, стараясь уловить запах.

Пахло… пылью? И чем-то горьким. Как пережаренный кофе и остывший металл. Совсем не как аэрилит или облачная пряжа.

Он обернулся, окидывая взглядом безмятежные улицы Аэридэла. Ничто не изменилось. «Поющие трубы» издавали свой обычный умиротворяющий гул. Никто не видел этого. Никто не чувствовал.

Она сказала… «сон». Она думала, что спит.

Сердце Кайла учащенно забилось не от страха, а от восторга первооткрывателя.

Извне. Она пришла извне. Сквозь сон. Но как? Швы стабильны… Значит, есть другой путь? Дар?

Он посмотрел на то место, где она стояла, и пообещал самому себе:

Вернись. Пожалуйста, вернись. У меня есть миллион вопросов.

А потом добавил, уже с тихой тревогой:

Только никому пока не говори. Никому..

Глава 3

Призрак в двух мирах

Дни поплыли мутной чередой. Одиночество сдавило горло липкой ватой. В школе Лира ощущала себя тенью, бесплотным духом, чье тело лишь формально занимало место за партой, пока сознание парило в недосягаемой дали. Учителя давно махнули на нее рукой, зная, что в ответ на вопрос увидят лишь растерянный взгляд и услышат тихое «не знаю». Обрывки слов с уроков долетали до нее рассеянно, не складываясь в цельную картину. Единственным спасением был блокнот, который она стискивала в руках на переменах, словно хрупкий щит.

Сплетни за её спиной стали отчётливее.

– Смотрите-ка, наша «призрачная леди» сегодня почти что плоть. Почти, – бросая взгляд в сторону Лиры.

– Да брось ты. Просто бука. Сама виновата, ни с кем не общается. Как будто мы все ей не ровня, – фыркнула другая.

Слова ранили не злобой, а своим леденящим равнодушием. Она была для них ошибкой системы, временным сбоем, который все терпели из вежливости.

Мысли Лиры: «Они все здесь, словно сомнамбулы, бредут по этим коридорам, говорят о вечеринках, об оценках… А я… Я будто очнулась и не могу вновь уснуть. И это мой кошмар».

– Нормально.Вернувшись домой, её ждала тяжёлая, гнетущая тишина. Мама, измотанная работой, ограничивалась формальными фразами: – Как дела?

Разговор не клеился. Стены комнаты, казалось, сдвигались с каждым днём, и единственным окном в другой мир становились те самые мерцания. Они случались всё чаще: у книжной полки, у окна. Воздух ненадолго терял плотность, и Лира ловила тот самый сладковато-горький запах иного мира. Она жадно записывала каждое наблюдение в свой блокнот, как заключённый, ведущий дневник побега.

Сны стали ее единственным убежищем. Каждую ночь она, полная надежды, закрывала глаза, и каждый раз Аэридэл принимал ее с нарастающей силой. Если в первый раз она лишь робко стояла на светящемся мху, то теперь решительно шагнула вперед. И еще раз. Она почувствовала под босыми ногами упругую, незнакомую почву, а в груди зародилось щемящее чувство, неведомое ей прежде: ощущение дома.

Именно тогда она увидела Его вновь. На этот раз Он был ближе. Высокий парень со светлыми, почти белыми волосами, зачесанными набок, и глазами цвета летнего неба. Он был одет в струящиеся одежды мягких, серо-голубых оттенков, которые сливались с переливающимся воздухом Аэридэла. Он смотрел не на город, а прямо на неё. Их взгляды встретились. В его глазах не было страха. Только жгучее, бездонное любопытство. Как у учёного, увидевшего новую, неизвестную науке звезду. В Его глазах не было тени угрозы. Лишь чистое, неподдельное изумление ученого, вдруг узревшего невозможное.

Он произнес первое слово. Тихим, сдавленным от невероятности голосом, больше похожим на выдох:

– Ты…

Звук Его голоса, реальный и плотный, заставил Лиру вздрогнуть. Она инстинктивно отступила назад.

– Я… – Ее собственный голос прозвучал сипло и неуверенно. – Это сон.

Она сказала это скорее себе, чем Ему. Отчаянная попытка убедить себя.

Кайл нахмурился. Он внимательно взглянул на неё, его взгляд скользнул по её лицу, пижаме, задержался на растрёпанных волосах.

– Сны… обычно не пахнут озоном после дождя на камнях. И… – Он сделал легкий жест в ее сторону, – в них редко встречаются… гости. Откуда ты?

– Я не знаю. Я спала. А потом оказалась здесь.

Она обвела взглядом бескрайнее небо и переливающиеся крыши, отчего голова пошла кругом.

– Где это… здесь? – сдавленно спросила Лира.

– Аэридэл, – произнёс Он так же тихо, словно доверял ей величайшую тайну.

Он произнес это слово с такой теплотой и нежностью, что Лире на мгновение показалось, будто он представил ее кому-то бесконечно дорогому.