Цирк странных чудес. Книга первая. О смерти и рождении

Глава 1. Цирк просыпается

Утреннее солнце золотистыми лучами пробивалось сквозь щели шатров цирка «Странных Чудес», разгоняя ночную прохладу. Мирон, высокий, дородный мужчина в безупречном фраке и цилиндре, с тростью в руке, шел по лагерю. Его густые усы шевелились в такт негромкому бормотанию – менеджер проверял готовность к вечернему представлению. Запах свежескошенной травы, дегтя и сладкой ваты витал в воздухе, обещая праздник.

Первой на пути встала палатка Элиции, отодвинутая к самой реке подальше от шумных соседей. Мирон откинул полог. Заклинательница змей, девушка с пшеничными волосами, заплетенными в косу, в простом ситцевом платье в цветочек, склонилась над резервуарами. Ее пальцы, нежные и уверенные, проверяли замки. Вокруг шеи Элиции, как живой воротник, обвился массивный белый удав Щекотка, его голова мирно покоилась на ее плече.

«Надежно, милая?» – спросил Мирон. Элиция повернулась, и в ее карих глазах отразилась тихая преданность: «Все в порядке, Мирон. Щекотка тоже волнуется». Она погладила холодную чешую, и удав ответил ей легким сжатием. «Ничего пугающего», – мысленно повторил Мирон ее любимую фразу, глядя, как она шепчет что-то змее.

Следующая остановка – дварфы-акробаты. Возле их ярко-красной цирковой пушки, похожей на спящего дракона, копошились Берт и Григ. Их коренастые фигуры в кожаных фартуках были сконцентрированы на неисправном механизме зарядки. Лица, скрытые густыми бородами, хмурились. Рядом, как тень, вертелся Зазз – гоблин-чародей, недавно присоединившийся к труппе. Его бугристая, землисто-зеленая кожа была испачкана сажей, а в глазах светился неутолимый интерес. Он пытался заглянуть дварфам под руки, но Берт отмахнулся: «Не мешай, Зазз! Где тут тонко…» Григ лишь хрюкнул в знак согласия.

«Ну что, акробаты?» – громко спросил Мирон, подходя. Берт вытер лоб заляпанным маслом рукавом: «Эх, Мирон… Дня три еще ковыряться, не меньше!». Мирон заметил, как Зазз, игнорируемый дварфами, насыпал на траву горсть черного пороха и что-то подмешивал из маленького мешочка, оставляя темные пятна. «Чем таким занимаешься, искротехник?» – поинтересовался Мирон. Зазз подпрыгнул, уши задрожали: «Цвет хочу поменять! Огонь должен быть не просто бабах, а бабах-красота!» Он чиркнул огнивом. Вспыхнул обычный желто-красный огонек. Зазз разочарованно сморщил нос. Мирон потер подбородок: «Гм. А ты сходи к Элиции. У нее склянок всяких – море. Может, найдется что-то для красоты твоего «бабаха». Глаза гоблина загорелись: «К Элиции? Понял!» – и он уже бежал к реке, подпрыгивая на ходу.

У палатки Элиции Зазз, вопреки обычной осторожности посетителей, смело шагнул внутрь. Элиция, все с тем же удавом на шее, удивленно подняла бровь. «Здравствуй!» – выпалил Зазз. – «Цвет огня менять хочу! Мирон сказал, у тебя зелья есть… то есть, склянки! Можешь помочь?» Элиция задумалась на мгновение, ее взгляд скользнул по полкам с сосудами. «Хм… кое-что, возможно, найдется. Но зелья – это громко сказано. Подержи пока». И прежде чем Зазз успел опомниться, тяжелая, прохладная тяжесть Щекотки обвила его шею. Гоблин ахнул под весом удава и замер. «С детьми так не стоит», – мягко сказала Элиция, забирая змею обратно. Она протянула маленькую склянку с вязкой синей жидкостью. «Вот. Это яд змеиный, особый. Руками не трогай. Должен дать голубой огонь. Красиво будет». «Яд?!» – глаза Зазза округлились от восторга, уши затрепетали. Элиция улыбнулась его искренности: «А ты хороший гоблин. Заходи еще».

Тем временем Мирон направлялся к шатру клоунов. Пестрые плакаты с изображениями номеров – акробатов, Пушки, Водяной Тюрьмы – украшали его стены. Пятеро клоунов готовились по-разному: трое курили на солнышке, четвертого не было видно, а пятый – крысолюд Чучун – выписывал невероятные кульбиты. Его светлая, чуть кудрявая шерсть взъерошилась, ирокез колыхался. В середине сальто Мирон ловко подхватил крысолюда за ногу: «Вытягивай носок, Чучун! Вытягивай! Я ж старый акробат, понимаю!» Чучун, закончив трюк, засеменил на месте, глаза блестели: «Мирон! Привет! Все ок! Народу будет – ух! Хочу шутку новую… нет, две! Или тройное сальто с пиротехникой… а может…» Он замолчал, нажал на свой нос – раздался звук клаксона. Мирон рассмеялся.

Внезапный крик прорезал воздух: «Чтоб я тебя еще раз послушала!!!» Чучун насторожил уши. Мирон вздохнул так, будто на плечи ему упал мешок с песком. Из соседней роскошной палатки выпорхнула, как разгневанная бабочка, госпожа Мордейн. Она была ослепительна даже в репетиционном марафете – платье переливалось, волосы уложены безупречно. В руках она яростно лупила подушкой по спине сгорбленного помощника Дага. «Я ж посылала тебя к Мирону!» – шипела она. Даг лишь жалобно мычал. Мирон поспешил навстречу, Чучун – за ним. «Он говорил со мной, Мордейн, – сказал Мирон спокойно. – Про главное выступление. Что не так?» «А то, что мой номер должен быть…» – начала Мордейн, сверкая глазами. «Мы уже решили, – мягко, но твердо перебил Мирон. – Главным будут «Пёрышки». Им это нужно». Чучун, не удержавшись, пискнул: «То чо вы делаете – это настоящее чудо! Не так важно, каким по счету!» Даг отчаянно замотал головой, ожидая взрыва. Но Мордейн замерла. Ее гневное лицо смягчилось, она даже удостоила Чучуна взглядом. «Ладно, – неожиданно сдалась она. – Пошли, Даг. Готовиться». И скрылась в палатке. Мирон облегченно выдохнул и похлопал Чучуна по плечу: «Спасибо, друг. Ты – чудо!»

Дальше путь Мирона лежал мимо билетных будок и сладких ларьков, источающих запах карамели и жареных орехов. Он остановился у маленького, но яркого шатра Элары – Оракула Треснувшей Луны. «Элара, ты тут?» – осторожно отодвинул он полог. «О, Мирон! Привет! Заходи!» Глазам потребовалось мгновение, чтобы привыкнуть к полумраку. Внутри царил творческий хаос: шторы глубокого зеленого и кроваво-красного цвета создавали интимную атмосферу, на низком столе дымила курильница с благовониями, пахло полынью и сандалом, рядом стоял хрустальный шар с едва заметной трещиной. Повсюду валялись исписанные листы с астрологическими символами. Среди этого всего стояла Элара. Высокая, стройная, со смуглой кожей и темными кудрями, собранными в небрежный хвост. Ее простое платье с открытыми плечами казалось частью шатра. «Ну что, Оракул, готова поразить толпу?» – спросил Мирон. Элара улыбнулась, ее аметистовые глаза, видимые даже в полутьме, блеснули: «Всегда готова, шеф». «Отлично. Зазывалы должны вернуться. Народу обещают – тьма! А вот и они!» В шатер вошли Элевар и Ригги. Элевар, человек нескладного телосложения с длинными руками и короткими ногами, улыбался во весь рот. Рядом с ним Ригги, говорящий золотистый ретривер, шел на задних лапах, в жилетке карточного фокусника. Его умные глаза устало смотрели. «Фух, горло дерет! Народу – как на ярмарке! Можно водички?» – прокаркал Ригги. Элара молча протянула бурдюк. Собака жадно прильнула к нему. “Цирк – семья, – подумал Мирон, глядя на них. «Элара, если помощь нужна – мы тут!» – предложил Ригги, вытирая морду. Элара покачала головой: «Спасибо, ребята. Пока справлюсь». Ригги вздохнул, повернувшись к Элевару: «Ну ничего, когда-нибудь и мы главную сцену займем!» «Когда-нибудь», – кивнул Элевар. «Ну ладно, – сказал Мирон, делая руками пару загадочных пассов. – Твори чудеса, Оракул». Он вышел, оставив Элару среди благовоний и тайн.

Завершая обход, Мирон направился к строителям, возводящим вечернюю сцену. Там его ждал Профессор – седовласый старик с тихим, хриплым голосом и глубоким шрамом на шее, памятью о временах, когда он был глотателем огня. Теперь он был наставником Мирона в искусстве конферанса. Обсудив детали вечера, они вышли к рощице. Посреди нее, под раскидистым дубом, на крошечном (для него) табурете сидел Торнгаст – огромный белый медведь в круглых очках на носу. Перед ним громоздилась стопка книг. «О, Торнгаст! Не страшно тут одному? Диких зверей полно!» – крикнул Мирон. Медведь поднял массивную голову, очки съехали на нос: «Да кого мне бояться?» – пророктал он утробным, но спокойным голосом. В тот же миг из-за дуба с рычанием выскочил Бардольф, бурый медведь Мирона, и попытался запрыгнуть на спину Торнгасту. Белый медведь лишь ворчливо дернул плечом – бурый повис на нем, как медвежонок на матери. «Что за тяга к грамоте?» – спросил Мирон, наблюдая за возней. «На Севере… не учили. Только старшие знали что знали. Вот… «Кулинарный альманах Джубилоста Нарт… пртр… аргх!» – Торнгаст рыкнул от досады, не сумев выговорить имя автора. «В городе библиотека есть, при церкви. Там книг – море!» – предложил Мирон. Торнгаст снял очки, задумчиво протер их: «Да не распугать бы народ…» «Пустяки! Пару выступлений – и станешь местной достопримечательностью! Дети сами на руках носить будут. Кстати, о выступлениях… какую роль в цирке видишь?» Торнгаст водрузил очки обратно: «Не решил. Пока порядок посмотрю. Буду полезен». «Хорошо. Перед шоу найди меня – поговорим», – сказал Мирон и пошел дальше. Бардольф тем временем игриво лизнул и легонько прикусил ухо Торнгаста: «Поиграем?» Белый медведь фыркнул, но в его глазах мелькнул огонек. Игра началась – грубоватая, медвежья, со сбитой травой, толчками и довольным ворчанием. Когда Мирон оглянулся, Торнгаст, уже без очков, с парой свежих ссадин, но довольный, лежал под деревом, отдуваясь, а Бардольф мирно сопел рядом. До вечера оставалось несколько часов. Цирк «Странных Чудес» замер в предвкушении.

Глава 2. Представление должно состояться

Закат растекался по небу багрянцем и золотом, окрашивая шатры цирка «Странных Чудес» в теплые, тревожные тона. Первые зрители, словно разноцветные ручьи, стекались к главному входу, их смех и возбужденные голоса сливались в предвкушающий гул. Воздух пах жареным миндалем, сахарной ватой и легкой ноткой страха перед чудесами.

Профессор, его седые волосы отсвечивали в последних лучах солнца, нашел Торнгаста все под тем же дубом. Медведь методично перелистывал страницу толстой книги, очки съехали на самый конец носа. «А, вот и ты! Отлично, – голос старика был чуть громче шепота, но все равно терялся в общем шуме. – Пойдем, найдем Мирона. Пора потихоньку заводить машину». Они направились к кулисам главного шатра – туда, где обычно перед шоу толпился Мирон, отдавая последние распоряжения.

Там, в узком проходе за декорациями, их ждало не расписание, а леденящий ужас.

Мирон лежал на спине. Его цилиндр валялся в пыли рядом. Высокое, всегда такое живое лицо было восково-бледным. Глаза, широко раскрытые, смотрели в багровеющее небо с немым ужасом. Синие, раздувшиеся вены резко выделялись на шее и висках, как ядовитые корни. Дыхания не было. Гробовая тишина вокруг него звенела в ушах громче любого крика.

В глазах Профессора мелькнула чистая, животная паника. Он схватился за грудь, его собственный старый шрам горел огнем. «Святые небеса…» – выдохнул он, хрипло и бессильно. Это было проходное место. Любая секунда – и кто-то увидит. Увидит и разразится хаосом, который похоронит цирк в самом его начале.

«Торнгаст… помоги…» – прошептал Профессор, голос дрожал. Медведь, не задавая вопросов, молча и осторожно подхватил безжизненное тело Мирона. Оно казалось невероятно тяжелым, не от веса, а от невыносимости происходящего. Они оттащили его за груду прочных ящиков с реквизитом, скрытую глубокой тенью. Торнгаст нашел кусок грубого брезента и накрыл Мирона. Получился бесформенный, мрачный холм. «Пока… пока не время знать, – пробормотал седовласый, отвернувшись. – Первое выступление… оно должно состояться».

Но проблема обрушилась, как камнепад: порядок выступлений знал только Мирон. Бумаги с расписанием не было видно. Профессор стоял, сжимая виски, его дыхание было прерывистым. Весь порядок выступлений, все планы – все это знал только Мирон! Первое представление нового цирка… и катастрофа. Вдруг его взгляд упал на большую, прочную клетку в дальнем углу закулисья, где обычно отдыхал после игр с Торнгастом медведь Мирона – Бардольф. Сердце мужчиины сжалось от новой волны отчаяния. Профессор забегал на месте, как раненый зверь, бормоча себе под нос: «Номер акробатов… потом Мордейн… или пушка?.. Змеи… Оракул… Господи, как же…» Его пальцы бессознательно теребили воротник рубашки над шрамом.

Тяжелая, покрытая шерстью лапа легла ему на плечо. «Не суетись, – пророкотал Торнгаст, его низкий голос пробился сквозь панику Профессора, как якорь. – Разберемся. Постепенно».

Старик замер, сделал глубокий, дрожащий вдох. В его глазах, затуманенных страхом, зажегся огонек решимости. План, робкий и отчаянный, начал складываться. «Так… Так, так, так… – заговорил он быстрее, уже четче. – Никто не должен знать. Никто. Пока. Мы решим. Торнгаст, найди клоунов. Быстро! Им надо оттянуть начало. Любой ценой! Пятнадцать минут минимум!» – слова вырывались шепотом. – «Позови Чучуна! И… Элицию! Ее номер теперь первый. И… Элару! Гадалку! Срочно!» Профессор провел рукой по лицу, глядя на клетку. – «И… Торнгаст. Прежде чем идти… Проверь Бардольфа. После того как… Мирон… его заперли, чтоб не пугал публику. Но…» Голос его дрогнул. – «Он должен знать. Или… или почувствовал. У Мирона был номер с ним… Дрессированный медведь. Может… Может, он сможет выйти вместо Мирона хоть как-то? Успокоить публику вначале? Посмотри… Договорись с ним, если сможешь». Торнгаст тяжело кивнул. Он помнил игривого Бардольфа, их недавнюю возню под деревом. "Согласится ли выступить?" – пронеслось у него в голове. Он направился к клетке. Бардольф обычно был добродушным увальнем, особенно после игр и угощений.

Но то, что он увидел, было незнакомо. Бардольф не лежал, не дремал. Он шатался по клетке из угла в угол, как маятник. Его густая шерсть взъерошена, голова опущена, из пасти сочилась слюна. Из его глотки вырывалось глухое, непрерывное ворчание – не игривое, а тревожное, почти болезненное. На первый взгляд Торнгасту было непонятно, что с мишкой. Похоже на отравление? На боль? На дикую тоску?

– Бардольф? – осторожно позвал Торнгаст, приближаясь к решетке. – Эй, дружище… Ты как?

Медведь резко остановился, поднял голову. Его маленькие глазки, обычно сонные, горели незнакомым, мутным желтым огнем. Он уставился на Торнгаста, но в его взгляде не было ни узнавания, ни дружелюбия. Только тупая, животная ярость.

– Бардольф, – повторил Торнгаст громче, стараясь звучать успокаивающе. – Это я, Торнгаст. Помнишь? Мы играли…

Имя, произнесенное вслух, как будто только разозлило мишку. Бардольф издал оглушительный, хриплый рев и с разбегу бросился на решетку! Мощные лапы с когтями вцепились в прутья, он тряс их с бешеной силой, пытаясь проломить. Клочья пены и слюны летели из его пасти, рев, потрясавший решетку, был наполнен чистой, необузданной ненавистью. Он не видел в Торнгасте ни угрозы, ни друга. Он видел цель, которую нужно разодрать на куски.

– Кхррр… УуууРРРАААА! – ревел Бардольф, яростно грызя прутья.

Торнгаст отпрыгнул назад, шокированный. Это было не просто возбуждение – это была бешеная агрессия. Что-то было ужасно не так. Он не стал медлить.

– Помощь! Сюда! – заревел Торнгаст своим мощным голосом, разносящимся по всему заднику. – Бардольф! С ним беда! Нужна телега! СРОЧНО!

На крик сбежались несколько рабочих, бледных от страха при виде беснующегося медведя.

– Что с ним?!

– Не знаю! – рявкнул Торнгаст, отгораживая рабочих своим телом от клетки. – Но он вырвется – убьет кого-нибудь или себя покалечит! Нужно укатить клетку! Где тяжелая телега?!

Рабочие кинулись исполнять. Через пару минут они подкатили крепкую телегу, которую использовали для перевозки тяжелых декораций. С риском для жизни, под дикий рев и удары лап по прутьям, они сумели зацепить клетку с Бардольфом тросами и с невероятным усилием втащить ее на телегу. С помощью телеги и рабочих цирка мишка был в безопасности – изолирован и убран подальше от людей и представления. Но его безумный рев еще долго эхом отдавался из-за шатра.

Торнгаст стоял, тяжело дыша, глядя вслед увозимой клетке. Его лапы сжимались в кулаки.

– Еще предстоит выяснить, что с ним, – глухо прорычал он. – Но одно ясно точно… Он посмотрел на Профессора, который подошел, потрясенный увиденным. – Номеру Мирона и Бардольфа не быть. Ни сегодня. Ни… никогда.

Тот молча кивнул, его лицо стало еще мрачнее. Потеря была двойной. Он похлопал Торнгаста по плечу, насколько мог дотянуться:

– Хорошо, что ты был тут. Справился. А теперь… беги. Клоуны, Элиция, Элара. Время не ждет. – Его голос звучал устало, но решимость вернулась. – Цирк должен начаться. Для Мирона.

«Понял», – кивнул Торнгаст и растворился в сгущающихся сумерках, двигаясь с удивительной для его размеров быстротой и ловкостью.

Чучуна он нашел в шатре клоунов. Крысолюд, наполовину покрытый белым гримом, с ирокезом, уложенным в невероятный шип, нервно подпрыгивал на месте, поправляя огромные ботинки. Его глаза, огромные и выразительные даже без грима, расширились при виде медведя. «О! Что, пора? Что-то пошло не по плану?» – запищал он.

«Да, – коротко бросил Торнгаст. – Скоро на сцену. Нужно оттянуть выступление. Найди Профессора за главными кулисами. Срочно». Эффект был мгновенным. Остальные клоуны в шатре, услышав, замерли на секунду, а потом задвигались с лихорадочной скоростью. Кисти с гримом полетели быстрее, носы приклеивались, шляпы водружались на головы. Почти сразу, как по команде, они хлынули к выходу – пестрая, шумная лавина в клетчатых штанах и рыжих париках. Последним выходил молчаливый мим. Увидев Торнгаста, он приподнял воображаемую шляпу и подмигнул ему одной глазницей, широко раскрашенной под звезду. Его огромные, скрипучие ботинки зашаркали по земле в такт убыстряющемуся ритму цирка.

Следующей была Элиция. Торнгаст нашел ее у вагонетки, где она в последний момент проверяла замок на резервуаре с коброй. «Госпожа Элиция, – сказал он, стараясь не напугать. – Ваш номер… первым. Нужно спешить».

Элиция резко обернулась. Широко раскрытые глаза выражали чистый шок. «П-первым? – переспросила она. – Но я же должна была… четвертой? Что случилось?..» Вопрос повис в воздухе. Торнгаст молчал. Элиция сжала губы, взгляд стал сосредоточенным. Она увидела проходящих мимо строителей, грузивших тюки. «Эй! Вы! – крикнула она, голос звенел, но не дрожал. – Эти резервуары – на сцену! Немедленно! И…» – она сделала паузу, глядя на хрупкие стеклянные емкости, – «АККУРАТНО! Они же все чувствуют!»

Теперь Элара. Торнгаст понимал, что его вид может напугать зрителей. С лихорадочной поспешностью он накинул на себя то, что нашел у клоунов: огромный, съезжающий набок цилиндр, пестрый пиджак, натянутый поверх шерсти, и очки. Получилось нелепо и трогательно. Проходящие мимо дети тыкали пальцами, визжали от восторга и тянули родителей: «Смотри, мама, медведь-джентльмен!» Родители бледнели, но улыбались через силу.

К шатру Элары Торнгаст подошел как раз в тот момент, когда оттуда выходил бледный, растерянный мужчина – очередной клиент, потрясенный увиденным в хрустальном шаре. Так как войти целиком медведь не мог, он лишь просунул морду в полог, нарушая интимный полумрак, наполненный дымом благовоний. «Элара. Там Профессор зовет. Срочно».

Гадалка стояла спиной, поправляя свою характерную глазную повязку – черную бархатную ленту, скрывавшую ее слишком выразительные глаза перед чужим взглядом. Она вздрогнула, услышав его голос. «Срочно? – переспросила она, поворачиваясь. На ее смуглом лице читалось ошеломление. – Но шоу…» Вопросы замерли на губах при виде его перекошенного цилиндра и решительного выражения морды. Времени не было. Элара потушила свечи одним взмахом руки, задула курильницу. Наскоро нацарапала углем на клочке пергамента: «Тайны призвали. Скоро вернусь» и прикрепила его к пологу снаружи. Вышла.

У кулис, в глубокой тени за декорациями водяной тюрьмы, их ждали Профессор и Аксель. Аксель, молодой человек с острым взглядом и руками, вечно пахнущими серой и озоном, возился с коробкой, испещренной рубинами и латунными тумблерами – пультом управления спецэффектами. Увидев Элару, стариксхватил ее за руку. Его пальцы, обхватившие ее руку, были ледяными.