Цирк Странных Чудес

Она подняла руку, и Щекотка плавно перетек с плеча на ее ладонь. Элиция что-то тихо прошептала ему, и питон замер. Движения Элиции стали плавными, гипнотическими. Она шла по краю арены, позволяя змеям поближе подбираться к зрителям первых рядов. Тонкий уж скользнул по ее руке, его голова оказалась в сантиметрах от лица замершего ребенка. Мать инстинктивно потянула малыша назад, но Элиция мягким жестом остановила ее. Она что-то шепнула ужу, и тот лишь лениво высунул язык, прежде чем она увела его. Королевский питон плавно обвил ее шею и грудь, вызывая сдержанные аханья.

Змеи слушались ее беспрекословно. Они двигались в такт ее шагам, замирали по ее молчаливой команде. Не было страха, только глубокое взаимопонимание и абсолютный контроль. Ее искусство было в очаровании, в демонстрации красоты, грации и силы этих созданий. Она показывала их близко, но ни змеи, ни зрители не были в опасности. Каждое движение было выверено. Страх перед холодной чешуей смешивался с восторгом от ее смелости и мастерства. Ужас и восторг сплелись воедино. Элиция была воплощением опасной грации, и публика замерла, завороженная.

Торнгаст лишь кивнул массивной головой. Его очки блеснули в сумеречном свете кулис. Он развернулся и зашагал к вагончику дварфов тяжелой, но удивительно быстрой походкой.Пока Элиция завораживала зал, Профессор, заметив вернувшегося Торнгаста, после объявления Элары или просто стоявшего в кулисах, резко махнул ему рукой. Медведь подошел, его огромная тень накрыла старого конферансье. – Торнгаст! К дварфам! Срочно! – Профессор говорил тихо, но сжимая медведю предплечье так, что костяшки пальцев побелели. – Узнай… готово ли у них хоть что-нибудь? Хоть искорка надежды? Любой ценой!

Торнгаст тяжело кивнул. Его задача была выполнена. Он развернулся и зашагал обратно к Профессору, его мощная спина скрылась в тенях кулис, оставив дварфов и Зазза готовить самый неожиданный номер вечера под голубое пламя надежды.У вагончика, залитого светом факелов, Берт и Григ, покрасневшие от усилий и злости, копошились вокруг неисправной пушки. Рядом, как назойливая муха, вертелся Зазз, пытаясь что-то предложить. Внезапно свет факелов померк – огромная белая тень легла на пушку и дварфов. Зазз ахнул и шарахнулся в сторону. Торнгаст остановился, его дыхание было ровным, но мощным, как мехи кузницы. Он посмотрел попеременно на Бертa и Грига. – Профессор… спрашивает, – его голос, низкий и хриплый, пророкотал сквозь шум цирка. – Готово… хоть что-нибудь? Хоть искорка? Берт, оправившись от неожиданности, вытер потный лоб заляпанным маслом рукавом: – Пушка-то, великан, как видишь, не в настроении! Выстрелишь – и гоблин твой на луну улетит! Чинить – дня три! Торнгаст не шелохнулся. Его взгляд, скрытый за стеклами очков, был непроницаем. Он лишь чуть наклонил голову, будто ждал продолжения. – Так он сказал: "хоть что-нибудь"! – влез Зазз, не удержавшись. Он выскочил из-за спины Грига, вытаскивая склянку с голубоватой жидкостью. – А у меня есть вот это! Смотрите! – Он чиркнул кресалом над горкой пороха, куда уже капнул жидкости. Вспыхнуло яркое голубое пламя, осветив удивленные лица дварфов и спокойную морду медведя. – Цвет… меняет? – пророкотал Торнгаст, наблюдая, как пламя гаснет. – Да! – заверещал Зазз. – Голубой! Красота! И у меня… – он вытащил еще три склянки и мешочек пороха, – …как раз на один "БУМ!"Хватит? Григ почесал бороду, переглянулся с Бертом. Оба пожали плечами. Безумие. Но "хоть что-нибудь"– это было оно. – Ладно… – вздохнул Григ. – Гоблин, ты уверен? Высоты не боишься? Вышибет тебя, как пробку! – Еще как уверен! – Зазз подпрыгнул, глаза горели. – Главное – эффектно! БУМ и синее облако! Берт повернулся к Торнгасту, разводя руками в сторону пушки и сияющего Зазза: – Ну, вот, брат… "хоть что-нибудь"и нашлось. Голубой и громкий. Говори Профессору – ждите сюрприз. Сейчас подготовим нашего летуна.

Представление "Странных Чудес", начавшееся с трагедии за кулисами, на арене набирало обороты, обещая зрителям невозможное. А Элиция все кружила по арене, ее змеи и ее уверенность гипнотизируя толпу, смешивая ужас и восторг в единое завороженное дыхание цирка.

Пока Элиция завершала свой завораживающий танец с шипящими партнерами, за кулисами кипела работа, достойная отдельного номера эквилибристов. Дварфы Берт и Григ, с лицами, покрасневшими от усилий и волнения, вместе с Торнгастом, чьи мощные плечи и спина были идеальны для этой задачи, перекатывали и устанавливали на позицию громоздкую цирковую пушку. Торнгаст помогал перетащить пушку, ее металл скрипел под его лапами. Настроив ее на нужный угол, Берт с помощью угломера и кривых деревянных клиньев, а Григ – с помощью здорового циркового скепсиса, сотню раз перекрестившись, шептал: «…чтоб никто не умер… чтоб гоблин целым был… чтоб мишень не промазал…». Они настроили пушку и мишень, куда гоблин своим «выстрелом» должен был прилететь. Григ, картинно вымеряя шагами место приземления, хотя сам и так его прекрасно знал, начертил на мягком грунте арены жирный меловой крест. Берт проверил запал в последний раз. Зазз, уже засунутый в жерло пушки, выглядывал оттуда, его бугристое лицо было бледно-зеленым от предвкушения, но глаза горели азартом. Он приготовился морально, глубоко дыша и сжимая в руке свои мешочки с «предсказаниями».

Элара, по влиянию Тихого Шепота и шуму перекатывающейся пушки, поняла, что будет дальше. Ее дар уловил вихрь эмоций: страх Зазза, решимость дварфов, настороженность толпы. И слова для следующего представления родились в ее сознании. Она вышла на авансцену, как только Элиция с реверансом скрылась в кулисах. Аксель мгновенно приглушил свет, оставив лишь таинственный луч на фигуре гадалки. Она стояла у дула пушки, поглаживая стеклянный шар с трещиной. Трещина ловила луч света, мерцая зловеще. Когда затихли последние аплодисменты Элиции, голос Элары – заговорщицкий шепот, разносящийся по шатру благодаря магии Акселя – прорезал тишину:

«Скажите, друзья… часто ли вам доводилось увидеть саму Судьбу?»

Пауза. Шар в ее руках слабо замигал.

«Не на картах… не в снах… а – в полёте?»

Она обвела взглядом невидимым под повязкой замершую толпу.

«Там, где время сжимается в точку, а мир становится радугой возможностей?..»

Шар вспыхнул алым светом. Элара резко отступила от пушки, указывая на неё жестом:

«Перед вами – Пушка Тысячи Путей!»

Грохот барабанов от Акселя.

«Её дуло направлено не в небо… а в лабиринт ваших грядущих дней!»

«А внутри… сидит тот, кого даже звёзды зовут Странником Без Имени!» – она кивнула в сторону торчащей из жерла ноги Зазза. Раздался смешок.

«Он не знает страха… ибо его стихия – миг между щелчком… и падением!»

Барабанная дробь нарастала. Элара подняла руку с тремя разноцветными мешочками:

«Цвет дыма его полета станет ключом к вашему вечеру!»

Она резко подняла один мешочек:

«Алый дым – страсть ждёт вас за порогом!»

Второй:

«Изумрудный – богатство постучится в двери!»

Третий:

«Голубой – тайна раскроется при лунном свете!»

Она наклонилась к публике, ее голос стал интимным, но все еще слышным:

«…Но смею предупредить: Судьба любит подшутить!»

Гоблин внутри пушки махнул зрителям рукой. Музыка нарастала до кульминации:

«Итак… закройте глаза… затаите дыхание…»

Многие зрители послушно зажмурились.

«Сейчас вы увидите, как рождается чудо из хаоса!»

«Готовы ли вы узнать… какой цвет подарит вам Вселенная?»

«РАЗ…»

Берт поднес фитиль.

«ДВА…»

Григ закрыл глаза.

«ВПЕРЁД, К ПЕРЕКРЁСТКУ ВЕЧНОСТИ!»

БА-БАХ!!!

Грохот выстрела оглушил всех. Оглушительный свист прорезал воздух. Из жерла пушки вырвалось не просто облако дыма, а гигантское облако переливающегося, мерцающего ГОЛУБОГО ДЫМА! Яд Элиции и пороховая смесь Зазза сработали идеально – цвет был фантастически глубоким и ярким. Элара вскинула руки, крича сквозь нарастающий смех и аплодисменты:

«ГОЛУБОЙ!»

Голубой дым окутал первые ряды, заставляя зрителей кашлять и смеяться одновременно.

«Тайны… лунные дорожки… и поцелуи в тени зеркал!» – провозгласила она, играя свою роль Оракула.

«Ищите письма с незнакомой печатью, дамы и господа!»

Она указала рукой в сторону задних рядов:

«А нашего безымянного героя… встречайте у центрального входа – он уже несёт вам удачу!»

Для зрителей этот выстрел прошел как будто так и задумано. Голубой дым был потрясающе эффектен. Но со стороны, особенно для тех, кто видел траекторию, было видно, что пируэт в воздухе, который он хотел сделать, пошел не по плану. Зазз вылетел не по дуге, а почти вертикально вверх, кувыркаясь и отчаянно махая руками и ногами. Может, из-за мешанины пороха и яда, может, из-за неготовой пушки, но выстрел вышел не таким как нужно. Вместо грациозного полета к нарисованному кресту, он камнем рухнул в мягкие маты метрах в пяти в стороне от цели, чуть не задев тент. Он приземлился не туда, с глухим бумф и облаком пыли.

Но часть зрителей отвлеклась на клоуна Чучуна, который выскочил из-за кулис как раз в момент приземления. Он схватился за голову в гротескном ужасе, затем начал отчаянно махать руками, подражая неуклюжему полету Зазза, и завопил на весь шатер своим писклявым голосом:

«Гоблин все таки не птицы! Тяжело ему летать! Может ему эти…крылья? И махать! Махать! Махать!» – он яростно замахал руками, как пытаясь взлететь сам, и комично шлепнулся на зад. Смех заглушил недоумение от неудачного приземления. Так прошел номер "Живых снарядов"– хаотично, но очень весело и запоминающеся. Зазз, отряхиваясь, выскочил из матов, невредимый и сияющий, и начал раздавать зрителям бумажные «предсказания-шутки» в цвет дыма – голубые: «Твоя тайна съест твой торт!», «Поцелуй украдет вор снов!», «Лунный свет вымочит твои носки!». Зал смеялся, ловя летящие бумажки.

Пока это все происходило, Торнгаст, стоявший у края арены как живой бастион порядка, заметил зарождающуюся проблему. Его острый медвежий слух уловил шепот в задних рядах, за голубым облаком дыма. Двое мужчин, выглядевших как завсегдатаи подозрительных кабаков, азартно шептались и передавали друг другу монеты. Обрывки фраз долетели до Торнгаста: "…ставлю на младшего…", "…в прошлый раз старший чудом выжил…", "…десятка, что сегодня кто-то треснет…". Зрители принимали ставки на то, кто из группы акробатов "перышки"разобьется сегодня.

Торнгаст в момент вскипел в душе. В его груди заурчал низкий, опасный гул, который он еле сдержал. Воспоминания о зверинце Дасклайт, о жестокости и использовании боли как зрелища, хлынули волной. Но вида он не подал. Его медвежье лицо оставалось невозмутимым под очками. Когда он услышал это вопиющее предложение о ставках на смерть одного из участников труппы, которую он считал своей новой семьей и которую он защищал, белая ярость затмила зрение. Он было хотел побыстрее дотянуться до негодяя, который все это начал, и протащить его сквозь щель сцены – одним мощным движением лапы. Но мысль о реве, панике, о срыве представления, о том, кем он хочет быть в этом новом цирке, остановила его. Это было бы слишком жестоко, и он отмел эту мысль.

Вместо этого он двинулся. Неспешно, но неумолимо. Его огромная белая фигура, все еще в пиджаке и цилиндре, двигалась сквозь расступающихся зрителей к задним рядам. Он остановился прямо перед двумя мужчинами, заслонив их от арены своей тушей. Он наклонился, его теплый, пахнущий лесом и порохом запах обволок их. Он тихо намекнул своим страшным звериным оскалом и величиной фигуры, нависнув над ними. Его глаза, едва видные за стеклами очок, светились холодным, нечеловеческим гневом. Он не сказал ни слова. Просто посмотрел. И дал понять всем своим видом: стоит закрыть рот и больше не предлагать такие вещи.

Один из двух зачинщиков этого дела сначала не заметил Торнгаста, слишком увлеченный подсчетом монет. Но когда второй побледнел как мел и задергал рукав первого, тот поднял голову. Его глаза округлились от ужаса. Монеты выскользнули из его дрожащих пальцев и звякнули на землю. Он также решил притихнуть, вжав голову в плечи и уставившись в колени. Торнгаст задержался на мгновение, убедившись, что послание дошло, затем медленно выпрямился. Он поправил съехавшие очки и так же неспешно вернулся на свой пост у кулис, его огромная спина была непроницаемой скалой. Представление продолжалось, и ничто, кроме бледных лиц двух мужчин на задних рядах, не выдавало мрачной тени, мелькнувшей над "Странными Чудесами". Торнгаст снова стал невозмутимым стражем, его взгляд уже искал следующий номер на афише, который нужно было объявить Эларе.

Профессор, затаившись в тени кулис, наблюдал за представлением. Каждый неожиданный поворот – голубой дым вместо акробатики, неудачное приземление Зазза, клоунская импровизация Чучуна – заставлял его сжимать потные ладони. Глупо было ожидать гладкости в такой хаосе, но он надеялся. Главное, чтобы не случилось настоящей беды. Его взгляд упал на афишу, висевшую криво на гвозде. Главное выступление будет у группы акробатов "Перышки". Их номер – сложнейшая пирамида с тройным сальто – должен был стать кульминацией вечера, триумфом грации над гравитацией. Но после смерти Мирона и всего этого хаоса…

– Чучун! – Профессор поймал крысолюда, отряхивавшего пыль после его "полета". – Беги к "Перышкам"! Проверь, как у них дела, готовы ли? И скажи… скажи им, что их выход скоро. Очень скоро.

Чучун кивнул, его клоунский нос дернулся, и он помчался к дальнему шатру, где базировалась семья акробатов. Оказавшись в шатре "Пёрышек", Чучун застает семью в недоумении и растущей панике. Глава семьи, суровый мужчина по имени Алиеф, сжимал в руках клубок разорванных веревок. Его жена, плакала, уткнувшись в плечо старшего сына. Двое младших детей, близнецы Лира и Лорн, жались друг к другу. Посреди шатра лежала их страховочная сеть – испорченная, перерезанная в десятке мест. Нити были не просто порваны, а словно перегрызены, с рваными, неровными краями.

– Без нее мы не готовы выступать! – голос Алиеф дрожал от гнева и страха. – Не так давно мы потеряли младшую… Она разбилась… Без сети – это безумие!

Своими зоркими глазами крысолюда Чучун сразу заметил характер повреждения. Он подошел ближе, понюхал разорванные нити, осторожно потрогал зубами один край.

– Перегрызено… – пробормотал он. – Как будто крысой… Он резко поднял голову, встретившись взглядом с Алиеф. В глазах акробата читалось подозрение. Чучун быстро поднял лапки в знак невиновности. – Но это не я! Клянусь Старейшим Смехом! – его голос звучал искренне и немного обиженно. – Я бы так не стал! Это же ваша жизнь! И… и это слишком грубо! Он показал на рваные края. – Мои зубы оставили бы аккуратные дырочки. А тут… будто кто-то рвал в ярости.

Алиеф тяжело вздохнул, проводя рукой по лицу. Подозрение сменилось мрачной догадкой. Кто-то хотел сорвать их выступление? Или… хуже?

– Надо поговорить с Мироном, – мрачно сказал Алиеф. – Сейчас же. Это саботаж.

– Мирон нездоров. С профессором надо говорить! Идем!

Они с Чучуном направились к профессору доложить о ситуации. Профессор выслушал их, и услышав, что сеть испорчена, его лицо стало пепельно-серым. Руки его начали опускаться. Еще один удар. Кульминация шоу рушилась на глазах. Алиеф говорил о саботаже, о невозможности выхода без страховки, о риске для жизни. Отчаяние сжимало горло Профессора. Что теперь делать? Где взять замену? Где взять время?

И тут из-за угла декораций "выплывает"Мордейн. Она была уже в своем струящемся платье "цвета ночного океана", ее короткое черное каре идеально уложено, лицо еще без маски. Она уловила отчаяние в голосах.

– Что за сумятица? – спросила она, брезгливо оглядывая расстроенных акробатов и профессора. – Проблемы с вашими пернатыми?

– Сеть… испорчена… – пробормотал Профессор. – Не могут выступать…

На лице Мордейн промелькнуло что-то похожее на удовлетворение, быстро смененное деловой холодностью.

– Хм. Досадно. Но цирк должен продолжаться. – Она сделала паузу для драматического эффекта. – Я могу выступить вместо них. Сейчас. Мой номер готов. Даг уже настраивает "Гробницу".

Никто и не против. Отчаяние Профессора было слишком велико. Все понимали – нужно было время для решения проблемы, и Мордейн с ее номером водяной тюрьмы могли его дать. Алиеф мрачно кивнул. Любая отсрочка была благом.

Чучун успел предложить море идей: найти брезент, сплести временную сеть из канатов, изменить трюк, сделать его менее опасным… Но в итоге смог угловорить труппу, напомнив им о том, что они профессионалы.

– Вы же выступали без сети семь лет! – убеждал он Алиеф, пока Мордейн удалялась к своему аквариуму. – Да, была трагедия… – его голос стал тише и серьезнее. – Но вы – лучшие! Вы летаете как птицы! Просто… будьте осторожнее вдвойне. Сосредоточьтесь. И пусть это будет ваш триумфальный полет в память о ней. Он посмотрел на младших близнецов. – А мы сделаем ваш номер эффектным завершением шоу. Закрывающим! Как и должно быть для звезд! Уговаривал Чучун труппу на протяжении всего начала номера Мордейн. К моменту, когда зазвучала вступительная музыка для водяной тюрьмы, Алиеф, хоть и с каменным лицом, кивнул: "Хорошо. Будем последними. Но найдите хоть что-то для смягчения падения… И молитесь".

Тем временем Мордейн, наводящая последние штрихи своей красоты перед большим зеркалом, пока Даг в последний раз проверял надежность замков на крышке "Аквамариновой Гробницы", заметила Элару, стоявшую неподалеку и готовящуюся к объявлению.

– Ты, – обратилась она к гадалке, не отрываясь от зеркала. – Сосредоточься на шкафе. Он моя тайна и сокровище. – Она имела в виду свой аквариум-тюрьму. – Будет выгодно представить номер, играя на нем. Подчеркни его… уникальность.

Мордейн этого не увидела, потому что Элара была в глазной повязке с прорезями, которые позволяли гадалке видеть, когда со стороны казалось, будто повязка непрозрачная. Элара мысленно закатила глаза. ”Опять”, – промелькнуло у нее. -“Вечно эти примадонны.” Гадалка знала таких личностей и раньше; они ее раздражали, но перечить не стала. Она знала – себе выйдет дороже. К тому же, свое дело "звёзды"они знают. Она глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. Речь с представлением для водяной тюрьмы была готова.

Синий прожектор выхватывает хрустальный аквариум, наполненный водой. Элара стоит рядом, поглаживая стеклянный шар, который в её руках пульсирует мерцающим, холодным светом. Голос Элары – не громкий, но проникающий в самые дальние уголки шатра, шёпот, полный тайны:

«Говорят, самые прочные тюрьмы строят не из камня… а из страха.

Но что, если пленник выбрал свою клетку?

Что, если бездна – не приговор, а… пробуждение?

Встречайте – Аквамариновую Гробницу Госпожи Мордейн!»

Удар гонга, посланный Акселем, эхом раскатился под куполом. Крышка аквариума открывается. В воду, медленно, как в объятия любовника, погружается фигура в струящемся платье цвета ночного океана. Её короткое чёрное каре колышется, как водоросли в невидимом течении. Её лицо скрыто серебряной полумаской, оставляющей загадкой взгляд:

«Сама Мордейн – повелительница иллюзий, укротившая тысячи зеркал…

Но сегодня она добровольно в ловушке! Ибо знает: лишь на дне можно услышать… зов глубин!»

Музыка: эфирное сопрано, сливающееся с записанным гулом моря и шелестом волн – дело рук Акселя. Мордейн парит в толще воды, её движения – гипнотический, замедленный танец. Цепи на её запястьях кажутся не оковывающими, а изящными украшениями:

«Смотрите! Её каре – крылья ночной бабочки, пойманной в сияющую ловушку…

Её глаза за маской – две треснутые луны, светящие сквозь темноту вод…

Она не борется с бездной… она шепчет ей!

Каждый пузырь, рождающийся на её губах – это заклинание, плетущее сети из вашего восхищения…»

Внезапно вода вспыхивает изнутри ярким бирюзовым светом – скрытая лампа в аквариуме, активированная Акселем. Мордейн срывает серебряную маску – под ней на ее щеке мерцает сложная татуировка в виде спирали, подсвеченная тем же светом. Цепи на ее запястьях рассыпаются в блёстки – ловкий трюк с креплениями:

«Сколько сердец заколдует её танец сегодня? Пять? Десять?.. Все?

Кричите навстречу волшебству – пусть дрогнут стены этой хрустальной тюрьмы!»

Зал ревёт от восторга. В этот момент, прямо над аквариумом, взрывается неожиданный, ослепительный фейрверк из искристых голубых и серебряных звезд – дело рук Зазза, который, вдохновленный успехом своего "синего дыма", решил добавить эффекта. Мордейн внутри аквариума вздрогнула. Ее взгляд, полный гнева и вопрошания, метнулся в сторону кулис. "Это не входило в план! Кто это сделал?!"– ясно читалось на ее лице. Но публика сочла это частью шоу. Аплодисменты усилились. Аквариум с грохотом "взрывается"– крышка откидывается, и вместо воды обрушивается сухой фонтан блёсток, окутывая сцену. Мордейн стоит в центре, сухая, протягивая к публике руку, на ладони которой трепещет живая морская звезда, которую припас Даг. Аплодисменты бьют ключом.

«Так запомните: истинная магия – не в побеге из клетки… – голос Элары звучит торжественно и чуть насмешливо. – А в умении превратить тюрьму в трон!

Встречайте – Мордейн, Царица Зеркальных Бездн!».

Пока финальные аплодисменты гремели для Мордейн, Профессор, бледный и взволнованный, схватил Элару за руку, оттащив ее глубже в кулисы.

– Элара! – он выдохнул, вытирая лоб. – У тебя есть номер? Готова выступить? Скажи, что есть! – В его глазах читалась мольба. "Перышки"с их проблемой отодвинулись на самый конец, и сейчас была зияющая дыра в программе. Нужно было что-то срочно ставить!

Элара раздумывала. Мысль о выходе на сцену не с чужим представлением, а со своим собственным, вызывала у нее приступ тошноты. Она могла бы выступать на сцене раньше… когда-то, в самом начале, в цирке Дасклайт, у нее были робкие попытки… Но решила, что в своем шатре ей будет лучше, спокойнее. Тот созданный когда-то черновик номера дальше набросков и не ушел. Он лежал в самом низу ее сундука, покрытый пылью и сомнениями.

Элара на секунду задумавшись, вспоминая об этом и давних мечтах немного поблистать на сцене, почувствовала странный толчок внутри. Может… может сейчас?

– Да… нет… – она растерянно пробормотала. – Скорее нет, чем да…

Профессор в недоумении схватился за голову:

– Так есть или нет?! – его шепот стал почти криком.

Элара, запинаясь, начала рассказывать о наброске плана для выступления профессору. Она описала, как могла бы выйти со своим шаром, как Аксель мог бы создавать световые проекции – карты, звезды, символы – на полотне над сценой. Как она могла бы вызывать добровольцев из зала и делать для них "мгновенные предсказания", основанные на ее даре чтения эмоций и намеках Тихого Шепота, усиленные визуальными эффектами. Не глубокие пророчества, а что-то вроде остроумных намеков или ободряющих слов о ближайшем будущем, завернутых в таинственность.

Поразмышляв секунду, ведь на раздумья времени не было, профессор хлопнул себя по коленке:

– Это… это может сработать! – в его глазах зажегся огонек. – Мы поможем! Аксель – гений с эффектами! Чучун может выбегать, раздавать какие-нибудь "счастливые камешки"после предсказаний… Торнгаст обеспечит порядок, если что. Я думаю, ты справишься!

В отличие от профессора, Элара была вовсе в этом не уверена. Сердце бешено колотилось. Выходить одной? Без сценария? Доверяясь только своему дару и импровизации? Это было страшнее, чем предсказывать госпоже Дасклайт. Но она увидела надежду в глазах Профессора, смешанную с отчаянием. Цирк держался на волоске. Она согласилась выйти на сцену, кивнув и поджав губы, чтобы они не дрожали.

– Сможешь сама себя представить или тебе нужна помощь? – спросил профессор, уже маша рукой Акселю, чтобы тот готовил проектор.

Элара глубоко вдохнула, выпрямив спину. Повязка скрывала страх в ее глазах. Нужно было показать уверенность. Хотя бы ту, что создает Заклинание Наваждения.

– Н-нет, – сказала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Сам-сама справлюсь.

Профессор облегченно выдохнул и оттолкнул ее легонько в сторону света:

– Тогда вперед, Оракул Треснувшей Луны! Покажи им магию настоящих звезд!

Элара шагнула на залитую светом арену, оставшуюся пустой после ухода Мордейн. Тихий Шепот в ее сознании зазвучал громче, смешиваясь с гудящим в ушах страхом и нарастающим гулом аплодисментов, доносившихся из-за кулис, где Мордейн принимала поздравления. Перед ней была бездна сцены, а в руке – холодный, треснутый шар, единственная нить к ее дару. Она подняла его, и луч света поймал трещину, превратив ее в сияющую лунную дорожку. Пора начинать.

Пока шел завораживающий номер Мордейн, Зазз, окончательно пришедший в себя после своего "полета", решил спуститься в зал. Ему хотелось увидеть представление "Царицы Бездн"с другого ракурса. Он протиснулся в проход между рядами, ловко лавируя среди зрителей. Но вместо полного погружения в магию воды, он услышал, как росло недовольство в задних рядах еще до начала номера. Группа явно подвыпивших мужчин громко возмущалась: