- -
- 100%
- +
Глава 1.Тихое брожение
Пока Торнгаст, Элара, Чучун и Зазз были в городе, цирк «Странные Чудеса» замер в непривычной тишине. Словно кто-то вынул из него главный заводной механизм. Не слышно взрывов смеха от репетиций клоунов, не доносятся взвизгивания Зазза, экспериментирующего с огнём, не ощущается спокойной, уверенной силы Торнгаста. Отсутствие четвёрки было не просто дырой в расписании – оно было физически ощутимо, как недостающий зуб, который постоянно беспокоит язык.
Инициатива исходила от Элиции. Без приказов Профессора, без общих объявлений, она просто обошла вагончики тихой, скользящей тенью. Её шёпот был подобен шипению змеи: «У фургона Профессора. Сейчас».
И они пришли. Берт и Григ, хмурые и настороженные, будто ожидая новых обвинений. Глава семьи «Пёрышек», Алиеф, с вечно беспокойным взглядом отца. Парочка жонглёров и несколько клоунов с несмытым гримом, делающим их лица масками неизвестно какой эмоции. И, конечно, сама Элиция, стоявшая, скрестив руки, её пальцы нервно барабанили по локтю.
– Прошла ночь, день и ещё полдня, – её голос был низким и ровным, но в нём слышалось напряжение натянутой струны. «Никто не вернулся. Никаких вестей».
– Может, свалили, пока было можно? – пробурчал один из клоунов, но тут же смолк под тяжёлым взглядом дварфов.
—Нет, – отрезала Элиция. – Чучун не бросил бы цирк. Зазз не бросил бы свои эксперименты. Они не такие. С ними что-то случилось». Она обвела взглядом собравшихся. «Мы послали их туда, где явно пахнет чёрной магией. И оставили одних».
В этот момент из своего вагончика вышел Профессор. Он выглядел постаревшим на десять лет. Тени под глазами были густыми, как тушь, движения – замедленными.
—И что ты предлагаешь, Элиция? – спросил он без предисловий. В его голосе не было упрёка, лишь усталая обречённость. – Послать за ними новую группу? Кого? Нас? Чтобы лечь костьми рядом?
– Я предлагаю не хоронить их заживо! – в голосе Элиции впервые сорвалась нота. – Я предлагаю знать. Я пойду сама. Мне нужен лишь кто-то, кто сможет прикрыть спину.
Начался ропот. Идея была самоубийственной, и все это понимали. Но в её отчаянной готовности был стыд. Стыд за своё безопасное сидение в цирке.
Пока шли эти споры, в другом конце поляны разворачивалась иная драма. К Мордейн, наблюдавшей за общим собранием с лёгкой, презрительной усмешкой, подошли двое её «птах» – Даг и Аксель, молодые акробаты с мускулами побольше, чем сообразительность.
– Народ заволновался, Мордейн, – сказал Даг, кивая в сторону толпы у вагончика Профессора.
– Без своих героев Профессор – как фокусник без рукавов, – добавил Аксель, довольный своей аналогией.
Мордейн медленно повернулась к ним. Её улыбка была холодной и точной, как отточенный кинжал.
– И правильно. Волнение – признак жизни. Но направлять его должны не истеричные заклинательницы змей, – она кивнула на Элицию, – а те, у кого есть видение. Кто думает о будущем цирка, а не о призраках прошлого.
Она сделала паузу, давая словам просочиться в их сознание.
– Шоу должно продолжаться. Всегда. Пока мы репетируем и выступаем, мы живы. А они там… – она махнула рукой в сторону Абертона, – пусть разбираются со своими демонами. Наше дело – давать чудеса. И когда всё это уляжется, публика должна помнить одно: именно мы, те, кто остался на арене, – истинное «Странное Чудо». Поняли?
Даг и Аксель переглянулись. Им льстило, что звезда цирка говорит с ними наедине, делится своим «видением». Они видели не интригу, а возможность. Возможность подняться.
– Поняли, – хором ответили они.
– Отлично. Тогда идите, подготовьте новый страп-номер. Без страховки. Чтобы публика ахала. – её глаза блеснули. Риск для них – слава для неё. Идеальный расклад.
Тем временем, маленькая группа во главе с Элицией всё же отправилась в сторону Абертона. Не для геройской вылазки, а просто в дозор. Чтобы посмотреть с холма на дорогу. Чтобы просто узнать.
А вернувшись через пару часов, Элиция, бледная, подошла к Профессору, который неподвижно сидел на ступеньках своего вагончика, глядя в пустоту.
– У ворот в город, я нашла это – тихо сказала она. Она разжала ладонь. На ней лежала смятая, вышитая золотом пуговица, точь-в-точь как те, что были на костюме Джеллико из цирка Дасклайт. А рядом – обрывок афиши «Странных Чудес», на котором чьей-то рукой было начертано одно слово: «Скоро».
Профессор медленно поднял на неё взгляд. В его глазах не было страха. Лишь тяжёлое, холодное понимание. Угроза из прошлого уже не просто маячила на горизонте. Она была здесь. И она знала, что цирк остался без своих главных защитников.
Тишина над «Странными Чудесами» стала звенящей и густой, как перед ударом грома.
Глава 2. Вкус жизни
Большая часть жужжащих врагов уже вернулась к своему улью, принимаясь за работу по его восстановлению от удара звуком и залатать дыру от шпаги.
Первым очнулся Торнгаст. Он ощутил колющую боль во всем теле, ощутил, как тельца мертвых шершней застряли в его шерсти, но и несколько живых еще топчутся по нему. Сжав поочередно лапы, он не спешил открывать глаза, но силился прочувствовать каждую клеточку своего израненного тела. Втянул носом воздух и чуть не закашлялся от стоячей в воздухе мучной пыли вперемешку с грязью.
Приоткрыв глаза и тихонько повертев головой, он увидел всю ту же мельницу, товарищей, что лежали там же, где и упали без сил. Элара на крыльце, Зазз чуть позади у стены, и Чучун, который подпирал стену спиной. Они размеренно дышали, и шершни не обращали на них никакого внимания, не чувствуя прежней угрозы. Но это могло быть лишь затишьем перед бурей, и медведь понимал, что нужно покинуть эту злосчастную мельницу. Он хотел было схватить Чучуна за ногу и вытянуть его на улицу, чтобы шершни не принялись за него и не закончили то, что начали, но он также понимал, что любое резкое движение – и все снова вернется к тому, что придется отбиваться, а Торнгасту не хотелось бы снова получать укусы. Начиная потихоньку вставать, стараясь не скрипеть половицами, он услышал, как жужжание усилилось, и, не мешкая, резко за пару своих больших шагов протиснулся в дверной проем, остановившись у Элары. Он стащил ее с крыльца одним ловким движением. Аккуратно растормошив ее, он помог усесться на землю и прийти в себя. Она так же неважно выглядела: укусы и опухшее лицо с шеей превратили ее образ во что-то жуткое. Волосы растрепаны в высоком хвосте кудрявых темных волос, платье все в пыли и земле, а открытые плечи, где были видны тонкие ключицы, теперь красные и взбухшие; только подвеска полумесяца свисала с ее шеи все так же изящно. Одно радовало – под шерстью Торнгаста не видно, насколько сильно он пострадал. Только немного заплывшие веки, куда кусали его шершни, выдавали, что он не отделался легким испугом.
Чучун резко дернулся, как обычно бывает при пробуждении ото сна, все также сидя у стены и прислонившись к ней спиной. Он взял себя в руки и аккуратно посмотрел наверх. Прямо над ним шершни как-то злобно жужжа, работали над своим ульем и не обращали на крысолюда никакого внимания. Он посмотрел туда, где лежал Торнгаст. Теперь видно только пятно того, что медведь там был, – огромный участок чистого пола среди пыли и муки. Точно так же и пятно от лежащей Элары на крыльце теперь было пусто. Чучун успел расстроиться тому, что они ушли без него и Зазза, но краем уха уловил их тихий разговор на улице. Кинул взгляд на противоположный конец комнаты. Там, вплотную к стене, лежал морщащийся от боли Зазз. Дышит, и то хорошо. Он аккуратно нащупал шпагу неподалеку от себя, которую выронил, и, тихо так, чтобы не спровоцировать шершней, повесил себе на пояс. Встав на ноги, он шкурой почувствовал, как шершни нацелились на его сладкие уши, чтобы снова закусать, но не тут-то было. Со всех ног он рванул к выходу.
Тогда же от этого шума и крика в углу просыпается Зазз. Его веки вздрагивают, и первое, что он чувствует, – это жжение от укусов и более приятный, буйный жар силы, что буквально выжигал яд из его крови. Но его пробуждение и грохот убегающего Чучуна стали одной и той же спичкой, поднесенной к пороху. Жужжание из тихого гула взметнулось до пронзительного визга. Рой, только что занятый починкой, резко сорвался с места, превратившись в злобное облако, и устремился к единственному оставшемуся внутри – к Заззу.
Чучун, уже переступив порог, обернулся на крик роя. Его глаза встретились с широко раскрытыми от ужаса и боли глазами Зазза, который, отчаянно дернувшись, успел лишь вскочить на четвереньки.
– Зазз! – успел крикнуть Чучун.
На улице Элара ахнула, а Торнгаст сделал рывок к двери, но было поздно.
Зазз, гонимый инстинктом и адской болью, рванулся к выходу, не замечая ничего. Он пронесся по комнате, по телу его пробежали новые укусы, один из которых пришелся в мягкое место, отчего он дико подпрыгнул, перелетел через крыльцо и рухнул на землю, как мешок, к ногам товарищей, без сознания.
Наступила тишина, нарушаемая лишь яростным жужжанием из-за порога. Трое стояли над телом гоблина, их план спасения, который они еще не успели даже начать обсуждать, был безнадежно опоздавшим и ненужным.
– Они… они его добили? – прошептал Чучун, не в силах отвести взгляд от неподвижного тела Зазза.
Торнгаст, не говоря ни слова, грузно опустился на колено, поднося мохнатую лапу к носу гоблина, чтобы уловить дыхание.
Элара, все еще сидя на земле, закрыла лицо руками. Их победа стоила им слишком дорого.
Торнгаст, успевший обработать своей особой мазью раны, пока они с Эларой были вдвоем, не стал убирать её слишком далеко – и очень кстати. Он тут же склонился над прикатившимся к их ногам Заззом. Медведь густо нанёс пахучую смесь на самые крупные и свежие укусы, а потом, аккуратно поддержав голову гоблина, поднёс к его носу открытую баночку.
– Понюхай. Глубоко.
Смесь пахла хвоей, горькими травами и чем-то ещё – настолько ядрёным и едким, что воздух будто застывал. Зазз вздрогнул всем телом, его веки затрепетали и резко распахнулись. Он попытался дернуться, но Торнгаст уверенно удерживал его.
–Ты… ты что, мне мозги из носа выжечь собрался? – прохрипел Зазз, закашлявшись. Его глаза слезились, но в них вернулось осознание.
– Собрался тебя живым оставить. Лежи смирно, – невозмутимо пробурчал Торнгаст, переворачивая его на бок и слегка оттянув портки в рамках приличия, чтобы обработать свежий, уже багровеющий укус на заднице.
– АЙ! Осторожнее, чудовище шерстяное! – взвыл Зазз, пытаясь вывернуться.
– Если будешь вертеться, придётся держать. А мне твои штаны не по размеру, – не меняя тона, парировал медведь, залепляя укус густым слоем мази.
Чучун, уже пришедший в себя, наблюдал за этой сценой, и по его морде пробежала слабая, но узнаваемая ухмылка.
– Ну что, Зазз, почувствовал жаркое дыхание приключений? В прямом смысле.
– Заткнись, усатый! Иначе я… Ай! – новый взвизг прервал его угрозу.
– Хватит вам, – тихо, но твердо сказала Элара, с трудом поднимаясь. – Давайте отойдём подальше от этого места. Нам нужно прийти в себя.
Осторожно, поддерживая друг друга, вся четверка медленно побрела к невысокому холму неподалёку, где солнце мягко освещали склон, а последние лучи ещё хранили остатки тепла. Они почти без сил рухнули на сухую, прогретую за день траву. Тишину нарушало лишь тяжелое, прерывистое дыхание.
Минуту они просто молча сидели, приходя в себя. Молча, каждый принялся за своё. Торнгаст, достав походный медицинский набор, методично обрабатывал свои глубокие укусы, на которые не действовала мазь. Он сидел, могучая спина к солнцу, и его тихое рычание было единственным признаком боли, которую он испытывал. Потом Элара, сидя между Чучуном и Заззом, положила руки им на плечи, закрыла глаза и тихо прошептала:
– Дезна… Светлая Путеводная… услышь меня. Дай силы исцелить этих глупцов, что сражаются за других… и друг за друга.
И она тихо запела. Это была не магическая формула, а древний гимн Дезне, богине удачи и путешественников. Её голос был слабым и хриплым от усталости, но в нём звенела непоколебимая вера. Мелодия, простая и чистая, словно омывала их израненные души. Она пела о надежде в ночи, о свете, что ведёт странников через тьму, о нитях судьбы, что связывают сердца воедино.
Под звуки этой песни Чучун перестал ёрзать, его дыхание выровнялось. Зазз, сперва ворчливо бурчавший, постепенно затих, прислушиваясь к странному умиротворению, которое разливалось по его телу вместе с теплом от руки Элары. Даже Торнгаст, самостоятельно обрабатывавший свои раны мазью и бинтами из набора, замедлил свои движения, его могучие плечи наконец расслабились.
Когда песня стихла, на холме воцарилась мирная, почти что домашняя тишина. Заходящее солнце окутало их в багрянец и золото.
– Спасибо, звездочёт, – на удивление тихо сказал Зазз, глядя куда-то в сторону заката.
– Да… у тебя приятный голос, – добавил Чучун, нерешительно трогая своё менее опухшее ухо.
Они просидели так больше часа, восстанавливая силы. Боль постепенно притупилась до терпимой, а на смену панике и отчаянию пришла спокойная, холодная ясность.
Минуту спустя Чучун нарушил тишину, глядя на тёмный силуэт мельницы внизу.
– И что теперь? Мы едва ноги унесли. А они там… восстанавливаются.
– Мы их потрепали. Сильно, – в разговор вступил Торнгаст, завязывая последнюю повязку. – Рой стал меньше. Они тоже устали.
Элара замолчала, и в наступившей тишине её голос прозвучал чётко:
– Они сейчас слабее, чем когда-либо. И если мы не вернёмся сейчас… у них будет время восстановиться.
– Значит, надо добить, – выдохнул Зазз, сжимая кулак. Внутренний огонь, выжигавший яд, всё ещё бушевал в нём, требуя выхода. – Пока они в своём гнезде, как крысы в норе. Выманить остатки и спалить.
Торнгаст тяжело поднялся, его тень в предвечерних сумерках вытянулась, став исполинской.
– Пора.
Чучун вскочил на ноги, отряхивая травинки с одежды.
– Ну что, сыграем на бис. Только на этот раз… давайте сделаем это с умом.
Торнгаст встал рядом с ним, его тень в предвечерних сумерках казалась исполинской. Молчание медведя было красноречивее любых слов. Они шли назад – не бежали в панике, а шли целенаправленно, чтобы закончить начатое.
Глава 3. Песня победы
– Может, я всё-таки факел кину? Взвесь должна хорошо рвануть, – предлагал Зазз всем, в предвкушении потирая руки, пока они подходили к мельнице.
Торнгаст лишь недовольно покачал головой, зыркнув на друга предупреждающим взглядом. А тот лишь качнул плечами – мол, «ну и ладно», – и запихнул руки в карманы.
– Можем, мы все-таки, домой пойдем, а? – Чучун и не надеялся на положительный ответ, но решил озвучить собственную мысль, потирая сложенный на щеку нос.
– Домой мы ещё успеем, а пока шершни не расплодились, надо с ними разобраться и всё тут осмотреть, – сказала Элара, ободряюще положив руку ему на плечо.
И вот они, четверо, снова стояли в ряд напротив мельницы, в раздумьях глядя на мрачное здание.
– Ладно, ладно, – вздохнул Чучун, с грустью убирая в рюкзак свою ветряную вертушку. – На бис, так на бис. Только с умом.
Торнгаст, не говоря ни слова, прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Воздух вокруг его могучей фигуры задрожал от сгущавшейся природной магии. Элара, поглядывая на медленно проступающие на тёмном небе первые звёзды, мысленно намечала план, сверяясь с небесной картой. А Зазз, засунув руки в карманы штанов, постоял на месте, а потом на цыпочках подкрался к окну у входа. Теперь, когда все знали, где находится гнездо, ему не составило труда разглядеть цель. Улей всё так же висел под потолком, а вокруг него злобно вились оставшиеся шершни.
Отпрянув от окна, Зазз обернулся к товарищам.
– Нас ждут. – ухмыльнулся он, показывая большим пальцем себе за спину.
Пока остальные раздумывали, Зазз развернулся на одних ногах и рванул внутрь, бросив своим товарищам:
– Прикрывайте!
Сердце Элары ёкнуло, успев прошептать: «Зазз, нет!» – но было поздно. Её дар, всё ещё обострённый недавней битвой, уловил стремительную смесь его эмоций – яростный азарт, приглушённый страх и упрямую решимость. Она почувствовала, как в ответ на его вторжение из глубины мельницы взметнулась волна слепой, инстинктивной агрессии.
Гоблин лихо вскочил на крыльцо и влетел в уже открытую дверь. Не было времени думать о том, чтобы закрыть её в прошлый раз. «Хозяева бы такому точно рады не были», – мелькнуло в голове у Зазза, – «но и улью с шершнями они бы не обрадовались».
Рой тем временем не остался в стороне. Едва Зазз ступил на порог, жужжание взметнулось до яростного визга. Десятки шершней вывалились из улья, чтобы атаковать незваного гостя. Они налетели на гоблина, стремясь залететь во все доступные щели, яростно кусая его за уши и нос, забираясь под воротник рубашки.
Торнгаст на мгновение опешил от такой прыти друга и не успел предложить свой план по уничтожению остатков роя. Теперь он лишь наблюдал, как Зазза изнутри и снаружи атакуют насекомые. Очухавшись, медведь поднес лапу к морде и дунул на неё, создавая крутящийся поток воздуха. Он прокрутил пальцем второй лапы, закручивая вихрь сильнее, и подбросил его в сторону гоблина. Поток послушно окатил Зазза, унося с собой часть злобного роя и позволяя другу наконец перевести дух и перестать отмахиваться.
Медведь попытался заслонить товарища, но его опухшие плечи, отёкшие от яда, больше не проходили в узкий проём Теперь он прочно застрял.
Элара и Чучун, наблюдавшие издали, сначала нервно прыснули, а их глаза широко раскрылись от такого поворота. Гадалка, сжала руки в кулаки, она чувствовала его боль как свою, его бешенство как своё. На пару переживали за Зазза, который так лихо ринулся в бой, а теперь из-за застрявшего в дверях медведя не могли ни увидеть его, ни помочь.
– Кто-то слишком много ест! – крикнул Чучун, подскакивая к другу и упираясь плечом в его круп, пытаясь протолкнуть того внутрь.
Зазз, сделав наконец глубокий вздох, обернулся и увидел застрявшего медведя. Осознав, что остался один на один с озверевшим роем, который может закусать его до смерти, он сделал выбор в пользу самого надежного своего инструмента – огня. «Пора их поджарить и наконец попробовать на вкус, как ту змею из леса», – пронеслось в его голове.
Он выставил перед собой руки. Кожа на них тут же засветилась алым, раскаляя воздух вокруг. И он направил поток огня на самое крупное скопление шершней. Но почувствовав смертоносный жар, они начали хаотично разлетаться, смешиваясь с воздушным вихрем Торнгаста. Несколько пар шершней, не успев увернуться, камнем упали на пол обугленными комочками.
– Больше вы не станцуете свой вальс, – ухмыльнулся Зазз, с удовлетворением глядя на дымящиеся останки.
Чучун всем весом навалился на Торнгаста, помогая себе упругим хвостом. Ловкий крысолюд в тесных туннелях не раз вытаскивал сородичей из завалов и знал, как и куда надо давить. Так и вышло. Благодаря его усилиям Торнгаст смог наконец протиснуться в проём – да так, что, высвободившись, по инерции сделал несколько шагов вперёд и оказался посреди комнаты, полностью свободный в движениях. Чучун же, не заметив, как ловко справился, от усталости немного осел на пол, скатившись по медвежьей шкуре.
Элара, приподняв юбку и перешагнув через порог, одним взглядом оценила ситуацию. Она видела, как некоторые шершни, прячась по углам, испуганно жужжат, а другие не отстают от её друзей и поняла – нужно заканчивать. Она встретила их в прошлый раз звуковым ударом, и сейчас её голос снова должен был стать оружием.
Она закрыла глаза, отбросив боль и усталость, и начала петь. Это была не боевая песня, а древний, тихий напев, полный тоски и неотвратимости, похожий на ту, что когда-то звучала в далёких горах, где обитали драконы. Её голос, чистый и высокий, наполнил пыльное пространство мельницы, и казалось, что само время застыло, чтобы его послушать.
«Время – тихая река…» – пропела она, и воздух задрожал.
«Никого не обойдёт…» – стекло в окнах зазвенело тончайшим хрустальным звоном.
«Ни печаль, ни доброта…» – на её бледных щеках выступили слёзы от напряжения, но голос не дрогнул.
Звуковые волны, невидимые, но всесокрушающие, понеслись от неё, сливаясь в один мощный аккорд. Они не били по ушам, а проходили насквозь, вышибая душу. Для её друзей это было пронзительно и красиво. Для шершней – смертельно.
Сначала самые слабые особи просто замертво попадали на пол. Затем те, что побольше, начали разрываться изнутри с тихим, противным хрустом, рассыпаясь на части. Крупные шершни в последнем отчаянном порыве рванулись к источнику звука, но, не долетев и пары метров, их тельца зависли в воздухе и лопнули, словно перезревшие ягоды, орошая стены липкой чёрной жидкостью.
Зазз, прикрывший уши ладонями, смотрел на это с суеверным ужасом и уважением. – Вот это мощь… – прошептал он.
Когда песня стихла, в мельнице воцарилась абсолютная, оглушительная тишина. Ни единого жужжания. Лишь дымящиеся от огня Зазза и размазанные по стенам останки роя свидетельствовали о том, что битва окончена. Окончена навсегда.
Чучун, всё ещё сидя на полу, медленно выдохнул:
– Ничего себе, Элара… Ты их… обогнала по течению.
Глава 4. Там, где хранится ветер
– Надо бы улей сжечь… За-а-аз! – позвал Чучун товарища, который обожал что-нибудь поджигать.
Тому дважды повторять не надо. Он хотел поджечь взвесь, но ему не дали. Оторвётся хоть так! Быстрый огненный снаряд, маленький и яростный, слетел с его пальцев, сложенных прицелом. Ошмётки гнезда, прошитые огнём, вспыхнули и с глухим шлепком рухнули на пол, поднимая облако пепла и вываливая за собой тёмные, студенистые соты с невылупившимися личинками и несколько уцелевших, обгорелых трупиков взрослых шершней.
Пока Зазз с мрачным удовлетворением наблюдал, как догорает его работа, Элара лишь вздохнула. Она успела подумать, что ульи часто строят на чём-то значимом. Папа рассказывал, как встретил улей, выстроенный прямо в черепе скелета. Вряд ли бы тут, под потолком мельницы, висел чей-то череп, но всё же… Она отряхнула руки и принялась осматривать зал.
Помещение было небогатым, но просторным. В центре, покрытый слоем пыли и муки, стоял массивный каменный жёрнов, соединённый деревянной передачей с валом, уходившим наружу, к невидимому водяному колесу. Справа от входа, как раз под тем местом, где висел улей, громоздились дубовые бочки с отсыревшим зерном, несколько грубо сколоченных полок, заставленных пучками засушенных трав, и три запотлевших мешка с мукой, из одного из которого высыпалась белая дорожка, будто кто-то в спешке его распорол.
Пока Элара погрузилась в осмотр, её товарищи нашли себе занятия.
Зазз, удовлетворённый, пинал ногой дымящиеся останки улья, выискивая уцелевших шершней для верности. Потом его взгляд упал на полки с травами. Он принялся нюхать и мять их в пальцах, пытаясь угадать их свойства – не горят ли они интересно, не пахнут ли серой.
Чучун, в свою очередь, с деловым видом обыскивал бочки с зерном, заглядывая под них и простукивая дно своей шпагой.
– Может, хозяева припрятали тут пару золотых на чёрный день? – предположил он, переворачивая пустой глиняный кувшин.
Торнгаст же стоял у огромного жёрнова, положив на него лапу. Он смотрел на древний механизм с тихим уважением, словно общаясь с душой камня и дерева. Его низкое, почти неслышное ворчание сливалось со скрипом старого дома.
Элара, тем временем, побродила по комнате, прислушиваясь к скрипу половиц в надежде найти тайник, но безуспешно. Тогда её внимание привлекла дверь по левую сторону от входа. Она прислушалась – тихо. Толкнула – не поддалась. Потянула на себя – и тогда створка с скрипом поддалась, открыв взгляду небольшое Г-образное помещение.
Прямо перед ней была крошечная, уютная гостиная. В центре стоял грубый деревянный стол с тарелками и остатками еды, которые давно сгнили в отсутствие хозяев, и парой табуреток, где валялась забытая вязаная кофта. На каминной полке, покрытой пылью, застыли глиняные свистульки и потрёпанная книга. Чуть дальше, через пару шагов, виднелся проём в маленькую комнатку – видимо, детскую, судя по низкой кроватке. А слева, в том самом помещении, которое ранее осматривал Торнгаст, находилась спальня. Дверь в неё была распахнута, и внутри угадывался контур большой кровати под грубым тканым покрывалом.
Воздух здесь был спёртым и пах пылью, сушёными травами и тишиной, в которой застыли следы чьей-то навсегда оборвавшейся жизни.
Пройдя чуть дальше вглубь комнаты, Элара замечает на стенах странные следы, будто обугленные. Она подумала бы, что это проделки Зазза, будь у него время здесь побывать, но почерк был иным – не хаотичные всполохи, а чёткие, почти царапающие полосы.