- -
- 100%
- +
Торнгаст, протиснувшись в комнату следом, также зацепился взглядом за эти отметины.
– Что-то мне это напоминает… – протянул он, потирая подбородок и вглядываясь в тёмные узоры.
Зазз же тем временем прошмыгнул в маленькую комнатку. Теперь, оказавшись внутри, он видел её полностью. Детская. Небольшая кровать, комод, столик. Повсюду – на стенах, полу, даже на потолке – были развешаны и разбросаны детские рисунки. Но вместо солнышек и домиков на них были изображены огры, многоголовые гидры и прочие сказочные, но отнюдь не добрые существа, нарисованные углём и какими-то поблёкшими красками. В дальнем углу комнаты опрокинут шкаф, лежавший дверцами вниз. Становилось всё яснее: здесь не «просто быстро собрались и уехали». Здесь что-то случилось.
– Зазз, тебя на искусство потянуло? – тихо и неожиданно прямо у уха гоблина спросил Чучун.
Крысолюд подкрался к товарищу так незаметно, что тот аж подпрыгнул от неожиданности, выронив из рук мрачный детский рисунок.
– А-а-аргх! Да я тебя!.. – взвыл Зазз, и тут же замахнулся, чтобы дать Чучуну подзатыльник, но ловкий крысолюд уже отскочил с глуповатой ухмылкой.
– То-оо-рнга-ааст, подними шкаф! – крикнул Зазз, всё ещё раздражённо потирая затылок.
Медведь, оторвавшись от раздумий над следами на стене, направился на выручку. – Иду.
Втиснувшись в дверной проём и так уже маленькой комнаты, Торнгаст, Чучун и Зазз оказались так близко, что смотрели друг на друга практически в упор. Стало невыносимо тесно. Двое малых друзей, словно тараканы, прошмыгнули мимо мощных ног медведя, чтобы не мешать ему.
Пока в детской царила оживлённая суета, Элара осталась в главной комнате. Её внимание привлёк грубый деревянный стол. Она провела пальцем по пыльной поверхности, а затем закрыла глаза, позволяя своему дару растечься по комнате. Она ловила отголоски, застывшие в вещах.
Отрывистый, но искренний смех. Запах свежеиспечённого хлеба. А потом… внезапная, леденящая тишина. Чувство страха, такого острого, что он почти ощутим на языке, как металл. Спешка. Глухая паника, не оставляющая места для мыслей.
Она открыла глаза, и взгляд её упал на каминную полку. Среди глиняных свистулек лежала потрёпанная книга. Это был дневник или домашний гроссбух, исписанный аккуратным, но простым почерком – записи о помоле, закупках зерна, какие-то личные заметки. Ничего зловещего, лишь следы обычной жизни.
Из детской донёсся грохот – Торнгаст наконец водрузил шкаф на место. И почти сразу же вслед за этим – резкий, изумлённый возглас Чучуна.
Элара, всё ещё чувствуя на языке привкус чужого, давнего страха, поспешила к друзьям. Похоже, и они нашли нечто важное.
Когда шкаф с глухим стуком поставили на место, его дверцы, старые и покосившиеся, сами распахнулись. Это был простой, грубо сколоченный шкаф из потемневшей от времени сосны. Из него, словно выдох, выпала маленькая жизнь: простая детская одежда, несколько потрёпанных мягких игрушек – заяц с одним ухом, лоскутный медвежонок – и пачка карандашей, стёртых практически в ноль.
– О, сокровище! – не удержался Чучун, тут же подобрав карандаши с деловитым видом барабанщика, проверяющего новые палочки.
Элара наблюдала за ними, оперевшись на косяк, но не входила в комнату, где и так было не протолкнуться. Поспешная радость троицы быстро схлынула, когда Зазз и Чучун перебрали все вещи, забрав себе лишь жалкие остатки канцелярии.
Вздохнув, Торнгаст решил вернуться к обугленным следам в гостиной. Зазз и Чучун потянулись за ним. Элара же осталась в детской.
Она стояла посреди детской, закрыв глаза, позволяя потоку чужих воспоминаний войти в её сознание. Комната дышала, и каждое её дыхание было наполнено эхом прожитых мгновений. Она чувствовала, как тёплая мука на полу поскрипывает под невидимой ступнёй, словно вчерашние игры ещё не успели остыть. А вмятину на подушке до сих пор хранила форму чьей-то головы и шёпот: «Я не боюсь» – сшитый из послушания и дрожащих пальцев.
Её внутренний взгляд скользнул к выходу, где на вешалке висела маленькая курточка, сложенная неестественно аккуратно для ребёнка. Чья-то взрослая рука сделала это наспех, обещая вернуться быстро и тихо. Обещание, которое не сбылось.
А на стенах – звери. Не пугала, нет. Они были трофеями буйного воображения, где уголь ложился увереннее и смелее, чем дрожащая рука в час настоящей, взрослой беды. И этот страх… он был моложе радости. Он пришёл сюда последним – как внезапный сквозняк, подкравшийся под дверью, и оставил в воздухе лишь металлический привкус спешки и незавершённости.
Медведь, дотронувшись до странных отметин, а затем понюхав лапу, уловил знакомые нотки серы и гари – запах демонического отродья.
– Огненный мефит, – произнёс он, разочарованно вздохнув. – Его следы. Похожий был в храме Абадара, но тот был земляной.
Он укоризненно крикнул Эларе, всё ещё стоявшей в детской:
– А я говорил, что тут был мефит!
Элара лишь повернула голову на голос друга и прыснула, сдерживая смех, но ничего не ответила. Она снова закрыла глаза, концентрируясь на эмоциях, застывших в этой комнате. И сквозь общий фон страха и спешки, оставшийся от последних минут, она ясно ощутила нечто иное, исходящее от рисунков. Несмотря на грозных существ, эмоции были исключительно положительные, светлые. Их нарисовала маленькая девочка в порыве вдохновения, запечатлевая сказочных существ из историй, которые ей рассказывали на ночь.
Торнгаст, не услышав ответа, но испытывая гордость от подтверждённой догадки, направился к двери в спальню. Он прислушался, но в ушах странно звенело, и он не уловил ничего. В этот момент Чучун прошмыгнул к двери.
– Торнгаст, смотри! – и с театральным, приглашающим жестом распахнул её.
Медведь на секунду замер, ожидая нападения, но ничего не произошло. Он испепеляюще посмотрел на крысолюда – неслыханная наглость, так просто открывать двери в таком месте!
А Зазз, тем временем, вдруг хлопнул себя по лбу.
– Чёрт, а жареные шершни-то! – выдохнул он, и его мысли тут же переключились с загадочных следов на более насущное.
Он стрелой рванул обратно в главный зал, где на полу лежали опалённые огнём трупики насекомых. Быстро подобрав с полушутливой жадностью несколько самых крупных и хорошо прожаренных экземпляров, он сунул их в карман и так же стремительно вернулся к другим, уже ковыряя в зубах и с деловым видом разглядывая открытый дверной проём в спальню.
– Ну что, там хоть что-то есть, кроме пыли? – буркнул он, с невинным видом жуя.
Они увидели небольшую комнатку, уютную даже в запустении. У стены стояла большая двуспальная кровать, накрытая плотным, когда-то ярким, а теперь выцветшим покрывалом с вышитыми узорами. На подоконнике, наполовину прикрытые пыльной шторой, ютились горшки с растениями – их листья уже поникли и желтели от долгой жажды. В дальнем углу комнаты стоял небольшой косметический стол, его поверхность была занята баночками духов, разрозненными бумагами, пером и чернильницей, словно его использовали и как рабочее место. Слева от окна теснился книжный шкаф, доверху набитый потрёпанными томами о садоводстве и сборниками сказок. И, как дурное повторение, здесь тоже лежал опрокинутый шкаф, перекрывая проход вглубь комнаты.
– Опять баррикада, – фыркнул Чучун. – Хозяева явно не любили гостей.
Торнгаст, не говоря ни слова, с привычной силой поднял шкаф и, протиснувшись за него, заглянул под кровать. Пыльные завесы попытались атаковать его нос, но медведь, сдерживая чихание, лишь поморщился. Его цепкий взгляд выхватил в дальнем углу, у самой стены, небольшой деревянный ларец.
Пока исполин, кряхтя и стараясь не задеть конструкцию кровати, пытался аккуратно извлечь находку, остальные занялись осмотром.
Зазз, отодвинув штору, ткнул пальцем в увядший цветок
– Эх, пропащее дело. Жаль, не мой профиль – оживлять зелень. Он оглядел подоконник в поисках чего-то более интересного, но нашёл лишь засохшую землю и паутину.
Чучун же, тем временем, с любопытством листал книги со сказками.
– Смотри-ка, – позвал он, показывая иллюстрацию, – та же гидра, что и на детских рисунках. Видимо, любимица семьи. Он аккуратно поставил книгу на место, бережно проведя ладонью по корешку.
Наконец, Торнгаст, победив пыльного демона под кроватью, вытащил шкатулку и поставил её на покрывало. Небольшой сундучок из тёмного дерева, украшенный простой резьбой, был заперт на маленький, но крепкий висячий замо́к.
– О-о-о, сокровище! – Чучун тут же оставил книги и подскочил ближе, глаза его загорелись. – Открывай!
– Интересно, что они так берегли, – Зазз тоже подошёл, скептически разглядывая ларец. – Надеюсь, не засушенных жуков.
Торнгаст, не отличавшийся излишним терпением, не стал искать ключ. Он обхватил крышку своей могучей лапой и с напряжением, но без лишней грубости, надавил. Дерево затрещало, замо́к со скрежетом поддался, и крышка отскочила, сломанная, но открытая.
– Эх, – Чучун дёрнулся и потер макушку, – а я ведь набор отмычек прихватил…
Но взгляд его уже был прикован к содержимому. На бархатной подкладке лежал небольшой, туго набитый мешочек издававший соблазнительный металлический звон, несколько неогранённых, но красивых драгоценных камней, поблёкшая бижутерия и… большой, невероятно красивый шарф. Он был алого, как маков цвет, шёлка, расшитый затейливым узором золотых нитей. По его окантовке свисала бахрома, украшенная крошечными круглыми колокольчиками.
Торнгаст, развернув его, застыл. Шарф струился в его лапах, словно живой, а колокольчики тихо позванивали.
– «Танцующий шарф», – глухо произнёс медведь, и в его голосе прозвучало нечто вроде почтения. – Вещь из легенд южных и северных племён. Говорят, искусные танцоры с его помощью могли становиться невидимыми для зрителя, растворяясь в движении и музыке…
Он посмотрел на свои огромные лапы, затем на ловкого, верткого крысолюда, чьё отражение он видел в широко распахнутых, полных восторга глазах.
– Это тебе, – Торнгаст протянул шарф Чучуну с почти торжественной важностью. – За старания. Моим лапищам не справиться с таким искусством. Такие вещи обычно выбирают владельца.
– Правда?! – Чучун подпрыгнул на месте, не в силах сдержать эмоций. Он тут же, с хихиканьем, замотался в шёлковую ткань с головой, и комната наполнилась весёлым, серебристым перезвоном и запахом гвоздики – Он такой красивый! Спасибо!
И, не выдержав, он пустился в импровизированный танец, кружась по комнате. Алый шёлк развевался за ним, как крыло экзотической птицы, а звон колокольчиков был музыкой чистой, безудержной радости, на мгновение прогнавшей мрак и пыль этого забытого места.
Резко остановившись в своём танце, Чучун вздохнул, и звон колокольчиков сменился тишиной.
– Я всё-таки думаю, селяне не уехали. Нет, – он покачал головой, сжимая в руках алый шарф. – Всё тут не так. Их же не могли съесть пчёлы с пауками, правда?
Торнгаст тем временем перекидывал из лапы в лапу тугой мешочек, пытаясь на вес прикинуть его содержимое.
– Это вряд ли, – буркнул он в ответ. – Я тоже так думаю. Но нам ещё предстоит это выяснить.
Сделав вывод, что внутри около сотни монет, он бережно убрал добычу в складки шерсти на груди, похлопав по карману. Его взгляд упал на сломанную шкатулку. Медведь пару раз открыл и закрыл крышку, испытывая лёгкую растерянность. Он не хотел ничего ломать.
Чучун, заметив его движение, подошёл ближе и прошептал:
– Я никому не скажу. Давай помогу.
С этими словами он быстренько сгрёб оставшиеся в ларце драгоценные камни и поблёкшую бижутерию и запихнул их себе за щёки, как запасливый хомяк. Его щёки раздулись, придавая ему вид крайне довольного, но немного глуповатого бурундука.
В этот момент Зазз, закончивший осматривать оплавленную свечу на полке, обернулся. Его взгляд сразу же прилип к раздувшимся щекам товарища.
– Ты что там, сожрать уже что-то успел? – скептически спросил он, сужая глаза.
– Ничего! – попытался внятно ответить Чучун, но у него получилось лишь глухое и скомканное мычание, – Это меня шершни опять укусили, опух.
Зазз лишь фыркнул, ясно давая понять, что он не купился на эту уловку, но оставил расспросы. Его внимание привлек шкаф, который они недавно подняли. Пока Торнгаст с облегчением наблюдал, как Чучун прячет «улики», Зазз подошёл к возможному хранилищу ценностей.
Он надеялся найти там что-то поинтереснее карандашей и детской одежды. Сконцентрировавшись на пару секунд, он не столько услышал, сколько почувствовал – лёгкий, едва уловимый звон, исходящий из-за створок шкафа. Он смело распахнул их.
Внутри лежала аккуратно сложенная одежда. Он немного пошарил руками по полкам, приподнимая одежду. Ничего особенного. Но стоило ему это сделать, как из шкафа на пол посыпался песок – сухой, мелкий и неестественно светлый.
Чучун, наконец-то справившись с ношей, удобно расположил за щеками сокровища, и обретя дар речи, подскочил к маленькой кучке. Торнгаст, услышав шорох, насторожился.
– А зачем в шкафу хранить песок? – удивлённо пробормотал крысолюд, наклоняясь и растирая странные песчинки между пальцами.
Несколько крупинок, словно живые, поднялись в воздух. И по комнате внезапно, будто из ниоткуда, загулял ветер, зашелестел страницами книг и закачал штору.
И тогда из этого вихря песка и ветра прямо перед ними начал собираться, обретая форму, мефит.
Обретя форму, демон выглядел как пушистая бабочка-переросток с большими, почти невинными глазами. Но иллюзия привлекательности тут же развеялась, когда он, взмахнув крыльями, произвёл резкий порыв воздуха и противно запищал, резанув по ушам. От удара воздуха Чучуна, не успевшего среагировать, отбросило прямо на косметический столик. Раздался звон бьющегося стекла – несколько баночек с духами и чернилами полетели на пол. Крысолюд больно ударился спиной о столешницу и сполз на пол, сгребая с собой кисти и разрозненные бумаги. Зазза же откинуло не так далеко, и ему повезло приземлиться на край кровати. Матрас смягчил удар, но не уберёг локоть и плечо от болезненного столкновения с деревянной ножкой. Торнгаст же лишь отшатнулся, встряхнул головой – такого великана было не так-то просто сдвинуть с места.
Элара, всё ещё сидевшая на кровати в детской и наслаждавшаяся искренней радостью, исходившей от рисунков, услышала грохот и звон. Вскочив на ноги и подобрав юбку, она быстрым шагом бросилась к двери, но проход загородил Торнгаст своей большой спиной. Лишь краем глаза она успела заметить Чучуна, сгрудившегося на полу среди осколков. Мгновенный порыв ярости и жалости заставил воздух маревом поплыть вокруг гадалки, а глаза загорелись знакомым холодным фиолетовым светом. Мысленно она коснулась сознания крысолюда, послав ему волну спокойствия и уверенности, словно мягко погладила по голове, пытаясь отсечь острую боль.
Торнгаст на секунду застыл, оценивая возникшего из ниоткуда мефита – тот был куда меньше демона из храма. «Запах гари – старый. А этот гость – из песка и ветра, свежий. Значит, здесь были не одни и те же» – подумал он. По его морде пробежала ехидная ухмылка: он-то знал, что был прав насчёт незваного гостя! Но хвастаться перед Эларой было пока некогда. Существо, жужжа, закружилось вокруг него, словно старый знакомый разъярённый шершень. Медведь попытался схватить его своими лапищами, сдерживая силу – в голове промелькнула мысль, что он никогда не пробовал с ними разговаривать. Но мефит был стремителен и юрок, он легко уворачивался от медленных захватов. Стоило Торнгасту замахнуться, как тот уже юркнул между его ног и снова оказался сзади. Запыхавшись, медведь решил поберечь силы и прикрылся деревянным щитом, опасаясь новой воздушной атаки.
Мефит, покружив, высматривал слабое место. Он описал дугу над головой медведя и спикировал к его уху, раскрывая пасть с рядами игольчатых зубов. Ещё бы секунда – и он бы впился в плоть, но Торнгаст ожидал этого, переложил хват, подставляя щит под укус. Раздался глухой стук – зубы демона вонзились в дерево. Не унимаясь, мефит ринулся к незащищённой лапе, пытаясь вцепиться в палец, но медведь быстро спрятал конечность за щит. Так и продолжался их странный танец – ослепляющая ловкость против непробиваемой, но неповоротливой силы.
Чучун, почувствовав успокаивающее прикосновение Элары, дрожь в лапах Чучуна спадала. Глубоко вздохнул и, оттолкнувшись от пола, ринулся в бой. Он разбежался и подпрыгнул, пытаясь схватить мелькающее существо. В страхе он зажмурился и рухнул вниз, ухватившись за что-то тёплое и мохнатое. Открыв глаза, он с ужасом понял, что висит на ноге Торнгаста. Медведь на мгновение остановил свой танец с мефитом, с недоумением глянув вниз, и потряс ногой, пытаясь сбросить живую помеху. Чучун, едва удерживаясь, отыскал взглядом мефита и дёрнул ногой, пытаясь пнуть демона. Тот снова увернулся, а крысолюд едва не задел вторую ногу Торнгаста. “Фух, пронесло. А то бы разъехался”, – мелькнуло у него в голове, но тут же медведь начал трясти конечностью уже с явным раздражением, и Чучун наконец понял, что его помощь принимает несколько нелепую форму.
Зазз, потирая ушибленный локоть, наблюдал за этой суматохой с раскрытым от изумления ртом. Но долго бездействовать было не в его правилах. Он потер ладони, хлопнул в них, разгоняя магический жар, и прицелился. Его взгляд, привыкший следить за траекторией выстрела из пушки, уловил знакомые движения – мефит, как заведённый, снова и снова проносился по одной и той же дуге. Удерживая сгусток огня в руке, гоблин считал дугу полёта – три удара сердца, и выстрел. Огненная вспышка была недолгой, но безжалостной. Мефит не взвыл и не испарился – он просто истлел в воздухе, словно комок тонкой пепловой бумаги, подхваченный ветром. Напоминанием о нём остались лишь несколько тёмных песчинок, медленно осевших на половицы.
В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Торнгаста и тихим перезвоном колокольчиков на шарфе Чучуна, который тот, по счастью, не успел с себя сбросить.