Белый Кит

Он занял место у окна, и вытащил из кармана телефон. Календарь показывал 26 сентября. Часы 2:02 ночи. Тусклые фонари освещали платформу, на которой последние люди загружали свои сонные тела в огромную металлическую машину. Наблюдая за их медленными передвижениями, он приложил телефон к уху и принялся ждать. Звон монотонных гудков заполнил его ушную раковину, и продолжался до тех пор, пока на их смену не явился механизированный голос автоответчика.

– Проклятье… – тихо выругался детектив, вытаскивая из своего маленького рюкзака бутылку воды и совершая всё те же манипуляции с телефоном: звонок, гудок, автоответчик.

– Проснись, мать твою! – прошипел он сквозь зубы, снова поднося телефон к уху и снова прослушивая от начала и до конца все напрягающие гудки, которые буквально улетали в пустоту, не находя ответа.

Софи не отвечала.

Положив телефон перед собой, Джек нервно почесал виски и на мгновение погрузился в тишину. И пустоту. Прокручивая в голове все возможные варианты, он цеплялся за каждую идею, как утопающий за соломинку, до тех пор, пока решение не настигло его самого.

Поезд тронулся, покидая каменную платформу. А Джек схватился за телефон и принялся строчить смс, смысл которого невозможно было понять не прибегнув к машине времени.

“Теперь ты все поймешь”, мысленно прошептал Джек, откидываясь на спинку кресла и потягивая холодную воду.

Поезд набирал скорость, оставляя позади себя железнодорожный вокзал, но не оставляя позади себя проблемы, которые он тщательно упаковал в свой маленький рюкзак и прихватил с собой.

Нащупав в кармане странное уплотнение, Джек запустил в него руку и вытащил фальшивый билет, который он так показательно демонстрировал своему напарнику, и о котором уже забыл.

Когда все раскроется, Пол скорее всего перестанет с ним общаться, однако Джека это сейчас не заботило. Расследование, которое раскрывалось перед ним в виде шокирующих данных, было куда серьезнее обычного преступления совершенного на фоне психического расстройства, которое все чаще приписывали Элизабет Андерсон, закрывая глаза на десятки подозрительных фактов.

Он сложил руки вместе и расслабил взгляд. Его тяжелое дыхание, стало еще на порядок тяжелее, но он не придал этому значения. В квадрате отполированного стекла он пытался рассмотреть признаки цивилизованной жизни, но вместо этого видел лишь черноту. Будто кто-то нажал на кнопку и удалил целый мир, оставив на огромной карте только этот поезд.

“Элизабет кто угодно, но только не сумасшедшая”… Мысли всплывали в его голове и он рассматривал каждую из них с щепетильностью ювелирного мастера, словно пытаясь обнаружить в привычных вещах какие-то новые грани.

“… паршивые овцы, обретшие мысль…”…

Но что есть мысль?

Всего лишь крошечные импульсы, двигающиеся в голове со скоростью света и провоцирующие твое тело на беспрекословное подчинение. Убийство сотен других людей или ночной пикет возле железнодорожного вокзала? Джек не знал. Он понятия не имел как устроен человеческий мозг и что именно заставляет нас делать то, что мы делаем.

“Овцы и волки… Но есть еще пастух”… Человеческие отношения подобны неуклюжей иерархии, где роли четко перераспределены еще задолго до твоего рождения..

Поезд качало из стороны в сторону, и его тело проваливалось в глубокое самозабвение, в котором не было ничего кроме гармонии. Звук исчез, а за ним исчезла и реальность в которой он так отчаянно сражался на стороне добра и сломя голову бежал вперед, в попытках отыскать ответы.

Кто есть Элизабет Андерсон и почему весь мир полетит к чертям, если его теория найдет свой отклик в тех далеких местах, куда он так отчаянно стремился?

“… обретшие овцы… паршивая мысль”… Крошечные буквы записанные на 358 странице, которые открывают бархатный занавес, позволяя увидеть что скрывается за кулисами.

Джек подумал о нагих танцовщицах и тесных кабинетах, в которых артисты готовятся играть свои роли. В этих узких лачугах, с резким ароматом нестиранных носков, люди прощаются со своими личностями и становятся кем-то еще. Кем-то или чем-то совершенно иным, что в конце концов вызывает бурные овации. А порой и горькие слезы.

Джек все думал об этих трансформациях и тихо сопел, до тех пор пока качающаяся металлическая колыбель не отняла и это. На смену снам пришла темнота. За ней последовало абсолютное беспамятство.

* * * * *

Софи припарковала машину за несколько кварталов от намеченной цели и не спеша двинулась вперед, пересекая опустевшие улицы и маленькие уютные скверы, в которых на утро будет полно людей, жадно глазеющих на фонтаны и статуи.

Она был здесь, возможно, тысячу раз. Пробегала по этим каменным дорожкам, пытаясь не уронить только что сваренный кофе и возможно тысячу раз попала в кадр щелкающего фотоаппарата, нарушая эстетику прекрасного снимка.

Рука здесь. Голова там. Взгляд который можно отслеживать по кадрам, если сложить воедино все смазанные портреты, которые непременно отправятся в корзину после того как модели вернутся из отпуска.

Возможно даже сейчас, будучи единственным человеком посреди ночной тишины, она оставалась чьим-то испорченным фоном. Надоедливым пятном на безымянном шедевре, который предстоит хорошенько отредактировать и удалить ненужные составляющие.

Неловко пошатываясь и балансируя на кривых каблуках, Софи постепенно приближалась к намеченной цели, задумчиво осматривая все вокруг. Светофоры не работали, отбрасывая на черный асфальт оранжевые блики, а изобилие ночных клубов, ресторанов и баров, сегодня предстали в виде мрачных и опустевших территорий, лишенных таких приевшихся атрибутов, как люди, свет и очень громкая музыка.

В радиусе пяти километров от ресторана Осьминог стояла абсолютная тишина, находясь в которой, можно было услышать лишь далекие крики бродячих котов и тихий треск неоновых вывесок.

Территория ресторана была тщательно опечатана полицейской лентой, за которой располагались и сами представители закона. Информационные щиты, выставленные вдоль всего импровизированного заграждения информировали о том, что данная локация находится под защитой сил специального назначения и что любые попытки пересечь границу могут повлечь за собой серьезные последствия. Фото и видео съемка также находилась под запретом, о чем говорило небольшое изображение фотоаппарата, демонстративно перечеркнутое красной линией.

Центральный вход, представляющий собой высокие металлические ворота, за которыми располагались парковочные зоны для автомобилей и подстриженный зеленый газон, ведущий прямиком к массивным мраморным ступеням, казался неприступным. С расстояния в несколько десятков метров, Софи отчетливо видела громоздкую цепь, на которую был запечатан центральный въезд и несколько патрульных машин, рядом с которыми стояли угрюмые полицейские и тихо переговаривались друг с другом, попивая кофе.

Зафиксировав их положение, Софи поспешила обогнуть здание по периметру, выдерживая достаточную дистанцию, для того чтобы не попасться на глаза бдительным стражникам. Схемы ресторана Осьминог, она выучила наизусть, а потому уверенно шагала вперед, орудуя во внутреннем кармане потрепанного пуховика, в попытках нащупать пачку сигарет.

Оставив позади себя центральный вход с зеленым газоном, она прошла вдоль небольшого и уютного парка, с диковинными растениями и причудливыми фонтанами и наткнулась на техническую зону. Небольшие серые здания были отмечены на ее чертежах как ровные, расставленные перпендикулярно друг другу прямоугольники, внутри которых работали электрические генераторы, поддерживающие жизнеспособность огромного ресторана двадцать четыре часа в сутки.

Достав из кармана пачку сигарет, Софи остановилась на пересечении двух зон, и внимательно посмотрела на любопытнейшее из мест. Зона приема товара представляла собой длинную темную улицу, расположенную между задней частью комплекса Осьминог и многоквартирным домом, который расположился напротив. По одну сторону стояли специально отведенные места для огромных фур, которые доставляли продукты питания и посуду. По другую сторону – огромные мусорные контейнеры, накапливающие в себе весь пережиток былого дня, который не поместился у гостей в желудках. Мрачная и длинная, эта улица не была ограждена металлическим забором, но при этом являлась частью ресторана Осьминог, так как именно сюда выходила та самая подсобка, внутри которой было обнаружено тело Элизабет Андерсон.

Она закурила сигарету и стянула очки, оценивая каждый дюйм пространства своим пристальным взглядом. Расположение улиц и дорог. Движение пешеходов и городских автобусов. Наличие поблизости крупных торговых центров и аптек. Светофоры, лежачие полицейские и подземные парковки. Бизнес-центры, частные школы и государственные учреждения. Самая незначительная градостроительная мелочь и самое обыденное решение, принятое каким-то неизвестным урбанистом-стажером подвергалось ее критическому анализу, с целью ответить на главный вопрос.

“Почему Элизабет так стремилась попасть именно в эту дверь?”

Она выпускает дым прямо перед собой, чувствуя как мелкий озноб покрывает ее кожу, а запах, который источает ее собственное тело, невозможно перебить даже вонью табачных смол.

“Реальна ли вообще дверь?”

Толстый ежедневник, напичканный разными идеями и красивыми цитатами, которые она аккуратно записывала на бумаге, чтобы не забыть, но в итоге все же забыла, оттягивает ее внутренний карман, и на секунду ей кажется что он вот-вот упадет. Разлетится на сотни страниц, а после ветер подхватит все эти глубокие цитаты и мотивирующие предложения, все эти недоношенные заголовки и недоработанные аннотации и разнесет по пустынному городу.

Но блокнот не падает. И ветер не колышет ее жесткий парик, который словно приклеили намертво на ее голову, кожа которой покрывается мелкими капельками пота, отчего возникает непреодолимое желание сорвать с себя этот мусор и хорошенько почесать затылок. Запустить длинные ногти прямо под кожу и устранить неприятный зуд.

Но софи не шевелится.

Опыт, который покрывает тело подобно броне, точно вторая кожа, поверх изначального слоя, которая блокирует любые движения и вынуждает терпеть даже самый невыносимый дискомфорт для достижения поставленной цели. Вот что такое настоящая журналистика. Вот что такое ее жизнь, смысл которой не дано понять никому, кто не способен пожертвовать своим сном и гигиеной во имя ответа на главный вопрос.

“Реальна ли дверь?”

Снова погружаясь в свой детализированный образ, Софи натягивает на лицо зеленые линзы и пошатываясь идет вперед, пересекая пустую дорогу. Вот она подходит к яркой желтой линии, на которой жирными черными буквами написаны предупреждающие обозначения. Через секунду она вскарабкивается на бетонную платформу, оказываясь в считанных метрах от места преступления, обозначенное на ее чертежах маленьким невзрачным прямоугольником, размером в спичечный коробок.

“Почему Элизабет так стремилась попасть именно в эту дверь?”

Софи прикладывает ладонь к холодному камню, и задумчиво смотрит под ноги, пытаясь рассмотреть на своих чертежах признаки здравого смысла. Хитроумный план, рассчитанный до мельчайших подробностей, который не удалось расшифровать даже опытным детективам. Убийство сотен ничего не подозревающих людей, а после грамотный побег, который трагически оборвался прямо по ту сторону красной стены, на которую Софи внимательно смотрела уже несколько минут и ничего не видела.

Никакой двери нет. Просто кирпич, разукрашенный несовершеннолетними вандалами при помощи дешевых аэрозольных баллончиков. Красная линия. Желтая линия. Сочетание точек и штрихов формировали какие-то корявые буквы, которые невозможно было прочитать, находясь в неправильном положении. И смотря на граффити под неправильным углом.

– ЭЙ.. ТЫ ЧТО ТВОРИШЬ!?

За спиной Софи раздался щелчок, а за ним последовала ослепительная вспышка света, погружая ее зрительную систему в секундный анабиоз.

– СТОЯТЬ НА МЕСТЕ. РУКИ НАД ГОЛОВОЙ!

Софи подчинилась. Зажав блокнот между ног, она медленно подняла руки вверх, демонстрируя офицеру свои пустые ладони.

– Попробуешь дернутся и я открою огонь.

Голос офицера звенел в пустом пространстве спящего города, подобно мощному колоколу, в который неустанно молотили чугунной кувалдой.

– Что ты здесь делаешь?

За ее спиной послышались медленные шаги, сопровождающиеся едва уловимым скрежетом тяжелых берцовых сапог о шероховатую поверхность потрескавшегося асфальта.

– Что ты здесь делаешь?

Мужчина с нажимом повторил свой вопрос, а Софи продолжала сохранять невозмутимое, практически буддистское спокойствие и как завороженная смотрела вперед.

На секунду ей показалось… И вот опять…

Офицер сделал очередной шаг и лучи яркого света преломились, отбросив на красный кирпич пугающие силуэты. Тени задвигались в темноте, открывая крохотное, почти незаметное отверстие, которое красовалось прямо перед ее лицом и поглощало свет.

– Не стреляй.. Она с нами…

Софи дернулась, а натянутый как струна офицер попятился назад и взял на прицел трех неопрятных мужчин, которые появились как будто из ниоткуда.

– Стоять на месте. Руки над головой!

Молодой офицер перевел ствол с одного человека на другого. Со второго на третьего. И так по кругу. Он махал отполированным гладкоствольным Глок 21, до тех пор пока из недр беспросветной темноты, образовавшейся в отсутствии уличных фонарей, не послышались какие-то странные звуки. Тут и там, пространство разрасталось канонадой пугающих шорохов и скрипов, сопровождающиеся движением призрачных силуэтов, которые, если присмотреться, беззвучно наблюдали в ответ в ожидании подходящего момента.

– Эй, Бобби, опусти пистолет…

За плечами молодого офицера возник пожилой мужчина, облаченный в точно такую же форму как и Бобби. Его черные лакированные ботинки отражали свет бледного фонарика, луч которого нервно дрожал, в точности повторяя движения кисти, которая его с силой сжимала.

– Это могут быть преступники, которых мы ищем…

– Это не они…

Он поднял руку вверх, словно этот жест был способен вразумить молодого и пылкого Бобби, который продолжал менять мишени и судорожно пялиться в темноту, где тени, которые еще секунду назад казались просто тенями, постепенно материализовались в абсолютно реальных людей, медленно выползающих из мрачных трущоб и оценивая двух офицеров самыми недружелюбными взглядами.

– Кто знает… Я готов рискнуть…

– Ты совершаешь огромную ошибку… Поверь мне…

Старик ласково положил свою сморщенную ладошку на металлический затвор и медленно надавил вниз, опуская дрожащее дуло пистолета себе под ноги.

– Это просто бездомные люди, которые живут на этой улице…

– С чего такая уверенность? – С яростью парировал Бобби, разжимая вспотевшую ладонь и позволяя престарелому офицеру завладеть своим оружием.

– Мы их допросили еще в первый день. Поверь мне.

Бобби немного помолчал. С яростью посмотрел на старика, который быстро шагал в сторону технической зоны, стремясь как можно скорее оказаться за пределами темноты, а после перевел взгляд на Софи, которая все еще продолжала пялиться в стену и яростно анализировать увиденное ранее, в попытках отыскать единственный верный ответ, который смог бы заполнить пробелы.

– Еще раз увижу тебя здесь и у тебя будут проблемы, – с горечью произнес он, разворачиваясь на 180 градусов и быстро оставляя захудалую улицу с ее потрепанными, однако до последней степени мужественными, личностями.

– Вот это псих попался, а?

– Точно, – сухо ответила Софи, продолжая поиски крошечного отверстия, которое как будто кануло в лету. Она водила своими изящными пальцами по шероховатой поверхности красного кирпича и думала о Фибо. Его лицо было прямо как этот кирпич. Всегда жесткое и холодное, даже в самую знойную жару, от которой всех остальных рвало и лихорадило. Но только не Фибо. Он всегда носил свою клетчатую рубашку с длинными рукавами и оттопыренным нагрудным карманом, в котором как по волшебству всегда лежала только что начатая пачка сигарет.

За ее спиной послышалась возня. Звон металлических цепей, которые неряшливо болтались на потрепанных джинсах, оттягивая и без того растянутую ткань, которая висела на иссушенных гопниках, точно так же как опереточные наряды из мира высокой моды висят на героиновых манекенщицах, тела которых, зачастую, лишены всяких пропорций.

– Что ты там высматриваешь?

– Ничего – задумчиво ответила Софи и внимательно посмотрела на человека, который остановился возле платформы и пристально следил за дорогой, освещенной желтыми фонарями и яркими магазинными вывесками, отбрасывающими на тротуар разноцветные пятна.

– Они могут вернутся в любую минуту… Если хочешь, можешь пойти с нами.. Если нет, тебе пора уходить…

Его голос, сухой и низкий, потрескивал в гаммаде опустевших проспектов, подобно звуку который издает перечница, когда ты снова и снова проворачиваешь резьбу, размалывая черный горох в невидимую пыльцу, которая провоцирует твой организм на итерационное чихание.

– Зачем ты мне помог? – она зажимает нос, ликвидируя неприятный зуд, зарождающийся где-то под переносицей и делает резкий и громкий выдох, прочищая слизистые оболочки от фантомных раздражителей.

– Потому что так правильно…

Он чешет косматую бороду и трет костяшки огрубевших пальцев, которые даже в тусклом освещении мерцающих на небосводе небесных тел выглядели опухшими и болезненными.

– Каждый заслуживает защиты вне зависимости от того какой бы дерьмовый поступок он не совершил. Понимаешь о чем я говорю?

Он оторвал взгляд от улицы и еще раз посмотрел на Софи, которая продолжала хаотично облапывать стену, в надежде обнаружить крошечное отверстие.

– Плохой поступок – всего лишь субъективная величина, определяющая насколько далеко ты отдалился от приемлемых границ, которые принято соблюдать в обществе.

Он отвернулся от Софи, и медленно побрел в сторону маленького тусклого огонька, который вспыхнул как по волшебству, и озарил пугающую пустоту своими мягкими и теплыми лучами. В свете оранжевого пламени показались небольшие самодельные палатки, утопающие в груде самых удивительных и непредсказуемых вещей, которые были отсортированы по специальным кучам и по величине достигающих человеческого роста.

– Спасибо, – уронила Софи и в ту же секунду ее голос осекся, надламываясь как сухая ветка и исчезая в пространстве подобно сигаретному дыму, который медленно струился из ноздрей бездомного человека, имя которого она даже не удосужилась спросить.

Ее палец, тонкий и длинный, с идеально отшлифованными ногтями и беспощадно изгрызанной кутикулой, нащупал шероховатое углубление, заостренное со всех сторон, диаметром в одноцентовую монету.

– А знаешь, все это довольно странно…

Человек с голосом перечницы, прокручиваемой снова и снова, сложил пальцы в тугое кольцо и выстрелил окурком сигареты словно патроном, который пролетел добрых полметра и неряшливо плюхнулся на влажный асфальт, для того чтобы впитать в себя остатки сырой погоды.

– Что именно?

– Ты не первая кто трется возле этой стены, – он сплюнул под ноги и вложил свои косматые лапищи в узкие, изрядно потертые по краям, карманы голубых джинс, которые жалобно затрещали, пытаясь не разойтись по швам от столь габаритных предметов оказавшихся в их пределах.

– Не первая, кто пытается обнаружить нечто бесследное и при этом остаться незамеченной.

Он улыбнулся ровным рядом слегка почерневших зубов и заглянул в глаза самозванки так глубоко, что Софи буквально почувствовала как нечто острое и холодное вгрызается в ее внутренности и причиняет дискомфорт. Такой дискомфорт, от которого тянет открыть рот и поговорить о погоде. Такой дискомфорт, который хочется заглушить прибегнув к самым безвкусным и неуместным тематикам, при помощи бессвязного текста, воспроизводимого голосовыми связками без всякой видимой на то причины.

Говорить, говорить, говорить…

Софи прикусила нижнюю губу и выдержала взгляд. Выдержала испытание звуком, а вернее фактом его отсутствия, не проронив при этом ни единого лишнего слова, которое могло бы быть использовано против нее.

– Ты знаешь что здесь произошло? В этом здании?

Здоровяк кивнул в сторону каменной стены, которую Софи подпирала своим левым плечом.

– Убийство, – она щелкнула зажигалкой и сделала вдох.

– Да, все верно. По настоящему жуткое зрелище, не правда ли?

Он вынул из кармана правую руку и почесал подбородок, взъерошив жесткие черные волосы, пронизанные тонкими серебряными нитями, которые теперь торчали пучком и смотрели в лицо Софи подобно третьему глазу.

– Но что-то в этой истории не сходится, верно? Именно поэтому ты здесь? Облаченная в это тряпье и источающая аромат кошачьего туалета, в котором не прибирались несколько недель.

– И кто же я по твоему?

– Это не важно, – сухо отрезал здоровяк, играя костяшками пальцев, и дополняя скрежет своего голоса, еще одним назойливым звуком.

– Ты не с ними, а это главное.

Бездомный человек с кулаками в виде небольших но увесистых кувалд и голосом, провоцирующем Софи на итерационное чихание переминался с ноги на ногу и периодически замолкал, прислушиваясь к отдаленным звукам, которые доносились из-за поворота. А Софи просто слушала. Смотрела в его голубые глаза, ободки которых утопали в карамельной дуге, и с каждым новым словом, с каждым новым поворотом, который рождался в его гортани, она все глубже уходила в себя, погружаясь в беспросветную темноту, из которой не было выхода.