Стигма

Охотник за Призраками

Рассвет застал Джеймса на палубе. Он не сомкнул глаз всю ночь, ворочаясь на своей жёсткой койке. Перед его внутренним взором плясали причудливые символы, похожие на пауков, выжженных на коже. Семь загадочных знаков. Семь ключей к богатству, которое должно было изменить его жизнь. Но чем ближе был остров, тем сильнее его сжимала тихая, холодная паника. Он чувствовал себя не охотником за сокровищами, а загнанным зверем, которого толкают в клетку.

На горизонте из утреннего тумана начал проступать тёмный, неровный силуэт. Остров Сент-Джонс. Он не выглядел тропическим раем. Скорее, это была гигантская, мрачная скала, поросшая неестественно густым, почти чёрным лесом. Сверху его окутали клочья тумана, а о скалистый берег с грохотом разбивались свинцовые волны. В воздухе потянуло странным, сладковато-гнилостным запахом, смешанным с ароматом морской соли и влажной древесины.

Прежде чем шлюпка с Джеймсом на борту отчалила от «Стигмы», капитан отвёл его в сторону, в тень одной из пушек. Его лицо, обычно выражавшее поддельную отеческую заботу, теперь было жёстким и холодным.

– Напомню условия, – его голос был тихим, но каждое слово впивалось в сознание, как игла. – У тебя есть три месяца. Ни дня больше. «Стигма» не может бесконечно стоять на рейде, вызывая вопросы.

Он сунул Джеймсу в руку тяжёлый, туго набитый кошелёк.

– Деньги. Трать с умом. На подкуп, на информацию, на еду. Не на выпивку и не на женщин. Каждая истраченная попусту монета – твоя будущая доля, которую ты съедаешь сам.

Затем капитан наклонился так близко, что Джеймс почувствовал на своей коже его дыхание, пахнущее дорогим ромом и чем-то металлическим.

– И ещё кое-что, чтобы у тебя не было соблазна… задержаться или передумать. – Его глаза сузились. – У меня есть люди повсюду. Даже здесь. Они следят. Если через три месяца тебя здесь не будет, или если я заподозрю неладное… твои друзья в долине, та самая милая почтальонша Мерри, старик-начальник… у них начнутся большие проблемы. Понятно?

Угроза была произнесена беззвучно, почти ласково, и от этого становилось ещё страшнее. Джеймс молча кивнул, сжимая кошелёк так, что края монет впились ему в ладонь.

– Отлично, – капитан отступил, и его лицо снова расплылось в улыбке. – Я верю в тебя, сынок. Вернись к нам с победой. И помни о награде.

Шлюпка отчалила. Джеймс сидел на корме, не оборачиваясь на уходящий корабль. Он смотрел на приближающийся остров, и чувство тоски и одиночества сдавило его горло так сильно, что он едва мог дышать. Он был совершенно один в незнакомом, враждебном месте с деньгами, которые обжигали карман, и с миссией, от которой стыла кровь.

Высадившись на старом, полуразрушенном причале, он почувствовал себя ещё более потерянным. Воздух был густым и влажным. Крики незнакомых птиц звучали пронзительно и тревожно. Поселение, ютившееся у воды, представляло собой жалкое зрелище: покосившиеся хижины, грязные улочки, полные мусора, и бледные, недружелюбные лица местных, провожавшие его подозрительными взглядами.

Первая неделя стала для Джеймса сущим адом. Он снял самую дешёвую, вонючую каморку на окраине, больше похожую на сарай, и начал свои поиски. Он быстро понял, что прямые вопросы здесь не работают. Стоило ему заикнуться о «людях со знаками» или «старых историях», как перед ним тут же захлопывались двери, а взгляды становились откровенно враждебными.

Его единственной стратегией стало бесцельное шатание. Он исходил все заброшенные места, какие только мог найти: старые полуразрушенные форты, поросшие мхом и папоротником; ржавеющие доки, где валялись остовы давно забытых кораблей; заброшенные рудники, входы в которые были завалены камнями и костями неведомых животных. Он заглядывал в тёмные подвалы кабаков, где моряки с подозрительными лицами играли в кости на ржавые гвозди, и вступал в бессмысленные, осторожные разговоры со стариками, сидевшими на порогах своих лачуг.

Но всё было тщетно. Остров молчал. Он был как крепость, стены которой наглухо закрылись перед чужаком. Джеймс чувствовал, как время утекает сквозь пальцы, как паника, тихая и неумолимая, начинает подтачивать его изнутри. Он видел эти символы во сне, на стенах, в трещинах коры деревьев. Он начал сомневаться в собственном здравоумии. А по ночам ему чудилось, что за ним следят. Краем глаза он ловил движения в кустах, слышал неясный шорох за спиной. То ли это была паранойя, то ли те самые «люди» капитана… Он не знал. И это незнание сводило его с ума.

Сидя вечером на скрипучей кровати в своей конуре, он снова и снова перебирал в уме слова капитана. «Живыми… или мёртвыми. Мне без разницы». Эти слова отдавались в нём ледяным эхом. Он смотрел на свои руки – руки извозчика, привыкшие к вожжам, а не к оружию. Сможет ли он? Ради богатства? Ради памяти о Ричарде? Ради спасения Мерри и других от гнева капитана?

Месяц. Целый месяц бесцельного, изматывающего блуждания по острову. Месяц, за который надежда и решимость Джеймса иссушились, как лужица под палящим тропическим солнцем. Инструкция капитана – «быть призраком среди призраков» – въелась в его сознание, парализовала его. Он боялся задавать вопросы, боялся вызывать к себе интерес, боялся собственной тени. Он видел лишь поверхность жизни Сент-Джонса: пьяные рожи матросов в портовых кабаках, ночные драки, тусклые огни лавок и равнодушные, потухшие глаза местных. Остров хранил свои тайны за семью печатями, и Джеймс не находил к ним ключа.

Отчаяние. Оно пришло тихо и окончательно. Мысль о наказании капитана – о том, что он натворит с Мерри, с начальником конюшни – сначала вызывала леденящий ужас, а потом… а потом наступило безразличие. Оцепенение. Он смирился. Он нашёл самого бедного, сгорбленного старика на окраине поселения, который держал коз и пару тощих кур. За миску похлёбки и помощь по хозяйству старик позволил Джеймсу спать в своём сарае – тёмном, пропахшем навозом и пылью помещении, где он ночевал вместе с инструментами и пауками.

Рутина. Его жизнь свелась к примитивному, животному существованию. Днём – месить грязь во дворе, таскать воду, чистить загоны. Физический труд хоть как-то заглушал голод и отвлекал от мыслей. А ночью… Ночью он шёл в тот самый портовый бар, «Утопленник», где проводил все свои скудные сбережения, оставшиеся от выданных капитаном денег, на самое дешёвое, кислое пиво. Он не пил для веселья. Он пил, чтобы забыться. Чтобы превратить свой мозг в вату, в которой тонули бы и страх, и чувство вины, и образы Ричарда, и семи про́клятых символов. Он пил до тех пор, пока мир не начинал плыть, а ноги не переставали слушаться. Затем он плёлся обратно в свой сарай, падал на груду мешков и проваливался в тяжёлый, беспросветный сон, чтобы наутро начать всё сначала.

Так прошло ещё несколько недель. Он стал своим в баре – молчаливым, всегда навеселе чужаком, на которого уже никто не обращал внимания. И вот в один из таких вечеров, когда он, уже изрядно пьяный, тупо смотрел на стену, его взгляд зацепился в движение, за соседним столом.

Там сидел коренастый, плечистый мужчина в застиранной тельняшке, с лицом, обветренным морскими штормами. Он что-то громко, хрипло рассказывал своим собутыльникам, размахивая руками. И во время одного особенно экспрессивного жеста, когда он поднял кружку для тоста, рукав его рваной куртки сполз вниз, обнажив локоть и часть предплечья.

И там был знак.

Нечёткий, смазанный пьяным зрением, но… Узнаваемый. Угловатый. Состоящий из переплетённых линий. Один из тех семи.

Алкогольный туман в голове Джеймса рассеялся мгновенно. Словно кто-то вылил на него ушат ледяной воды. Сердце заколотилось с такой силой, что он почувствовал его стук в висках. Вся кровь отхлынула от лица, а потом прилила обратно, заставляя гореть щёки.

Не спугнуть. Ни в коем случае не спугнуть. Инстинкт сработал быстрее мысли. Он не мог просто подойти и потребовать показать руку. Он должен был играть. Быть своим.

С трудом поднявшись, Джеймс, покачиваясь, подошёл к их столу, изобразив пьяную, дружелюбную ухмылку.

– Эй, братва! – его голос звучал сипло и неестественно. – Скучно тут одним… Купите путному человеку выпить? А я вас повеселю… истории расскажу… – Он сунул руку в карман и швырнул на стол несколько монет – почти всё, что у него оставалось.

Мужчина в тельняшке, по имени Марлоу, оценивающе посмотрел на него, потом на монеты, и широко ухмыльнулся.

– Подходи, морячок! Место есть!

Следующий час стал для Джеймса изощрённой пыткой. Он изображал веселье, подливал Марлоу самого крепкого рома, а сам лишь делал вид, что пьёт, выплёскивая свой алкоголь за спину или под стол. Его голова была кристально ясной, каждая клеточка была напряжена. Он ловил каждое слово, каждый жест. Марлоу, под действием алкоголя и внимания, разговорился. Он говорил о море, о кораблях, о своих «делах». Джеймс поддакивал, смеялся в нужных местах, и всё его существо было сосредоточено на том рукаве, на том клочке кожи, который он видел мельком.

– Слушай, друг, – наконец, запинаясь, сказал Джеймс, когда Марлоу начал уже клевать носом. – У меня тут… недалеко… есть местечко. Есть чем продолжить. И постель, если что… Не хуже, чем в этой дыре.

Марлоу, с мутным взглядом и замедленной реакцией, ухмыльнулся.

– Ведёшь… старика Марлоу в постель? Ха! Ладно… поведуй…

Дорога до сарая показалась Джеймсу вечностью. Он почти на себе тащил опьяневшего, тяжёлого мужчину, поддерживая его и безостановочно болтая какую-то чушь, чтобы тот не опомнился. Каждый шорох в ночи заставлял его вздрагивать. Он боялся, что кто-то увидит, что кто-то вмешается.

Войдя в тёмный, пропахший навозом сарай, Марлоу тут же рухнул на приготовленные мешки и практически мгновенно захрапел, вырубившись в глубокий, алкогольный сон.

Сердце Джеймса готово было выпрыгнуть из груди. Руки его дрожали. Он осторожно, боясь разбудить, приблизился к спящему. При свете луны, пробивавшемся сквозь щели в стенах, он дрожащими пальцами оттянул рукав куртки Марлоу.

И увидел. Всё.

Там, на смуглой, покрытой шрамами и татуировками коже предплечья, был выжжен тот самый символ. Тот самый, что он видел на рисунке у капитана. Неоспоримый. Первый ключ.

Шок. Ошеломление. Триумф. И тут же – накатывающая, ледяная волна ужаса. «Живым или мёртвым. Мне без разницы. Главное – доставить на борт».

Корабль… Корабль был где-то там, в море, на рейде. Не пришвартованный. Как доставить туда этого огромного, пьяного человека? Одному? Сейчас? Ночью? Украсть лодку? Поднять парус? Это невозможно.

Он стоял над телом Марлоу, в темноте вонючего сарая, и смотрел на заветный знак. Он нашёл одного из семи. Но вместо ответа он получил новую, ещё более страшную загадку. И понимание того, что его миссия только что перешла из разряда невозможных в разряд кошмарных. Что ему делать? Убить спящего человека? Или пытаться вывезти его тайком, рискуя всем?

Он отшатнулся к стене, медленно сполз по ней на пол и уставился в темноту широко раскрытыми, полными ужаса глазами. Победа пахла потом, дешёвым ромом и навозом. И она была страшнее любого поражения.

Джеймс стоял над телом Марлоу, и его охватила паника. Мысли метались, как пойманные в мышеловку зверьки. Убить? Нет, он не может. Вывезти? Невозможно. Но бездействие было равно смерти – или того хуже, расправе над теми, кого он оставил в долине.

Внезапно его взгляд упал на угол сарая, где в беспорядке валялся старый хозяйственный хлам. Среди него он увидел две грязные, грубые верёвки, сплетённые из прочного волокна, вероятно, для привязывания животных. Сердце его бешено заколотилось. План, ужасный и безотказный, начал формироваться в его голове.

Дрожащими руками он схватил верёвки. Подойдя к храпящему Марлоу, он замер на мгновение, слушая его тяжёлое, алкогольное дыхание. И в этот самый момент Марлоу громко с присвистом чихнул. Мелкие брызги слюны и рома брызнули прямо в лицо Джеймсу.

Джеймс отшатнулся, с отвращением вытирая лицо рукавом. Но этот момент словно подстегнул его, придав его действиям какую-то животную, отчаянную решимость. Он больше не думал. Он действовал.

Перевернув тяжёлое тело на живот, он с силой, до боли в пальцах, начал обматывать верёвки вокруг лодыжек Марлоу, затягивая их тугими, морскими узлами, которые он когда-то видел у рыбаков. Затем он перешёл к запястьям, затягивая их за спиной так крепко, что верёвка впивалась в кожу. Марлоу хрипло застонал во сне, но не проснулся. Джеймс работал молча, с холодным, невидящим взглядом, заглушая в себе всякую жалость. Это был не человек – это был ключ. Пропуск к спасению Мерри, к спасению себя.

Закончив, он отступил на шаг. Связанное тело на полу выглядело жалко и уязвимо. Чувство вины кольнуло его, но он тут же подавил его, вспомнив угрозы капитана. Теперь нужно было найти корабль. Нужно было подать знак.

Он выскочил из сарая и помчался по спящим, тёмным улочкам к порту. Ночь была тихой, и только его собственное тяжёлое дыхание и стук сердца нарушали тишину. Остатки алкоголя полностью выветрились, сменившись лихорадочной, холодной ясностью. Он достиг набережной и принялся всматриваться в темноту залива, в полосу тумана, висевшую над водой.

Но «Стигмы» там не было.

Он бегал вдоль берега, глаза вылезали из орбит от напряжения, но огромный, зловещий силуэт фрегата исчез. Его не было ни на рейде, ни у дальних скал. Ощущение краха, абсолютной беспомощности накатило на него с новой силой. Он рухнул на холодные камни набережной, судорожно хватая ртом воздух. Он провалился. Он не выполнил приказ. Он связал человека, а доставить его некуда. Он был обречён.

И тут из густых кустов, росших прямо за его спиной, донёсся тихий, шипящий шёпот:

– Не меня ищешь?

Джеймс вздрогнул так, будто его ударили током. Он резко обернулся, сердце готово было вырваться из груди. В густой тени он с трудом разглядел расплывчатый силуэт человека. У него не было лица только сгусток мрака.

– Кто это?! – его собственный голос прозвучал хрипло и испуганно.

В ответ из темноты донеслось тоже безжизненное, металлическое шипение, лишённое всяких эмоций:

– У тебя осталось меньше двух месяцев. Капитан недоволен твоими… методами. Трата денег на выпивку – признак слабости. Но за первого найденного… тебе прощается. Твоя доля сокращается не на десять. На двадцать процентов. – В голосе посланника прозвучала ледяная насмешка. – Если, конечно, не хочешь потерять всё. Всю оставшуюся долю. И не только её.

Джеймс сидел, парализованный страхом, не в силах вымолвить ни слова. За ним и правда следили. Каждое его движение было известно.

– Не беспокойся о своём «улове», – продолжил голос. – О нём уже позаботились. Он на борту.

Джеймс почувствовал, как по спине пробежал ледяной холод. Они были здесь. Они забрали Марлоу прямо из-под его носа, пока он бегал по берегу. Он был всего лишь приманкой, пешкой.

В следующее мгновение что-то тяжёлое и твёрдое с глухим стуком ударило ему в спину и свалилось на землю рядом. Он вздрогнул – это был туго набитый монетами кожаный мешок, такой же, как первый.

– Трать с умом, – прошипел голос, и в нём впервые прозвучала открытая угроза. – Найми людей. Организуй поиски. Каждый потраченный впустую медяк будет твоим последним. Смотри на людей внимательнее. Ищи тех, кто носит одежду не по погоде. Кто прячет тело.

И так же внезапно, как и появился, силуэт растворился в темноте. Шорох шагов затих в кустах, и снова наступила тишина, теперь казавшаяся ещё более зловещей.

Джеймс сидел на холодных камнях, дрожа всем телом, сжимая в оцепенении новый, тяжёлый кошелёк. Он не чувствовал облегчения. Он чувствовал только всесокрушающий, парализующий ужас. Его свобода, его иллюзия выбора – всё это было дымом. Он был на крючке. Его дёргали за ниточки, и любое неверное движение могло стоить ему жизни. Он не охотник. Он собака, которую спустили с поводка и направили на дичь, не переставая при этом держать на прицеле.

Утро после ночной встречи на пирсе застало Джеймса другим человеком. Страх никуда не делся, но он кристаллизовался в холодную, твёрдую решимость. Угроза капитана висела над ним дамокловым мечом, но теперь у него были ресурсы и, как ни парадоксально, доказательство того, что цель достижима. Он нашёл одного. Значит, найдёт и остальных.

Он не стал тратить время на раздумья. С новым, тяжёлым кошельком в руке он направился в самое злачное место портового района – подпольный бойцовский клуб «Глотка», известное место сбора отбросов, наёмников и искателей лёгких денег. Воздух внутри был густым от запаха пота, крови и дешёвого табака. Джеймс, подавив рвотный позыв, пробился к барной стойке, где сидели двое, чей вид говорил сам за себя: шрамы, сломанные носы, холодные, ничего не выражающие глаза профессиональных головорезов.

Переговоры были краткими и циничными.

– Нужно найти людей, – хрипло сказал Джеймс, опуская на стойку полкошелька монет. Звон золота заставил обоих наёмников повернуть головы. – Шесть человек. Особые приметы. – Он описал символ, избегая слова «клеймо», говоря о «татуировках», «родимых пятнах необычной формы».

Один из них, по кличке Барс, с горбинкой на носу, взял одну из монет, попробовал её на зуб.

– Предоплата, – буркнул он. – Остальное – по результату. По головам.

Джеймс, стиснув зубы, высыпал почти всё содержимое кошелька. Он понимал, что рискует, что его могут обмануть, но выбора у него не было. Это была ставка ва-банк.

– Ищите на участках тела, – добавил он, когда наёмники стали делить добычу. – Руки, шеи, лодыжки… под одеждой. Пол не важен. Город большой… Разделитесь. Начните с завтрашнего дня.

Барс мрачно кивнул, сунув деньги за пазуху.

– Будет сделано, наниматель. Не высовывайся и жди вестей.

Оставшись практически без гроша, Джеймс почувствовал странное облегчение. Деньги были не его, они жгли карман, напоминая о долге. Теперь этот груз лежал на плечах наёмников. Он сделал всё, что мог. Осталось только ждать.

Вечером он снова пришёл на набережную, к тому же месту у кустов, надеясь услышать шипящий голос, получить новые указания, может, даже отчёт о том, что Марлоу на борту. Но ночь была тихой. Ни шёпота, ни силуэтов в темноте. Только плеск волн да далёкие крики ночных птиц. Его проигнорировали. Он был всего лишь инструментом, о котором вспоминают, когда нужно его заточить или направить.

Это молчание было хуже любой угрозы. Оно означало полную потерю контроля. Он был совершенно один в этой игре, правила которой ему не сообщали.

Охваченный внезапным, иррациональным порывом сбежать от этого молчания, от давящих стен города, он свернул с набережной и почти побежал по направлению к тёмной стене тропического леса. Он шёл, не разбирая дороги, обламывая ветки, царапая лицо и руки о колючие лианы. Его одежда, пропитанная потом, грязью и страхом, тяжело висела на нём. Он не боялся диких зверей или ядовитых змей – реальные опасности леса меркли по сравнению с тем невидимым ужасом, что сжимал его горло.

Он шёл, пока ноги не стали подкашиваться от усталости. И тогда сквозь хаос ночных звуков он уловил другой, нарастающий гул – глухой, мощный, низкий рокот, от которого дрожала земля.

Он пополз на звук, раздвигая перед собой очередную завесу папоротников.

И замер, поражённый.

Перед ним открывалась небольшая, скрытая со всех сторон скалами и буйной растительностью лагуна. С высокого уступа в неё низвергался поток чистейшей воды, сверкающий в лунном свете, словно струя жидкого серебра. Он разбивался о чёрные камни внизу, создавая миллионы брызг и прохладное, влажное облако тумана. Это был маленький, потаённый рай, не тронутый грязью и жестокостью внешнего мира.