Убийство в царском дворце

Дисклеймер: ВСЕ ПЕРСОНАЖИ ВЫМЫШЛЕНЫ. ВСЕ СОВПАДЕНИЯ СЛУЧАЙНЫ. ИСТОРИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ НЕ ДОСТОВЕРЕН. ДЯДЯ МАЙОР НЕ ШТРАФУЙ.

Петергофский сад Императора обладал той помпезностью и роскошью, за которую завидовали и ненавидели. Он смотрел на посетителя с вызовом, с гордо поднятой головой. Он будто бы говорил: тебе гость выпала честь соприкоснуться с богатствами всего света. Но помни, всем сей честью ты обязан хозяевам моим. И каково было его высокомерие снаружи, такова и нелепость внутри. Уж сколько страдали дивно-зеленые обои от влаги, уж сколько тепло вставало в трубах. Всё несуразно утопало в роскошестве, будто бы превосходные статуи фонтана, что нельзя ни рассмотреть, ни коснуться, стоящих – вот так срамота – обернувшись к вхожим гузном. И, вместе с тем, любого работника здешних мест задевало малейшее неуважение к местному убранству. И за уязвленную гордость они готовы были бить друг другу морды в кабаке. И я, право слово, не отличалась сдержанностью. Нет-нет, да оттаскаю за волосы какую девку.

Несмотря на жаркий полдень, по всему саду императорского дворца сновало столько мошкары из местных прудов, что глаз открыть не удавалось. Зелень стояла пожухлая, еле живая от солнцепёка последних дней. Под плотной тканью платья собирались капли пота, будто и не вчера бегала в городскую баню. Оно и не удивительно, международный банкет, о котором вот уже с месяц судачит весь Петербург, по щелчку не делается. Вернее, делается, но не по щелчку простых слуг.

Мы с Генриеттой торопились пробраться сквозь сноп живности, норовящей пролезть в рот, прямиком к кухне. Генриетта – моя подруга с начала работы служанкой во дворце. Два года уж как. Несмотря на замужество, пяток детей и разменянный третий десяток, энергии в этой женщине хватало на шестерых. Она работала на ровне со мной – шестнадцатилетней девушкой – ради оплаты обучения старших у мастеровых. С особой любовью Генриетта трудилась во времена балов – лишь бы глянуть на дворян, иностранцев и их великолепные наряды. Ее мать, столь же нежная ко всему заморскому, назвала свою старшую «Генриетта».

–Ах, Ульяша, давеча барыня на сегодняшний бал прибыла. Француженка. Такая шляпка у нее чудесная, такие перчаточки кружевные. Бледная-бледная, только щёки свёклой горят. А как они с Императрицей-матушкой обнялись, расцеловались.

–Муж у нее – старик.

–Ай, Ульяша, молодая ещё. Это нам, простым людям, молодые нужны. Чтобы и дети, и работа. А им чего? Чем старше богатый муж, тем быстрее станешь богатой вдовой. Вот уж жизнь у барыни начнется.

Я вздохнула. Вот всегда Генриетта так. Чего не по ее, сразу: «молодая ещё». Ну какая молодая? Мама в мое время уже сестру родила, а тут всё молодая, да молодая.

В воздухе запахло тушёным мясом с кухни. Императрица выписала, ради столь крупного события, лучшего кашевара Англии. Он по-русски ни-ни, только на своему и балакает. Иван солдат один могёт что-то разобрать. Он как-то умудрился в плен английский попасть.

–Прошу прощения, дамы. Не поможете околдованной вашей красотой заблудшей душе?

Словно чёрт из табакерки, передо мной выскочил мужчина в клетчатом, модном костюме и котелке. Его узкое лицо, с проседью на висках и аккуратно уложенные усы над сверкающей улыбкой казались знакомыми.

–Полицмейстер Назимов!

–Оui, отрадно быть признанным столь юной прелестницей. Не подскажете этому следователю дорогу к служивому входу?

–Ульяша, ты проводи пока господина. А потом поспеши на кухню,– проказнически улыбнулась Генриетта и двинулась дальше одна.

Мои щёки зарделись от внимания джентльмена из газет. Полицмейстер Назимов, с редким именем Апрелий Леонтьев, герой города на Неве. Ему удалось найти убийцу тринадцати желтобилетнец. И не только найти, но и доказать вину, ведь преступником оказался сын помещика Вологодской волости, прибывший в Петербург на учёбу. Отец, как младший следователь вот уже 30 лет, с восторгом обсуждал это дело за ужином, не взирая на упрёки матушки. С его слов, доказательства уже как пару лет пылились на полке прошлого полицмейстера. Да толку-то? Только с подачи господина Назимова, тогдашнего помощника полицмейстера, удалось прекратить кошмар в Петербурге.

–Господин Назимов, прошу. Но этим входом можно пользоваться только слугам.

–Для вас, юная дева, Апрелий Леонтьев. Ваша компания – золото, однако судьба требует скорого расставания. Молюсь, чтобы она смилостивилась и позволила нашим путям вновь пересечься.

Господин Назимов склонился, поцеловал мою сухую руку и ушёл, оставляя шлейф дорогого парфюма. Завороженной мне только и оставалось, что провожать его высокую спину взглядом.

–Тепереча понятно, от чего джентльмены в возрасте столь цены в глазах моих подруг.

–А я тебе чего говорила. Маленькая ты ещё,– из ниоткуда объявилась Генриетта, кривя лицо.

–Тьфу ты, напугала. Почём подкрадываться?

–Чтобы этот словоблуд не застал. То-то ты Прошку взглядом не окинешь. Значится, надобно на уши присесть.

–Да что ж ты не унимаешься! Не буду я с твоим племянником жить. Он же только играть и умеет. А как дрова наколоть, али денег снести – так сразу в кусты.

–Знаю, но куда-то же его отдать надобно. А то так и просидит всю жизнь в доме. А ты у нас девка бойкая – пошуршала бы, покумекала, где надо – треснула по сопатке. Глядишь – одумался бы.

–Сами трескайте. Ещё мне с этим увальнем возиться,– отмахнулась я от Генриетты, как от мошки,– на кухню надобно поспешить. Ещё немного и Иван блажью заорёт.

На кухне вот уже три дня к ряду дым стоял коромыслом. Здесь было настолько жарко, что ни одна баня не переплюнет. А с утра и вовсе весь двор лихорадочно готовил под спор Ивана, который не мог разобрать, чего же такого нужно английскому повару и английского повара, который ни в зуб ногой как донести до туповатого солдата, что лебедя надо освежевать так, чтобы с перьями смочь подать. А подавать было к чему. «Самый помпезный бал столетия» писали газеты. Как они смогли оценить балы на оставшиеся полвека – неизвестно, но оснований для недоверия не было. Особенно когда сам принимаешь участие в столь величавом событии. Жаль подобное для нас кончается только болью в ногах. Возможно, гофмейстер1 сжалится, да выдаст на рубль-другой поболее, но надеяться не приходится. Чем крупнее празднество, тем дольше после говорят о пустой казне. Одно радует – возможно удастся отхватить кусочек заморских фруктов.

К четырем по полудню огромный бальный зал начал заполняться. Поначалу вокруг сновали лишь слуги, накрывая столы, расставляя выпивку и звеня начищенным серебром. Следом прибыли музыканты, затаскивая неподъёмное пианино и тяжелые контрабасы в узкий чёрный ход. Меня назначили в залу за подходящую харю лица, да ловкие руки. Генриетта завистливо скалилась, желая тоже окунуться в мир великолепных платьев, напудренных париков, белоснежных лиц и весёлого звона бокалов. Ближе к прибытию гостей, зажглись свечи на помпезных, тяжелых люстрах и гости вошли в залу. Зашуршали платья, застучали каблуки, запели музыканты. Джентльмены делились успехами на поприщах торговли, дамы хвалились ожерельями по последней моде – с заключенными в камни жуками, да пауками. Эка невидаль – за подобное отдают баснословные деньги, а я оводов давлю за бесплатно. Вот бы какой ювелир заприметил мои недюжинные способности, да и взял к себе жуколовом.

Вскоре музыка стихла и внутрь вошла императорская чита. Матушка-Императрица, законодательница мод, добрейший души правительница и нежнейшая мать для молодых наследников, шла под руку с мужем, в окружении троих: цесаревича и великих князей. С ее лица не сходила заботливая улыбка, ноги ступали с грацией. Ходили слухи, что Император-батюшка, человек – скажем честно – наружности слабой, даже болезненной на фоне пышущей здоровьем жены, придался блуду с ее личной служанкой и посеял семя. Весь Петербург судачил о тяжкой ноше матушки-Императрице и недостойном поведении ее мужа, но боязно прятали сплетни в поклоне.

–Достойные представители христианских держав, светлые государи и благородные государыни! Сердечно приветствуем вас в столице Российской Империи – в городе на Неве, где уживается дух Европы и величие Святой России. Сегодня Санкт-Петербург вновь распахивается свои ворота для искусства, сотрудничества и культуры.

В этом великолепном зале, где встречаются господа из всех уголков христианского мира, мы вновь подтверждаем: Россия есть не только непобедимая армия, но и хранитель священных традиций.

Сегодняшний бал – не просто праздник света и блеска. Это символ единства, дипломатии. Здесь каждый танец есть жест дружбы, каждый поклон – дань уважения.

Пусть вечер станет картиной гостеприимства России, напомнит о ее величии и сердечности, о ее предназначении, как слуги Божьей и страже мира. Пусть музыка не умолкает, вина льются, а сердца – сближаются.

Пусть Божье благословение пребывает над вами, вашими семьями и державами. Да укрепит Господь сердце вашу в правде, мудрости и кротости. Да живет христианский мир в согласии. И да здравствует Санкт-Петербург, как символ красоты и величия.

За мир в христианском мире!

–Да здравствует Император России!

Скрипки плакали, флейты наполняли зал трелью, треугольник звенел в каждом кусочке столового серебра. Гости вдохновленно танцевали, слуги суетились. Празднество неторопливо подходило к концу, когда среди присутствующих пронеслась новость – герцогиня Туссен, mon ami матушки-Императрицы, жестока убита в гостевой комнате дворца. Её муж – пожилой герцог – лишился чувств в бальном зале, а иностранные гости, перепуганные ужасом собственного положения, потребовали от Императора немедленно схватить и предать суду убийцу. Императрица-матушка, полная душевной боли, приказала именитому полицмейстеру найти душегуба и тот торжественно поклялся исполнить свой долг.

–Вот, что я знаю.

–Вы великолепны, душа моя. Всё верно. Моё сердце обязывает помочь Её Величеству, однако во дворце быть не приходилось. Посему попросил о помощнике и вспомнил ваш, Ульяна, прекрасный лик. Вы ведь позволите украсть ваше время?

Мою ладонь вновь коснулись чужие губы. Изо рта вырвался лишь спёртое «да».

–Конечно, да. С радостью. Батюшка давно мечтал работать с вами – Апрелий Леонтьев – над расследованием. Кто бы мог подумать…

–А ваш отец?

–Ах, он – младший следователь и ваш большой почитатель.

–Как чудно. А теперь, позвольте вас попросить проводить меня до комнаты герцогине Туссен.

Герцогиня Туссен – давняя любимица Императрицы. В каждый приезд Её Величество даёт наказ селить французскую барыню в одну и ту же комнату в западном крыле. Муж, редкий гость Зимнего дворца, по обыкновению селится этажом выше, в компании джентльменов.

Мы поднялись на третий этаж и проследовали в самый дальний угол коридора, покрытого мягким ковром. Напротив распахнутой двери толпились слуги, желая одним глазком взглянуть на кровавую сцену и испуганно вздохнуть после. Любопытство столь сильно поглотило их, что нас просто не заметили. Господин Назимов, как джентльмен, молча хмурился, от того я решила выполнить работу помощника полицмейстера от всех сил.

–Эй, что за шабаш устроили?!

–Тьфу тебя, Ульяна. Чего верещишь? Здеся невидаль такая, а мы – и по местам сидеть?

–Дурья башка, неужто ослепла в своей портомойне2? Али не видишь джентльмена за спиной? Это – полицмейстер Назимов, доверенный Её Величества, посланный на расследование сего дела. Дай дорогу!

Слуги перепуганными воробьями разбежались кто куда, зазнав о цели господина Назимова, оставляя нас наедине с местом расправы.

–Какая вы, Ульяна, ловкая, однако.

–Что вы, Апрелий Леонтьев. Мы – слуги – народ простой. Кричи – не кричи, а пока кто повыше за спиной не встанет, да запонками не блеснёт – не услышим.

–Верно говорите.

Господин Назимов передал свой спинджак и шляпу, закатал рукава и прошествовал в комнату. Герцогиня Туссен была уважаемым гостем и потому жила в роскошных палатах с изумрудными обоями. При входе стояли два турецких дивана с расшитыми подушками, вокруг резного столика. Под ним темнело мокрое пятно с осколками дорогого фарфора из китайского сервиза и случайно отлетевшей гильзой. В дальнем углу, чуть поодаль от туалетного столика, лежала герцогиня Туссен в вечерней сорочке, перепачканная в собственной крови.

–Если вам дурно…

–О, нет, нет. Прошу, позвольте присутствовать. Боюсь, это единственный шанс собственноручно поучаствовать в расследовании.

–Подобное заявление от юной девы – шокирует,– Господин Назимов присел на уровень герцогини и откинул длинные, тяжелые от крови, волосы с прострелянной груди,– на трупе три пулевых: живот, грудь, голова. Револьвер. Стреляли лицом к лицу, с расстояния чуть больше вытянутой руки. Герцогиня знала своего убийцу, самостоятельно впустила внутрь в подобном виде.

В комнате стояла сильная вонь, словно куриц потрошили. Я отворила окна, давая возможность недавно начавшемуся ливню освежить воздух. Никогда не могла понять особой любви дворян к спёртому воздуха, пропитанному духами. Их лекари настаивали на таком лечении, Бог весть от чего. То ли воздух смрадный, то ли демоны какие под кожу грозятся залезть.

Сквозняк сдул баночку белил со столика, покрывая дорогой ковер белой крошкой.

–Простите, простите. Испортила место преступления

–Ничего, бывает. Я уже всё осмотрел. Скорее всего герцогиня Туссен пила чай с вечерним гостем. Они рассорились и произошло убийство.

–Тады надобно слуг на этаже опросить?

–От чего же?

–Так, Апрелий Леонтьев, вы же сами сказали – герцогиня была близка с убийцей. В таком наряде ждут либо мужа, либо любовника. А кто, если не слуги, знают о хозяйских любовных историях?

–У тебя, Ульяна, голова светлая, да опыта маловато. Из слуг на этаже все наши – герцогиню редко видят, а вот муж у нее совсем рядом.

–Апрелий Леонтьев, где ж вы таких мужей видали, что б любовников жены в лицо знали?

–Много, Ульянушка, много. Пойдемте, дорогая.

Я помогла господину Назимову одеть спинджак и вновь уставилась на труп. Капли крови со лба перепачкали лицо, шею и грудь герцогини, но место, где обычно кончались вырезы платьев, осталось чистым, будто руками прикрывали. Возможно, там что-то было? Шаль, али ожерелье какое?

Муж убитой – Нарцисс Туссен – находился на попечении дворцового лекаря и, прийдя в сознании, был опоен валерианой с водкой. Сам господин Нарцисс, и без того бледный, посерел и будто бы постарел на десяток лет, настолько плохо выглядело его осунувшееся широкое лицо и потухший задорный блеск глаз на фоне идеально белых простыней.

–Приветствую герцога,– Апрелий Леонтьев снял шляпу и глубоко поклонился кручинившемуся старику. Мне, за не имением прочего, пришлось уйти в неловкий реверанс,– моё имя – Назимов Апрелий Леонтьев. Императрица была крайне опечалена смертью вашей жены и своей подруги, посему назначила лучшего полицмейстера на поиски истины. Однако, в столь неординарном деле, мне придется побеспокоить безутешного вдовца. Готовы ли вы?

Герцог Туссен, разменявший шестой десяток, считай почти ровесник моего деда, еле сдерживал слёзы от слова «вдовец». Дрожащими руками, еле сдерживая рыдания, он вытирал мокрые глаза шёлковым платком.

–Ах, моя дорогая, моя птичка, mon ami. Будто она все еще стоит перед глазами, хвалит подаренные мной духи и просит поправить свои локоны. Ах, она была так молода! Так добра и красива! За что же?!

–Герцог, прошу вас понять: всё для наказания виновного. Можете ли вы сказать, с кем ваша жена могла быть близка?

Господин Нарцисс задумчиво затих, вспоминая что-то, позабыв о текущих слезах. Но неожиданно его лицо из блаженного, свирепо заострилось, губы сжались в злобную линию, голос поднялся до истеричного крика:

–Что ты себе позволяешь, жандарьмейрешко!? Моя дорогая еще остыть не успела, а ты уже смеешь порочить её честь!

Старик покрылся красными пятнами, будто ошпаренный подскочил и замахал тщедушными руками. Беспокойный врач поспешил усадить сопротивляющегося пациента и вновь принялся отпаивать того водкой.

–Прошу прощения. Ваша жена была найдена в ночной сорочке. Она подпустила своего убийцу в подобном виде, от чего…

–Не продолжайте. Моя жена – лучшая женщина в мире. Она не может изменять законному супругу! Ищите женщину! Хоть служанку, хоть Императрицу!

–Бог с вами! Наша матушка-Императрица горюет не меньше вашего! За что вы так?

Герцог Туссен посерел на глазах. Оскорбление, лжесвидетельство в сторону императорской семьи, даже ему, влиятельному герцогу, будет стоить многого.

–Прошу простить мою оплошность.

–И вы простите мою помощницу за столь резкие слова. Мы понимаем – данное происшествие останется в этой комнате. И всё же, я хотел бы попросить вас осмотреть комнату вашей жены на не заметные для постороннего улики.

После согласия герцога, господин Назимов отправил меня перенести труп в погреб дворца. Погода этим вечером выдалась поистине скверной. Дороги настолько развезло из-за ливня, что ни полиция, ни священник до дворца ближайшие пару дней не доберутся. За это время, в протопленных комнатах герцогиня изменится до безобразия. От нее будет исходить ужасная вонь, кожа почернеет, глаза впадут. Люди после погибели ужасают и отталкивают, даже если труп – некогда прекрасная юная дева, пышущая здоровьем и любовью.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Гофмейстер – придворный чин, в обязанности которого входило управление дворцовым хозяйством и штатом придворных.

2

Портомойня – прачечная в Российской Империи