- -
- 100%
- +
Когда математики и физики, наконец, разошлись, Салли, утирая воображаемый пот, выдохнула с таким видом, будто только что разобралась с кучей бухгалтерских отчётов.
– Ура! – прокричала она, подскакивая к Чарли. – Думаю, я их убедила! Теперь осталось только придумать, как уговорить их показать мне эту капсулу!
Чарли, словно поддерживая её энтузиазм, радостно зашелестел своими листьями и добавил к этому мелодичные щелчки, будто аплодировал её находчивости. Салли, вдохновлённая этой поддержкой, уже погрузилась в свои мысли, будто ведя разговор с невидимой аудиторией.
– Конечно, поступок безумный, – пробормотала она себе под нос, начав расхаживать по комнате. – Но, с другой стороны, разве безумцы не меняют историю? Может, это и есть мой шанс!
Чарли издал серию коротких щелчков, которые напоминали одобрительное похмыкивание. Салли остановилась, глядя на своего зелёного напарника.
– Ты прав, Чарли. Безумие – это не слабость, это шанс!
Она снова замерла, уставившись в зеркало, и спросила сама себя:
– Салли, ты ведь не просто писательница. Ты что, ради этого прошлую жизнь оставила? Чтобы сидеть в этой бионической норе и строчить мемуары? Нет уж, дудки!
Решительно хлопнув ладонью по столу, Салли заставила Чарли отреагировать фиолетовым свечением.
– Если у меня есть шанс помочь Новицкому, я сделаю это! Я не дам ему умереть вот так, не увидев даже плодов своих гениальных разработок, хоть для этого придётся рискнуть всем. И если что-то пойдёт не так, я сама за это отвечу.
День выдался не самым лёгким, её привычно железные нервы начали потрескивать. Она потерла виски, глядя на Чарли, который молчаливо подрагивал листьями, время от времени издавая удивительный аромат.
– Вот так, Чарли, – проговорила она, обходя своего зелёного друга, – Ну что, подхожу я к Новицкому, как сейчас к тебе, и говорю: «Здрасте, я из будущего. Салли зовут. Спасаю вас, так сказать». Как думаешь, что он мне ответит?
Чарли вместо ответа мелодично зашелестел и дважды коротко щёлкнул.
– Да-да, именно это, – кивнула Салли, усмехнувшись. – Решит, что перед ним какая-то безумная девчонка, несущая абсолютный бред. Развернётся Новицкий и пойдёт в другую сторону, вот тогда пиши пропала.
Она вздохнула, всё ещё пытаясь осмыслить масштаб своей задумки.
– А если бы ко мне кто-то подошёл и заявил: «Я прилетел к вам из 5125 года, вот вам пакет, получите и распишитесь»? Да уж, я бы тоже не поверила.
Салли задумчиво покачала головой.
– Нет, тут нужен более серьёзный подход. Словами такого не доказать. Надо продумать всё до мелочей.
Она тяжело вздохнула и вновь бросила взгляд на Чарли. Его листья слегка колыхались, а щелчки стали едва слышными, словно он понимал, что Салли нуждалась в тишине.
– Боже, какой сумасшедший день… – прошептала она, – И сколько ещё предстоит.
***
Обещанная вечеринка в лаборатории Хроноса вспыхивала разноцветной мишурой: голограммы щедро выдавали проекции разных эпох, и всё вокруг казалось ожившей историей. Два столика в центре комнаты выглядели как великовозрастные улитки, гордо несущие на своих «панцирях» изысканный фуршет в стиле Людовика XIV.
Салли, вдохновлённая атмосферой, выбрала для вечера элегантный образ, чтобы полностью погрузиться в дух Парижа 1933года. На ней красовалось длинное шёлковое платье глубокого изумрудного оттенка. Оно мягко струилось по фигуре, а его заниженная талия и прямой крой идеально передавали стиль той эпохи. Серебристая вышивка в стиле ар-деко украшала верх платья, переливаясь в свете разноцветных проекций.
Длинные жемчужные бусы, невесомо свисающие почти до талии, и изящная шляпка-клош с тонкой лентой и аккуратным пером.
– Магнетическое кокетство и шарм, мадам! – заметил Ерёма, -а ботиночки-то какие, фея! Это вам не космические берцы на шнуровке!
На ногах писательницы блистали утончённые туфли с ремешком, подходящие для танцев и лёгких прогулок. Укладка «волнами» делала Салли похожей на героиню романтических парижских хроник.
Вечер блистал яркими красками, и это только начало. Атмосфера словно звала гостей перенестись сквозь время и почувствовать себя частью историй, которые когда-то будоражили целые эпохи.
Предусмотрительно Салли поместила в небольшой саквояж документы Гилберта и его записи, в которых он описывал, как оказался в 2120 году. Эта сумка станет её настоящим ключом, доказательством, пропуском в доверие Гилберта. Девушка спрятала в сумку и мини-синтезатор – устройство, которое могло стать её тайным козырем. Деньги, лекарства, еда – он умел создавать всё, что могло спасти её в самых неожиданных ситуациях.
«Что ж, игра началась,» – подумала она с тонкой улыбкой, аккуратно закрывая застёжку саквояжа. Теперь её планы обрели совершенно другой масштаб, а будущее – обещание удивительных поворотов, Салли чувствовала себя вооружённой до зубов.
Мияцуки не помнил, когда он так веселился в своей жизни.
«Да, иногда себе можно позволять немного огоньку. Жизнь не бесконечна и не ограничивается только вычислительным процессом.»
Разноцветные огни отражались в глазах ребят, создавая иллюзию кабаре. Салли, вдохновлённая стилем вечера, по очереди танцевала с Бринштейном и Хроносом. Сначала зазвучал яркий, ритмичный фокстрот, где каждый шаг отдавал энергией двадцатых годов. Затем последовало нежное танго, с плавными движениями и ноткой романтики в каждом повороте.
Но кульминацией вечера стал Чарльстон. Салли, Бринштейн и Мияцуки, будто соревнуясь друг с другом в мастерстве и веселье, буквально зажгли танцпол. Салли кружилась в своём изумрудном платье, которое в движении выглядело ещё более эффектно, добавляя обстановке особый шарм.
– Что ж, Ерёма, кто-то мне обещал показать капсулу, летающую сквозь великие города столетий. Вот мы садимся втроём, и представляете – сейчас посещаем древний Рим и оказываемся на празднестве!
– Ого, Луперкалии! – Мияцуки оглядывается вокруг. – Жрецы бегают с ремнями из козьей кожи, шлёпают людей, чтобы принести удачу и плодородие. Сколько танцев, музыки, пиршеств! Даже не верится, что мы здесь, прямо посреди этой суматохи.
– Ха, хватит уже о Риме, – смеётся Ерёма. – Мы в XVI веке! Только посмотрите на этот бал у Людовика XIV. Кавалеры напомажены, парики сверкают, дамы в платьях с кринолинами кружатся под звуки менуэта. А за кулисами великие повара творят кулинарные шедевры, отбиваясь от крыс, которые явно тоже хотят попасть на банкет.
– Эх, Ерёма, ну не могу о крысах слышать, – морщится Салли. – Но вот Монмартр начала XX века – совсем другое дело. Карнавал, огни, музыка, танцоры канкана, каштаны на каждом углу. Это совсем другая энергия – свобода, искусство, яркость!
– Ну что, ребята, куда отправимся дальше? – Салли улыбнулась и шутливо подхватила свой саквояж, я готова снова окунуться в вихрь истории. Она подбежала к капсуле словно играючи.
– С этой временной каравеллой ещё справляться надо как настоящий капитан, – улыбнулась девушка, бросив взгляд на панели управления.
– Да какой там справляться! – рассмеялся Ерёма, махнув рукой. – Здесь всё автоматическое, капитан тут скорее для красоты. Вводишь на своём интерфейсе дату и место, а дальше дело за техникой!
Он подошёл ближе и с увлечением начал объяснять:
– Смотри, капсула оснащена самоадаптивной системой. Она сканирует всё вокруг, анализирует ваши запросы и сама выбирает нужную эпоху. Вот этот голографический интерфейс, видишь? Он показывает временные линии, энергетические уровни и даже точные координаты в истории.
Ерёма, раскрасневшись, пребывал в своей стихии.
– А ещё тут есть встроенный ИИ, который предотвращает временные парадоксы. Если что-то пойдёт не так, капсула сразу перенастроится. Мы с Мияцуки молодцы, всё доработали!!!! Датчики по корпусу следят за малейшими изменениями, чтобы путешествие было максимально безопасным.
Он с довольным видом отошёл от панели и, скрестив руки, добавил:
– Так что, капитан, можешь расслабиться. Тут всё уже придумано за тебя.
Салли внутри кипела от напряжения, руки дрожали, она взглянула на капсулу: её светящиеся панели будто подтверждали слова Ерёмы, готовясь к новому витку во времени.
И не успели ребята оглянуться, не ожидая такого поворота дел, никто и не надеялся, что эта спокойная писательница, которую за спиной уважительно называли «сильным чулком», решится на столь смелый шаг. В доли секунды Салли оказалась внутри временного устройства, её пальцы легко скользнули по интерфейсу. Она надела браслет на левую руку, лёгким щелчком включая активацию. Капсула завибрировала, всполохи света разорвали тишину лаборатории, захватив всё пространство.
Хронос и Ерёма застыли, глядя друг на друга, в полном недоумении.
– Что? – только и выдавил Ерёма, не веря своим глазам.
Но на этом всё не закончилось. В ту же секунду активировался Филин, облачённый в строгий костюм временного стража, словно вышедший прямо из последнего боевика. Но он опоздал.
– Несанкционированный запуск временной петли! – произнёс он громогласно, словно надеясь остановить необратимое.
Но было уже поздно. Капсула завибрировала, мерцающий свет окутывал её по периметру, словно намёк на то, что здесь произошло.
– Это… невероятно, – наконец выдавил Хронос, глядя в пустоту.
Ерёма глубоко вздохнул и бросил взгляд на него.
– Да уж, эта маленькая авантюристка добилась своего, – произнёс он с невольной ноткой восхищения.
Глава 26. Париж 1933г
Люксембургский сад раскинулся как мозаика из изысканных деталей. Аллеи, словно живые артерии, вели к сердцу этого очаровательного уголка Парижа. Мягкий шум фонтана под аккомпанемент птичьего пения заполнял воздух, добавляя волшебства. Цветочные клумбы, выстроенные в точных геометрических формах, напоминали о тщательной заботе садовников. Статуи из мрамора стояли в задумчивом молчании, казалось, они знали тайны прошлого, которыми никогда не поделятся. Люксембургский сад манил своей гармонией, создавая ощущение, что время здесь замедляется.
Гилберт шагал по одной из аллей, когда вдруг его взгляд привлекло нечто. Это было как лёгкое прикосновение тени – внезапное, еле уловимое, почти иллюзорное. Он остановился, ощущая странное дежавю, ту редкую внутреннюю дрожь, когда ты чувствуешь, что находишься на пороге чего-то важного, хоть и не можешь объяснить почему.
Он оглянулся. На скамейке под раскидистым каштаном сидела девушка. Изумрудное платье, бусы, лёгкое перо в её шляпке – всё выглядело так, будто она вырезана из модного журнала той эпохи. Но что-то было не так. Гилберт не мог оторвать взгляд от её глаз. Они были словно окно в мир, который пережил тысячи бурь. Острый, проницательный взгляд не соответствовал её безмятежному облику.
«Кто она, явно не отсюда, возможно приехала погостить к родственникам,» – промелькнуло в его голове. Не здешняя, нет в ней кокетливого шумного Парижа. Другая, всё непонятно не так, от необычного браслета на тонком запястье до манеры сидеть, будто впитавшей воспоминания веков. Она казалась необыкновенно чужой, но в то же время притягательной.
«Фата-моргана? Видение? Или…» – Гилберт не закончил мысль, потому что Незнакомка взглянула на него, и всё вокруг – шум, движение, сама реальность – будто разом перешло в другое измерение.
***
Мир Салли словно бомба разорвался внутри неё, будто бескрайние морские глубины решили поселиться прямо в её груди. Перегрузки накрывали хрупкое тело, словно волны океана, сначала унося в бездну, а потом швыряя обратно наверх. Она чувствовала себя на качелях, которые раскачивались то вверх, то вниз, оставляя её в состоянии вечной неопределённости. Казалось, словно её перенесли в великое ничто – пространство без времени и формы, где всё вокруг стоит на голове.
Затем мир изменился. Он ярко вспыхнул, заполнив её чувства запахами, которые невозможно было ни с чем сравнить. В первую очередь её охватили ароматы свежести и цветов – в Париже 1933 года воздух бурлил жизнью. Каждая молекула, казалось, несла в себе магию этого места.
Солнце над городом сияло ярче, чем она могла себе представить. Его свет был не просто тёплым, а каким-то золотым, живым, словно оно намеренно раскрывало красоту всего вокруг. Небо над Парижем – глубокое, насыщенное голубое, почти гипнотическое. Она ни разу не видела такого, оно простиралось, как бескрайняя гладь океана, передавая чувство спокойствия и бесконечности.
Сады вокруг, расцветающие под этим небом, будто оживали, играя всеми возможными красками. Салли ощутила удивительную лёгкость, как будто саму жизнь здесь переполняли чудеса, которые таились в каждом уголке Парижа. Перед ней город, который мог разбудить что-то невероятное внутри неё, что-то, что раньше очень долго спало.
Салли опустилась на скамейку, всё ещё чувствуя дрожь и непонятное ощущение раздвоенности. Её руки нервно раскрыли саквояж, и изнутри она извлекла маленькое зеркальце. Ловким движением поправила причёску, надеясь немного привести себя в порядок после перенесённых перегрузок.
Взгляд застрял на отражении. На фоне садовой зелени в зеркальце появилось лицо Незнакомки. Та смотрела на неё, словно застигнутая врасплох, глаза широко раскрыты и полны какого-то непонятного ужаса.
«Что-то не так?» – подумала Салли, внезапно почувствовав странное беспокойство. Её сердце забилось сильнее, будто предчувствие чего-то важного вторглось в её сознание.
«Господи, что я натворила? Что я вообще делаю в этом месте?» – пронеслось в её голове. На секунду время остановилось, поглотив её в вихре этих мыслей. Незнакомка из зеркальца смотрела на неё, и её присутствие вызывало нервную дрожь, что Салли пока не могла понять. Но почему она так смотрит? Кончики пальцев горели болезненной тяжестью, словно они перенесли на себе всё напряжение, накопившееся за этот невероятный переход. Её тело содрогалось, каждый мускул реагировал на перегрузки, словно противостоял невидимому шторму. В животе закипала буря, создавая ощущение, что он вот-вот вывернет всё своё содержимое наружу.
Голова кружилась, а мир вокруг плыл, раскачиваясь, как лодка на неспокойных волнах. Салли с трудом сосредоточилась, стараясь удержать себя от того, чтобы не утратить контроль. Она сделала глубокий вдох, но даже воздух Парижа, пропитанный запахами цветов и свежести, не мог сразу её успокоить. Всё, что она могла сделать, это собраться с силами, чтобы выдержать этот момент, хотя её внутренний мир трещал по швам.
***
Гилберт не верил в колдовство, всё-таки он человек точных рациональных расчётов и выверенных формул.
Это чувство представлялось для Гилберта совершенно новым, почти пугающим. Он никогда не увлекался девушками, его сердце всегда принадлежало науке – физике, математике, и, конечно, мечте о перемещении во времени. Эта идея жила с ним с самого детства, как будто он родился с ней, как с неизменной частью своей сущности.
Но сейчас всё изменилось. Что-то внутри него словно перевернулось. Ком в горле застрял, не давая дышать, а кожа на макушке съёжилась, покрывшись иголками, как от внезапного холода. «Наваждение какое-то,» – подумал он, пытаясь найти рациональное объяснение.
Гилберт никогда не видел ведьм, времена средневековья давно прошли, но перед ним не просто девушка. Её присутствие казалось магическим, почти сверхъестественным.
***
После того как Салли исчезла за гранью реальности этого столетия, Гелиос заперся в своей комнате, как обиженный отец, который не хотел даже слушать о своей дочери, поступившей против его воли. День тянулся, а он не выходил, словно обиделся на весь мир. Интерфейс отключён, дверь закрыта – хоть лазерный резак присылай. Ни стука, ни заука – только глухая тишина.
Ерёма, не выдержав этого абсурда, уже третий раз за час обращался к Филину
– Ну, ты-то хоть пройди и поговори! – начал он с негодованием. – Ты же тут главный, или как? Да, случай из ряда вон выходящий, а он, как улитка, в раковину! Заорал бы что ли, пару интерфейсов разбил, нам бы голову снёс. А так заперся, я уже за него переживаю!
Филин, поднял на него взгляд, сегодня он сидел поверх какой-то конструкции и только устало вздохнул. В общем-то, он сегодня и филином не был, а столетним чёрным вороном, каким-то зловещим и задумчивым.
– Запуск был успешным, – проговорил Бринштейн, как будто убеждал не только Филина, но и самого себя. – Мы могли бы ещё пару лет вокруг этой капсулы прыгать, танцы с бубном устраивать, а тут всё сработало.
Филин драматично закатил глаза.
– Успешным? Да это чудо! – вмешался Хронос. – Конечно, мы не планировали такое сумасшествие, но без таких, как Салли, мир бы так и остался на месте, – он шумно выдохнул и, уперев руки в бока, добавил, – мы бы до сих пор за руку с обезьянами ходили, если бы не такие авантюристки!
Ерёма, задумчиво посмотрев в сторону капсулы, чуть улыбнулся.
– Иногда такие авантюристки и правда двигают прогресс, – ответил он, будто размышляя вслух.
Филин на мгновение замер, а потом его ворон кивнул головой.
– Может, Гелиосу просто нужно время, чтобы это переварить. Даже самые умные бывают застигнуты врасплох такими бурями.
Гелиос сидел в своей капитанской каюте, смотрел на звёздное небо, и тишина, казалось, давила на него со всех сторон, словно нечто невидимое пыталось проникнуть в его мысли. А ведь всё это ложь и имитация, к чёрту эти звёзды- если они не настоящие. Он чувствовал, как годы навалились на него тяжёлым грузом, который больше нельзя вот так просто взять и отодвинуть в сторону. Салли вошла в их мир, в его мир и принесла с собой перемены, и он сразу понял это. С тех первых дней, когда они начали разговаривать вечерами, он ощутил внутри себя нечто новое, почти пугающее – странное отеческое чувство, которого он не знал до этого момента.
Ему было сложно принять перемены, смириться с ними, но он понимал, что их нужно распознать и дать им свободу вовремя. А это невыносимо больно, отодвигать устоявшиеся стереотипы в сторону.
Её дух – воля и свобода, несущиеся вперёд, разорвали стены их замкнутого сообщества, как луч света в тёмной комнате. Они слишком долго оставались в безопасности своих привычек, закрытые от нового. Салли же стала тем порывом, тем вихрем, который открыл портал к обновлению.
Но Гелиос негодовал:
– Негодная девчонка! Как она могла попрать все правила, наплевать на устои, которые мы так долго выстраивали? Всё, что мы считали незыблемым, для неё оказалось лишь пустой формальностью. Но… а с другой стороны, разве я сам не был таким же? Разве я не плюнул когда-то на мнение всего общества, чтобы организовать своё, чтобы создать то, что считал правильным? Разве я не шёл против течения, когда мне было столько же лет, сколько ей сейчас?
Она ведь, по сути, такая же, как я тогда. Только теперь я на другой стороне, и мне сложно это принять. Сложно признать, что время движется вперёд, что перемены неизбежны, что она – это отражение меня самого, но в новом времени, с новыми вызовами. И, возможно, именно поэтому её поступок так задевает меня.
Гелиос посмотрел на свои седые волосы в зеркале и невольно усмехнулся. Ему было 157 лет – возраст, который, казалось, превращал его в живую окаменелость. «Стар как динозавр из юрского периода,» – подумал он, чувствуя себя ничуть не менее древним в этот момент.
Как отпустить ту, кого он начал считать своей дочерью? Как признать, что она ослушалась его запрета, выбрала свой путь, и этот путь оказался правильным? Он всё понимал, но принять это – словно столкнуться с другой гранью жизни, которая всегда казалась далёкой, неизведанной.
Тишина в комнате становилась невыносимая, но в ней рождались перемены. Гелиос чувствовал, что этого не избежать. И хотя сердце его сопротивлялось, разум начинал искать ответ. Перемены – это всегда страх, но страх и есть начало пути к свободе. А разве не этого он всегда хотел?
***
Салли смотрела на фигуру перед собой, как на уходящую тень неясного сна, застигнутого на границе мира явного и невозможного. Высокий, сутулый человек в нелепом френче – тени его вытянулись вдоль земли, как следы слов, которые ещё не были сказаны. Его очертания казались какими-то нереальными, растворяющимися в воздухе, словно строки стихов, которые никогда не будут написаны.
Его глаза – ещё чистые, свободные от боли. Их не коснулись ни трагедия, ни неизбежность, что тихо ожидала в его жизни, ещё не отравили те тёмные глубины, где гибель семьи и болезнь станут частью его существа. Перед Салли стоял мальчишка, ещё не знающий своей судьбы, ещё совсем безмятежный, чувствующий теплоту объятий каждого дня.
И ей так хотелось радоваться. Ведь она ждала этого момента – как ждут новой строки, новой рифмы, что могут изменить ход всего романа, всей жизни. Но вместо радости пришла тоска, бескрайняя, как будто сейчас сорвётся осенний ветер и ударит их по щекам своим холодом. В её голове крутился поток бессмысленных мыслей, мимолётных и нелепых, словно ненужные слова, что не вписываются не в один сценарий, коих она приготовила множество.
Перед ней стояла та фигура, та часть её мира, которую она искала. Но вместо триумфа пришло странное осознание – что сама жизнь, её печаль и радость, всегда будут идти рука об руку.
Салли посмотрела ему в глаза – глубокие, живые, полные чего-то невыразимого, того, что проникает прямо в душу.
– Гилберт?! – это единственное, что смогло сорваться с её губ. Её язык будто стал тяжёлым, словно камень, а тысячи мыслей, которые кружились у неё в голове, застряли, не сумев сложиться в слова.
Он посмотрел на неё внимательно и медленно подошёл. Его шаги наполнились уверенностью, но в этом движении была неуловимая скромность или стеснение. И когда он заговорил, Салли замерла. Бархатный баритон прорезал тишину между ними, обволакивая её. Это был голос, который она слышала в своих мыслях сотни раз, создавая его в воображении, и в то же время – совершенно новый, как звук прошлого, которое она не знала.
Её сердце дрожало от хаоса. «Как многогранен наш мир», – подумалось ей. Сколько ещё осталось не изученного, сколько ещё предстоит открыть, сколько раз ещё придётся удивляться. Её мысли вихрем кружились в голове, сталкиваясь и разлетаясь во все стороны.
Перед ней стоял человек, который ещё не знал, что станет великим учёным, человеком, способным изменить саму ткань времени. Не знал, что уже оставил след, который воспламенил светлую искру в её сердце – ту, которая останется с ней навсегда.
Он остановился в шаге от неё и посмотрел так, словно пытался вспомнить, видел ли он её прежде.
– Мы знакомы? – просто спросил он, невзначай, как будто это был всего лишь мимолётный вопрос.
Это прозвучало, как первый удар грома перед грозой.
– Мадемуазель, откуда вы знаете моё имя? – произнёс он ровным голосом. – Тогда будьте добры, представьтесь, и мы продолжим разговор.
Гилберт смотрел на неё спокойно, сдержанно, без намёка на эмоции. Салли пыталась понять, что скрывается за этим выражением, но его лицо оставалось недоступным, словно закрытая книга, которую нельзя ни прочитать, ни открыть.
– Салли Гугенбергер! – она выдавила, едва справившись с тяжестью собственного голоса.
– А вы… вы Гилберт Новицкий, – произнесла Салли, задыхаясь, словно петля времени затянулась у неё на шее, не давая сделать полный вдох.
Гилберт удивлённо раскрыл глаза, его лицо на миг оживилось, но тут же вернулось в своё привычное спокойное выражение.
– Ну, рассказывайте, вероятно, вы моя родственница? Что-то с отцом? – начал он ровным тоном.
Салли замерла, не веря своим ушам.
– С чего вы это взяли? – с лёгкой растерянностью спросила она.
Он слегка улыбнулся, но его улыбка была натянутой, почти нечитаемой взглядом.
– Потому что вы ошиблись. Я – Гилберт Гугенбергер.
Салли похолодела. «Не может быть,» – подумала она. Голова закружилась, и мысли, тяжёлые, как сапоги, начали топтаться в её сознании, оставляя за собой болезненный след. «Я не могла ошибиться. Что-то тут не складывается. Или… я чего-то не знаю?»
Боль прострелила виски, будто её голова вот-вот разорвётся. Она едва удержала равновесие, чувствуя, как всё её тело протестует против самой реальности.
Гилберт заметил её состояние. Его взгляд, внимательный и проницательный, изменился. Он сделал шаг вперёд, нахмурившись:
– Всё в порядке? Вы неважно выглядите.
Но Салли не могла ответить.
Мир, словно оживший механизм, начал складываться в спираль, закручиваться всё сильнее, как огромная центрифуга. Гул постепенно перекрывал её мысли, резонируя с каждым ударом сердца. Цвета поблекли, тускнея до полной пустоты, пока наконец всё вокруг не погрузилось во внезапную, всеобъемлющую тьму.
Латинский квартал насквозь пропитала богемная атмосфера: художники, писатели, музыканты искали вдохновения в общении с интеллектуальными студентами. Комнаты иногда сдавали бывшие преподаватели или интеллигенция, которые ценили общение с молодыми людьми и атмосферу университетской жизни.