Под стеклянным небом

Глава 1

10 лет назад

Звук удара от пощечины быстро разлетелся по квартире. Но никто не спрашивал, что случилось, ведь это просто отец вновь поучает свою дочь.

Эшли, девочка моя, – отец гладил по голове свою десятилетнюю дочь, – зачем ты меня так расстраиваешь?

Мужчина схватил девочку за волосы и бросил на пол. Эшли ударилась головой о стену, но вот, что странно, она не плакала. Не пролила ни слезы, но вот сердце ужасно болело.

– Папочка, что я сделала? Прости меня, пожалуйста, я больше так не буду, – малышка встала на колени и стала молить своего отца о прощении.

Мужчина засмеялся.

– Что ты сделала? Ты у меня еще спрашиваешь, негодница! – вновь удар пощечины, – Кто давал тебе право есть еду, купленные на мои деньги? Пошла сама и заработала, а ты у меня тут еще спрашиваешь, что ты сделала не так?!

И вновь удар, но уже ногой в живот. Девочка начала кашлять, слезы выступили, в голове у нее все проносилась мысль: “Я ведь просто хотела есть”.

Его звали Джозеф, ему 40 лет, он работает таксистом. В 29 лет женился на девушке, по имени Лика, после у них родилась девочка, которую они назвали Эшли.

– Хрен с тобой, только попробуй еще раз, что-то взять!

Он вышел из комнаты, закрыв дверь на ключ и оставил свою дочь одну. Она осторожно поднялась на ноги, подошла к шкафчику и взяла оттуда бинты, болеутоляющее и мазь. Ей уже не в первый раз приходилось обрабатывать свои раны. Эшли было больно, она плакала и умоляла Бога помочь ей, но тот ни разу не откликнулся за последние пять лет. Именно, в том возрасте, Джозеф впервые ударил свою дочь.

Ее комната была похожа на темницу: окно заслоняла решетка, голые стены, кровать, которую отец нашел на свалке, и старый шкаф, где лежали некоторые ее вещи.

Эшли уже пять суток не ела , и не смогла больше терпеть, поэтому взяла хлеб из холодильника, но её сдала мать. Она рассказала все отцу. Но Эшли спрятала маленький кусочек хлеба под подушку, она села в угол комнаты и со слезами на глазах тихо запела:

– С днем рождения меня! С днем рождения, с днем рождения, с днем рождения меня! – после она быстро съела хлебушек, вытерла слезы и легла на кровать.

Именно так прошел её десятый день рождения.

8 лет назад.

– Ты что себе позволяешь?! – Джозеф схватил Эшли за волосы. – Почему твоя учительница звонит мне и говорит, что видела у тебя синяки на запястье?!

Он снова погрузил свою дочь под воду в ванне. Она барахталась, ей было нечем дышать, но он все еще не отпускал. Как только он вытащил ее на поверхность, Эшли стала кашлять, ей категорически не хватало воздуха.

– Ты должна хорошо скрывать свои синяки, ты меня поняла?! – он кричал прямо ей в ухо.

– Да! Я поняла, прости меня, пожалуйста, – Эшли плакала, хваталась за отца, прося его остановиться.

Он оттолкнул ее, и отойдя к двери, все же решил развернуться.

– Запомни, милая, тебе в этой жизни никто не поможет, поэтому не зли меня.

Он вышел из ванной комнаты. Эшли поднялась из ванны, взяла полотенце, попыталась как-то выжать одежду, но руки тряслись, ноги подкашивались. Она вернулась к себе в комнату, переоделась в сухую одежду и с мокрыми волосами подошла к отцу.

– Можно я пойду прогуляюсь?

– С чего это мне тебе, что-то разрешать?

– Но у меня сегодня День Рождения, можно, пожалуйста, я на площадку схожу?

– Тц, ладно, иди.

Она выбежала из квартиры с улыбкой на лице.

Наверное, это самый лучший ее двенадцатый День Рождения.

5 лет назад.

Эшли возвращалась домой со школы. Сегодня утром отец наградил её пощечиной, за то, что она слишком долго была в ванне. Она надеялась, что на этом избиений больше не будет. Сегодня её День Рождения, и почему-то она верила, что этот день принесет ей огромное счастье. Она зашла домой и услышала голоса: это её родители вместе с друзьями выпивали. На самом деле, они не часто пьют, а жаль, ведь именно в такие дни об Эшли забывали, и она могла вздохнуть.

Эшли тихо прошла к себе в комнату, переоделась в черные джинсы и серую толстовку. На улице, пусть и декабрь, но в стране, Кристалия, как такового снега и нет, может, только в северных городах.

Температура составляет +10 градусов, поэтому Эшли решила пойти лишь в толстовке. Сначала, она хотела быстро ускользнуть из дома, но потом, немного подумав, что если так сделает, а отец узнает, будет только хуже. Она осторожно зашла на кухню.

– Здравствуйте, – она смотрела на друзей родителей и очень нервничала

– О, привет, Эшли! Как у тебя дела? – спросил незнакомый ей взрослый мужчина.

– Все хорошо, спасибо, – она посмотрела на отца. – Папа, а можно я пойду погуляю на улице?

– Погуляешь на улице? Ну, конечно, иди, – да, именно из-за того, что рядом сидят друзья, её отец лучше к ней относится.

– Спасибо! Тогда я пойду, – она развернулась и чуть ли не выбежала из дома.

Эшли решила провести свой День Рождения в парке, гулять и быть наедине с собой. А также, она решила побаловать себя, купив мороженное. Да, на улице зима, но почему нет?

Она зашла в магазин, взяла недорогое мороженое за 30 радий.

– Здравствуйте, с вас 30 радий, – продавец пробил мороженное и ждал оплаты.

– Здравствуйте, вот держите, – Эшли протянуло монеты, забрала мороженное и пошла на улицу.

Эшли шла по почти пустынному парку, сжимая в руке бумажную обертку от мороженого. Холодок ванильного рожка, который она только что доела, ещё щипал горло, но внутри была пустота, куда более ледяная.

Ей исполнилось пятнадцать. А вокруг не было ни души.

Она смотрела на голубей, на спешащую пару, на серую гладь лужи. Казалось, сама природа оплакивала то, чего у неё никогда не было: простого родительского «с днём рождения», теплого объятия, хоть какого-нибудь знака, что её существование в этот день хоть для кого-то имеет значение.

Лика. Мама. Это слово всегда обжигало Эшли холодом. Сегодня оно вызывало не боль, а тяжёлую, спёршуюся ярость, смешанную с горьким презрением. Она даже не попыталась. Никогда не пыталась. Не поздравила, не сунула в руку хоть какую-то купюру, украдкой, пока он не видит. Не зашептала в спину: «Прости меня, дочка». Ветерок шелестел последними сухими листьями, и его звук был похож на трусливый шёпот матери, доносившийся из-за закрытой двери, пока Эшли замирала в ожидании очередной вспышки гнева отца. Лика всегда выбирала тишину. Тишину и собственную безопасность, купленную ценой дочери. Она просто шла, и её пятнадцатый день рождения был памятником тому, как её предали самые близкие люди.

Из-за потока мыслей, она не заметила как уже стемнело. Ноги сами принесли её к высокому зданию на окраине района. Фасад из тёмного стекла и бетона местами был потускневшим, кое-где облупилась краска, но здание всё ещё стояло с видом былого величия, храня холодное достоинство. Подъездная дверь с потухшей вывеской «Офисы» была небрежно прикрыта, словно кто-то уходил в спешке и не удосужился захлопнуть её как следует. Тишина вокруг была густой, почти звенящей, нарушаемая лишь порывами ветра, гуляющими между высотками. Эшли толкнула тяжёлую дверь, и та с тихим скрипом подалась внутрь. Её встретила пустота большого вестибюля, пахнущая пылью и сладковатым запахом старого ковролина. Свет проникал сквозь грязные витринные окна, подсвечивая летающие в воздухе пылинки. На стене за стойкой ресепшен всё ещё висело расписание работы, пожелтевшее и уставшее.

Безлюдье давило, но оно было предпочтительнее фальшивого веселья или равнодушных взглядов. Эта тишина была честной. Здесь её одиночество не казалось аномалией – оно становилось частью всеобщего запустения, логичным и естественным.

Именно поэтому она, не раздумывая, направилась к лестничному пролёту. Лифты, конечно, не работали. Но ей это было и не нужно. Каждый шаг по бетонным ступеням, каждое эхо её собственных шагов, отдававшееся в пустоте, было шагом прочь от всего, что ждало её внизу. Она шла наверх, потому что дальше идти было уже некуда. Крыша стала единственным местом, где можно было буквально подняться над всем этим – над болью, предательством и тяжёлым камнем на сердце, который она несла все свои пятнадцать лет.

Эшли вышла на крышу, и её сразу обдало свежим, упругим ветром, который гулял здесь как полноправный хозяин.

Именно тут, на самом краю, она его увидела.

Сначала мелькнула мысль: «Мальчик».

Силуэт против гаснущего неба казался хрупким и немного потерянным. Он сидел, свесив ноги в пустоту, в простой тёмной куртке, и его плечи были ссутулены под невидимой тяжестью. Он не слышал её шагов, оглушённый ветром и собственными мыслями. В этой позе было что-то такое же одинокое и отчаянное, как и в ней самой, и на мгновение её собственное горе отступило, уступив место жгучему любопытству и тревоге.

«Что он тут делает? Он что, хочет…?» – обжигающая догадка заставила её сердце ёкнунуть.

– Эй! – её голос прозвучал хрипло и громче, чем она планировала – Эй, мальчик! Отойди от края!

Она сделала несколько осторожных шагов по крыши, её пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

Силуэт резко обернулся. И теперь, при свете звезд, она разглядела его лицо. Это был не мальчик. Черты были хоть и молодые, но уже чёткие, определившиеся. В широко распахнутых глазах читался не детский испуг, а скорее шок и смущение взрослого человека, застигнутого врасплох в самой глубине его мира. Он смотрел на неё так, будто она призрак, возникший из ниоткуда в его крепости одиночества.

– Я не собираюсь прыгать, – его голос прозвучал низко и устало, но в нём не было и тени лжи. Он был твёрдым, почти раздраженным. Он отвел взгляд обратно к горизонту. – Я просто… хочу тишины.

Тяжесть, исходящая от него, была не смертельной, а живой, человеческой – тяжестью от бесконечного давления, от необходимости соответствовать чужим ожиданиям, от которого он сбежал сюда, на высоту, чтобы просто иметь возможность дышать.

Ветер рвал между ними её короткое, смущенное дыхание и его тяжёлое, ровное молчание. Так состоялась их первая встреча – на краю крыши, на краю одиночества, где два человека, придавленные разным грузом, внезапно столкнулись, нарушив тишину друг друга.

Эшли медленно, будто боясь спугнуть, опустилась на холодный бетон, рядом с ним. Ветер трепал её волосы и тонкую серую толстовку, которая казалась совсем не по погоде. Она свесила ноги в пустоту, и у неё закружилась голова от высоты и странности происходящего.

Парень молча наблюдал за ней краем глаза. Его взгляд скользнул по её худым запястьям, по слишком большой толстовке, которая явно была ей не по размеру.

– Тебе не холодно? – наконец спросил он, и его голос прозвучал тише, без прежней раздраженной усталости. – Ты ведь без куртки.

– Привыкла.

Эшли лишь пожала плечами, не глядя на него.

– А сколько тебе… вообще лет? – осторожно поинтересовался он. – Если не секрет. Ты выглядишь… очень юной. Он помолчал, разглядывая её профиль.

– Сегодня пятнадцать, – тихо ответила она, и её голос дрогнул на этом слове. – День рождения.

– С днём рождения… – автоматически выдавил он и тут же спохватился, поняв всю нелепость поздравления здесь и сейчас. – Серьёзно? Я бы дал… максимум двенадцать. – Он тут же спохватился. – Прости. Просто… ты очень хрупкая. Он медленно моргнул, и на его лице появилось искреннее, неподдельное удивление.

– Голодной быть полезно. Меньше шансов, когда тебя выгонят из-за стола.

Эшли горько усмехнулась, наконец повернув к нему лицо.

– Выгоняют? Твой отец… он что, не кормит тебя?Его глаза расширились. Он, кажется, начал что-то понимать.

– Холодильник под замком. Иногда – буквально, – её голос был плоским, будто она говорила о погоде. – «Хочешь есть – иди работай», – говорит. А работы в пятнадцать лет, сам понимаешь, особо нет. Ну, без согласия от родителей. Вот и привыкла.

Он слушал, и его собственное лицо постепенно бледнело. Его отец, Артур, мог быть строгим, мог кричать, мог давить авторитетом. Но мысль о том, что он мог бы запереть еду… Это было за гранью его понимания. Его проблемы с давлением о женитьбе вдруг показались ему мелкими, абсурдными привилегиями.

– Твои родители… Они знают, что сегодня твой день рождения? – тихо спросил он, уже боясь ответа.

– Знают. Поэтому и выгнали гулять. Чтобы не пришлось делать вид, что они помнят. – Она обняла себя за плечи, но не от холода, а от сжимающей внутри пустоты. – Подарок у меня один – вот это мороженое, которое я себе купила. Я, недавно, помогла бабушке с сумками и она дала мне 50 радий. – на ее лице промелькнула улыбка.

Он смотрел на неё, и в его глазах было что-то сломленное.

– Я… я даже не знаю, что сказать, – прошептал он. – Мой отец… он сегодня устроил мне сцену из-за того, что я не хочу жениться. Кричал, что я подвожу семью. Мне казалось, что мир рушится. Я сбежал сюда, потому что задохнулся. А твой мир… он… он уже давно рухнул, да?

Эшли лишь кивнула, снова уставившись в даль. Ей было странно слышать, что чьи-то проблемы могут казаться кому-то менее значительными. Для неё боль была болью.

– Они просто… позволяют этому происходить? Твоя мать? – не мог поверить он.

– Она рада, что он не бьёт её. А на меня ей наплевать. – В её голосе не было злости, только ледяная, окончательная констатация факта.

– Он… он бьёт тебя? – его голос сорвался на шепот.Он резко повернулся к ней, его глаза пылали.

– А разве бывает по-другому?

Эшли отвернулась, сжавшись в комок.

Наступила тишина, разорванная лишь ветром. Парень смотрел на неё, будто видел призрака.

– Мой отец… – он начал медленно, подбирая слова, – Он может орать до хрипоты. Может хлопнуть дверью так, что стекла дребезжат. Но… – он сделал паузу, глядя ей прямо в глаза, – но он никогда в жизни не поднимал на меня руку. Никогда. И на мою мать – тем более. Я… я даже не могу такого представить.

Эшли замерла. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, полными неподдельного, животного непонимания. Её мозг отказывался воспринимать эту информацию. Это было так же невероятно, как если бы он сказал, что земля плоская.

– Никогда? – выдохнула она, и её голос прозвучал слабо и сломлено. – Но… как? А если ты провинишься? Если ослушаешься? Он просто… кричит?

– Да, но бить?.. – Он снова покачал головой, и на его лице было написано искреннее сострадание. – Нет. Никогда. Так не должно быть. Ни с кем. И уж тем более… со своим ребёнком.

Эшли молчала. В её глазах читалась настоящая, глубокая трещина. Вся её картина мира, в которой отцы всегда бьют, а матери всегда молчат, дала сбой. Она сидела и смотрела на этого незнакомца, который жил в какой-то другой, параллельной вселенной, где существовала такая невероятная вещь, как безопасность в собственном доме.

– Значит… бывает и так? – прошептала она, больше себе, чем ему.

Он кивнул, впервые за долгое время она почувствовала не просто боль, а странную, слабую искру чего-то вроде надежды. Может быть, не везде так. Может быть, мир не всегда такой жестокий.

– А тебе… сколько лет? – тихо спросила она, и её голос прозвучал хрипло от долгого молчания. – И почему… почему тебе надо жениться? Ты же вроде не старый.

– Мне двадцать. А жениться… – он вздохнул, глядя на огни города, – потому что мой отец искренне верит, что без семьи я не буду счастлив. Он не требует какой-то «выгодной» партии или девушки из богатой семьи. Нет. Для него самое главное – чтобы она была хорошей. Честной, доброй, правильной. Он просто хочет видеть меня остепенившимся, хочет внуков. И он не понимает, что я ещё не готов. Что я не хочу жениться просто потому, что он ждет внуков. Он горько усмехнулся, проводя рукой по лицу.

Эшли слушала, и её изумление только росло. Ей было пятнадцать, и она мечтала просто о куске хлеба без упреков, а он в двадцать лет должен жениться, потому что… его отец слишком сильно заботился о его счастье? Для её мира, где отец видел в ней обузу, это было непостижимо.

– Но… это же твоя жизнь, – неуверенно произнесла она. – Разве ты не можешь просто… сказать «нет»? Объяснить, что не готов?

– Сказать «нет» отцу? Он не поймёт. Для него всё просто: хорошая жена – счастливая жизнь. Он будет говорить, что я упрямый, что я не ценю его заботу… Он не злой. Он просто… очень настойчивый в своём желании меня устроить.Он повернулся к ней, и в его глазах она увидела не злость, а скорее растерянность и грусть.

– Иногда мне кажется, я веду себя как избалованный ребёнок. У меня есть отец, который на самом деле любит меня и волнуется. А я сижу тут и ною из-за того, что он слишком хочет мне добра. А потом я смотрю на тебя и понимаю… что всё познаётся в сравнении. Мои проблемы – это проблемы..любимого ребёнка. А твои… – он не закончил, лишь покачал головой.Он помолчал, а потом добавил тише, глядя на её худые руки:

Эшли молча переваривала его слова. Его отец любит его. Хочет для него добра. Эти слова отзывались в ней такой острой болью и такой дикой завистью.

– Он… любит тебя? – прошептала она, и в её голосе было неподдельное, жадное любопытство, будто она спрашивала о сказочном существе.

– Да, – просто ответил парень. – По-своему, да. Просто его любовь иногда… давит.

Они сидели в тишине. Две вселенные снова столкнулись. В одной – голод, побои и забвение. В другой – сытость, безопасность и удушающая забота.

– Мне двадцать, – снова повторил он, будто пытаясь убедить себя. – А кажется, что у меня хотят забрать будущее и распланировать без меня.

– А мне пятнадцать, – тихо откликнулась Эшли. – И у меня будущего просто нет.

Он смотрел на неё – на эту хрупкую, сломленную девочку, которая в свой день рождения сидела с ним на холодной крыше. Его собственные проблемы вдруг показались ему мелкими и эгоистичными.

– Эй, – произнёс он мягко, и его голос звучал тепло и без всякой снисходительности. – Меня Кай зовут. А тебя?

Она чуть помедлила, прежде чем ответить, будто проверяя, можно ли доверять что-то своё, даже имя.

– Эшли…

– Эшли, – повторил он, и имя зазвучало в его устах как-то особенно бережно. – То, что происходит с тобой… это не нормально. Понимаешь? Никто не заслуживает такого. Ты не виновата. Ни в чём.

Он осторожно коснулся её пальцев, сжатых в белых костяшках.

– Ты невероятно сильная. Сильнее, чем думаешь. Твоё будущее есть. Оно должно быть.

Он замолчал, словно колеблясь, а затем одной рукой расстегнул застежку на тонкой серебряной цепочке на своей шее. Он снял её. На цепи висел изящный серебряный полумесяц.

– Вот. Держи.

Он протянул подвеску ей. Эшли от неожиданности даже отодвинулась.

– Что? Нет, я не могу…

– Можешь. Это тебе. На день рождения. – Он настаивал, и в его глазах читалась неподдельная искренность. – Пожалуйста.

Она нерешительно протянула руку, и он выложил на её ладонь холодный металл. Подвеска была теплой от его тела.

– Почему… полумесяц? – тихо спросила она, рассматривая изящный символ.

Кай улыбнулся, и в его улыбке была лёгкая грусть.

– Мне его мама подарила. Она сказала, что когда на небе серп луны, те, кто предначертаны друг другу судьбой, обязательно встретятся. Говорила, это время новых начал. Немного мистично, да? – он смущённо потёр рукой затылок. – Но мне всегда нравилась эта идея. Что даже в самой тёмной ночи есть этот тонкий светящийся знак. Надежда.

Эшли сжала подвеску в ладони, чувствуя её форму. Впервые за этот вечер что-то тёплое и живое шевельнулось у неё внутри, пробиваясь сквозь лёд.

– Передай своей маме… что она очень добрая, – прошептала Эшли, и её голос дрогнул.

– Передам, – кивнул Кай.

Они были так поглощены этим моментом, этой хрупкой нитью понимания, протянувшейся между ними, что не заметили самого главного.

Прямо над ними, в прояснившемся небе, висел тонкий, идеально очерченный полумесяц. Он холодно сиял в вышине, будто подтверждая слова матери Кая и освещая их первую, странную и такую необходимую встречу на краю крыши. Судьба тихо подмигнула им с небес, оставшись незамеченной.

Счастье и надежда, именно так можно описать ее пятнадцатый День Рождения.

2 года назад.

Губы Эшли пылали огнём. Не от поцелуя, а от удара костяшками пальцев её отца. Солёный привкус крови на языке смешивался с вкусом полного и абсолютного поражения.

Она стояла, прислонившись лбом к холодной стене заброшенного гаража города Старграда, её плечи судорожно вздрагивали. В стареньком рюкзаке болтались пара футболок, потрепанные тетради с конспектами и её самая большая гордость – диплом с отличием и официальное письмо о зачислении на бюджет. Она прорвалась. В «Высшую школу экономики и менеджмента» в Радиансе на факультет «Управление бизнесом». Это был её билет на свободу, её победа.

Но сейчас эта победа казалась пеплом. Все те деньги, что она копила три долгих года, подрабатывая уборкой, репетиторством и ночными сменами в крошечном кафе на переезд и жизнь в столице, – всё это забрал он. Со злобной усмешкой, обвиняя в воровстве.

Часы на сломанном телефоне показывали без пятнадцати двенадцать. Ночь была тёплой, но внутри у неё всё заледенело. Она брела по плохо освещенным улицам, не зная куда идти. Старград был её родным городом, расположенным всего в трех часах езды от столицы, Радианса. Побег в столицу был сорван.

Из подворотни вышли трое. Небрежные, громкие.

– Эй, красотка, куда это так одна, ночью?

Эшли попятилась, сердце заколотилось в панике.

– Отстаньте, – выдохнула она, но голос предательски дрожал.

Внезапно сзади раздался резкий скрип тормозов. На дороге остановилась машина. Дверь водителя распахнулась, и на улицу вышел мужчина в очках со строгим, серьезным лицом.

– Эй! Отойдите от неё! – его голос прозвучал громко, чётко и властно. Парни, увидев решительного взрослого, опешили и нехотя отступили.

Мужчина повернулся к Эшли. Его взгляд упал на её разбитую губу и заплаканное лицо. Его выражение сразу смягчилось.

– Вы в порядке? Вам нужна помощь?

Эшли, всё ещё не в силах говорить, просто молча кивнула.

– Я не причиню вам вреда, – сказал он мягко. – Мы с семьей проезжали через город. Были у знакомых, скоро поедем обратно в Радианс. Позвольте хотя бы подвезти вас до безопасного места.

В его глазах читалась искренняя тревога. Эшли кивнула.

– Садитесь, пожалуйста.

Когда машина тронулась, он представился.

– Меня зовут Дэвид Роуз. Я профессор математики в Высшей школе экономике и менеджмента. А вас как зовут?

– Эшли… Уинтерс, – прошептала она.

– Приятно познакомиться, Эшли. – Он бросил на неё внимательный взгляд. – Вам нужен врач?

– Нет, – тихо ответила она. – Я… я должна была через месяц ехать учиться в Радианс – голос её снова дрогнул. Эта мечта теперь казалась такой далёкой.

Дэвид Роуз. Профессор математики. Его имя ничего не говорило Эшли. Она тогда не знала, что этот человек – отец её будущей лучшей подруги и её собственный спаситель. Она просто видела перед собой доброго незнакомца, который появился в самый тёмный час её жизни.

18 лет и новое начало.