- -
- 100%
- +
ГЛАВА 1. Ирония судьбы
Если ваши желания сбываются,
не жалуйтесь!
– Пирожки горячие, пирожочки! С малиной, брусникой, яблоками!
– Отправился рыцарь однажды в похо-од, ой-ле-ле-ле…
– А вот кому пряников медовых, пряничков!
– Осталася ждать его женка-краса, ой-ла-ла-ла…
– Сбитень горячий! Яблочный! Медовый! Грейтеся, люди добрые!
– Куды прешь, орясина!
– А ты тута локти не расставляй!
Толпа кипела и бурлила, словно ведьмин котел на огне. Лоточники и зазывалы, певцы и фокусники перекрикивали друг друга, детишки тянули мамаш и нянек к леденцам, пряникам и качелям, почтенные отцы семейств обменивались праздничными поздравлениями за кружкой горячего вина, щедро сдобренного пряностями, холостые парни мерялись удалью в состязаниях под заинтересованными взглядами хихикающих девиц…
Одним словом, шум, сумбур и мракобесие.
Мракобесие почему? А потому что происходило все это на главной площади славного города Киартона, как раз между ратушей и дворцом королевского наместника, главным украшением площади служила могучая, высоченная ель, густо увешанная пряниками, конфетами, красными сочными яблоками, усыпанная таинственно мерцающими колдовскими огоньками. И время для веселья вокруг елки было самое что ни есть подходящее – начало второго месяца зимы. Вот только ни о каком Новом Годе в этом мире слышать не слышали, а праздновали… а черт их разберет, что они праздновали! Называлось это «Три ночи Тьмы», или, по-простому, «Три Ночи», и считалось, что шум, радость и веселье в эти ночи на весь год отгоняет нечисть. Чем больше шума и радости, тем лучше отгонит.
Абсурд. Особенно для мира, где ведьмы и колдуны – вполне себе уважаемые члены общества.
Может, все дело в том, что сегодня Вера особенно сильно тосковала по дому? По мандаринам, оливье и «Голубому огоньку», по толпам на предновогодних распродажах и мешавшим спать фейерверкам, даже по надоевшей, до последнего кадра знакомой «Иронии судьбы».
У нее здесь своя ирония судьбы. Даже не ирония, а полноценный сарказм.
Жила себе – не хуже и не лучше других, но в целом неплохо. Дом-работа, работа-дом, одним словом, колея и рутина. Да только колея – привычная и спокойная, и ни о каких переменах Вера не мечтала. Разве что машину поменять и, может быть, в дополнение к бассейну начать ходить на фитнес.
А тем временем в другом мире ведьма Верея из города Киартона начудесила что-то не то… а может, как раз то, что и хотела? Не спросишь ведь. Налицо, как говорится, результат: Вера оказалась в теле старой ведьмы, а ведьма заняла еще относительно молодое, подтянутое, ухоженное тело бухгалтера Веры Васильевны, а заодно ее двухкомнатную квартиру вместе с ипотекой и рабочий кабинет. У-у-у… убила бы захватчицу! Но получилось только посмотреть, и то в самый первый день, пока остаточная связь еще не разорвалась. Что ж, по крайней мере, Вера успела убедиться, что ее доброе имя грамотного специалиста не будет опозорено, а дому не грозит потоп или взрыв газа: как ей передались все умения ведьминой тушки, так и ведьма получила весь багаж знаний и навыков современной женщины с высшим образованием.
Неравноценный обмен! Променять пусть и провинциальный, но вполне пригодный для нормальной жизни город-миллионник на «славный город Киартон» – аж на пять с чем-то тысяч жителей, с тесными лавками и трехдневной ярмаркой вместо супермаркетов, с грязным месивом под ногами вместо чистых тротуаров и городского транспорта, с почтовыми голубями, курьерами и глашатаями вместо телефона и интернета, а уж о бытовухе и говорить нечего. Тоска. И длится эта тоска вот уже почти месяц.
Да плюс еще магия, которую трезвомыслящая Вера всю сознательную жизнь считала бессовестным шарлатанством. Хотя – нет худа без добра! – оказалось, что в быту это самое «шарлатанство» очень даже помогает. За неимением техники, водопровода и центрального отопления – так просто за счастье! Топить дровяную печку и таскать ведра с водой Вера уж точно не нанималась.
И все-таки, ладно бы в простую горожанку. Да хоть и в ведьму – полбеды! Но Верея была городской ведьмой, официально нанятой на работу во благо процветания Киартона и безопасности горожан. «Официально» – то есть через клятву, которую ни разу не отменяет замена души, сущности, памяти или чем там еще эта зараза поменялась, потому что клятва завязана на кровь и магию. А магия никуда не делась. И Вере деться было некуда. А душа не принимала такой жизни. Даже мечталось иной раз, что все это – морок, бред, а она лежит где-нибудь в коме и когда-нибудь очнется. Откроет глаза, а вокруг – привычный мир, и все пойдет по-старому.
Но пока приходилось брать, что дают, и отрабатывать даденное. Вот как сейчас. У городских ведьм на этом совсем не новогоднем шабаше вполне определенная роль, от которой никак не получится отвертеться. И вместо того, чтобы гордо проигнорировать народные гулянья и пересидеть шумные ночи в тишине и покое, нужно выплясывать с бубном вокруг котла на потеху публике. Кино, да и только! «Макбет» местного разлива: костер, котел, три ведьмы завывают дурными голосами дурно рифмованный наговор, опять же призванный нечисть отпугнуть. Как будто сами ведьмы – «чисть», тьфу!
– Тварям Бездны – в Бездне сидеть, тварям Грани – за Гранью глядеть, тварям Пустоты – из Пустоты не уйти…
Баба-Яга на детском утреннике.
Нет, Вера свою роль отрабатывала на совесть. И наговор читала от души, и вокруг котла выплясывала вместе с двумя «коллегами». Ей, в конце концов, за это платят, а что оплачено, то должно быть сделано. Да и чем «городская ведьма» хуже какого-нибудь, тьфу на него, «мерчендайзера»? Другой мир – другие вакансии. А жить все равно на что-то надо.
Отзвучал наговор, Вера и ее товарки-ведьмы синхронно топнули и направили в котел силу. Кипящее зелье взбурлило и свечой выплеснулось к темному, беззвездному ночному небу. Варево светилось собственным светом, полыхало всеми оттенками пламени от опасной газовой синевы до тусклого багрянца, шипело и рассыпало золотые искры. И все выше поднималось в небо. Оторвалось от котла, раскрылось острыми лепестками, прошило ночь, на мгновение высветлив низкие тучи, обрисовав черные ветви деревьев и украшенный флюгером-всадником шпиль на ратуше. На то же мгновение застыло бурление на площади, сгустилась тишина: люди замерли, задрав головы вверх, к огням и искрам в небесах. Красота ведь, не хуже фейерверков!
И тут же взорвались радостными воплями, и праздник вспыхнул с новой силой. Еще бы! Ведьмы свою часть отработали на славу: вон как распугали всю жуть потустороннюю. Теперь и им самим отдохнуть и повеселиться самое время, как говорится, с чистой совестью и спокойной душой.
– Ну что, подруженьки, хлебнем и мы горяченького? – предложила старшая, Канария. Поправила остроконечную шляпу на растрепавшихся белых кудряшках, блеснула темными глазищами, молодыми, веселыми.
– Надо, – с хрустом потянувшись, согласилась Гияна. Перекинула черную косу на грудь, обвела взглядом площадь. – Пойдемте, вон, к Миритае, у нее сбитень сладкий, грушевый, и пироги вкусные.
– Я домой, спать, – открестилась Вера. – Знаете же, не люблю шум да толпы. Да и устала. До завтра, девочки.
Знает она новых подруженек, сбитнем начнут, винцом продолжат. Еще напиваться не хватало. А может, и стоило бы напиться от души, но – дома. Пьяная баба на улице – гарантированные неприятности, даже если она не красотка в самом соку, а натуральная старая ведьма. А неприятности Вера не любила.
Завтрашней ночью ее ждал еще один «пугательный» котел. И послезавтрашней. А потом завершающий ритуал утром после Трех Ночей. И уже после можно будет наконец расслабиться и отдохнуть вволю.
Если рассудить трезво и непредвзято, не так и плоха должность городской ведьмы в Киартоне. Обязательных ритуалов немного, а прочую работу, от жителей, можно и не брать: Канария с Гияной от лишних клиентов не откажутся. Так что в целом здешняя жизнь Веры протекала спокойно. Даже, пожалуй, слишком спокойно.
– Грейтеся, люди добрые, сбитнем горячим!
– Дай-ка кружечку, милок.
Каких трудов ей стоило привыкнуть к здешнему говору! Но даже сейчас это «милок» словно царапнуло горло. А от «грейтеся» и «угощайтеся» хотелось взвыть и начать ругаться матом.
– Вот, прошу, госпожа ведьма. Угощайтеся. Нет-нет, платы не надо, спасибочки! Доброго вам праздничка!
Вера кивнула, обхватила ладонями горячую кружку. Сбитень пах летом. Яблоками и медом, мятой, солнцем. Радостью. А какая радость, когда попала не по своей воле в отсталое колдовское средневековье, да еще и в ведьму столетнюю, чертовку с бородавкой на носу?! Тьфу! В зеркало глянуть страшно.
Но, с другой стороны, зато проживет еще долго, сотня лет для ведьмы – не срок. Даже колени не скрипят. Канария, вон, триста справила, и то бодрячком. Волшебная сила и ведьмины умения – это вам не кот чихнул, это возможности, какие дома и не снились. Дом есть, работа есть, подружки-приятельницы появились, Канария да Гияна. Грех жаловаться. Хоть и хочется.
Сбитень кончился, Вера с благодарным кивком вернула кружку и не торопясь пошла сквозь толпу. Люди расступались перед ней, даже те, кто вроде и не мог увидеть, успевали отшатнуться, не задеть, дать дорогу. У Вереи характерец был мерзопакостный, а Вера не спешила исправлять репутацию. Не суются к ней без острой надобности, и слава богу.
Площадь осталась позади, но и на улицах веселье продолжалось. Хватало и песен, и смеха, и полупьяного бахвальства, из домов тянуло вкусным запахом свежего хлеба, жареной птицы, традиционных ягодных пирогов. Веру тоже ждал дома пирог, черничный, и запеченная с яблоками курица, но вдруг захотелось чего-нибудь другого, и прямо сейчас. Все-таки ведьмовские пляски вокруг котла отнимают много сил, единственной кружечкой сбитня не восполнить.
Замедлила шаг, огляделась. Первая увиденная вывеска заставила с легким вздохом покачать головой: темный подвальный кабак, выпивки хоть залейся, а вот поесть… Да и что за радость сидеть среди пьяных мужиков? Оттуда, вон, и песни уже несутся препохабные, даже у старой ведьмы уши в трубочку свернутся такое слушать.
А через квартал – заведение поприличнее. На вывеске, потемневшей от времени, поросенок на блюде, на улице перед входом прилавок с пирогами, вином и горячим сбитнем. «Годится», – решила Вера. А тут еще ударила в лицо колючая метель, и ведьма заторопилась: чем гулять под ветром и снегом, лучше в тепле посидеть, погреться. Авось найдется местечко, а не найдется, так уступят, не переломятся.
Ей оставалось пройти не больше десятка шагов, когда в вое ветра и праздничном гвалте послышалось что-то неправильное. Остановилась, прислушалась. И, нахмурившись, распахнула дверь в лавку Пройдохи Дрибса.
В метельную ночь вырвались судорожные женские рыдания.
Нет, Вера вовсе не кидалась утешать каждую встречную-поперечную. Ни дома, ни тем более здесь. Терпеть не могла служить жилеткой для чужих соплей! Но Три Ночи – особое время, а она, как-никак, городская ведьма. Нравится ей или нет, а ослаблять защиту и манить в этот мир потусторонних тварей позволять не должна.
В лавке царил полумрак, для постороннего взгляда наверняка таинственный и волнующий, а по мнению Веры – помогающий Пройдохе дурить покупателей. Тускло мерцали в витринах артефакты, в неровном свете масляной лампы играли блики на золоте и драгоценных камнях. Семья Дрибсов издавна славилась ювелирами и артефакторами, и так же издавна в каждом поколении почтенного семейства рождался свой Пройдоха: неспособный к фамильному ремеслу, с руками «не из того места», зато преотлично разбирающийся в качестве готовых изделий, с талантом к торговле и обману (эй, а кто сказал, что это не одно и то же?) и со склонностью к темным делишкам. Дрибсы утверждали, что над ними висит старинное родовое проклятие, но, пожалуй, если проклятья и не было, его стоило придумать.
– Это не может быть подделкой, – проговорил сквозь рыдания звонкий девичий голосок. – Смотрите, здесь знак королевских мастерских! Папа купил его за восемь сотен золотых, я помню…
Заинтересовавшись разговором, Вера укуталась в тень, прикрылась отводом глаз. Пробежал сквозняк по лавке, что удивительного?
– Латунь и стекляшки, – презрительно отозвался Пройдоха. – Возможно, ваш батюшка любил прихвастнуть, а может, его самого обманули. Знак поддельный.
– Но, но… Этого не может быть!
– Ну-ну, милая, не надо так рыдать. Вы не виноваты в ошибке вашего батюшки. Я ведь не зову стражу и не предъявляю вам обвинение в попытке продать подделку, верно? Такое юное, неопытное создание, как вы, – торговец, утешая, погладил девушку по плечу, – конечно же, должна верить в слова своего отца.
– Но что же мне делать… – чуть слышно прошептала несчастная. Вера подошла достаточно близко к прилавку, чтобы рассмотреть ее. Тонкая, как тростиночка, девочка лет шестнадцати-семнадцати одета была бедно и не по погоде: растянутая, вытертая вязаная кофта поверх дешевого ситцевого платьишка да растоптанные туфли на босу ногу. Откуда у такой вещица за восемьсот золотых? Этих денег хватит купить небольшой домик! И говори с ней сейчас не Пройдоха Дрибс, Вера так и решила бы: девчонка принесла ювелиру поддельную дешевку со стекляшками, то ли сдуру, то ли от большого ума. Вот только будь там и впрямь латунь и стекляшки, Дрибс давно выгнал бы нищенку и запер дверь, и уж точно не стал бы разбрасываться утешениями.
Ох, как же Вера захотела прищучить этого мошенника! Хоть и не ведьмино это дело, на такое в городе королевская стража есть, но для стражи Дрибс оставался честным торговцем, представителем уважаемой в городе и во всем королевстве семьи. Умел мерзавец не попадаться! Ведь даже и сейчас, поймай его ведьма за руку, что скажет? «Не рассмотрел сослепу, бесы глаза отвели»? «Не хотел связываться с сомнительным товаром»? Уж точно найдет, как извернуться.
Театр одного актера, тьфу на него.
– Только из сочувствия, милая, дам за эту побрякушку пятачок. Сойдет племяшке поиграться.
– Да что ж это… даже на пирожок не хватит…
– Хватит, милая, – Пройдоха крутанул в пальцах медную монетку. – В «Румяной свинке», здесь рядом, очень вкусные пирожки, и как раз по пятачку.
И ровно за мгновение до того, как тонкие девичьи пальцы сомкнулись бы на протянутой жуликом медяшке, Вера шагнула из тени.
– Словом городской ведьмы, запрещаю.
– Да твое ли то дело, ведьма! – от души возмутился Дрибс.
– В эту ночь – мое, – сказала, как отрезала. – Нечего тут на слезы да беду тварей Бездны приманивать. Забирай обратно свой пятак, девице ее вещь отдавай, да живо, не то сам в пятачок хрюкать будешь. А ты, дитя наивное, реветь прекращай. Со мной пойдешь.
– К-куда?.. – девушка испугалась так, будто не городская ведьма внезапно рядом оказалась, а королевский палач.
– Куда поведу, туда и пойдешь. Забирай свое.
Но та застыла, как парализованная, и Вера, негромко, но от души ругнувшись, сама выхватила у Дрибса тускло блеснувшую золотую с сапфирами брошь. Золотую, без всяких сомнений: вещица легла в ладонь увесисто, а уж какой злобой от жулика повеяло, и вовсе не передать.
– Латунь и стекляшки, говоришь? – Вера обвела лавку многообещающим взглядом. – А может, тебе, золотой ты мой, почудилось?
Тут, видно, Пройдоха сообразил, что ведьму злить – последнее дело. Сказал покладисто, опустив бесстыжие глазенки:
– Может, и почудилось. Такая ночь… всякое бывает.
– Пожелать, что ль, чтоб покупателям твоим так же чудилось?
– Смилуйся, госпожа ведьма! Не виноватый я! Темные твари балуют, глаза отводят!
– Правда?
– Истинная!
И глаза честные-распречестные, как у кота, только что сметану своровавшего.
– Ну хорошо, золотой ты мой, раз правда… – Вера усмехнулась и добавила в слова силы: – Тогда пусть покупателям твоим не так «чудится», как тебе.
Обернулась к девчонке, бросила резко:
– Пошли. Ждать не стану, хватит.
Прошествовала к выходу, спиной ощущая растерянный взгляд – Пройдоха, видно, так и не понял, благословили его или прокляли. Ничего, поймет. После первого же покупателя.
Легкие шаги позади раздражали. Собачкой, что ли, девчонка себя возомнила, следом бежать? Потому, выйдя на улицу, приостановилась, бросила:
– Рядом иди. Я не сова, чтоб головой за спину вертеть.
– Как скажете, госпожа ведьма, – прошелестело чуть слышно. Вот же угораздило подобрать… потерпевшую!
ГЛАВА 2. «Румяная свинка» и бледная немочь
Если ты сиротка с богатым наследством –
бойся не врагов, а родственников!
Из «Румяной свинки» несло пирогами на всю улицу. Даже у Веры закружилась голова и в животе забурчало от аромата сдобы, корицы, малины, яблок. А девчонка, которая шла теперь, как и сказала ведьма, с ней рядом, всхлипнула и покачнулась.
– Вот же немочь бледная, – пробурчала Вера, подхватывая ее под руку. Зыркнула на случившегося рядом мужика, их много толпилось возле уличного прилавка. Тот понял без слов, распахнул перед ведьмой и ее спутницей дверь в харчевню, придержал, пока входили.
Внутри было шумно и многолюдно – слишком многолюдно для довольно маленького помещения. Вера, поморщившись, направилась к стойке. Там управлялась сочная баба лет сорока, рыжая, румяная, веселая, натуральная «ягодка опять». Успевала и пирожков отпустить, и винца или сбитня налить, и пошутить, и сдачу отсчитать.
– Ты хозяйка? – спросила Вера.
– Истинно так, госпожа ведьма, – с приветливой улыбкой отозвалась рыжая. – Доброго вам праздничка! Пирожков отведаете? Сама пеку.
– Ты, милая, найди-ка нам место от шума подалее, – попросила Вера. – И подай, коли есть, отвара куриного горячего. От пирожков и сбитня тоже не откажемся.
Трактирщица окинула обеих цепким взглядом, кивнула, разом растеряв приветливость да веселость:
– Пойдемте.
Местечко нашлось в крохотной комнатушке за кухней. Здесь было жарко и ароматно, половину стола занимала накрытая чистым полотенцем кадушка с тестом, а на другую половину трактирщица выставила две глубоких тарелки с наваристым бульоном, две кружки дымящегося огненного сбитня и блюдо с горкой, нет, целым Эверестом румяных пирожков. Сказала:
– Позовите, если что еще нужно будет, я услышу, – и убежала обратно в зал.
– Ешь, – скомандовала Вера. И сама взялась за ложку.
Ела спокойно, не торопясь: пусть ребенок в себя придет. Но девочка, опустошив тарелку с бульоном и потянувшись за пирожком, вдруг замерла и разрыдалась.
– Ох ты ж, – вздохнула Вера. – Дитя неразумное. Успокойся.
– Г-госп-пожа ведьма…
– Успокойся, кому сказано! – прикрикнула, и девочка замерла, уставилась на ведьму испуганным котенком. – Не та нынче ночь, чтоб рыдать. Тварей Бездны приманишь.
– П-простите…
– Так, – вздохнула Вера. – Для начала: держи свое имущество.
Выложила на стол золотую брошь, и слова замерли в горле: только теперь рассмотрела «побрякушку». Букет васильков, перевязанный синей лентой. Золото и сапфиры. И магия – сильная, добрая, теплая. Охранный амулет, да не простой, а с кровной привязкой. За такой одними деньгами не расплатишься, отец этой малахольной наверняка и собственной кровушки не пожалел для зачарования.
– Вот уж точно, дитя неразумное, – покачала головой Вера. – Такая силища… Пуще глаза беречь должна была! Из рук не выпускать! А ты продавать потащила. Да еще и на враньё Пройдохино купилась. «Латунь и стекляшки», надо же! Латунь от золота отличить не можешь? Настоящий родовой артефакт чуть на пирожок не променяла. За пятачок! – Вера взяла с блюда пирожок, повертела у девочки перед глазами. Румяный, с чуть заметной алой полоской на боку: малиновая начинка проглядывала сквозь тонкий слой сдобного теста.
Откусила, прижмурилась довольно.
– Вкусный. Ешь, ребенок. И рассказывай, как дошла до жизни такой.
Девочка длинно вздохнула, сцепила пальцы в замок и начала тихо, почти шепотом:
– Я у дядьки живу. Они с теткой говорят, что из милости, а только неправда это! Как так «из милости», когда он наш дом и папину мастерскую своему сыну отдал, а тетка все мое приданое себе забрала? Только, вот, подарок папин остался, – обвела пальцами синюю ленту на броши-амулете. – Мне ее папа подарил, как двенадцать лет стукнуло. Я почему поверила про латунь и стекляшки? Дядя с тетей не отобрали, и Арис тоже… а он ведь играет, ему вечно деньги нужны…
– Арис?
– Дядькин сын, – тихо объяснила девочка. Братом, что характерно, не назвала.
– Из-за магии не отобрали, – вздохнув, объяснила Вера. – На родную кровь вещица зачарована крепко, с любовью и на охрану. А ты батюшке своему была роднее, чем твои дядя с тетей да их сыночек. Пока эту брошку носишь, она тебя от зла хранит.
– Так вот почему… – девочка замолчала, не договорив. Только быстро, привычно сколола брошью края кофты, да еще сверху ладошкой прижала.
– Плохо тебе у дядьки живется, – даже не спросила, а как очевидность сказала Вера.
– Он меня за Ариса выдать хочет, – передернувшись, пожаловалась девочка. Схватила кружку, отпила горячего сбитня. И сказала уже спокойно: – Я его боюсь.
– Кого? Дядьку или Ариса?
– Обоих.
– Ясно, – Вера кивнула. Одного имени хватило, чтобы понять, о какой семье речь. Как не понять, если городишко меньше нормальной современной деревни. Все всё обо всех «знают», а чего не знают, то выдумают. Историю оружейника Петриса Груади и его брата Боргеуса рассказали Вере Канария с Гияной, когда она только сюда попала, едва в себя пришла от шока, а ведьмы-«коллеги» взялись ее просвещать о месте, где оказалась, о славном городе Киартоне и его жителях, и о магии, конечно. Как раз на слуху было, весь город гудел от пересудов. Дело там случилось темное и непонятное. То ли сам оружейник с братом поскандалил, то ли жены их чего не поделили, а только сгорел Петрис с женой вместе за три дня от черного проклятия. Вера удивлялась еще: как так, жертвы есть, виновных весь город знает, а правосудие, правосудие-то где?!
– Мало ли что весь город знает, – пожимала плечами Гияна. – Знать мало, доказать надо. Боргеус кровью и жизнью поклялся, что ни сам, ни жена его, ни сын ни при чем. Убивался на похоронах, племянницу-сироту в семью принял.
– А проклятия дело такое… темное, – добавляла Канария. – Иной и сам себя проклянет, если в сердце злоба. Твари Бездны не спят. Да и распознать уметь надо. Лекари смотрели – ничего смертельного не увидали, только сглаз да простуду.
– А вы смотрели? – спросила Вера.
– А нас не звали, – ответила Канария недовольно. – Таирис о себе больно много мнит, чтоб он да ведьму послушал – как же, жди! Разве что к стулу веревками прикрутить и тряпку в рот сунуть.
– Интересные у тебя ролевые игры на уме, – Вера и не хотела ехидничать, вот только зловредный характер Вереи нет-нет да прорывался. – А Таирис – это кто?
– Главный городской лекарь. Науку целительскую аж в столице постигал. А мы здесь люди темные, только вокруг котла прыгать умеем, – в ехидстве Канария могла дать Вере сто очков вперед. А учитывая, что знала и умела трехсотлетняя ведьма много, даже очень много… В общем, главный городской лекарь явно не отличался большим умом, невзирая на столичное обучение.
Но тогда Вере не было особого дела до мастера Петриса и его таинственной гибели. Поговорили и забыла, только сделала для себя зарубку в памяти, что статус городской ведьмы не самый здесь высокий. А теперь…
Значит, вот она, та самая «принятая в семью» сирота-племянница. Одета хуже последней служанки и от любого окрика вздрагивает и теряется. Поговорить бы с ее дядюшкой по душам!
А глаза у девчонки васильковые, точь-в-точь цветом, как сапфиры в обереге. И косы, если вымыть как следует, точно золотыми окажутся. Красотка.
– Любил тебя твой батюшка, – покивала собственным мыслям Вера. —Сильно любил. А вот жизни не научил. Со мной пойдешь.
– З-зачем?
– Затем! Или думаешь, я тебя к родне отпущу? С такой родней врагов не надо! И не спорь. Звать-то как тебя?
– Виалин…
Виалин, «фиалочка». Вот уж точно, имя как влитое подходит.
– А я бы Васильком назвала, – пошутила Вера. – Полевые цветы домашних крепче, их так просто не затопчешь. Да и глаза у тебя васильковые.
Пошутила, да только Виалин вдруг распахнула глаза, уставилась, как на икону. И выдохнула:
– А назовите!
– Что говоришь?! – изумилась Вера. Как так, от матерью данного имени отказываться?
– Назовите, – повторила девочка. – Я ведь сбежать хотела. А дядька догадался и на Ариса ритуал привязки провел. А я не хочу! Все равно уйти решила, только вот… без денег, без еды, без одежды нормальной – куда пойдешь?
– Ритуал, – задумчиво повторила Вера. О ритуалах ей рассказать успели многое. – На имя? Или на кровь?