- -
- 100%
- +
Представление
Она, как Летучий Голландец, исчезла с горизонта нашего воображения. Родился миф имени Ирины Печерниковой. О необычайно красивой актрисе, которая после фильма «Доживем до понедельника» осталась в народной памяти учительницей-ученицей, женщиной-девочкой, взрослой и юной одновременно и вечно. Она такая же и сейчас, спустя 40 лет, в своей тихой жизни, после двух десятков фильмов и более двадцати лет работы в московских театрах. В ее самых волевых героинях – на экране ли, на сцене – всегда хранится мягкость, романтизм, грусть по классике: в речи, в осанке, в отношениях. Наверное, потому, что она сама не только не оставит после себя грязного следа в прихожей или недоброго слова вслед, а вообще: пройдет, не обеспокоив тенью своей, не потревожив чужого эха. Когда случается опасность оказаться не абсолютно влюбленной, недоброй, несильной, не могущей помочь, – она уходит. Чтобы не навредить собой. Вот и науходила в жизни, как колобок из сказки про расставания. Таков иллюзион Ирины Печерниковой. Такова натура.
Красавица ли она? Великая ли актриса? Так ли важно это определить? Она скорее Маленький принц на планете взрослых недорослей. Ей хочется от мира чего-то необыкновенного. Нарисуй мне слона, – например. Помните фразу из притчи Экзюпери: «Вы навсегда в ответе за тех, кого приручили?» Так вот Ирина Печерникова всю жизнь сама норовила приручиться.
Первая реплика ее героини, молодой учительницы, в фильме «Доживем до понедельника»: «Довольно! Она живая! Ну, нельзя же так!». Это о вороне, которую ловил весь класс. Порой это хочется сказать о ней.
Ее дразнили: «33 несчастья». Вы поймете почему. Ей задавали вопрос: «Как вы выжили?» Вы поймете почему. Послушайте ее истории. Такое вы больше ни от кого не услышите.
САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ РАБОТА
Никакого дождя не было, но я вышла гулять в ботиках, потому что новые ботинки предназначались только к первому сентября. Все дети во дворе спрашивали, а почему ты в ботиках? И я сказала, что на землю летит комета c хвостом, и она убьет электричеством всех, у кого нет резиновой подошвы… Через мгновенье во дворе остались только три мальчика, которым не было дела до моих ботиков. А шестилетней девочке было дело и до новых ботинок, и до ботиков. Зато через час все остальные гуляли в ботиках и калошах. А дело в том, что в нашей огромной коммуналке жили, в основном, физики, как мама и папа. С тех пор я знаю, что иногда важнее ботики с хвостом, чем новые ботинки.
***
Наверное, не стоило участвовать в этом ток-шоу на телевидении. Мне не надо, а им надо было, как всегда, про Володю Высоцкого и про Олега Даля, про Тихонова и Смоктуновского. Но это мне так сказали, а оказалось, я нужна как легенда советского кино, а вернее как свадебный генерал, а я готовилась и очень хотела сказать о них самое главное и вообще не очень объяснимое. Мне казалось, что это интересно и важно для их передачи “дружил мужчина с женщиной”. И, естественно, меня спросили именно о них, но оказалось, что время и прямой эфир важнее и меня перебили, а жаль – я бы уложилась минуты в три – пять, а передача длилась часа полтора. Ну, конечно, реклама и рейтинг, а я, как всегда, не про то. Попала не в то место и не в то время. И мне захотелось написать о людях, которыми я восхищаюсь. Чтобы больше не спрашивали. Тем более что восхищаться становится смешным раритетом все более и более, а этих людей мне жизнь подарила удивительно щедро. Я хочу написать о тех, кто всю свою жизнь, талант, сердце, доброту, мудрость отдавали нам, которые даже не понимали этого.
***
Владимир Высоцкий. Мы встретились, когда я окончила студию МХАТ и начала работать в театре у Эфроса. Неожиданно старшие друзья по студии позвали меня участвовать в создании нового театра под руководством Геннадия Яловича. Мхатовцы – люди удивительные, они обладают способностью всегда создавать свой театр. Ставили пьесу Жоры Епифанцева. Репетировали в клубе КГБ после окончания спектаклей, часов с одиннадцати вечера, и до закрытия метро. Я участвовала в основном вприглядку, как сын полка. Звали, чтобы просто сидела рядом. Это было интересно, если б не Высоцкий. Он все время меня задевал, острил, как ему казалось, а по мне так говорил гадости. Короче я его возненавидела. А однажды пришла с опозданием и услышала, как кто-то поет потрясающую песню: "Парус порвали парус…", – но все сгрудились вокруг этого "паруса" и с моим ростом я решила не рисковать и просто подползти. “Парус” пел мой "ненавистный" и я, наверное, в состоянии шока изрекла:
– Надо же, такой противный и такую песню…
Потом мы встретились через несколько лет. Я уже вышла замуж, пожила в Польше, в Швеции, в Лондоне. И в лабиринтах Мосфильма мы столкнулись одинаково одетые – в голубую расклешенную джинсу, как двойняшки. Володя спросил:
– Ты откуда?
– Из Стокгольма.
– А я из Парижа.
Мы расхохотались.
– Давай покурим, поговорим.
– Давай.
Закурили, и тут случился конфуз. Я как вежливая девушка спросила:
– Володя, а после той удивительной песни "Парус" вы еще что-нибудь написали?
У него глаза стали как из мультиков – шарики на проволочках, но он тоже очень вежливо уточнил:
– А ты откуда свалилась?
С этого все началось. Я не знала, что Володя – это Высоцкий, которого любит и знает вся страна, и что у него именно сейчас произошел стоп в сочинении текста для пластинки “Алиса в стане чудес”. Он спросил, есть ли у меня время, и повез к себе домой в Матвеевское. Поставил мне стул, дал стакан воды, взял гитару и стал петь. Пел часа два, а может, три, и потом я столько же молчала. Затем мы поехали к нему на спектакль – “Гамлет” – это моя любимая пьеса, в моих заграничных плаваньях я умудрилась увидеть почти всех лучших Гамлетов Европы. Потом мы поехали знакомиться с моими родителями. Вот тут-то и началась "страна чудес". Мама была самым молчаливым и сдержанным человеком на свете, а папа – строгим, но вдруг я вижу, что мама смеется до слез, а папа плачет. Оказывается, я успела проболтаться, что мама – доктор наук и у нее всех вывозят на картошку, а про папу не помню, что сказала, но Володя их обаял и завоевал. Короче, когда я вошла в комнату, они его уже очень любили и, в результате, на ночь глядя, позволили поехать к нему домой, так как я могу ему помочь с “Алисой”. Это была фантастическая ночь. Мы с нашим общим другом Севой Абдуловым ели всякие вкусности, пили «Хванчкару» – Володя тогда снимался на Кавказе в Гаграх, слушали Вивальди, танцевали менуэт, читали стихи, что-то изображали, а иногда врывался Володя с хриплым воплем: “Получилось”, – и читал строчку или строфу. Но спать ни капельки не хотелось. И это чудо продолжалось пару месяцев. Я по несколько раз ходила на Володины спектакли, а он часто приходил к нам домой. И каждый раз пел, по персональной маминой просьбе – “Картошку”.
Однажды он принес папе подарок – свою первую маленькую пластинку с военными песнями. Папа опять заплакал. И, наверное, чтобы развеселить его, Володя сказал:
– Виктор Федорович, я сейчас поставлю одну из песен, интересно, узнаете ли вы строчки, которые оказались неожиданно про ваше чадо?
И поставил “Он не вернулся из боя”. Песня очень грустная, но папа расхохотался, потому что угадал: “… он с рассветом вставал, он не в такт подпевал, он всегда говорил про другое…”.
Однажды Володя пришел и спросил папу:
– Можно ли забрать ваше чадо на трое суток? Верну в целости и сохранности.
Потом мы куда-то ехали на машине, и Володя все время говорил, что было очень непривычно. Но я узнала Внуково. Подумала, что мы кого-то встречаем, а Володя все говорил и говорил. Потом мы куда-то летели, и Володя продолжал говорить. А потом была жуткая воздушная яма, я поняла, что это – конец, и спросила:
– Володя, а куда мы летим?
Ответа я не получила. Он хохотал до конца рейса. А потом спросил:
– Почему ты в течение четырех часов не задавала этот вопрос, и спросила только в конце полета?
– Мне показалось, что мы падаем, захотелось узнать куда.
Оказалось, что Володя привез меня в Гагры, где у него проходили съемки. Поселил в очень милом домике и уехал, сказав, чтобы я ни в коем случае не выходила к морю одна. Конечно, я тут же отправилась на море. А на следующий день он взял меня на съемочную площадку. Это была сцена дуэли из фильма “Плохой хороший человек”. Я была в восторге, потому что там участвовал мой любимый актер – Олег Даль. А после съемки подъехала «Волга», и мы помчались в Сухуми, где у Володи состоялся концерт в очередном НИИ. Народу было тысячи. Меня посадили в центральном проходе, передо мной никто не сидел, мне было все видно, но и меня все видели. И самые смешные песни Володя пел мне. На меня оглядывались, я краснела, хотела убежать.
Он был очень щедрый. Весь этот вояж устроил для того, чтобы я увидела живьем его концерт. И не только. Потом мы поехали на корабль, капитан которого Гарагуля – его большой друг, и Володя посвятил ему несколько песен. Всю ночь мы провели на корабле, а утром улетели в Москву. Это сказка, и у каждой сказки есть конец. Закончилась работа над “Алисой”, должна была прилететь Марина Влади, и Володя вдруг решил изменить наши отношения.
– А ты любишь Марину? – спросила я.
– Конечно – ответил он.
– Тогда зачем?
Володю это жутко разозлило. В первый раз я увидела его таким. Он все время вел себя со мной, как фокусник со шляпой и кроликом. А тут наше Зазеркалье разлетелось на мелкие стеклышки. И я ушла. Но в 1975 (76) году судьба свела нас в фильме Александра Митты “Сказ про то, как царь Петр арапа женил”. Вообще, я знала, что они дружны, но эпизод был настолько интересный. Это предыстория фильма: Франция, Ганнибал и пустая, но первая красавица Парижа. Роман, черный ребенок, дуэль, смерть и высылка Ганнибала в Россию. Минуты три экранного времени, но должно получиться очень смешно, и снято, как в немом кино. Для меня сшили такие шикарные костюмы, что их можно было поставить в музей искусств, а с меня взяли слово, что до съемок я должна держаться как спортсменка – ни грамма лишнего веса. Вес я сохранила, зато на съемках другого фильма сломала ногу. Стали искать мне замену, но почему-то не нашли. Наверное, мои костюмы, как Золушкин башмачок, ни на кого не налезали. Ко мне приехал режиссер Митта и спросил, смогу ли я сниматься в гипсе. Я ответила, что смогу, но ведь по сценарию мы все время бегаем по лестницам навстречу друг другу и кидаемся в страстные объятия.
– Ничего, Владимиру Семеновичу придется бегать по лестницам с тобой на руках.
Не знаю, слышал ли он о нашем разрыве. И вот Володя бегал со мной на руках, но в объятия я кидалась, мужественно стоя на одной ноге. При этом мы не разговаривали. А потом состоялась сцена бурной любви в постели, где между нами метров пять газового пеньюара и моя гипсовая нога. Володя коричневого цвета, а я белого с розовыми щечками “а ля Помпадур”. Мы запороли шесть дублей, после чего режиссер схватился за голову и заорал:
– Вы что с ума сошли, у меня же «Кодак»!
Достать такую пленку для съемок тогда было равносильно чуду, причем очень дорогому. И мы сыграли. Режиссер произнес заветное слово “стоп”, мы мгновенно отпрыгнули друг от друга, а вся группа легла от смеха. Мы походили на двух мартышек: у меня черный нос, подбородок и щеки, а у Володи все то же самое, но наоборот. Даже когда нам дали зеркало, и мы расхохотались, все равно не помирились, а очень жаль. Глупо, ведь теперь это невозможно. Даже не глупо, а безумно больно.
Еще раз я увидела Володю много лет спустя. Я уже вышла замуж за Борю Галкина. Мы шли с ленинградской «Стрелы», увидели Татьяну Ивановну Пельтцер и сказали, что побежим, займем очередь на такси. И вдруг на стоянку ее привел Володя с каким-то приятелем. Я что-то сказала и вместо ответа получила от него заряд ярости. Неделю потом болела. Не простил меня Володя.
***
Сейчас позвонили: умерла Лиза Даль. Лиза, я собиралась к тебе несколько лет и сказала, что плохая не приду, пока не справлюсь со своим горем. Вот и пришла… Через три года, как не стало Олега, ты позвонила мне, зная, что я не была на прощании с Олегом, и сказала: «Ира, я все понимаю и очень жду, и не я одна». Если бы ты знала, сколько раз я приходила к вашему дому с цветами и уходила. А после твоего звонка с радостью напекла пирогов, и мы сидели до двух часов ночи – ты и две мамы. Хотя я знаю, что ты жаворонок и тебе в десять вечера уже хочется спать. Это был удивительный вечер. И Олег был с нами. А теперь я не успела. Лиза. Олег. Олег. Лиза. Ты даже не знаешь, когда я вас увидела впервые. Это случилось в Гаграх, куда меня привез Володя Высоцкий на съемки. Вы шли, взявшись за руки, и никого не видели, просто гуляли. Нас тогда не познакомили…
Целый день не могла начать писать, все придумывала какие-то дела – в деревне их всегда достаточно, а когда решилась – погас свет. Пишу при свече. Может, свет погас на всем холме, а может, опять только я невезучая. Спросить не у кого. В трех домах кроме моего никого нет, а вокруг такой туман, что ничего не видно. А может и к лучшему. Может, без свечи и не начала бы…
Олег Даль… даль… даль… Он так и остался для меня загадочной далью – мой любимый актер.
Через два года после встречи в Гаграх мне предложили сниматься в фильме «Вариант “Омега”». Сказали, что надо сыграть в маленьком эпизоде жену главного героя, партнер – Олег Даль. Я, конечно, согласилась. Хотя там даже роли нет, весь смысл в том, что наш разведчик видит фотографию жены с сыном в витрине фотоателье, в Германии, и это знак для него от связного. В общем, сначала я нужна была как фотография. Потом еще одну сцену дописали.
Но я опять видела Лизу и Олега, державшихся за руки, и вмешаться в это их пространство, даже с желанием общаться и дружить не смогла. Им не до меня. Они в своем. Я чувствовала, что Лизе было трудно, и чем трудней, тем она сильнее его любила, боролась и любила. Она была для него всем: ангелом, женой, сестрой, любовницей. Непонятный, худющий, странный, чем-то похожий на меня. У меня есть фотографии, где мы так похожи, что я даже у мамы с папой выспрашивала, может, он какой-то неизвестный брат?
Потом прошло два года, и мой любимый режиссер Анатолий Эфрос пригласил меня на роль княжны Мэри в телеспектакль “Страницы из журнала Печорина”, где Печорина играл Олег Даль. И только здесь что-то произошло. "Вариант "Омега" сработал. Я сразу почувствовала, что должна быть “ на стреме”, оказавшись между двух огней. Эфрос сказал:
– Ничего не играйте, будьте послушны, вот тут она опустила ресницы, тут посмотрела в пространство, тут смутилась, здесь испуганные глаза. Хорошо?
– Хорошо.
В моей сцене с Олегом мне показалось, что ему велика фуражка, она у него буквально на ушах сидела, и у него еще вырвалось: «Неужели нельзя было сделать нормально?». Я почувствовала, что его это раздражает. Он уж настолько в материале был, что дальше некуда, но когда мы встречались глазами, я видела чертики в его зрачках. От него можно было ожидать чего угодно. И у меня внутри все менялось. Как будто ждешь подвоха – он всегда был непредсказуем. Я делала так, как просил Эфрос: опускала реснички, выгибала шейку, но из-под ресниц следила за Олегом – не покидало ощущение, что он сейчас все взорвет, и я не буду знать, что делать. Может быть, поэтому моя княжна получилась все-таки живая.
С ним всегда было интересно, даже когда он сидел в перерыве съемки, а это могло быть и три-четыре часа, и не разговаривал, думал про свое, мне все равно было интересно. Я постоянно за ним подглядывала. Иногда что-то вякала, не говорила, потому что придумать тему с Олегом невозможно, а именно вякала: «Бе-бе-бе», – мимо. Потом опять: «Бе-бе-бе», – мимо. Пару раз получила от него вежливый короткий ответ и больше не нарывалась. Просто сидела рядом и молчала. Мы ВМЕСТЕ мол-ча-ли.
Я все думаю, почему он меня приблизил, допустил к себе? Он никогда не говорил про мои работы, даже не знаю, видел ли он меня где-нибудь как актрису. Но он сказал: дальше мы будем все делать вместе. И Лиза была при этом. Или он ей потом пересказал. Почему? Может, потому что я научилась молчать? А может, потому что бывают же электрические разряды, после которых два человека понимают, что настроены на одну волну.
Прошло еще два года, и мы оказались вместе в трехсерийной картине. Я бы не хотела называть этот фильм. До сих пор неловко. Зачем я туда вляпалась? Я ни за что не согласилась бы, но требовались деньги, в театре вроде как пусто, только обещания, мой муж Боря Галкин никак не может защитить режиссерский диплом, а надо на что-то снимать квартиру. Режиссер картины пообещал, что мне заплатят по высшей актерской ставке, которую должны были дать еще после «Доживем до понедельника», но я об этом не подозревала и никогда на ней не настаивала. И я пошла. А Олегу режиссер пообещал квартиру.
Помню, вот так же я попала в фильм «По собственному желанию», где мне предстояло играть балерину. Сценарий не очень, но я только вернулась из Швеции, на мне здесь поставили крест. И когда позвали на Мосфильм, я совершенно четко подумала: пускай возникну из мертвых, хоть костюмы симпатичные, опять же надо на станок ходить, привести себя в порядок, чтобы не везде меня дублировали, а и самой танцевать. Вот это было решение. А на трехсерийной картине у меня не было решения. Сплошной компромисс.
На съемках я выходила, что-то говорила, с кем-то спорила, что-то изображала, но это не та работа, за которую получают высшую ставку. Никаких затрат моего нутра не наблюдалось. Вообще никакого нутра. Не зря же этот фильм никогда с тех пор не показывали. Я потому и не называю, а то еще покажут.
И я предчувствовала такой результат, и Олег тоже. Мы с ним сидели на площадке в каком-то углу с одинаковой миной на лице. Наверное, от общего настроения домолчались до того, что у нас появился, как я сказала позднее Лизе, дельфиний язык.
Почему дельфиний? Потому что они у меня самые любимые. Я очень люблю собак, лошадей и своего кота Кешу, но самые притягательные для меня – дельфины. Мы ведь не знаем о них ничего конкретного. Да, у них, ультразвук, не знаю что еще, но они ВИДЯТ живое существо. У меня про дельфинов есть все фильмы, которые выпущены. Может, это от мамы идет. В детстве она заплывала очень далеко в море, она же в Сочи жила, километра на два, на три. И однажды с ней стала играть стайка дельфинов, и защекотали ее, она начала захлебываться, а потом смутно помнила, что дельфины ее вынесли. Очнулась уже на берегу…
Олег о чем-то думал, потом издавал звук с вопросительной интонацией: м-м? Я отрицательно мотала головой: ме-а. Мог вдруг сказать: “Да”, – и я подтверждала: “Вообще-то да”. И мы понимали, о чем речь. В этом дельфиньем мире Олег стал мне ближе и даже понятнее.
У него появились планы, но я о них узнала позднее. Однажды раздался телефонный звонок, и Олег предложил ставить на телевидении “Бесприданницу”. Я испугалась и обрадовалась. Хотя не очень-то видела себя Ларисой Огудаловой, мне казалось, что это женщина яркая, цыганистая, но я доверяла режиссеру: раз он так считает. Только сам Олег еще не решил, кто ему интересней – Карандышев или Паратов. Мы читали пьесу, разбирали. А потом оказалось, что есть уже готовый телефильм с Дорониной, который она якобы сама запретила показывать. Но едва мы начали репетировать, картину решили показать. И нас закрыли.
А потом случилось чудо. Олег и Лиза получили квартиру. До этого жили в маленькой хрущевке, где обе мамы и Лиза все время спотыкались о ноги Олега, спавшего на раскладушке. И вот меня пригласили на новоселье. Они оба были такие счастливые, что походили на небожителей – ходили как будто над полом. Оба в джинсах, босиком, в каких-то белых размахайках. А главное, что мне запомнилось – это как они касались предметов, мебели, стен. Ощущение, что я попала в страну эльфов, у которых очень лучистые глаза. Потом меня привели в холл с целой стеной книг. Олег что-то нажал или просто открыл, как в старинных замках, дверь, вернее часть стеллажа вместе с книгами и зеркалом и торжественно провозгласил:
– Мой кабинет.
Я знала, что это его мечта – иметь кабинет. Я вошла. Там опять были книги, фотографии, диван и письменный стол. Он усадил меня и включил магнитофон. И я услышала готовый, с музыкой, лермонтовский вечер, который должен был состояться в зале Чайковского. Как он читал! А потом Олег сказал, что после этого вечера, МЫ будем делать “Маскарад”. Он – Арбенин, я – Нина. И что вообще я теперь актриса на все его будущие планы. Мой любимый актер сказал, что я – его актриса!
А потом ЕГО не стало. Я не пошла прощаться с ним в Малый театр, не смогла. Он остался для меня живым. А когда уходила после того славного вечера с пирогами, Лиза вдруг сказала:
– Ира, если ты не против, я хочу подарить тебе одну вещь.
В тот злополучный день Олег уезжал в Киев на сутки. Надел новую рубашку, светлую, а потом снял:
– Она очень светлая, значит, придется брать сменную, дай мне потемнее, не хочу ничего лишнего с собой, ну, подумаешь, на один день.
А ушел навсегда. И рубашку, которую он только примерил, Лиза подарила мне. Говорят – плохая примета, а для меня наоборот. Я надевала его рубашку, когда не получалась роль, и разговаривала с ним, молча, как всегда. И на следующий день все получалось. Значит, он меня слышит. Так продолжается моя связь с Олегом и после его ухода. Сейчас она приобретает другие формы. Я начала получать от него записочки во сне. Ясно вижу несколько предложений на бумаге, написанных его почерком. Подписи нет, стоит только число, но я знаю, что это от него. У меня был очень трудный период и в личном плане, и в творческом. Искала пьесу, но все время натыкалась на преграды. И вот получила записку. Точный текст не помню, но общий смысл таков: “Перестань ломиться в закрытые ворота. Остановись и оглянись. 4 ноября”. В это время меня приглашают в Дагомыс в жюри фестиваля детских фильмов, которые снимают сами дети. Именно 4 ноября вылетаю на фестиваль. Там, среди детей, понимаю, что не хочу больше искать пьесу и возвращаться в театр. Теперь сценой становится сама жизнь. Теперь пьесы будут искать меня, а не я их. Мне хочется что-то делать с детьми. Возвращаюсь в Москву, успокаиваюсь. Посмотрела по сторонам, с меня слетели шоры, я освободилась.
Вторая весточка была короче: “Ищи другой путь. Вспомни имя свое. 8 марта”. Это случилось в феврале. А 8 марта телевидение повторило документальный фильм Бермана и Жандарева “Ирина Печерникова. Неоконченный роман”. И раздалось много телефонных звонков, добрых слов, даже от незнакомых людей. Многие спрашивали, почему я не пишу книгу. Мне и раньше говорили об этом друзья журналисты, но это у меня вызывало неуверенность, даже страх. Как это писать о себе. Не могу. А в этот день что-то изменилось, мне даже захотелось рискнуть, попробовать написать о людях, которых я люблю, и я решилась. Вот и пишу…
Однажды Олег забрал меня в свое царство, в свою галактику, и я не знаю, почему он выбрал именно меня. Это счастье продолжалось шесть лет. Но его тайну, его мир я так и не открыла.
***
У Чапека есть чудная книжка «Была у меня собака и кошечка». Я влюбилась в нее сразу, а сейчас, когда я сижу дома, как в клетке, потому что все думают, что я на престижном фестивале, я даже не могу подходить к телефону, так как меня нет в Москве, моим единственным собеседником оказался кот Кеша. Он, наверное, почувствовал мое состояние или понял, что я осваиваю компьютер только третий день.
Легко сказать «осваиваю». Просто в последнее время у меня сложности с техникой не потому, что я не понимаю (я понятливая), а потому, что боюсь ее испортить. Мне кажется, что нажму что-то не то, и она, техника, сломается, а все мои попытки ее починить закончатся катастрофой. Не знаю, откуда появился этот страх, ведь раньше я могла починить ходики, кофемолку, электродуховку, даже телевизор и холодильник, правда, иногда от отчаяния ударом по корпусу, но получалось. Может быть, техника стала фантастической, и «ударом по корпусу» не поможешь. Надо просто стараться не отставать. Моя подруга Нина (бесконечно терпеливый, добрый, молчаливый, спокойно выдерживающий все мои ляпсусы, очень дорогой человек) показала мне, как пользоваться мышкой и как набирать текст на компьютере.
И Кеша мне помогает – лежит на коленях, чего никогда раньше не делал, он же дикий. У нас, вообще, были сложные отношения, так как я собачница, а когда мой Саша принес в ладошке с улицы этот черный замерзший комочек с золотыми глазами, он не знал, что я с детства боюсь кошек, и к тому же мой коккер Флай не понял и молча заревновал. Он стал от меня отворачиваться, а теперь, когда не стало ни Саши, ни Флайки, я вдруг почувствовала мудрость моего кота. Оказывается, это удивительное создание, наверное, как мой любимый дельфин, который мне всегда снится, и с которым мы всегда разговариваем о чем-то особенном. И сейчас, когда мне вдруг вспомнился Флай, Кешка спрыгнул с колен и с «мряу» куда-то улетел.