Московские каникулы питерской идеалистки

– Спасибо, дружище! – получивший, что хотел, Павел был искренне признателен.

– Кушайте, не обляпайтесь! Иди уж, экскурсовод!

Лановой вышел от Михалыча и тут же набрал номер Лепинской:

– Добрый вечер, Александра, это Павел Лановой. Я всё ещё хочу предложить вам прогулку по Москве. Ваши планы не изменились?

– Добрый вечер, Павел Александрович, вы, судя по всему, не принимаете отказа,– она усмехнулась.

– По возможности нет, – согласился Павел.

– Хорошо, когда и где?

Можно было перенести всё на выходные, но привычка ковать железо, пока горячо, заставила его ответить:

– В семнадцать ноль-ноль на парковке.

– В восемнадцать. А вас не смущает, что на улице будет уже темно?

Она согласилась, а остальное были уже детали.

– Вы даже не представляете, какой яркой может быть вечерняя Москва.

* * *

Расставшись с директором по развитию на парковке, я поднялась в офис и окунулась в работу. Задач была уйма, оттого мой затейливый завтрак стремительно выветрился из головы.

Встречи шли одна за другой с короткими пяти-пятнадцати минутными перерывами на выдохнуть и записать самое актуальное для дальнейшей проработки. И снова в бой. Времени добежать до кафе не было, впрочем, как и особого желания. За день у меня в желудке оказался лишь банан, прихваченный на такой случай из отеля, и кусок шоколадки. Благо кулеры стояли в каждом коридоре, смерть от жажды мне не грозила. Сказать, что мне было не до Ланового, – это ничего не сказать.

Тем большей неожиданностью стал для меня звонок Сергея Михайловича. Я была свято уверена, что мой утренний сотрапезник, после того как получил вежливый отказ, закрыл эту тему и забыл, как страшный сон. Ан, нет. Но в тот момент у меня даже не было возможности обдумать и внятно прореагировать. Информация о том, что куратор не против нашего общения с главой дирекции по развитию, была принята и отложена на потом. Я завершила встречу. И тут позвонил Павел. Не вступая в дискуссии, я согласилась на прогулку. Единственное, что удалось отстоять,– час на то, чтобы привести в порядок записи и голову. К тому же этот час мне был нужен для того, чтобы сотрудники офиса, рабочий день в котором был до 17.00, в большинстве своём отбыли домой. Санкции санкциями, а лишний раз светить перед общественностью своё неформальное общение с упёртым директором я не хотела.

Когда, наконец, запланированное на сегодня, было успешно сделано, часы показывали без четверти шесть. Всё, что я успевала, это накрасить губы, расчесать волосы, позвонить маме в Питер и, не сильно рефлексируя, поскольку на сильно времени не было, спуститься на парковку. Это был большой день, пёстрый, разнообразный и утомительный. В голове крутились обрывки интервью с сотрудниками, в желудке тихо урчало от голода, любопытный нос чесался на предмет, на кой Лановому это надо, куда меня повезут и будут ли кормить. Но перед тем как встретиться с Павлом, мне для себя надо было определиться, как мне к этой немотивированной активности в свой адрес относиться. Я даже не стала пользоваться лифтом, дабы выгадать себе несколько лишних минут. И в задумчивости, не торопясь, спускалась по лестнице. Версию лирическую я отбросила сразу. С Павлом Александровичем мы играли в разных лигах, и предполагать, что ко мне так подкатывают, я не стала. То бишь как мужчину я его рассматривать не собиралась, хотя это и было непросто. Попытаться выдерживать строго формальную линию – работа, работа и ничего кроме работы? Тоже как-то странно, особенно после того, как мы так славно позавтракали. Подружить? Вряд ли. В общем, не найдя для себя никакой внятной линии поведения, я решила, что буду импровизировать. В конце концов, я, как передовик капиталистического труда, честно заслужила приятный вечер и буду получать удовольствие от происходящего. А там, глядишь, и какая-то ясность появится.

* * *

Павел ждал Александру, сидя в машине. Она появилась на парковке и показалась хрупкой, и растерянной, и усталой. Коралловый шарф ярким пятном выделялся на фоне темной дублёнки и бледного лица. Он вышел из машины и приглашающе открыл ей дверь.

– Добрый вечер, Александра!

– Добрый? – в её тоне был и вопрос, и сомнение, и насмешка.

Она села в машину и уставилась на своего спутника. Сначала немного замялась, но, видимо приняв какое-то решение, всё же спросила:

– Павел Александрович, и всё-таки, а зачем вам это надо? Ехали бы ужинать домой, к семье, таксе, – она вздохнула. – Нет, это всё здорово и даже приятно, но непонятно, а потому любопытно, – и настороженно посмотрела Павлу в глаза.

Она не наезжала, не флиртовала, не гнала его, просто пыталась разобраться. Это было непривычно. И забавно, поскольку на последних словах у неё голодно заурчало в животе.

– Давайте по порядку. Я не женат, вернее сто лет как разведён, – он посмотрел на Сашу, не дождался комментария и продолжил. – Из семьи сын Пал Палыч, пяти с половиной лет от роду, живёт то со мной эпизодически, преимущественно со своей матерью, сейчас с ней. Джинкс накормлена и выгуляна, забалована и поглажена. Иногда мне кажется, что она считает соседку своей бабушкой, а меня бестолковым блудным родителем.

Психологиня кивнула:

– У меня та же история: я вот шляюсь где ни попадя, а котик у мамы на выселках, – в животе снова заурчало. Она вздохнула. – Вот прожорливая утроба! Если домой вы не собираетесь, давайте поедем что-нибудь съедим?

– Сейчас поедем, – он улыбнулся и завёл мотор. – А по поводу зачем… Если честно, я и сам не до конца понимаю.

– Блажь? Каприз? Обидела отказом? – она перебирала варианты.

Он покачал головой:

– Александра, вы верите в интуицию? – и потянулся к радио, выбирая волну. Зазвучал тихий джаз.

– Она же не Дед Мороз, конечно, верю.

– Так вот, моя интуиция, которой я привык доверять, подсказывает, что перевести наши с вами отношения исключительно в формальную плоскость будет большой ошибкой. И вообще, заканчивайте думать. Надо сказать, на голодный желудок у вас так себе получается. Поехали есть!

– Поехали. Но потом гулять будет темно и поздно?

– Темно уже. Светлее будет только утром. Если вы про «темно и страшно», Москва – вполне безопасный город, к тому же не стоит сбрасывать меня со счетов, – и он выразительно поиграл бицепсами. – Мне кажется, вы уже внутренне на всё согласились, а сейчас просто вредничаете.

Он ждал реакции на осознанную мелкую провокацию «на всё», но она проигнорировала её, словно принципиально не желая флиртовать.

– А за то время, пока мы поужинаем, немного растянутся пробки. Неужели вам совсем не интересно, куда я хочу вас отвести? – он искушающе улыбнулся.

Не ответить на такую улыбку было почти невозможно, и она улыбнулась в ответ:

– Ничего я не вредничаю. Конечно, интересно! – она, видимо, для себя что-то решила, потянулась и поудобнее устроилась в кресле, распустила шарф. – А куда?

– Не будем портить сюрприз.

Павел выезжал со стоянки и думал о том, что последний раз он так уламывал женщину лет пятнадцать назад и совсем с другими целями. Предсказуемость и конкретика отношений с дамами за последние годы привели к скуке и равнодушию. А эта питерская штучка снова заставила почувствовать себя в игре.

* * *

Я решила расслабиться и получать удовольствие от процесса. Втравимся, по ходу разберёмся. Комфортный кожаный салон высокого джипа хорошо пах, и я, проплывая над улицей, рассматривала очень живую, суетящуюся, расцвеченную сотнями огней Москву. Она действительно была яркой и какой-то домашней. Иногда я изумлялась себе, каким образом мне удаётся ощущать эту громадину уютной?

Мой спутник оторвался от дороги, убедился, что я не планирую побега и больше не сопротивляюсь происходящему, усмехнулся и сказал:

–– Мы сейчас едем в место, где вас накормят лучше, чем у бабушки в детстве. А ещё, если он будет на месте, вы познакомитесь с невероятным трактирщиком.

Бабушка была очень важной частью моей жизни. Нашей старушки не стало всего год назад, и её очень не хватало. Постоянно морочило ощущение, что она рядом и можно позвонить, дотянуться. Но увы. И раз за разом волнами накатывало чувство потери. Немного смиряло с болью потери, что уходя, она знала, как мы её любим, что мы были вместе рядом до последнего момента. И, конечно, огромная благодарность, кому-то там сверху, за то, что она была.

– Бабушка не любила готовить. Умела, но не любила. Так получилось, что большую часть своей жизни она готовила на свою немалую семью из пяти человек и ещё достаточно долго на семью брата, – на недоумённый взгляд Ланового я отмахнулась, не желая вдаваться в подробности, – нюансы внутрисемейных отношений. К тому моменту, когда мы начали жить вместе, родители развелись, и мама увезла меня в Питер, мне было шесть, а бабушке пятьдесят четыре, ей, наверное, уже просто надоело возиться на кухне. Пока был жив дед, она ещё пекла пирожки. Потом нет, – я словно мысленно перенеслась на нашу кухню. – Их пеклось много, с капустой, с повидлом, с фаршем, с творогом. Чтобы не черствели, мы складывали их сначала под большие льняные полотенца, а когда остынут, в алюминиевые кастрюли, под крышку, – салон машины как будто наполнился ароматами свежеиспечённого дрожжевого теста. – А потом готовила в основном мама.

Он покивал. Моя ностальгия была ему понятна.

– Вы любите готовить?

Мой желудок снова что-то недовольно буркнул, мол, хватит болтать, корми меня!

– Я – да. И люблю, и умею. Вопрос – для кого. Для себя – жалко времени. А вот когда собираются близкие и любимые, тогда обязательно! Кто-то очень правильно заметил: «Счастье – это когда есть кого кормить и чем кормить», – очень женская модель.

Павел покачал головой:

– На мой взгляд, несколько упрощённо.

Я пожала плечами.

– Только у меня дефект: мне скучно готовить одинаково. Есть женщины, у которых есть пять – семь коронных блюд, они их готовят всегда, к ним идут на конкретную еду. А у меня один и тот же рецепт варьируется практически всегда: специи, масло, баланс кислого, сладкого и солёного, время приготовления. Это большей частью вкусно, иногда под кураж бывает круто, но и ляпы тоже случаются. И вообще кухня – это большое приключение и всегда творчество. Просто иногда болото рутин затягивает настолько, что тебе уже ничего не хочется придумывать. Но это редко.

– Покормите как-нибудь? – он и спрашивал, и утверждал.

Я пожала плечами:

– Приезжайте. Как минимум одну прогулку по Питеру я вам сегодня задолжаю, – и продолжила: – Я даже одно время мечтала о ресторане. Но вовремя перегорела. Кухней нужно заниматься или на уровне высокого искусства, а это тянет за собой очень много затрат и времени, и денег, и души. Надо учиться, процесс должен быть технологичен, нужны правильное оборудование и правильные ингредиенты. Или же остаётся признать себя способным дилетантом и не жужжать. Мои отношения с кухней похожи на мой же вечный флирт с фотографией. Фотографируют все, – я развела руками. – У кого-то есть чутьё и чувство композиции, дар видеть сюжет и просто чувствовать красоту – у меня, скорее, есть, но нет понимания зачем. Да и Картье-Брессонами становятся единицы, – сокрушенный вздох. – И это ни разу не я. Так что я осознающий своё место любитель, получающий удовольствие от того и другого.

– И много у вас подобных талантов? – он посматривал то на меня, то на дорогу, и в глазах его мелькали искорки смеха.

– Скорее, способностей. Так, есть немного. А у вас?

Мужчина за рулём чуть призадумался.

– Есть несколько сфер, в которых мне комфортно, где я что-то могу и от которых получаю удовольствие. Первая – бизнес, это не столько работа, сколько азартная игра, где мне нравится выигрывать. Хотя, конечно, бывает по-разному. История – чем старше становлюсь, тем интереснее находить какие-то закономерности, параллели, особенно в контексте развития экономики. И, пожалуй, музыка, слушать, немного играть, ощущать. Может быть, ещё шахматы. За прошедшие двадцать лет была возможность попробовать то одно, то другое. Перечисленное – то, что осталось и стало важным.

– Большой джентльменский набор. Играть – это фортепьяно, гитара? А спорт?

– Фортепьяно. Когда-то я занимался ушу лет десять, потом приглядывался к яхтингу, а сейчас всё сводится к плаванью и долгим прогулкам с Джинкс.

Мы каким-то чудом, петляя по переулкам, сумели избежать стояния в пробках и через двадцать минут припарковались в узкой улочке среди невысоких особняков.

Буквально в двух шагах от нас покачивалась симпатичная кованая вывеска, вся увитая виноградными лозами, которая гласила: «Этно-ресто-бар “У Нугзара”».

Павел помог мне выбраться из машины и открыл дверь ресторана.

Мы спустились в подвальчик, разделись и вошли в уютный небольшой зал, украшенный, как тысяча и одна грузинская едальня на просторах нашей родины: тарелки, керамические кувшины, домотканые дорожки, картины а-ля Пиросмани, рога на беленых стенах с отбитым кирпичом. А вот пахло здесь интересно, и музыка была хоть и аутентичная, но очень тонко подобранная. В общем, было симпатично и без особых претензий. Свободных столиков было несколько.

Красивый грузин, что-то считавший за стойкой, увидев моего спутника, широко улыбнулся.

– Привет, бродяга, давно не забегал! Как сам? Как Пал Палыч?

Его русский был абсолютно лишён любых восточных наслоений и теней.

Мужчины обнялись и явно были рады друг другу.

– Привет, Нура! Всё отлично! Я скучал по твоей стряпне. Покорми нас, мы очень голодные! Александра, это Нугзар, гений данного места и мой друг детства, – чуть насмешливо отрекомендовал Лановой. – Нура, а это наша гостья из Питера, Александра.

Хозяин харчевни поцеловал мне руку:

– Очень рад. Я люблю ваш город. Пойдёмте, ребята, я посажу вас за лучший столик.

Столик под весёлой клетчатой скатертью, действительно был самым уютным, он стоял особняком у камина и рядом с окном, за которым начинался снегопад.

На столе тут же появились грубые, но очень органичные для этого места бокалы.

– Я за рулём, – обозначил мой водитель.

– Ты сам себе враг! Но девушка – то почему должна страдать? Александра, вы обязательно должны попробовать это вино!

Я сегодня плыла по течению и благодарно кивнула:

– Спасибо, буду рада!

Нугзар налил мне в бокал рубиновое вино. Наполнил второй – себе.

– А тебе, старый друг, я, так и быть, выдам с собой бутылку. Очень интересный сорт. За встречу!

Я пригубила вино и, распробовав, сделала большой глоток. Оно было невероятным: лёгким и ароматным, с горчинкой и послевкусием пряной изабеллы. Сказочное! Что я тут же и озвучила.

– Красивая женщина, которая разбирается в вине? А судя по тому, как вы принюхиваетесь к запахам с кухни, я предположу, что вы ещё и готовите?

Я улыбнулась комплименту:

– Есть немного.

– И что вы готовите из грузинской кухни?

Я призадумалась. Судя по всему, это был некий тест на пригодность.

– Чаще всего пхали. Но я не добавляю в него ни капусту, ни фасоль; много-много зелени, свекольная ботва, иногда шпинат и не хмели, но уцхо сунели.

– Ай, умница! – он широко улыбнулся. – Я тоже не добавляю. Паша, прекрасная спутница, браво! Вы позволите мне самому выбрать вам еду?

Мы переглянулись с Павлом и кивнули. Хозяин удалился на кухню, оставив нас в предвкушении.

Ароматы и лёгкий, но весьма чувствительный на голодный желудок эффект вина кружили голову.

– Если нас не покормят, вы будете иметь дело с пьяной и голодной мной, а это не для слабонервных, – проворчала я, пытаясь усмирить голод.

– Угрожаете?

– Предупреждаю. А ваш друг совсем не похож на трактирщика, скорее, на художника, бизнесмена или главу мафиозного клана. И при всей восточной внешности, он какой-то очень москвич.

Павел засмеялся.

– Нура родился и вырос в столице, а в Тбилиси первый раз оказался в восемнадцать. Его отец женился на матери без одобрения семьи, вот и не общались. Он закончил физмат универа и, в отличие от меня, был бы идеальным внуком для моей бабушки. Она была учительницей физики, и они всегда находили, о чём поговорить. А потом он уехал в Лондон учиться предпринимательству. Не скажу про мафию, но у него восемь ресторанов по Москве, один в Лондоне и ещё пяток по России.

– А моя бабушка преподавала географию, и у меня с географией тоже было средненько, – похоже, у нас немало общего.

Я отошла попудрить необходимые места, а когда вернулась, на столе стояла тарелка солений и разнообразных грузинских закусок, хачапури, сок для Павла. Мужчины сидели и негромко переговаривались.

– Какая красота! Всё-таки натюрморты грузинской кухни не сравнятся ни с чем! У вас удивительно уютное место! – и я ни минуты не лукавила.

Владелец всего этого ещё раз поцеловал мне руку.

– Я рад, – в нём совсем не было восточной тональности. – Надеюсь, еда вам понравится не меньше! Ещё пять минут – и горячее будет на столе.

Еда была выше всяческих похвал. Всё на полутонах и всего в меру. А жемчужиной ужина стал жал-баур – баранья печень, завёрнутая в баранью же сетку, приготовленная на мангале с чуть сладковатым гранатовым соусом. Это было волшебно.

Разговаривать за такой едой было почти кощунством. Мы наслаждались, переглядываясь и изредка выражая своё восхищение. К концу ужина во мне плескались ещё два бокала вина, и я совсем не жалела о том, что этот вечер сложился так.

Через полтора часа всё было съедено, выпито, взаимные комплименты сказаны. Мы попрощались с хозяином, который сетовал, что мы так рано уходим, и обещал открыть ресторан в Питере. Павел уносил с собой пакет с бутылкой вина и горшочком варенья из белой черешни для Пал Палыча, как мне сказали, его любимого.

Мы немного поплутали по Москве, которая в восемь вечера и не думала униматься, кружа, торопясь, соревнуясь. Ориентироваться в чужом городе вообще не просто, а в сумерках или темноте почти бессмысленно. Но место, в котором мы припарковались и которое, судя по всему, было целью нашей поездки, я узнала.

– Новодевичий монастырь?

Павел кивнул и с интересом посмотрел на меня, отстёгивая ремень безопасности.

– Вы действительно не только любите, но и знаете Москву.

– Очень фрагментарно, островками, кусочками. Но люблю. А с этим монастырём мне не везло, я была здесь дважды. Первый раз он был закрыт, а второй раз весь в лесах.

– А я здесь вырос, у бабушки с дедушкой. К тому же это место в снегопад самое красивое, что вы можете увидеть в Москве.

Снег падал, но не мешал, смягчая линии, набрасывая вуаль на древние стены, на затянутую льдом белую чашу пруда. Народу было немного. Будни. Вечер. Снег. По берегам докатывались на ледянках пацаны. Торопились случайные прохожие. Первые собачники вышли на вечернюю прогулку.

– Пойдёмте, монастырь надо смотреть с другого берега.

Рядом с дорожкой, где мы спускались к пруду, сверкала в свете фонарей отличная ледяная горка.

– Тысячу лет не каталась.

Мой спутник остановился:

– А хотелось бы?

Видимо, вино ещё гуляло в моей головушке, потому что я кивнула:

– Пожалуй. Но на чём?

– А как в детстве на картонке – слабо? – он хитро прищурил глаз, подначивая меня.

– Пф! Нет, конечно. Но где вы её возьмёте?

– Стоять! Дышать! Наслаждаться! – заявил этот командир и утопал к машине.

Дублёнка была длинная, в принципе, можно было бы и на ней, но незачем. Весьма удачно, что сегодня в офисе я была в брюках и кардигане, значит, колготки не порву. Рассуждая так, я стала подниматься к вершине горки.

И всё-таки какая она огромная, даже не Москва – Москвища! Где-то вдали зелёными призраками светились башни Москва-Сити. Рядышком, невидимые с этой точки обзора, простирались Лужники. Надо всем этим парили Воробьёвы горы.

Директор по развитию, довольный как слон, явился со вполне годной для катания картонкой. Полтора А4, достаточно плотная. Он протянул её мне, явно сомневаясь, что я всё-таки поеду:

– Что, прям поедете?

Я молча взяла картонку, подошла к горке, бросила на землю и прицельно плюхнулась сверху. Немного повозилась, устраиваясь так, чтобы между мной и картонкой был ровный слой дублёнки, с вызовом посмотрела на потешающегося Ланового и скатилась вниз. Ну, что сказать, было забавно, но в детстве это воспринималось как-то круче. Да и забытые в отеле перчатки снижали накал удовольствия.

Спустившийся своим ходом Павел подошёл к отряхивающейся мне:

– Не ожидал. Может, нам перейти на ты? А то выкать человеку, с которым ты вместе катался с горки как-то странно.

– Нетушки, с горки каталась я, а вы праздный наблюдатель. Так что на вы, а то ещё и по имени-отчеству.

Настроение было отличное.

Павел, ни слова не говоря, подхватил картонку и в своём дорогущем костюме, который я могла оценить ещё за завтраком, повторил мой путь. Но у меня-то была дублёнка, а у него едва прикрывающая попу куртка.

– Уважаю, – я подала ему руку. Он принял её, хотя и поднялся, почти не опираясь.

– На ты? – он пытливо уставился на меня.

– Если ты настаиваешь, – кивнула я.

Он отряхнулся, и мы пошли вдоль пруда.

– Почему ты без перчаток?

– Забыла в отеле. С утра катания с горки не планировались. Знаешь, Павел Александрович, ты напоминаешь мне кота моей подруги.

– Такой же мягкий и очаровательный? – он явно потешался.

–– У них история развивалась практически так же, как у нас с тобой. Однажды возвращается моя подруга с работы, поставила машину, зашла в магазин рядом с домом. Идёт обратно, а на капоте её джипа восседает здоровенная, красивенная, наглая кошачья морда. При попытке его согнать эта скотина её по-кошачьи обматерил, но слез. Пригляделся, принюхался и пошёл следом. Она ему: не ходи за мной, дела, мол, проблемы, котам тут не место. Он идёт, кивает, носом водит. Она в квартиру – он в квартиру, она его за шиворот и за дверь – он устроился на коврике и орать. У неё нервы не выдержали первой. Впустила. Он вошёл, догулял до кухни – жрать давай, говорит. Так и живут. Она с сыном и двенадцать килограммов кота.

Он шёл рядом, посмеиваясь.

– И, заметь, все довольны.

Я себе под нос проворчала что-то не слишком муже и котолюбивое. А он сделал шаг ко мне, принюхался и заявил:

– Если она пахла так же, как ты, я этого кота понимаю, – выражение его ехидной физиономии было едва ли не мечтательным.

– У нас разные духи, – проворчала я и демонстративно посмотрела на часы.

– Ты куда-то торопишься?

– Я – нет. Просто не прошло и двух суток с тех пор, как ты решительно не желал со мной общаться. Сегодня мы завтракаем, признаём друг друга достойными внимания, –эта формулировка позабавила его, – ужинаем, гуляем, теперь ты откровенно флиртуешь. Если всё продолжится в том же темпе, завтра у нас начнётся бурный роман, в четверг мы будем женаты, а к выходным разведёмся, – я с иронией посмотрела на Павла. – А ещё я поняла, чем москвичи отличаются от питерцев.

– Ну и чем же? – он улыбался и явно получал от всего этого удовольствие.

– Мы дорожим мгновеньем, изучаем его, наслаждаемся им, а вы его заглатываете на бешеной скорости, чтобы добраться до следующего.

– Не все и не всегда. Но не без того. Тебя это смущает? – его взгляд стал серьёзнее.

Можно было много чего сказать по этому поводу, но я не стала.

– Меня смущает, когда мужчина не выполняет своих обещаний.

Лицо Ланового после этой фразы надо было видеть. Похоже, быть заподозренным в необязательности для него было как нож в печень.

– А конкретнее? – угрожающе пророкотал он.

Я усмехнулась:

– Один директор по развитию обещал мне экскурсию.

Он явно и облегчённо выдохнул.

– А посему, многоуважаемый сэр, предложите даме руку, дабы не вытаскивать её потом из сугроба, и рассказывайте! – не всё же тебе командовать.

Он безропотно подчинился. Мы как раз подошли к берегу пруда, отделённому от обители чашей озера. Картина была сказочная. Грамотно подсвеченные купола соборов и колоколен, стена, деревья вокруг – розовато-лиловый оттенок неба. И всё это в нежном флёре снегопада. Пока мы катались на горке и препирались, пруд практически обезлюдел, и мы были в этой снежной красоте наедине. И он рассказывал. Как он рассказывал! Он говорил про Хамовники, в которых жили тверские ткачи; про строительство монастыря; про женщин, заточённых в этих стенах; про Наполеона, который считал это место сердцем Москвы и не хотел уходить, пока это сердце не запылает; о чуде, которое спасло монастырь от пожара, и о многом другом.

– Из тебя бы получился отличный учитель истории или сказочник.

Я действительно ощущала себя попавшей где-то между времён.

– Грустное место, но светлое.

– Ну, насчёт светлого я бы поспорил. На таком же, как сейчас, укрытом белым снегом льду этого пруда так любимый питерцами Пётр Алексеевич сам и со товарищи рубил головы мятежным стрельцам. Причём прямо под той башней, куда до этого заточил царевну Софью. Так что здесь было и страшно, и кроваво. А ещё больше призраков в самом монастыре, и, говорят, в определённую погоду порушенные захоронения до сих пор светятся. Мы пацанами как-то даже ночевали на старом кладбище, – он, словно дотягиваясь туда, помолчал, – и любопытно было, и удаль показать хотелось. Призраков не встретили, но страху натерпелись сполна.