Московские каникулы питерской идеалистки

Очень любопытно.

– А что-нибудь ещё? Привычки, хобби, особенности?

– В шахматы хорошо играет. Действительно, хорошо. У нас в конторе проводился турнир – он занял второе место.

– А первое кто?

– Я.

Всё чудесатее и чудесатее. Если опираться на эти факты, у Соснина был ворох причин не любить дирекцию по развитию и ряд её ключевых игроков. И в первую очередь Ланового. И на чистой интуиции я задала ещё один вопрос:

– А у Катерины, после того как Соснин от неё отстал, серьёзных неприятностей не было?

Павел остановился. Развернулся ко мне:

– Были. Её как раз больше всего и крутили по поводу слива контракта, который мы потеряли. Михалыч и его опричники вволю попили девичьей кровушки. Были у них какие-то зацепки, но так ничего и не нашли. Почему ты спросила?

Я отмахнулась:

– Не сейчас. Додумаю, расскажу.

Что-то формировалось в голове, но я боялась сосредотачиваться. Пусть побурлит-поварится. Авось что да надумаю.

– Давай о хорошем! Смотри, какая классная картинка!

Во дворике на качелях сидела девчонка в красной куртке, меховых унтах, жёлтой шапке с большим помпоном, с альбомом в руках. Карандашом она что-то вдохновенно рисовала, поглядывая в спрятанную от нас область двора. Ближайший фонарь подсвечивал ей её художества. Тонкие пальцы без перчаток и варежек, очевидно, мёрзли, поскольку она порой подносила их к губам, поднимая облачко пара, грела, но это её не останавливало. В ободок шапки и шарф, как иголки, были воткнуты ещё карандаши, которые она иногда меняла. Снег падал, качели покачивались, девочка рисовала.

Мой спутник понаблюдал за художницей. Потом за мной и выдал фразу, которая, неимоверно польстив, ввела меня в состояние ступора:

– Мне может понравиться смотреть на мир твоими глазами…

Я смутилась. Очарование уличной зарисовки было нарушено. Мы пошли дальше.

– Я позволил себе заказать нам маза. Ты не против?

– Маза? – слово что-то напоминало, но, порывшись у себя в голове, я ничего путного не нашла.

– В «Мистере Ливанце» огромное меню, мне, например, каждый раз хочется заказать всё и сразу. Видимо, такая проблема не только у меня. Поэтому шеф-повар сделал что-то типа сета на двоих. Он включает в себя двадцать четыре блюда по чуть-чуть, но так, чтобы пробующий впитал в себя всю прелесть и разнообразие ливанской кухни. Это называется «маза», в других культурах есть понятие «мезе». Мне кажется, тебе должно понравиться. Ты мне доверяешь?

– Безумно интересно! А доверяю? Да! Я за презумпцию доверия.

– То есть каждый хорош, пока не доказал, что он плох? – он смотрел на меня и посмеивался.

– Конечно!

– Ты идеалистка? – в прозвучавшем вопросе было и утверждение, и насмешка, и тепло.

– Может быть, чуть-чуть. Просто мы все такие разнополосатые, и в каждом есть что-то живое, за что можно зацепиться, если, конечно, хотеть, – я выжидательно уставилась на него, ожидая согласия.

Он улыбнулся, покачал головой:

– А ты обычно хочешь, – это не было вопросом. – Я же говорю: идеалистка.

Я фыркнула, но, скорее, согласилась с ним. Моё желание видеть в людях хорошее не лишало меня объективности. Но, видя поломки и дефекты в чьей-то внутренней системе, я обычно помнила и о том хорошем, что было, кроме них.

Мы сделали ещё буквально несколько шагов и ввалились в совершенно не пафосный снаружи, но очень симпатичный внутри ресторан. И меня тут же закружил вальс ароматов. Пахло сказочно! «Тысяча и одна ночь», «Песнь Песней» и танец семи покрывал – жаркий, пряный, страстный восток во всей своей изощрённости и порочности, коварстве и изысканной неге. Мы сбросили верхнюю одежду. Сочетающий услужливость и достоинство смуглый официант пригласил нас следовать за ним.

Свободных мест не было. Пока мы шли по залу, я, как в поток, погружалась в равномерный позитивный гул большого количества удовлетворённо жующих людей. Он и негромкая, словно бы оплетающая пространство мелодия – явно откуда-то оттуда, где белое от зноя небо и раскалённый песок, – создавали определённый ритм, словно приглашая к танцу.

Наш столик был немного ограждён от зала высокой спинкой дивана, при этом не лишая, сидящих за ним, удовольствия наблюдать за гостями. Когда мы приблизились, я не удержала восхищённого вздоха: вся поверхность стола была заставлена разнообразными мисочками, соусничками, пиалками, тарелочками. В каждой ёмкости было отдельное блюдо, рассчитанное на двоих. Тут же стояли специи, несколько видов соли. Всё это напоминало цветной причудливый восточный ковёр и пахло искушающе.

– Паша, это просто чудо какое-то! А если оно ещё и вкусное, я останусь здесь жить на одном из этих уютных диванчиков и постепенно превращусь в кошку, а добрые посетители будут подкармливать меня, когда я буду ходить между столиков и урчать от восторга.

Лановой усадил меня и начал рассказывать о каждом блюде. Очевидно, что он бывал здесь частенько.

Это было вкусно, красиво и именно так, чтобы я не только становилась всё более гастрономически счастливой с каждым глотком и кусочком, но и узнавала что-то совершенно новое про еду, себя и Павла.

Мы говорили о путешествиях, о тех, которые были с нами, и тех, о которых каждый из нас мечтал. Павел исколесил полмира: он жил, учился и работал в Швеции и даже был на шведке женат, несколько лет провёл по контракту в Индонезии, объездил всю старушку Европу, мечтал об Африке и Мьянме и был влюблён в природу Канады. Мои странствия были скромнее, но как-то удивительно легко находились общие точки и пересечения. Мы отлично проводили время.

Как вдруг я, отвлёкшаяся от всего мира на поглощение куска лепёшки с невероятной на вкус намазкой, услышала:

– Так вот кто забронировал мой любимый столик в моем любимом ресторане и вынудил довольствоваться малым!

Перед нами стоял и деланно гневался презабавнейший персонаж. Он был невысок, широк в плечах, которые венчала круглая бритая голова. Умные, хитрые глаза под большими очками почти без оправы утопали в пухлых щёчках, рот сердечком капризно дулся. Всё это было облачено в дорогой элегантный (с некой продуманной небрежностью), хорошо сидящий, костюм с жилеткой и бабочкой. И если бы не умный пронзительный взгляд, я бы сочла явившегося идеальной иллюстрацией к песенке «Мой маленький гном, поправь колпачок и брось, не сердись, разожми кулачок…».

– Привет, о Гершуня моего сердца, – отозвался Павел с улыбкой, вставая и протягивая руку пришельцу.

– И тебе привет, Павел Александрович, злоязыкий и блестящий! И хватит уже коверкать мою фамилию, – судя по всему, перепалка была традиционной.

– И вовсе я не блестящий, – заявил этот любитель помотать чужие нервы и обернулся ко мне, – скажи?

– А вот и блестящий! – на возмущённый рык Ланового я, покривив душой, уверенно заявила: – Вот, нос блестит.

Гномообразный персонаж с интересом уставился на меня:

– Паша, а кто эта умная женщина? – и лукаво мне подмигнул.

Я, не дожидаясь, пока Павел представит меня, ответила:

– Общественная нагрузка вашего друга, вызвавшегося показать командированной провинциалке столицу, Александра из Питера.

– Так ты ещё и общественник, – откровенно заржал приятель Павла. – А я Игорь Гершуни, человек с фамилией, которую некоторым никак не выучить уже больше двадцати лет. Из Москвы, – отсмеявшись, добавил мой новый знакомец.

Игорь подсел к нам за столик, и мужчины заговорили о своём.

– Ты тут один? – Павел явно был рад встрече.

– С Марией, – то, как это прозвучало, сказало о многом. Интонация, с которой Гершуни произнёс это имя, обычно относилась к высшим сущностям, вплоть до божественных.

– Так пересаживайтесь к нам? И столик твой любимый, – соблазнял мой спутник своего друга. – Если, конечно, её величество не будет против.

– Спрошу, – и круглоголовый человечек покатился от нас куда-то вглубь ресторана.

– Саша, тебе неимоверно повезло: для человека, который хочет понять наш город, Игорь и Мария – это просто находка. Они концентрированная Москва в лучшем её смысле. Игорь – один из интереснейших мыслителей, которых я знаю, и один из самых добрых людей. А Мария – эталонная московская красавица, ну, впрочем, сейчас сама увидишь.

Судя по всему, её величество против не была, поскольку Игорь вернулся в сопровождении очень красивой женщины где-то моего возраста. Павел был прав, именно такими я себе Москвичек с большой буквы и представляла: достоинство, достоинство и ещё раз достоинство, стать, как будто этот мир давно лежит под её ножками, и она уже порядком устала от этого. Идеальные манеры, правильная литературная речь, классическая красота, оттенённая хорошим, не исключено, что профессиональным, вкусом и изрядным количеством денег. Она была умна, отстранена и при этом любопытна.

Отношения в этой паре тоже заслуживали отдельного внимания. Он смотрел на неё, как на Солнце, влюблённо и капельку отчаянно. Её взгляд теплел, когда она смотрела на Игоря. Он был важен для неё. Но она не торопилась ему это демонстрировать.

Мужчины говорили, перекидываясь острыми шутками, перепрыгивая с темы на тему. Мы с красавицей присматривались друг к другу с аккуратным интересом и вставляли небольшие реплики. В какой-то момент меня чрезвычайно увлёк разговор. Игорь вещал об американском экономическом кризисе и делал это так, что волшебная еда, антураж ресторана и остальные собеседники отошли на второй план. Он оказался экономистом, блогером, предпринимателем. Его обобщения были настолько неожиданны, ассоциации точны, эмоциональность такой яркой и вкусной, что я заслушалась. Из того гротескного образа, в котором он предстал перед нами, в процессе разговора он трансформировался в нечто совсем иное: появлялся интересный мужчина, мудрый, яркий и при этом очень человечный. Мне стало понятно, почему такая женщина рядом с ним.

Надо сказать, Лановой ничуть не уступал собеседнику. Эти двое были настолько хороши в диалоге, своей дружбе, иронии, что хотелось слушать и слушать.

Мы уже потихоньку перешли к сладкому, как Гершуни задал Павлу вопрос:

– Так нашли вы своего вредителя, который слил контракт?

Павел помрачнел:

– Нет, – усмехнулся. – Вот выписали из Питера Александру, может, ей с её психологией удастся выявить крысу.

– Как интересно! – Мария оживилась. – И каким образом?

– Общение, наблюдение, сопоставление фактов, личностных особенностей – то, что называется нетестовый метод в психологии. Ещё я использую свою авторскую методику, она опирается на ассоциативно-образное восприятие.

– То есть вы профайлер? – в вопросе были и сомнение, и интерес.

– Не так впечатляюще, как в «Обмани меня» и «Менталисте», но в известной степени, да. Я создаю психологические портреты сотрудников клиента, выявляю зоны риска для компании, иногда ловятся очень любопытные персонажи – лжецы, манипуляторы, социопаты. Вся эта история на стыке психологии, понимания принципов существования человека в корпорации, психопатологии и здравого смысла.

Мои сотрапезники с живым интересом слушали меня.

– А вы можете рассказать то, что увидели, о ком-нибудь из нас? Например, об Игоре? – Мария, увлечённая этой идеей, во все глаза смотрела на меня. Я поймала взгляд Гершуни, он пожал плечами и кивнул, не будучи в состоянии и не желая отказывать любимой женщине.

– Ну, если Игорь, не против. Прошу прощения за некоторую спонтанность изложения, – меня милостиво простили.

– Игорь, – я внимательно вглядывалась в человека, сидящего напротив меня, – в первую очередь мужчина в лучшем смысле этого слова. Готовый и способный брать на себя ответственность и отстаивать то, что для него важно, – краем глаза я заметила, как Лановой слегка кивнул. – В то же время может быть упёрт, если дело касается того, во что он яростно верит. Вообще человек больших страстей, чувственный, нуждающийся в эмоциональной вовлечённости, – теперь лёгкий кивок пришёл со стороны Марии. – Есть такое животное в Африке, Азии – медоед, его ещё называют «лысый барсук», – и я выразительно посмотрела на бритую голову своего объекта. – Оно небольшое, этакая маленькая росомаха. Но попробуй его обидеть! Будет биться до последнего, преследовать обидчика, бороться и побеждать соперника в разы больше и тяжелее. Его даже зовут «психопат животного мира» за упёртость, мстительность и последовательность. Почему-то у меня возникают общие ассоциации, – я чуть виновато улыбнулась жертве психологического эксперимента, но он был, скорее, польщён. – Но если медоед – создание откровенно жестокое, то вы, – ещё один извиняющийся кивок в сторону Гершуни, – с точностью до наоборот. Мне кажется, вы искренне жалеете людей и очень многое им прощаете. Хотя и обидчивы, и эмоциональны. Скорее всего, достаточно быстро отходите. Умны, очевидно. Быстро, ярко, небанально мыслите. Широкий кругозор и живое любопытство. Блистательный оратор. Ирония, которой владеете виртуозно, как защита от дураков и сволочей, – я окинула глазами окружающий нас ресторан. – Гедонист, любитель комфорта, но способны легко от него отказаться, если он входит в противоречие с важным для вас. Самооценка плавающая: в чём-то объективно высокая, в чём-то неоправданно низкая, скорее всего, как и у всех нас, изживание детских обид. Вам важно быть экспертом и лучшим в том, что вы делаете, или не делать этого вообще. «Полюбить– так королеву, – кивок в сторону Марии, – проиграть – так миллион». Для качественного манипулятора вы слишком сторонник честной игры. Что-то в этом поле можете, но после чувствуете себя дурно.

Я развела руками:

– Как-то так.

Мои собеседники совсем иначе смотрели на меня.

Павел взял мою руку и поцеловал:

– Я знаю этого парня четверть века и не сказал бы лучше, – он выдержал паузу. – Знаешь, тогда в первую встречу я был неправ, совсем.

Я, чуть смущённая, пожала плечами, улыбнулась:

– Бывает.

Посмотрела на Игоря, он сидел слегка зависший. Потом поймал мой взгляд и чуть сокрушенно усмехнулся:

– Чувствую себя прозрачным. Странное ощущение. Но спасибо.

Я внутренне выдохнула, мне бы очень не хотелось его обидеть.

Самой удовлетворённой выглядела Мария, она словно сбросила одно из своих ледяных покрывал и стала ближе и теплее.

– А мы в субботу идём на потрясающую экскурсию по Крутицкому подворью, – стряхнув напряжение, произнесла жертва психологического насилия. – Айда с нами! – они встретились глазами с Марией, она согласно кивнула.

Гершуни ехидно ухмыльнулся:

– Да, Паша, если тебя тяготит общественный долг, мы готовы взять Александру на себя. А ты отдохнёшь, опять-таки дела, заботы…

Павел укоризненно покачал головой и взял меня за руку:

– Да что ж я, с ума сошёл, отказываться от такой программы и такой компании, – и уже мне, явно помня, что я планировала уехать: – Александра, может, ну его, твой Питер, оставайся с нами, будет точно здорово.

Можно было повыпендриваться, но на следующей неделе я всё равно планировала взять кусок времени для обработки результатов дома, и на эти выходные решила никуда не дёргаться.

– Я остаюсь, планы скорректировались в пользу столицы, и буду очень рада пойти вместе с вами.

Мария кивнула каким-то своим мыслям и произнесла:

– А потом можно съездить к нам на дачу в Переделкино. Это отдельный мир, его стоит посмотреть.

Игорь влюблено, а Лановой с толикой удивления посмотрели на москвичку и закивали.

– Прекрасно! Значит в субботу сначала на экскурсию, а потом за город.

Меня тоже удивило заявление Марии, мне она не показалась настолько открытой, чтобы звать в свой дом чужих людей. Но предложение было действительно щедрое, и отказываться было бы глупо. Я кивнула. Ввяжемся – разберёмся.

Мы ещё немного посидели. Мария предложила мне обменяться телефонами. Обменялись. И начали прощаться. Ребята уехали на такси. Мы же вышли на Тверскую и, не торопясь, пошли в сторону «Мариотта». Гулять уже не хотелось, впечатлений было предостаточно.

– Они давно вместе? – спросила я своего спутника.

– Он её любит. А вот вместе ли? Я даже не понимаю. Она принимает его, не гонит, но замуж за него не идёт.

– А мне кажется, у них всё будет хорошо. Мария очень правильно на него смотрит. А чем она занимается?

– Горчакова – толковый юрист. Мы пару раз пересекались по бизнесу. Очень серьёзная барышня, – он посмотрел на меня и усмехнулся: – Ты тоже. Мы все под впечатлением от того, как ты увидела Игоря. Ты крута. А этому можно научиться?

Я покачала головой, размышляя:

– Чему-то да, чему-то нет. Меня ещё в детстве упрекали, что я могу разговорить человека настолько, что он мне сам про себя всё расскажет, – я засмеялась. – Очень возмущалась одна моя одноклассница, у неё в шестом классе от меня были страшные тайны, которые никак не удавалось сохранить.

– Да ты само коварство!

– Ага. А потом мне очень долго и очень сильно были интересны люди, – я чуть погрустнела.

– Сейчас меньше?

– Много меньше. То количество и разнообразие общения, которое я легко переваривала в юности, сейчас меня просто ужасает. Многое стало понятно. Для меня часть вопросов закрылась через управление. Человек в системе организации другой, даёт море информации и другую точку оценки. Много читала, думала, уже совсем потом училась, но это была, скорее, систематизация имеющихся знаний, чем откровения новых. Плюс жизненный опыт. Давно живу, – усмехнулась. В этом не было кокетства. Мне моя жизнь в самом деле казалась долгой, но при этом я совсем не чувствовала себя старой, а порой и взрослой тоже.

– Слушай, а сколько тебе лет? – бестактно поинтересовался мой спутник.

– Почти тридцать восемь, без чуть-чуть.

Павел откровенно удивился:

– Я думал меньше.

– Тридцать семь с половиной? – я ехидно хмыкнула.

Он помотал головой:

– Меньше, тридцать два – тридцать пять.

– Приятно. Как сказал один мой друг, перелезая со мной через забор, «это потому, что у тебя психологический возраст, как у шкодливой пятнадцатилетки». Приврал, конечно, не пятнадцать, но лет двадцать – двадцать пять.

Мы подошли к сияющей глыбе отеля.

Павел взял мои руки в свои, пытаясь согреть. Мне не захотелось отнимать. Я была ему искренне благодарна, он щедро делился собой, своим временем, друзьями.

– Тебе понравилось?

Я кивнула:

– Очень. Спасибо.

– Тогда продолжаем? Видишь, мне даже не пришлось тебя шантажировать ради следующей встречи. Гершуня решил этот вопрос для старого друга.

– Игорь, он чудесный.

– Он один из лучших людей, которых я знаю.

Павел отпустил мои ладошки и наклонился ко мне. Он быстро поцеловал меня и отпустил. Это не был взрослый, страстный поцелуй. Это был поцелуй-обещание, заявка на будущее.

Глядя в мои растерянные глаза, он рассмеялся:

– Иди. Я в пятницу вечером напишу.

Ещё раз слегка ошарашено взглянув на него, я пошла к дверям, уже войдя в стеклянную крутилку на входе, обернулась.

Он стоял и смотрел мне вслед.

Я подняла руку, махнула ей пару раз и ввалилась в холл отеля.

Поднялась в номер, сбросила обувь и дублёнку. Тёплый свет стоящего у окна торшера освещал комнату. Преимущество хорошего отеля: возвращаясь в номер, ты приходишь в уютное, чисто убранное, освещённое, ждущее тебя помещение.

Я подошла к окну, оно выходило в тихий двор, который гасил недовольное гудение Тверской. За окнами плескалась ночь. Это было странное состояние. Мне было хорошо и тревожно, мысли тучей роились где-то на грани сознания, но думать их не хотелось. Ни о Павле, ни о его поцелуе, к которому я оказалась не готова, ни о том, что наши отношения и вся ситуация развиваются как-то слишком стремительно. Я приехала сюда плыть по течению и получать удовольствие от Москвы, от работы, от привычных забот. А сейчас мне казалось, что течение начинает ускоряться и меня несёт. И как к этому относиться, было непонятно.

Сбросив, одежду, я забралась под горяченный душ. Острота ощущений на какое-то время выбросила меня из головы и погрузила в тело, но ненадолго. Забравшись под одеяло, я выключила свет и прислушалась к себе. Состояние где-то между полётом и падением. Мне нравился Павел. Конечно, можно соврать себе и сделать вид, что это не так. Но смысл? Мне нравилось в нём всё, и это пугало. Нам казалось смешным одно и то же, его выводы и поступки не банальные и эффектные и задевали во мне что-то очень личное. Он был красив, не красавец, но то, что я считала красивым. Мне нравились его руки, когда он касался меня. Умный, а мозг у меня – всегда основная эрогенная зона. Знающий чего хочет, и в данный момент он хотел меня, пусть и не до конца понятно, в каком качестве. Полный джентельменский набор: ум, стиль, драйв, дело, которым он горел. И мне понравился его поцелуй. Этот поцелуй обозначал намеренье, заставлял думать о себе, задаваться вопросами и хотеть большего.

А вот чего я не хотела, я не хотела влюбиться в Павла Ланового. Более того, это пугало меня. За тридцать семь лет своей жизни я бывала влюблена, и, надо сказать, совсем не так часто, как мне бы этого хотелось. И для меня это, чаще всего, было всерьёз. Меня искренне восхищали другие дамы, во всю крутившие разной степени платоничности романы с немалым числом мужчин, оптом и в розницу. Никогда не могла понять, где они находили такое количество классных представителей мужского пола, которые могли вызвать чувства и побудить к сближению. Став мудрее, я поняла, что далеко не все так заморачиваются на предмет качества и что чувства не были обязательным условием. Павел был именно тем классным. И даже на уровень выше. Он был кинозвездой корпоративного мира уровня Брэда Питта. Хотя мне Питт никогда не нравился. Если выбирать из героев вчерашних дней, я бы выбрала Кевина Костнера, к тому же Лановой на него был чем-то похож. Не то чтобы я комплексовала, но он играл в другой лиге. И я понимала, что с тем выбором, который у него есть, надо быть либо большим затейником, чтобы остановиться на мне, либо у меня все шансы стать одной из многих очарованных этим, безусловно, очень впечатляющим мужчиной. Оно бы и не страшно. Но было ещё одно суровое «но»: я терпеть не могла стоять в очереди и быть одной из толпы.

С мрачными мыслями я заснула и проснулась в отвратительном настроении. С этим надо было что-то делать. Поскольку бассейн лучше всего прочищал мне мозги, я занырнула туда, проплавала в весьма прохладной водичке минут тридцать и вынырнула совсем другим человеком. Пунктов в моей политике относительно Ланового было несколько: первый и основной – не делать драмы из происходящего. Не забывать о том, что я сама по себе хороша и уникальна. Не давать ему спуска и не позволять себя обижать. Рассмотреть происходящее как приключение, скорее всего имеющее чёткие временные рамки, ограниченные моей командировкой. Получить от происходящего максимум удовольствия и позволить себе делать то, что захочется. Надо же будет внучкам рассказывать что-нибудь этакое на склоне лет.

Решительная, как крошка енот перед большим лесом, я позавтракала и отправилась на работу. Где её, работу, работала до самого вечера.

Часов в семь, как раз когда я ужинала в соседнем ресторанчике, пришло сообщение от предмета моих сомнений и страхов: «Заеду за тобой завтра в десять».

Помянув московских жаворонков недобрым словом (похоже, выспаться в этой жизни мне не суждено), я ответила ему лаконичным «принято». После дожевала свой ужин, вернулась в отель, ещё немного поработала с документами, подготовила одежду на завтра и уснула сном праведницы.

* * *

Поцелуй был совершенно спонтанным жестом. Согласившись с Александрой, что его можно упрекнуть в некотором форсировании ситуации, Павел, получая искреннее удовольствие от общения с ней, пока не собирался заходить дальше лёгкого флирта.

А потом был отличный вечер в «Ливанце», их прогулка и разговор. Она стояла под снегом такая классная, такая открытая, такая своя, что он просто не удержался. И ни разу не пожалел об этом. Одних удивлённо распахнутых глаз было достаточно, чтобы улыбаться, заново переживая этот момент. Была в них и звёздная ночь, и сомнение, и предвкушение радости. При другом раскладе, с другой женщиной, он бы не стал отступать. И, скорее всего, прозрачно намекнул бы на продолжение. И, скорее всего, тот вечер закончился бы в номере отеля. Но не с Сашей. Во-первых, он не был уверен, что его не пошлют. А во-вторых, непривычное чувство нежности, смешанное с желанием и внутренним смехом то ли над ней, то ли над собой, то ли над тем, что происходит, удерживало, уговаривало продлить эту прелюдию к сближению. Ощущение было похоже на глоток холодного белого вина в жаркий день – пьянило, освежало, давало энергию.

Хотел ли он большего – безусловно, но так, чтобы она сама потянулась к нему. Если бы его спросили, как эта женщина к нему относится, Лановой ответил бы, что он ей нравится. Но одновременно она его опасалась. Причин он не понимал, но это внутреннее сопротивление чувствовал. И это было интересно. Она вообще с каждой встречей раскрывалась новыми гранями.