Девять жизней октября

- -
- 100%
- +
Далее шла преграда, состоящая из двух мужиков, как две капли воды похожих друг на друга, словно братья Марио. Они несли огромный кусок стекла.
Лишь реакция одного из них, а также неожиданный звуковой сигнал заставили «близнецов» остолбенеть на тротуаре и тем самым спастись от столкновения. Машина продолжала движение под рокот автомата преследователя и пушечный ответ похитителя Стаса.
Последующее препятствие было непреодолимым. Хоть машин было немного и дорога никуда не сворачивала, но светофоры работали исправно. В этот раз, как назло. Один такой зажег красный свет, и на пешеходном переходе показалась маленькая девочка, лет семи-восьми, с яркими бантиками, заплетенными в косички. Она катила перед собой миниатюрную прогулочную коляску с куклой внутри. Стас не успевал ничего сделать, но все же попытался.
– Тормози! – что есть силы проорал он.
Дальнейшие события развивались, как в замедленной съемке, следующим образом: Стас всем телом летит вперед (ну хотя бы он теперь полностью переместился на переднее сиденье), крутит руль в сторону, каким-то чудом переключает рычаг в положение «P».
Водитель продолжает стрелять не переставая.
Интересно, сколько у него патронов?
Автомобиль закручивается, в какой-то момент солнце светит Стасу прямо в глаза. У него даже возникло желание помахать в ответ, словно в окно, этому яркому пятну с желтым ореолом – так сильно он почувствовал присутствие кого-то или чего-то.
Сзади доносится последняя автоматная очередь второго преследователя.
Ровно до того момента, как он, не ожидая такого автомобильного кульбита, врезается в широкий, как лайнер, корпус автомобиля, отстыковывается от своего ярко-оранжевого мотоцикла и уже в полете продолжает свое движение, частично улучшая свою аэродинамику за счет пестрых перьев на своем шлеме (значит, все-таки не показалось), касается земли, делает несколько переворотов и замирает. Постепенно приходит в себя и старается подняться.
Машина останавливается поперек дороги.
Стас, наблюдая за попытками человека-ракеты встать, смог его лучше разглядеть. Он был одет в мотоциклетный костюм, весь разрисованный таинственными яркими символами, которые вместе образовывали причудливый орнамент. Сам шлем, как и у его напарника, был облеплен перьями, а на желтом визоре четко угадывалось изображение какого-то монстра.
Раздалось жалкое металлическое клацанье, видимо от пистолета.
А вот этого звука раньше не было…
Патроны все-таки иногда заканчиваются.
Дальше Стас просто беспомощно смотрел, как вновь оживший мотор попытался понести машину вперед, но ничего не выходило. Она просто дымила колесами, стоя на одном месте.
– Переключатель! – опять этот властный голос.
Стас, выйдя из ступора, покорно выполнил команду и практически сразу невысоко подпрыгнул… дважды. Как будто машина, подобно хищной акуле с жабрами (именно так выглядели створки по бокам корпуса), поглотила какую-то дорожную неровность. Не самую твердую…
– Я сбил человека… Я переехал его! Что теперь будет? Ты вообще понимаешь…
– Да заткнись ты уже, подвинься! – И Стас это сделал. Потому что у него не было слов. Они мгновенно исчезли.
Водитель вернулся на переднее сиденье, и им оказалась…
– Вика? – растерянно пробормотал Стас.
– Вика, – спокойно ответила стройная блондинка лет двадцати восьми, которую раньше Стас не особо замечал. Теперь он не мог оторвать от нее взгляд.
– Но… Как … Почему я… А ты… Все вот это… И вообще.
– Что это вообще было?! – решила остановить этот поток слов Вика.
– Что конкретно ты имеешь в виду? – Стас не смог сдержать саркастической интонации. – Мотоциклистов с перьями, то, что по нам стреляли, взрыв?..
– Твой разворот. Я чуть не вылетела из машины. – Вика решила помочь ему с выбором ответа.
– Ты что, не видела? Там девочка на пешеходном была!
– Там не было никакой девочки, – спокойно сказала Вика.
– Я видел то, что видел, понятно?
– Понятно, – все так же ровно произнесла Вика.
Пока Стас пытался формулировать свои вопросы и просто осмыслить происходящее, – все-таки резкий выброс адреналина не давал увидеть всю картину целиком, – машина продолжала движение. Вика периодически смотрела в зеркала заднего вида. По непонятной причине звука сирен нигде слышно не было.
Так они ехали уже довольно долго, если учесть, что расход прожорливого монстра составляет немногим больше тридцати литров. Стас даже пришел в себя.
– Куда мы едем?
– В надежное место.
Поняв, что большего от нее не добьется, Стас разглядывал обитую деревом приборную панель с множеством переключателей.
Такое сейчас не делают…
Ему даже удавалось отвлечься на проносящиеся мимо рекламные щиты: одни из немногих вещей, пытающихся привнести в нашу жизнь параллельную реальность. «Быстрый компьютер», «Незабываемое путешествие», «Полезный йогурт»… Все это должно было вызвать какие-то эмоции и ощущения.
Интересно, а «отвращение» засчитывается?
Отверстия от пуль служили отличным кондиционером в этот жаркий летний день.
Наконец Вика свернула с дороги, поворачивая на многоуровневый паркинг, и заглушила мотор. Потом она начала очень четко произносить слова, глядя прямо в глаза Стасу:
– Салон красоты, как ты понимаешь, был лишь прикрытием. Я знала, что за тобой следят, поэтому сыграла на опережение. Когда ты находился в квартире, на тебя было совершено покушение. В этот момент я взломала твою дверь и увидела тебя уже без сознания. Ты, очевидно, испугался.
– Я не испугался! – Стас сам удивился, как резко он это сказал, как будто вся предыдущая информация была обыденностью. Потом добавил, немного успокоившись: – Ты хочешь сказать, что в одиночку спустила меня с двадцать третьего этажа и погрузила в машину?
Она демонстративно окинула его с ног до головы взглядом, даже выразительно хмыкнула, скорчив самодовольную гримасу.
– И сделала бы это снова.
Стас невольно также посмотрел на себя. Рост 177 см и вес 73 кг вряд ли могли быть под силу Вике. Хотя она уже отчасти продемонстрировала свою отменную подготовку.
– За нами гнались последователи радикального культа. Они считают себя последователями тольтеков, которые верят в древний артефакт, способный дать безграничные знания.
– Ты сейчас со мной говорила. – Стас встретил ее холодный взгляд. – Но это же какая-то чушь несусветная. Ты сама себя слышишь? А я-то тут при чем? – В этот раз Вика услышала хриплый визг Стаса. Он думал, что достаточно пережил для сегодняшнего дня. Ох как он ошибался…
– Сейчас сам все узнаешь. – С этими словами Вика как ни в чем не бывало покинула автомобиль и направилась к выходу.
Стас еще несколько секунд посидел в удобном кресле, не в силах сдвинуться с места.
Моя маникюрша – терминатор.
…И поспешил догнать Вику. У него продолжала оставаться куча вопросов:
Что это за женщина, еще недавно держащая фрезу и пилочку в руках?
Может быть, она действует не одна? Стасу показалось, что он видел неуверенность в глазах девушки. С другой стороны, она хладнокровно убила двух человек, и это только тех, кого видел Стас. Слово «неуверенность» вряд ли относится к ней.
А если она все-таки не одна, то сколько их?
И кого «их»?
И что делают потомки, как их там… тольтеков, может ацтеков (это что-то на школьном уровне) в России, в наше-то время?
Почему он пошел за ней, а не бросился прочь от этого немыслимого бреда? На этот вопрос он почему-то ответ отыскал: никто не говорил, что адепты закончили охоту. Оставаться с фанатиками черт знает чего, но с оружием, которое вполне себе стреляет по-настоящему, ой как не хотелось.
Почему на парковке так мало машин, а те, что есть, в плачевном состоянии? Стас насчитал не более десяти брошенных железных коней, считая их раненый Lincoln, который сейчас отдыхал на месте под номером пять. У всех разбиты стекла, кузов покрылся толстым слоем пыли, стыдливо прикрывавшей ржавчину практически на всех деталях. Все шины были спущены. Одним словом – недвижимый хлам.
Из всего многообразия пробелов в информации Стас решил заполнить, как ему тогда казалось, наиболее актуальный:
– А куда мы сейчас идем?
– Тебе нужно пройти инициацию. У меня нет времени все объяснять. Ты должен все увидеть сам.
Стас осознал, что он сделал неправильный выбор и его попытка сгорела. Продолжать игру дальше он не стал, не зная, сколько у него еще осталось жизней. Зато теперь он мог осмотреться и заметить, что, выйдя с парковки, они с Викой оказались в не менее заброшенном… Парке аттракционов? При одной мысли об этом Стас невольно замедлил шаг и стал пятиться. Но стоило ему немного отстать, как моментально пробудившиеся неуверенность и тревога придали ему ускорение. Сказать по правде, он и сам не мог понять такую реакцию (обычно он излучал уверенность и спокойствие). За всю свою жизнь он, конечно, бывал в тематических парках, но чтобы у него остались яркие воспоминания… Или хотя бы какие-то…
Стас продолжал озираться по сторонам: запустение и разруха. Во всех немногочисленных постройках отсутствовали окна. Дорожки были мало различимы из-за оставленного мусора, все побеждающей растительности и даже части выцветших вывесок, одна из которых гласила «…ЯБРЬ». Иногда ветер шевелил тусклые разбросанные листовки, вяло приглашая теперь редкого зрителя то ли на представление, то ли в кино. А иногда пытался наполнить жизнью металлические конструкции, которые отвечали пронзительным и жалобным писком.
Сдувшиеся и разорванные шарики лежали повсюду. Им уже никогда не суждено было подняться ввысь. И только улыбка клоуна на покосившемся фургоне с мороженым пыталась убедить, что все хорошо.
Странно, что им навстречу не попался ни один сталкер или бомж. Ну или кто по таким местам любит шариться? Хотя оставленные надписи баллонами с краской, местами несколько провокационные и побуждающие к нелицеприятным действиям, а иногда и подсказывающие направление, говорили о том, что место вполне себе посещаемое. Вика явно была здесь не в первый раз: шла уверенно, прямо, ровным шагом, смотря только вперед. Вскоре она резко свернула в какой-то заросший зеленью забор, отыскала обшарпанную калитку и вошла внутрь. Это были ни с чем не сравнимые американские горки. Только самое примитивное их исполнение: две пары рельсов, на которых стояла красная вагонетка с потрескавшейся краской. Пять других были раскиданы рядом с аттракционом. Даже не верится, что на подобное изобретение подтолкнули русские ледяные горки. В свое время они были призваны дарить смех и удовольствие.
Забавно, как они преобразились в устройство, провоцирующее только крики ужаса. А искренняя радость приходит, только когда поездка заканчивается. И на них до сих пор самые большие очереди. Ах да, это же тоже эмоции.
Стас очень быстро заметил, что в нескольких местах рельсы прилегали друг к другу неплотно.
– Садись! – Вика указала на ржавую вагонетку, стоящую на рельсах
– Нет, – брезгливо ответил Стас. Он уже всем своим нутром ненавидел ее.
– Мы теряем время.
– Ты не заставишь меня сесть в этот кусок…
Вика резко схватила его за рубашку и притянула к себе.
– Либо ты сейчас же сядешь в вагонетку, либо я ухожу. У тебя есть пять секунд на то, чтобы принять правильное решение.
– Я уже сказал тебе, что я не сяду в нее. По крайней мере до тех пор, пока ты не объяснишь…
– Раз.
– Слушай, отвали от меня, поняла? Я, между прочим…
– Два.
– А может, есть другой вариант? Вот я на карусельке смог бы…
– Три.
– Но это невозможно – я там просто сдохну, и все!
– Четыре.
– Хорошо-хорошо, – сдался Стас
– Пять.
– Да я уже согласился, отпусти меня.
Вика выполнила просьбу, а Стас с поникшей головой направился к вагонетке. В ней катастрофически не хватало места, коленки упирались в некое подобие ручки, а ремень безопасности… – его, естественно, не было.
Какое мерзкое сиденье. Как вообще люди на них катались раньше?
Вика проводила взглядом Стаса и продолжила безостановочно нажимать кнопки в будке управления. Стас смотрел вперед, проверяя, не сойдет ли его вагон с рельсов, бережно крутя свой потемневший от времени амулет.
– У тебя получится.
Стаса начал уже раздражать монотонный металлический звон каким-то чудом работающей цепи. Тык-тык-тык…
Я до сих пор не понимаю, что я сделал? Надо было бежать раньше. Сейчас уже слишком поздно.
Тык-тык-тык…
Ни друзей, ни врагов. Спокойная, размеренная, местами скучная жизнь. Я просто хотел, чтобы все были счастливы.
Тык-тык-тык…
Ну хорошо-хорошо. В первую очередь я хотел счастья для себя. Но остальным-то жизнь как минимум не портил. Вовремя платил все налоги. Законов не нарушал.
Тык-тык-тык…
Ну ладно, хоть на колесо обозрения не посадила, и на том спасибо!
Вагонетка достигла вершины дуги, на мгновение замерла и устремилась вниз. Стас успел услышать лязг рельсов. Перед ним проносились смазанные от скорости силуэты деревьев, тропинок, рядом стоящих аттракционов. Вагонетка еще ускорилась, неминуемо приближаясь к сломанной рельсе. Стас, уже по привычке, зажмурился, но потерять сознание в этот раз ему не удалось.
Когда Стас открыл глаза, он уже не был в вагонетке на рельсах. Сейчас он мчался сквозь космос, восседая на…
А что это?
Это была определенно уже не вагонетка. А нечто живое, постоянно извивающееся, словно змея. Только вот гладкой, скользкой, противной чешуи не было. Вместо нее развевались разноцветные длинные перья, подобно тем, что были на мотоциклистах. От страха Стас сразу грубо схватил их в охапку, чем вызвал недовольство у головы этого… попугая-дракона? Змея-птицы? Пришлось выслушивать ни с чем не сравнимый рык, который заставил Стаса аккуратно обхватить руками туловище, стараясь как можно нежнее прикасаться к перьям и вообще не двигаться. Змей пронизывал пространство с невероятной скоростью, оставляя за собой миллионы звезд, комет, огибая множество планет и разрывая астероиды. Впереди появился силуэт, который знаком любому землянину, потому что свой дом ты ни с чем не перепутаешь, только если ты не Лукашин из «Иронии судьбы».
Подобно огненному метеориту, дальний родственник дракона, скорее всего по папиной линии, вошел в атмосферу, не опалив ни единого пера. Только сейчас Стас заставил себя немного приподнять голову, чтобы хоть что-то увидеть. Сначала зверь пронесся через заснеженные Гималаи…
На Родину залетел…
…Затем метнулся чуть севернее. Перед глазами проносились озера, извилистые реки и песчаные степи. Неожиданно зверь остановился, поднялся вертикально и начал лихорадочно махать крыльями, издавая невыносимо громкий рев. Он пронизывал не просто до глубины души. Он наполнял все нутро Стаса, до частиц меньших, чем молекула. Удивительное чувство, когда безумно страшно, но чувствуешь воодушевление, граничащее с эйфорией.
Немного успокоившись, змей взял курс на Северную Америку.
Монстр подлетел так близко к земле, что стали видны очертания городов, потом выросли многоярусные сооружения квадратной формы. И даже люди. Это не современный город, его жители были одеты в костюмы индейцев, с перьями на голове и в пестрых накидках. Змей не обращал на них никакого внимания, а скользнул внутрь квадратной многоярусной пирамиды, рядом с которой столпились тысячи людей. Внутри рептилия извивалась по узким коридорам, освещаемым факелами. Преодолев очередной проем, чудом не ударив Стаса головой о низкий свод, его довезли до просторного зала. Ровный столб света, проникающий из отверстия в потолке, озарял множество статуй, выточенных из камня, а также алтарь из светло-зеленой породы, на котором лежало тело человека. Стас еще удивился, что тот нисколечко не сопротивлялся. Даже когда рядом стоящий жрец занес над несчастным руку, в которой блеснул нож. Стас назначил его на этот пост, исходя из высоты головного убора, украшенного, как ни странно, длинными перьями и амулетом, который висел у жреца на груди. Он представлял собой большой драгоценный, переливающийся всеми цветами радуги камень, обрамленный толстым слоем золота по краям. Увидев объект своего поклонения, они моментально, не сговариваясь, опустились на колени (один прямо на алтаре), но монстру это почему-то не понравилось. Прям совсем. Он принялся извергать пламя сначала на двух бедолаг, а потом дело дошло до всех, кто был снаружи. Целый город был погребен под плазмой, щедро распыляемой монстром. А дальше произошло нечто странное.
Картинка перед глазами Стаса словно зависла. Зверь головой повторял одно и то же движение. Затем на всем протяжении горизонта изображение начало сыпаться, а Стас не мог пошевелить своим телом.
Аттракцион все-таки сломался. А ведь становилось даже интересно.
Он уже не был на змее-птице: он просто болтался в пространстве, больше походившем на вакуум. Перед ним быстро сменялись кадры: всплеск воды, блики золота, стрелка на приборной панели и куча других образов, которые не смог разглядеть Стас. Затем раздался детский смех, картинка опять сменилась. На него, почему-то сверху вниз, смотрела девушка лет двадцати трех, красивая, с голубыми глазами и темными длинными волосами. Она была одета в белую толстовку оверсайз и серые тренировочные штаны.
– Ну что, Света, какой фильм на этот раз посмотрим? Шварц там опять зажег! – Это был отчетливый голос Стаса, вот только он ничего не произносил. На всякий случай он поднес ладонь к губам: они все время были сомкнуты.
Девушка нагнулась и посмотрела прямо в глаза Стаса.
– А знаешь, у меня другая идея. Пойдем-ка лучше в кино. – И она улыбнулась. От этой улыбки у Стаса перехватило дыхание, а на душе все стало спокойно и даже светло.
Какое странное чувство. И приятное.
Действительно, Стас такого еще не испытывал. То тепло, которое изливалось по всему телу, перетекло в ощущение легкого трепета в районе живота. Он, сам того не осознавая, улыбнулся и не заметил, как его вагонетка тихим ходом возвращается на то место, где начинала движение.
Стас уже забыл про нелепого монстра, он не хотел никуда идти и ничего делать. Единственный вопрос, который его мучил и имел для него смысл:
– Кто такая Света?
Глава 12
Дедок. Детство, отрочество, юность
Пашке три. Он жмется в клубочек, но все же выглядывает из-под теплого ватного одеяла, с любопытством таращится на отца, ловит каждый перелив его голоса, такого родного, желанного и такого редкого в этой крохотной комнатке под крышей, больше напоминавшей заброшенный, захламленный чердак. Лишь изредка выныривающий откуда-то из глубины себя, но от этого не менее любимый, родитель показался над люком в полу с полчаса назад, подполз на четвереньках к матрасу Пашки и теперь сидит, согнувшись в три погибели, и рассказывает сказку. Все папины сказки страшные, но Пашка не боится. Почти. Сейчас лето, и Пашке впервые дозволено спать в своей собственной комнате, как большому. Он очень горд и готов мириться даже с этим ужасным одеялом, тем более что оно позволяет не замерзнуть насмерть в продуваемом всеми ветрами пространстве. Зато через щели в стенах и крыше можно смотреть на лес и на звезды, и Пашка думает, что вот оно – счастье.
Отец снова пугает, сеет зерна сомнения в душе Пашки, наклоняясь совсем близко к его раскрасневшемуся от смущения уху, громко шепчет:
– Как зовут тебя, мальчик?
– Павел… – неуверенно бормочет он в ответ, силясь сообразить, куда клонит отец на этот раз.
Его обрывают – резко, почти даже грубо:
– Откуда тебе знать, щуренок! Павел! Маленький Павел… О да… Так зовут тебя все вокруг, потому что это удобно, потому что ты привык и откликаешься. Но кто сказал, что это твое настоящее имя? Истинное, данное судьбой? Имя, за которым устремляется все твое существо, пока ты даже не подозреваешь об этом? Имя, что управляет тобой, пока ты не схватишь его за хвост и не научишься обводить его вокруг пальца? Так я спрашиваю еще раз! Как зовут тебя, мальчик?!!
Пашка ныряет под одеяло, зажмуривается и пищит:
– Не знаю, папочка… Я правда не знаю.
И слышит в ответ:
– А надо бы знать. Впрочем, жизнь твоя.
Он чувствует, как прогибаются и дрожат доски, потревоженные отцом, и, понимая, что разговор на сегодня, а может и на ближайшие несколько недель, закончен, бросается в омут с головой, раздирая пересохшее горло, хрипит встревоженно:
– Папа! Кто знает мое имя?
И тот улыбается довольно, щурит на него хитрый глаз, возвращается, рассказывает новую сказку.
– Верный вопрос задаешь, мальчик. Истинные имена одним богам ведомы, а как же до них доберешься… Только знаю я одну лазейку. Ты смотри, щуренок, не болтай, а то худо будет! А на ус-то мотай себе, мотай, время придет – побежишь как миленький. Или нет, это уж мне неизвестно.
– Куда, папочка?
– К палэсмуртам, – горько усмехается отец, но в глазах торжествующее пламя. – Они все имена знают. Встретишься с кем-нибудь из их роду-племени, тебя и позовут по имени. Так и узнаешь.
– Кто…
– Палэсмурты? На людей похожи. Кожа у них, как у нас с тобой, белая-белая, словно первый снег. А от тела половина только, одна рука, одна нога, один глаз, лица обрывок. Их потому и зовут палэсмуртами. Мурт-то знаешь, поди-ка, человека чужого али иного значит. А палэс – то несовершенный, незавершенный, то бишь. Плата это их за знание великое. За все в этой жизни платить надобно, щуренок. Ты это хорошенько запомни.
– Но мы тоже Мурт. Мы тоже люди? Чужие? И Павел? Что значит… мое имя?
Недовольный тем, что его задерживают, отец дергает уголком рта, цедит сквозь зубы:
– Павел Мурт, ты Маленький Человек, вот и все, что тебе надо знать. А теперь спать! Утро вечера мудренее.
– Папа! Я найду его!
– Не торопись, живыми-то от них немногие возвращались.
* * *Лето подходит к концу, ночи становятся холоднее, и мама заботливее и тщательнее укрывает Пашку перед сном. Он засыпает, наслаждаясь последними в этом году деньками свободы и самостоятельности. Свежий августовский воздух пьянит, ливень, зарядивший со вчерашнего дня, поет все ту же колыбельную, ту, какой баюкал и тревожил сотни лет назад, и будет баюкать и тревожить еще вечность, умудрившись ни разу не повторить в точности ее мелодию. Пашка зажмуривается лишь на мгновение и сам не успевает заметить, как проваливается в крепкий и сладкий сон. Открывает глаза он в ведьмин час. Ливень кончился, но по небесному своду бродят мрачные тучи, и мальчик ежится под одеялом. На мгновение ветер рвет черную пелену, затянувшую пространство, и открывает взору бледный полукруг человеческого лица с черными провалами на месте глаза и ошметка рта. В голове лихорадочно проносятся мысли, скачут, сталкиваются, еще больше пугают. Ему ничего не говорили об этом. Где живут эти пав… пас… памурты? Их надо искать, это точно, так зачем он пришел? От них нельзя уйти живым… Почти нельзя… Надо бежать! Тяжелое одеяло придавливает к земле, не дает вдохнуть. Силы тоненьких детских ручонок не хватает, чтобы его откинуть. Под таким тепло в холод, прохладно в жару и засыпаешь очень быстро, но выползти из-под него без помощи взрослого почти невозможно. Закричать не получается, воздуха не хватает, и Пашка беззвучно плачет, дергается всем телом под своими оковами и, обессиленный, вновь засыпает. За окном опять бушует летняя буря, и он стонет и рвется во сне, не в силах высвободиться из кошмара, не зная, что он кончится с рассветными лучами, но вернется вновь, когда его меньше всего будут ждать.
* * *Пашке семь, и у него ответственное задание: лесная земляника сама себя не соберет. Не в первый раз собирается он идти по знакомой тропинке на лакомую поляну, пустой уже пару дней желудок подвывает и зовет в дорогу – сейчас, в послевоенные годы, у всех нелегкие времена, и Пашка бы давным-давно сорвался из дома, но сегодня все иначе. Сегодня папа внезапно подошел со спины и прошелестел на ухо:
– Ты поаккуратнее там. Смотри на палэсмурта не напорись ненароком. – И, отвечая на головокружительный рывок Пашки с поворотом и его округлившиеся от ужаса глаза, лениво заметил: – А я не говорил? Стражи они лесные. Коли что не по их, мигом к себе утащат – и поминай как звали. Ну ладно, давай, что ли. Возвращайся, сынок. – И отец гаденько улыбнулся.
Пашка не помнил, как сошел с крыльца, побрел по дорожке, увернулся от хлестких веток молодой яблоньки, пропетлял между грядок и выскользнул в дыру в заборе, выходящую к полю и лесу. Очнулся он, когда об его ноги потерлось нечто мягкое и пушистое.
– Котик! – Его единственный верный друг снова был тут как тут. Он появился одним ранним утром, сразу после той ночи, когда палэсмурт впервые заглянул в их дом, сразу, как только сон Пашки перестал быть спокойным. Он скользнул под свинцовой тяжести одеяло, во что Пашке было чрезвычайно сложно поверить, и замурчал как трактор. Пашка проснулся, со сна не сообразил, в чем дело, и жутко перепугался, но почти сразу успокоился, заулыбался: «котик». Так это имя и привязалось. Тогда, услышав шаги на лестнице, он подумал, что это конец и они больше никогда не увидятся, но кот тоже был не лыком шит, сорвался легкокрылой тенью и скрылся в какой-то щели между стеной и полом, о существовании которой Пашка даже не подозревал. Так у него появилась надежда справиться с палэсмуртом.