Альманах «СовременникЪ» №5(25) 2021 г. (в честь 130-летия со дня рождения Михаила Булгакова)

Родился в Москве. Окончил МГТУ им. Н. Э. Баумана. Кандидат технических наук.

Много путешествовал по стране и миру. Литературную деятельность начинал с путевых заметок.

Его рассказы и повести широко представлены на литературных сайтах.

Произведения автора посвящены отношениям людей друг с другом и с современным обществом. Рассказы проникнуты болью за наших людей, оказавшихся на изломе истории России. Пишет также в жанрах фэнтези, юмора, мистики, на исторические темы.

Публиковался в Канаде в издательстве Altaspera Publishing, в издательстве Ridero, в издательствах Интернационального Союза писателей и Российского союза писателей.

Член Российского союза писателей и Интернационального Союза писателей.

Бесы. Огни большого города

Спустя время молва гласила совершенно противоположное: одни говорили, что этого не могло быть по причине невозможности быть наяву и полной несуразности по сути; другие охотно верили в то, что все было именно так, как и рассказано.

Местный дворник с неприлично красно-синим носом утверждал, что во всей этой истории нет ничего удивительного, и что он видел чертей не раз, и что от белой горячки сейчас очень даже легко лечат. Лифтерша утверждала, что видела, как черт дважды входил в лифт, но ни разу из него не выходил. Соседка слева рассказывала, что после этого случая лифт на их этаже перестал останавливаться. А сосед выше божился, что лифта в их доме вообще никогда не было, как и самой лифтерши. Участковый подал рапорт по инстанциям, что с того самого дня не может заснуть по ночам, так как из местной лечебницы раздаются крики «Камаринскую!..» и затем нечеловеческое «Не-е-ет!!!», и просил перевести его на другой участок, приписав в конце рапорта: «Навеки Ваш». Сантехник, в свою очередь, объяснял все тем, что, мол, бросают всякую пакость в унитаз – оттого и все безобразия происходят!..

Так или иначе, но все началось еще с ночи.

В центре стоял большой дубовый стол. Впрочем, в центре чего, было непонятно. Уж так водится у нас: раз стол, так обязательно в центре и обязательно чтоб дубовый. Ну, в центре так в центре. Вся картина напоминала Тайную вечерю, вот только за столом сидели… черти. Сколько их, сосчитать было невозможно, оттого что все было как-то неопределенно. В центре всей компании сидел седой черт с чертовски мудрым выражением морды; один рог у старца был обломан. Черти пили водку: наливали стакан за стаканом, не чокаясь и без тостов. Тянули грустную песню: «…а пошла бы я по воду да к реченьке, ах ты, доля моя одинокая, ах, одна я, сиротинушка…» Черти любили хорошую музыку, за которую считали ту, от которой хотелось… либо повеситься, либо, на худой конец, напиться. И если бы не озорные и со злым блеском глаза чертей, то можно было и взгрустнуть, и всплакнуть вместе с ними. Пили, всеми силами изображая дружное застолье. На самом деле каждый из них был сам по себе, и если уж и объединялись когда, то только по необходимости, если обстоятельства того требовали. Впрочем, и пьянеть им не полагалось по природной их натуре. Повод? А не было повода – так, без повода, как и у смертных частенько бывает, – мол, традиция.

Старый черт, что с отломанным рогом, вдруг тряхнул головой, огляделся и громко крикнул:

– А не сплясать ли нам? Что мы все о судьбе да о доле нашей чертовой?

Черти не заставили себя долго ждать: повскакивали дружно и, ухватившись за стол со всех сторон, передвинули его, освободив центр.

– «Камаринскую»! – крикнул старый черт.

И все подхватили:

– «Камаринскую», «Камаринскую»!

Черти вступали в центр с «выходом» и с криком «Эх!». Они подскакивали, вертелись, пускались вприсядку, прихлопывали себя по телу в разных местах, а то вдруг пускались вкруговую, на ходу ставя копытца то на пяточку, то на носок. Каждый пытался переплясать других, и оттого, что каждый плясал сам по себе, картина представлялась настоящим шабашем. А уж когда кто-то выскакивал из дико извивающейся толпы вперед и со злобной улыбающейся мордой приветливо разводил лапы широко в стороны, приглашая присоединиться к пляске, и затем снова нырял в самую середину, то у наблюдавшего мурашки пробегали по спине, хотелось укусить чью-нибудь пятку и полностью мутилось в голове.

Уже невозможно было понять не то что где лево, а где право, но и где верх, а где низ. Все смешалось: и «Камаринская», и «Цыганочка», и «Русская», и «Перепляс». Дело было дрянь… что особенно нравилось чертям.

Вдруг все расступились, освободив середину, и стали неистово орать:

– Покажи, старый, как надо, покажи свою, коронную!!!

Старый черт неторопливо, с достоинством, надел на голову косыночку, завязал края под подбородком, взялся указательными и большими пальцами лап за края косынки, растопырил остальные пальцы веером, локти широко развел в стороны и остановился в самой середине, приготовившись.

– «Калинку»! – раздалось со всех сторон.

Тихо и задушевно потусторонний голос, набирая силу, запел:

– Спа-а-ать положи-ите-э вы-ы-и ме-е-э-эня-я-а-а…

Старец пошел по кругу, делая по два шажка то левой ногой вперед, то правой и со значением повиливая и играя бедрами… Поражало, как хорошо он знал и исполнял все телодвижения танца. Видно было, что танец доставлял ему истинное удовольствие. Однако природное его телосложение, данное ему то ли Господом нашим, то ли их сатаной, придавало всему чертовски уродливый вид, но поражало и… захватывало.

Когда же грянул куплет «Калинка, калинка, калинка моя…», старый закружился волчком, держа платочек в вытянутой вверх левой лапе, и все снова бросились плясать. Тут и там из беснующейся своры выскакивали то козлиные ноги с копытами, то волосатые лапы с когтями, и то там, то тут мелькали злые, с безумным блеском, глаза чертей, и слышалось многоголосое:

– Ай-люли-люли…

И вдруг… старый остановился, потупил голову, согнул в коленке одну ногу и вытянул вертикально другую, на несколько мгновений замер, сделал бедрами несколько резких движений вперед-назад, держась правой лапой за причинное место, и пошел как бы вперед, но на самом деле назад – лунной походкой Майкла Джексона!

Дальнейшее не поддается описанию никакими словами, и можно только заметить, что… пахло луком и квашеной капустой!

– А-а-а-а-а-а!..

Вакханалия была в самом разгаре…

Небо на востоке уже начало светлеть, как неожиданно послышался гул мотора приближающейся машины. Гул приближался быстро и вскоре превратился в настоящий рев, заглушая музыку и вопли чертей.

Вся картина начала блекнуть и таять.

Старый черт перестал плясать, лапы его плетями повисли вдоль тела, и мысли его оборотились в прошлое: «Эка напасть! А ведь было время – на тройках да с колокольчиками», и он произнес:

– Эх, тройка! Птица-тройка… понеслась, понеслась, понеслась!.. Русь, куда ж несешься ты?.. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух…

Наконец рассеялся в предутреннем тумане и старый черт.

Петя очнулся в то прекрасное предутреннее время, когда случайно проснувшиеся граждане с удовольствием поворачиваются на другой бок и снова засыпают. Звезды уже гасли, но были еще вполне различимы. Тишина была пронизана той первозданной красотой и гармонией, которая бывает, когда рождается новый день.

Он попытался сконцентрировать взгляд, но все вокруг было расплывчато и зеленоватого цвета; почему-то было сыро только справа, как будто он попал под дождь только правым боком и промок им, этим самым боком, насквозь. Впрочем, он быстро сообразил, что лежит именно на правом боку. Голова сильно болела, во рту было сухо и противно. Вода была рядом, под боком, и он, недолго думая, хлебнул холодной полным ртом. Вода была странного вкуса, отдавала тиной и бензином. Не успев проглотить, молодой человек вдруг почувствовал некое шевеление во рту и сразу же выплюнул все, что хлебнул. Что-то серо-зеленого цвета шлепнулось рядом с его лицом и, недовольно квакнув, исчезло из поля зрения. Однако пить все же хотелось, и он осторожно втянул в себя воду, сложив губы трубочкой, подождал, не зашевелится ли опять, и… проглотил. Замерев, он с блаженством ощущал, как животворящая влага, проникая во все члены тела, возвращала их к жизни.

Придя немного в себя, Петр снова попытался сконцентрировать взгляд и опять увидел зеленоватую пелену. Это зеленоватое было настолько близко от него, что навести на резкость глаза было никак невозможно.

«Да где же я, черт побери?» – в сердцах подумал он.

– Ну не надо, не надо так нервничать, уважаемый… Петр Сергеевич. Вы, любезнейший, в канаве, – раздался дружеский и располагающий к себе голос.

– Как это – в канаве? Опять? – растерянно и еще надеясь, что ему послышалось, спросил молодой человек.

– А вот так, натурально-с в канаве-с! – уверенно и со значением ответил голос.

Петя наконец повернул голову влево и на фоне Большой Медведицы увидел человека, сидящего на обочине дороги.

– Да, действительно, опять в канаве, – озадаченно произнес он и внимательно стал разглядывать незнакомца.

Ничего особенного в нем не было: среднего роста, худощавый, одет прилично, но как-то несовременно. Бородка похожа на козлиную. Глаза постоянно бегали; противная и, можно сказать, гадкая улыбочка не сходила с его губ; руки он постоянно держал в карманах. Шляпа была надета набекрень и как бы висела на чем-то с одной стороны, что мешало ей опуститься и принять свое естественное положение.

«Если бы еще хвост, то точно мне черт привиделся!» – подумал Петр Сергеевич.

– Давайте не будем – понапридумали: хвост, рога… копыта еще скажите, – с деланым возмущением произнес человек на обочине.

«Точно черт, – подумал Петя. – Тьфу меня!»

Он вдруг ясно услышал стук приближающихся каблучков и попытался закричать, но вышло шепотом, и то осипшим: «Женщина, женщина». Звук каблучков затих, несколько мгновений была полная тишина, затем каблучки стали быстро-быстро удаляться.

– Ну хорошо, давайте будем пугать прохожих, давайте дождемся полиции, пусть узнают на работе, что вы ночуете в канавах. Вы этого хотите? Да? – спросил человек на обочине.

– Нет, – потупив взгляд обратно в канаву, тоскливо проговорил Петя. – А как мне вас звать? – уже смиряясь, спросил он.

– Зовите меня, ну… например, брат – пойдет? И можно на «ты».

– Пойдет. Брат, помоги встать, – поняв свою беспомощность, ответил Петя.

Минут через… дцать под ручку, как говорится, держа ручку крендельком, они добрались до дома. Хозяйка, у которой Петя снимал комнату – сам-то он был из провинции и приехал в центр «покорять» большой город, – охнула, покачала головой и сказала:

– Костюм-то я приведу в порядок, а только вы, Петя, по кривой дорожке идете.

– Какой сегодня день? – спросил он с надеждой.

– Да суббота, суббота! Успеете еще в себя прийти. И опустите руку наконец, что это вы все подбоченясь стоите? – ответила хозяйка.

«Значит, не видит того, который меня привел», – подумал он.

Когда дверь в комнату захлопнулась, незнакомец, оглядевшись, вдруг предложил:

– А давайте, Петр Сергеевич, выпьем… водки! Поправиться, так сказать, а то на вас просто лица нет.

Чувствовалось, что обращаться к Пете по имени-отчеству доставляло новому знакомому особенное, но, похоже, какое-то ироническое удовольствие. Петя никак не мог взять в толк: издевается он над ним или нет?

– Не-е-е, я только вино, и только один стакан, – возразил он.

«Ну-ну!» – усмехаясь, подумал про себя то ли черт, то ли брат, в общем – незнакомец, а еще проще – гость.

– Один так один, – сказал гость. – А я – водочки! – На столе появилась бутылка вина и бутылка водки. – Ну что? Со свиданьицем? – сказал гость, выпил стакан водки одним глотком, после чего, крякнув, стал наблюдать за своим собутыльником.

Молодой человек выпил медленно, преодолевая отвращение к какому-либо виду алкоголя вообще, а заодно и к самому себе. Выпив, он прислушался к себе; гость тактично молчал. Закрыв глаза и замерев, не ставя стакан на стол, Петр подождал, пока теплая волна окутает голову, снимая похмельную боль, затем разольется по телу от живота к рукам и ногам. Только после этого, как бы очнувшись, он поставил стакан на стол все еще дрожащей рукой.

Видя, как лицо молодого человека краснеет и оживает, гость быстро и уверенно предложил:

– Вдогоночку?

– Не, я только один стакан.

– Чтобы уж совсем прийти в себя, еще только один стаканчик, да и не водка это, а всего-то вино, – мягко, но убедительно сказал гость. – С него сильно не захмелеешь, а так, слегка только, как говорится, для здоровья.

С этим Петр спорить не стал и покорно снял ладонь со своего стакана, разрешая налить себе.

Махнули по второму, гость снова крякнул и произнес:

– Эх, хороша водочка, хороша – чисто роса.

Дрожь в Петиных руках уже совсем утихла.

«Где-то я слышал уже эти слова», – подумал он и вспомнил, что так в его детстве говорил его дядя, возвращаясь по воскресеньям из бани уже сильно поддатым. «Николай принес, – вспомнил он слова дяди, – и умеет же, стервец, делать водочку, просто кристалл, ну чисто роса. Как говорится: что для себя делал!»

Вспомнил молодой человек, что алкоголь в первый раз попробовал, только приехав в центр и устроившись на работу в одну из фирм. Отец-то у него не пил вообще, и праздники встречали всегда дружной семьей и без алкоголя. В их провинциальном городишке пьянство было позором не только самого пьющего, но и его семьи. Да и на виду все были: город-то маленький. В центре жизнь другая: то корпоративы, то в ресторане вечером после работы посидеть, то на шашлыки в выходной куда-нибудь выехать. К тому же в большом городе людей встречаешь один раз в жизни и стыдиться, что тебя вчера пьяным видели, когда домой добирался, не перед кем.

«Ты, Петя, белой вороной не будь, – сказал ему как-то его непосредственный начальник. – И свои провинциальные замашки брось. А то как укор нам всем получается: ты, мол, праведник, а мы грешники. Будь грешником, иначе нигде не приживешься. Сели за стол – так выпей, уважь». И действительно, после второй и провинциальность пропадала, и общаться становилось легко, и казалось, что к тебе даже прислушиваются и что ты наравне со всеми.

«Все-таки где же я видел его, этого “гостя”? – задумался Петя. – Ведь определенно видел раньше. Но где?»

– А я вам, Петр Сергеевич, подскажу, – неожиданно произнес гость.

– Откуда же вам знать, о чем я думаю? – снова переходя на «вы», спросил тот удивленно.

– Да так уж, знаем-с, однако, – с ехидцей сказал гость и спокойно пододвинул к молодому человеку наполненный стакан.

– Ну? – с нетерпением спросил Петр.

– Сначала махнем, а то без стакана вам, Петр Сергеевич, трудно будет уразуметь, – сказал гость, сделав ударение на слове «вам».

Молодой человек уже начинал хмелеть после двух стаканов, но будучи, как говорится, на вчерашних дрожжах и подумав: «Всего-то вино!» – выпил и третий. Гость, опрокинув свой стакан водки, в очередной раз крякнул и сказал:

– Ох и хороша!

– Так я вас слушаю, – напомнил Петя.

– Не вас, Петр Сергеевич, не вас, а тебя! – назидательно сказал гость.

– Конечно же, тебя, тебя! Так где мы раньше могли встречаться? – спросил молодой человек, стараясь никак не обращаться к гостю.

– Так на том же самом месте-с, где и сегодня, у той же канавы, – охотно начал гость. – Сегодня я ведь вам, любезнейший Петр Сергеевич, в третий раз помог выбраться из канавы. В первый раз вы очнулись в канаве после того, как водки перебрали и пытались на автобусе доехать до своего дома. Вы, Петр Сергеевич, тогда, как на фирму-то поступили, быстро к водочке-с пристрастились и вскорости принимали хоть и немного, но каждый день после службы. Сами за собой такой манер заметили и решили ограничиваться двумя рюмками. Корпоратив тогда был, разгулялись вы, ну и решили, что с третьей рюмки ничего не случится. В результате вы, любезнейший, напились, извините, как небезызвестное животное. В автобусе вас развезло, билет вы покупать отказались, начали громко выражаться: мол, едете по служебной надобности, и билет вам не положен. Вот водитель и высадил, а точнее, вытащил вас из автобуса и аккуратненько так положил на обочину. А уж в канаву вы-с, Петр Сергеевич, сами-с и скатились. А уж как очнулись, так мы с вами в первый раз и встретились. Тоже, знаете ли, на рассвете.

– Так это ты помог мне в тот раз до дому добраться? – спросил Петр.

– Точно так-с, я и помог-с, хоть вы этого и не помните, – с готовностью ответил гость.

«Странно, – подумал Петр, – черт, а не все знает».

На самом деле он помнил тот корпоратив в честь дня создания фирмы, но только помнил его начало: первые минут тридцать-сорок. Он тогда решил выпить не две, а всего одну рюмку: налить сразу ее полную и потихоньку отпивать из нее с каждым тостом. Выпив сгоряча ее до дна после первого же тоста, который произнес глава фирмы, Петр был вынужден налить вторую. Через три-четыре тоста пришлось налить третью рюмку, и далее границы дозволенного стали быстро расплываться и исчезли совсем. Впрочем, что было дальше, Петр действительно не помнил.

Гость опять пододвинул к Пете стакан, и тот, покорно выпив и даже не обратив внимания, выпил ли гость, приготовился слушать дальше.

– Во второй раз вы оказались в канаве, когда вас водитель вытолкнул из такси. Вы опять же ехали домой, но теперь уже после того, как посидели с друзьями в пивном баре. Вы тогда решили, что раз уж вам хочется каждый день принять, то пусть это будет одна, ну, максимум две бутылочки пива… На этот раз вы поехали в такси, чтобы теперь-то уж наверняка добраться до дома. В такси же вы начали отчаянно икать, и таксист испугался, что вы испоганите-с салон… И опять же, извольте заметить: вы очнулись на рассвете. В этом у вас удивительное постоянство-с, Петр Сергеевич. Так мы снова встретились на рассвете, и опять же было ясное небо и видны были звезды. И далась вам эта Большая Медведица? – закончил рассказывать гость.

– Да-а-а! Провалы в памяти-с, провалы! – добавил гость.

И этот случай Петр помнил, и помнил опять же только начало. Они заказали по две кружки пива. Оно оказалось теплым. Возмутились. Принесли еще по две, оставив как подарок от бара теплое на столе… А затем была водка.

Петр уже не подставлял свой стакан, а сам регулярно наливал себе вина – бутылка удивительным образом не заканчивалась.

– У вас странная речь, – снова переходя на «вы», сказал молодой человек.

– Извольте, любезнейший, объясню, – с готовностью подобрался гость. – На классике воспитаны-с, на классике: Гоголь, Достоевский… В отличие от вашего поколения терпеть не могу всякой мистики: ведьм, вампиров, зомби и прочего – тьфу, гадость какая!

– А сегодня-то что?

– А сегодня, в общем-то, тоже ничего оригинального не было, – продолжил гость. – Накануне вы решили, раз уж с пива тянет на водку, перейти на сухое красное вино. С него, мол, и на водку не тянет, и врачи говорят, что красное полезно пить каждый день. Ну, так после очередной бутылки сухого вина вы и оказались опять в той же самой канаве. На этот раз вы решили дойти до дома пешком, но… сил не хватило… И заметьте-с, мой друг, я ведь за вами не ходил, под локоть вас не толкал, из-за левого плеча не нашептывал, а просто сидел и ждал на этом самом месте, у этой самой канавы, – сказал гость, с усилием изобразив на лице непогрешимую честность.

– Откуда же ты знал, черт тебя дери, что будет именно так? – спросил Петр.

– Все просто, уважаемый, все просто, – охотно ответил гость. – Ты думаешь, что идешь своим и только своим путем? Нет! Дорожка к канаве задолго до тебя протоптана!

– А я брошу! – твердо сказал Петр.

– Нет, Петюня, от алкоголизма в одиночку не убежишь. А в большом городе что? Никому ты не нужен. – Гость самодовольно и с горящими глазами наливал себе очередной стакан.

Пете почему-то вспомнился недавний телефонный разговор. Он тогда неожиданно для себя набрал домашний номер. Раздались длинные гудки. Что он хотел сказать, он и сам не знал. В трубке послышался до боли родной голос:

– Алло, алло! Ничего не слышу, алло, – произносил отец. – Алло, алло!.. – повторял он опять и опять.

И тут Петю прорвало:

– Пап, это я, Петр.

– Петя, Петя, это ты? Ты же по воскресеньям всегда звонишь, а сегодня еще четверг. Случилось что? Вон у матери сердце ноет со вчерашнего дня. Мать, слышь, Петя звонит. Как там у тебя, Петя? – скороговоркой выговорил отец.

– Пап, плохо мне здесь, устал я страшно, – проговорил Петр, и глаза защипало от слез.

– Ну и плюнь ты на эти огни большого города, возвращайся. Работа и у нас в городе найдется. Возвращайся, а? Вот и мать рядом стоит, тоже говорит: «Возвращайся». К деду в деревню съездишь, проведаешь старого, да и отдохнешь, выспишься на сеновале.

И такое родное, близкое растеклось по душе Петра, что потянуло его домой, туда, где его всегда ждут самые любимые люди.

– Па, да не могу я, – сквозь слезы проговорил Петя. – У меня работа, там трудовая книжка! И кредит я взял…

– А хочешь, скажу, что дальше будет? – продолжил гость, гадливо улыбаясь. И, не дожидаясь ответа, начал говорить: – В конце концов начнешь бутылочкой пивка поправляться перед работой, в обеденный перерыв бегать пивка попить. Как-нибудь придешь на работу в темных очках, чтобы синяк под глазом скрыть. А на каком-нибудь очередном корпоративе напьешься так, что будешь кричать, что уволишь всех. А затем, весь в долгах за наемную квартиру, со стаканом в руке будешь сидеть у компьютера и рассылать резюме, ища очередную работу, а затем…

Петя сразу же вспомнил, что в темных очках ему уже приходилось выходить на работу, и закричал в отчаянии:

– Стоп, хватит! Иди к черту! Я не алкоголик! – Голова начала кружиться, мысли путались.

– Да подожди ты, подожди, не надо так кричать, – сказал гость, – я еще не закончил. Успокойся и закрой глаза на минуточку.

Петя, как в гипнозе подчиняясь словам гостя, закрыл глаза. Он ощущал свое «я» и в то же время видел себя со стороны… Он падал спиной вниз – быстрее, быстрее, быстрее… Весь сжался в ужасе; падение казалось ему бесконечным; вот-вот, еще немного – и остановится сердце, не выдержав напряжения, и… он очнулся. Он лежал и боялся открыть глаза: боялся увидеть… Большую Медведицу и снова проснуться в канаве. Наконец запах, похожий на аптечный, немного успокоил его, и он медленно стал открывать глаза. Вокруг все оказалось белым: потолок, стены… «Больница?» – мелькнула мысль, и, повернувшись на другой бок, он затих. Виделся ему длинный коридор и отец, стоящий рядом с человеком в белом халате.