- -
- 100%
- +
Глава первая. Черный камень
Сны Артема всегда были полны тишины. Не той, что сулит покой, а иной – тяжелой, гулкой, словно он находился на дне высохшего океана, где давление веков вдавливало в слух безмолвие почище любого гула. Но в эту ночь тишину разорвал звук. Не крик, не стон, а нечто куда более жуткое – шепот. Он состоял не из слов, а из смыслов, вползающих в сознание помимо ушей, холодных и острых, как осколки обсидиана. Три голоса. Они сплетались воедино, то расходясь, то сливаясь в один ледяной поток, в котором чудилось шевеление чего-то древнего и безжалостного.
«Мы ждали…»
«Пора стряхнуть прах с костей…»
«Они придут… Они уже здесь…»
Артем дернулся и сел на кровати, сердце колотилось где-то в горле, выстукивая сумасшедший ритм. Комната была погружена в предрассветный мрак, знакомые очертания письменного стола, заваленного бумагами, и книжных полок казались зловещими и нестабильными. Он провел рукой по лицу, смахивая липкий, холодный пот. Отголоски шепота еще звенели в висках, оставляя послевкусие беспричинного, животного страха.
«Просто стресс, – судорожно выдохнул он, глядя на свои дрожащие пальцы. – Переутомление. Эта чертова рукопись».
Он был лингвистом, специалистом по мертвым языкам северо-европейского региона, а не впечатлительным неврастеником. Его инструментами были грамматика, сравнительный анализ, этимология, а не предчувствия и мистические откровения. Но с тех пор, как он начал работу над переводом так называемого «Манускрипта Энгбёрга», эти приступы беспочвенного ужаса участились. Старинный пергамент, привезенный его наставником, профессором Светловым, из последней экспедиции в норвежские фьорды, был настоящей головоломкой. Текст, написанный на диалекте старонорвежского, изобиловал непонятными логограммами и символами, не поддающимися никакой классификации. И самые загадочные из них были сосредоточены вокруг повторяющегося триединства знаков, которые Артем в своих черновиках окрестил «Тенями».
Он встал, на ощупь нашел на столе очки в тонкой металлической оправе и водрузил их на переносицу. Мир обрел четкость, но тревога не отступила. Подойдя к окну, он отдернул штору. Петербург встречал утро моросящим дождем, который стирал границы между небом и землей, превращая город в размытую акварель в серо-свинцовых тонах. Где-то там, в этой мгле, за старинными фасадами, прятался его университет, его кафедра, его привычная, упорядоченная жизнь. Но сейчас она казалась ему хрупкой скорлупой, под которой копошилось нечто непознаваемое и враждебное.
Звонок телефона заставил его вздрогнуть. На экране горело имя «Марина». Он сделал глубокий вдох, стараясь придать голосу обыденность.
«Марина, доброе утро».
«Артем, ты в порядке? Ты звучишь… странно». Ее голос, всегда такой собранный и четкий, был лучшим противоядием от его ночных кошмаров. Марина Орлова, археолог, была его коллегой и, хотя он никогда не решался признаться в этом даже самому себе, чем-то большим. Они были двумя полюсами одной науки: он копался в словах, она – в земле. Их союз, платонический и профессиональный, был порожден «Манускриптом Энгбёрга». Именно она обнаружила его в каменной гробнице на одном из малоизученных островов.
«Не выспался, – соврал Артем. – Все эти руны… Они начинают мне сниться».
«Значит, ты тоже?» – голос Марины дрогнул. «Мне всю ночь чудилось, будто за окном кто-то стоит. Высокий, темный… А когда смотрела – никого».
Ледяная игла пронзила Артема. Совпадение? Вряд ли. Он посмотрел на стопку своих записей.
«Марина, нам нужно встретиться. Сегодня. Я… я кое-что понял. И мне это не нравится».
Кабинет профессора Светлова был его точной копией – невероятно старомодным, безнадежно захламленным и бесконечно уютным. Воздух здесь пах пылью, старыми книгами, кожей переплетов и слабым, но стойким ароматом хорошего чая. Сам профессор, седовласый, с живыми глазами молодого человека, скрытыми за толстыми линзами очков, восседал за своим дубовым столом, как добрый волшебник в своей башне.
Артем и Марина сидели напротив. На столе между ними лежали распечатки фотографий манускрипта и черновые переводы Артема.
«Итак, дети, что же так взволновало вас в столь ранний час?» – профессор сложил руки на животе, и его пальцы, испещренные возрастными пятнами, принялись барабанить по матерчатой ткани жилета.
Артем обменялся взглядом с Мариной. Она кивнула, давая ему слово.
«Виктор Петрович, вы были правы насчет «Манускрипта Энгбёрга». Это не просто летопись или сборник мифов. Это… инструкция. Или, скорее, предупреждение».
Профессор наклонился вперед, его глаза сузились. «Продолжай».
«Основной текст – это история некоего конунга Энгбёрга, который столкнулся с «Тремя, что пришли из-за Края». Он называет их не демонами и не богами, а «Раздирателями Покровов». Согласно тексту, они существуют вне нашего мира, в измерении, которое он именует «Серой Бездной». Они не имеют собственной формы, но питаются… ну, сложно перевести точно. «Сущностным соком». Эмоциями. Сильными переживаниями. Особенно страхом, отчаянием, болью».
Марина вздрогнула. «Охотники за эмоциями?»
«В каком-то смысле, да, – Артем провел пальцем по своим заметкам. – Энгбёрг и его жрец, некий Рагнар, смогли запереть их. Но не уничтожить. Для этого потребовался артефакт. Некий «Черный Камень с тремя ликами». Именно на нем и были высечены руны, которые создавали заклятье, так называемую «Тюрьму из Трех Теней».
Профессор Светлов снял очки и принялся тщательно их протирать носовым платком. «Черный Камень… Марина, в твоих отчетах о раскопках ничего подобного не упоминалось».
«Потому что его там не было, – уверенно сказала она. – Гробница была пуста. Вернее, в ней был только этот манускрипт, завернутый в кожу и помещенный в каменный ларец. Я всегда чувствовала, что чего-то не хватает. Что главная находка была кем-то изъята гораздо раньше».
«Именно так, – кивнул Артем. Его голос стал тише, почти шепотом. «Манускрипт – это не ключ. Это описание замка. А сам замок… Черный Камень… Виктор Петрович, я боюсь, что он не был утерян. Я боюсь, что его привезли сюда. В Петербург».
В кабинете повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных напольных часов в углу.
«Что за чушь, Артем, – нахмурился профессор. – На каком основании?»
«На основании последних страниц манускрипта. Они написаны не Энгбёргом и не Рагнаром. Это дневниковая запись, сделанная гораздо позже. Человеком, который нашел Черный Камень в восемнадцатом веке. И привез его в Россию. В Санкт-Петербург». Артем перевернул несколько листков и прочел свой перевод: «Сия диковина престранная, камень черный как ночь, на коем начертаны знаки, кои не поддаются прочтению. Три лика его взирают в разные стороны, и в каждом – пустота, что влечет и страшит. Обрел я его в старой могиле на севере и по повелению государыни Екатерины препроводил в сию новую столицу, дабы хранился он в Кунсткамере, рядом с прочими монстрами и уродцами…»
«Кунсткамера? – прошептала Марина. – Но это…»
«Это значит, – закончил Артем, – что вот уже больше двухсот лет этот артефакт, эта печать, сдерживающая тварей из «Серой Бездны», находится в нескольких километрах от нас. И мы, сами того не ведая, своим исследованием, своей попыткой перевода… мы можем быть тем самым ключом, который вставляют в замочную скважину».
Профессор Светлов тяжело поднялся с кресла и подошел к окну. Дождь продолжал упорно стучать по стеклу. «Предположим, ты прав, Артем. Все это – не метафора, а буквальное описание некоей силы. Но даже в этом случае… простой перевод не может нарушить физическое заклятье, наложенное много веков назад».
«А если может? – в голосе Марины послышалась сталь. – Виктор Петрович, мы с Артемом в последние дни видим одинаковые кошмары. Чувствуем одно и то же. Необъяснимый страх. Кто-то или что-то наблюдает. Манускрипт Энгбёрга – это не просто текст. Он… активен. Когда ты вчитываешься в эти символы, особенно в знаки Теней, ты как будто устанавливаешь с ними связь. Как радиоприемник, который настраивается на запретную волну».
Артем с облегчением посмотрел на нее. Он боялся, что его сочтут сумасшедшим. Но Марина чувствовала то же самое. Это было страшнее и обнадеживающе одновременно.
Профессор обернулся. Его лицо было серьезным. «Хорошо. Допустим, я верю вам. Что вы предлагаете?»
«Мы должны найти Черный Камень, – твердо сказал Артем. – Мы должны убедиться, что он цел, что заклятье все еще действует. И мы должны прекратить работу над переводом. По крайней мере, над той его частью, что касается Теней».
«Прекратить? – профессор удивленно поднял брови. – После того как мы так близко подошли к разгадке? Артем, это величайшее открытие в истории лингвистики и археологии! Мы докажем, что дохристианские культуры обладали знаниями, которые…»
«Которые могут нас всех уничтожить!» – резко оборвала его Марина. «Виктор Петрович, мы играем с огнем, о природе которого не имеем ни малейшего понятия».
Внезапно в кабинете погас свет. Электроприборы издали тихий щелчок и замолчали. Тиканье часов прекратилось. Комната погрузилась в полумрак, нарушаемый только тусклым серым светом из окна.
«Опять эти веерные отключения, – пробормотал профессор, направляясь к выключателю. – В этом веке, а проблемы как при Петре Первом…»
Но Артем замер. Его тело снова пронзил ледяной холод. Он смотрел на большое зеркало в золоченой раме, висевшее на стене напротив. В его отражении они втроем сидели за столом. Но было и четвертое отражение. Высокая, худая, расплывчатая тень стояла за спиной профессора Светлова. У нее не было лица, только три темных провала, три пустых глаза, которые были устремлены прямо на Артема.
Он вскрикнул и отпрянул, указав дрожащим пальцем на зеркало. «Там! Смотрите!»
Марина и профессор резко обернулись. В зеркале было только их трое. Тени уже не было.
«Артем, успокойся, – озабоченно сказал Светлов. – Это игра света. Ты сам не свой».
Но Марина смотрела на Артема не отводя глаз. Ее лицо было белым как мел. Она тоже что-то увидела. Он был в этом уверен.
Свет так же внезапно вернулся, лампы на столе замигали и загорелись снова. Но ощущение надвигающейся беды уже повисло в воздухе, густое и невыносимое, как запах озона перед грозой.
«Мы идем в Кунсткамеру, – тихо, но очень четко сказал Артем. – Сегодня же. Мы должны найти этот камень».
Профессор Светлов хотел было что-то возразить, но посмотрел на бледные, напряженные лица своих учеников и лишь тяжело вздохнул. «Хорошо. Я позвоню директору, скажу, что мы ведем исследовательскую работу. Но, дети, будьте осторожны. То, что вы ищете, может оказаться не тем, что вы надеетесь найти. Иногда некоторые двери лучше навсегда оставить закрытыми».
Его слова прозвучали как эпитафия.
Кунсткамера. Первый музей России, основанный Петром Великим для собрания «диковинок и уродцев». Для Артема это место всегда было храмом знаний, пусть и мрачноватым. Он обожал его старые, пропахшие нафталином и историей залы, где в стеклянных витринах соседствовали скелет двухголового теленка и астрономические инструменты Ломоносова. Но сегодня музей казался ему другим. Длинные коридоры, освещенные тусклыми люминесцентными лампами, напоминали пустынные тоннели. За стеклами витрин застыли в вечном молчании не просто экспонаты, а свидетели забытых трагедий и неразгаданных тайн.
Их встретила заведующая отделом археологии, сухая, подтянутая женщина по имени Ирина Викторовна. Профессор Светлов, пользуясь своим авторитетом, объяснил, что они ищут артефакт, предположительно привезенный в период основания музея – черный камень с руническими письменами.
«Черный камень… – Ирина Викторовна нахмурила лоб, листая огромную инвентарную книгу. – У нас несколько подобных экспонатов. Базальтовые стелы, обсидиановые таблички… Но с тремя ликами… Постойте».
Она пробежала пальцем по пожелтевшим страницам, испещренным аккуратным каллиграфическим почерком разных эпох. «Вот. Запись от 1782 года. «Камень тесаный, базанит, цветом черный, величиной с человеческую голову. Имеет три выступа, кои походят на лики без черт. Испещрен письменами неведомыми. Поступил в собрание по указу Екатерины Алексеевны из коллекции камергера Бестужева. Хранится в запаснике номер семь, секция «Неатрибутированные артефакты доколумбовой эпохи и прочие диковины».
«Доколумбовой эпохи? – удивилась Марина. – Но это же североевропейский артефакт!»
«В те времена каталогизация была весьма… вольной, – вздохнула Ирина Викторовна. – Все, что хоть отдаленно напоминало языческие идолы, сваливали в одну кучу. Пойдемте».
Запасник номер семь оказался лабиринтом из высоких металлических стеллажей, уходящих в полумрак под потолком. Воздух был густым и мертвым, пах пылью, металлом и временем. Фонарь Ирины Викторовны выхватывал из тьмы причудливые формы: каменные топоры, обломки амфор, деревянные идолы с стершимися лицами.
«Вот эта секция, – она остановилась у одного из стеллажей. – Артефакты восемнадцатого века, не прошедшие полную атрибутацию. Ищите. Я подожду у выхода. Только, ради бога, ничего не трогайте без перчаток».
Она отошла, оставив их в кольце света от единственной лампочки под потолком. Артем, Марина и профессор Светлов принялись изучать полки. Секунды тянулись в минуты. Напряжение нарастало. Артем чувствовал, как по спине бегут мурашки. Шепот из его сна снова зазвучал где-то на задворках сознания, едва уловимый, как далекий радиошум.
И вдруг его взгляд упал на него.
Он лежал на нижней полке, в самом углу, почти в тени. Небольшой, около тридцати сантиметров в высоту, камень угольно-черного цвета. Он был неестественно гладким, словно отполированным до зеркального блеска, но при этом не отражал свет, а словно впитывал его в себя. Из основного тела камня выступали три неравных отростка. Они и впрямь напоминали стилизованные человеческие головы, лишенные ртов, носов и ушей. Но на месте глаз на каждом из ликов зияли глубокие, шершавые выемки. И все его поверхность, включая эти пустые глазницы, была покрыта сложнейшей вязью рун. Тех самых рун, что были в манускрипте. Знаки Трех Теней.
«Вот он, – сдавленно прошептал Артем. – Черный Камень».
Марина и профессор подошли ближе. Все трое замерли, глядя на артефакт. Он не просто лежал там. Он владел пространством вокруг себя. Воздух около камня казался более густым, холодным. Звуки приглушались.
«Невероятно, – протянул Светлов, его научный азарт на мгновение пересилил осторожность. – Совершенно уникальная техника обработки. И руны… Артем, ты прав, они идентичны манускрипту».
«Он… холодный, – сказала Марина, не решаясь прикоснуться. Она протянула руку на несколько сантиметров от поверхности камня. – Ледяной. И пульсирует. Чувствуете?»
Артем чувствовал. Тупой, низкочастотный гул, который исходил не из ушей, а из самого черепа. Это был звук самой пустоты, беззвучный рев абсолютного одиночества.
«Мы должны его отсюда забрать, – решительно заявил Артем. – Он не может оставаться здесь, в месте, полном людей. Это опасно».
«Забрать? – возразил профессор. – Артем, это музейный экспонат! Мы не можем просто так…»
«Смотрите!» – Марина отшатнулась, указывая на камень.
Три пустые глазницы на каменных ликах вдруг наполнились. Не светом, не тенью, а чем-то третьим. Глубоким, фиолетово-багровым свечением, словно в их глубине пылали далекие, умирающие звезды. Свет был живым, он шевелился, пульсировал в такт тому гулу, что ощущался костями.
И тогда голоса в голове Артема зазвучали с пугающей ясностью. Они больше не были шепотом. Они были полнозвучными, властными, идущими из самого камня.
«Наконец-то… Смотрители…» – пророкотал один голос, грубый и скрипучий, как трутся друг о друга два камня.
«Мы вкушаем ваш страх… Он сладок…» – прошипел второй, тонкий и пронзительный, как лезвие по стеклу.
«Тюрьма стара… Ключ в замке… Скоро… Скоро…» – прошептал третий, и его шепот был подобен шороху множества насекомых.
Артем зажмурился, пытаясь выбросить эти голоса из головы. Когда он снова открыл глаза, свечение в глазницах потухло. Камень снова был просто черным, безмолвным куском породы.
Но что-то изменилось. В огромном, полутемном запаснике стало тесно. Артем почувствовал на себе тяжелый, немигающий взгляд. Он медленно обернулся.
В проходе между стеллажами, в двадцати метрах от них, стояла высокая фигура. Она была соткана из сгустившейся тьмы, ее контуры дрожали и расплывались, как марево. Ростом она была под три метра, а там, где должно было быть лицо, зияли три пустых провала, точно такие же, как на Черном Камне.
Оно просто стояло и смотрело. И от него исходила такая волна первобытного, всепоглощающего ужаса, что у Артема перехватило дыхание. Он не мог пошевелиться, не мог крикнуть. Он мог только смотреть в эту бездну, чувствуя, как его разум начинает трещать по швам, как растекается лед в его жилах.
Это была не метафора. Не галлюцинация. Это была Тень. Одна из трех. И она вышла на охоту.
Марина первой нарушила оцепенение. Ее рука вцепилась в рукав Артема с такой силой, что тот вскрикнул от боли.
«Артем!» – ее голос был хриплым, полным чистого, неконтролируемого страха.
Ее крик разорвал злое заклятье. Артем дернулся, оторвав взгляд от существа. «Надо бежать!»
Профессор Светлов, бледный, с безумными глазами, пятился от стеллажа, бормоча что-то невнятное. Он видел это. Они все видели.
Существо в конце прохода не двинулось с места. Оно лишь слегка наклонило голову, и из его безликой маски прозвучал тот самый, скрипучий голос, который они слышали в головах. На этот раз он прозвучал не внутри, а снаружи, заполняя собой все пространство запасника, гулкий и нечеловеческий.
«Бегите…» – проскрипело оно. «Наполняйте бегством… Это… вкусно…»
Артем схватил профессора за руку. «Виктор Петрович, бежим!»
Они бросились прочь, к выходу, где маячил испуганный силуэт Ирины Викторовны. Артем оглянулся. Существо все так же стояло на месте, но теперь одна из его длинных, темных рук, больше похожих на щупальце, медленно поднялась и указала прямо на него.
Они вывалились из запасника в освещенный коридор, задыхаясь. Ирина Викторовна смотрела на них в ужасе.
«Что случилось? Вы все зеленые!»
«Закрывайте дверь! – выдохнула Марина. – Немедленно! И ни в коем случае не входите туда!»
Охранник, стоявший неподалеку, по знаку Ирины Викторовны захлопнул тяжелую металлическую дверь и щелкнул замком.
«Что там? Грызуны?» – спросил он, недоуменно глядя на троих перепуганных ученых.
Артем прислонился к холодной стене, пытаясь отдышаться. Его тело била крупная дрожь. Он посмотрел на Марину. В ее широко раскрытых глазах он видел то же самое осознание, ту же самую ломку привычной картины мира. Они столкнулись с чем-то, что не должно существовать. С чем-то, что теперь знало об их существовании.
И что самое страшное – ему показалось, что это существо… улыбнулось. Там, где не было рта, возникла складка тьмы, кривая и торжествующая.
Профессор Светлов, опираясь на трость, смотрел на запертую дверь. Его лицо было пепельным.
«Оно сказало… «вкусно»… – прошептал он. – Ради всего святого… Что мы пробудили?»
Артем не ответил. Он смотрел на запертую дверь и понимал – эта дверь была иллюзией. Для Тени, вышедшей на охоту, не существовало никаких дверей. Никаких стен. Никаких убежищ.
Охотник вышел на тропу войны. И его добычей стали они.
Глава вторая. Призраки в манускрипте
Они молча ехали в такси по мокрым, блестящим улицам Петербурга. Город, всегда казавшийся Артему величественным и немного грустным, теперь выглядел откровенно враждебным. Каждый темный переулок, каждое освещенное окно, в котором мелькала тень, каждый прохожий с поднятым воротником – все это превращалось в потенциальную угрозу. В ушах у него все еще стоял тот скрипучий, нечеловеческий голос: «Бегите… Наполняйте бегством… Это… вкусно…»
Профессор Светлов сидел на переднем сиденье, неподвижный, уставившись в лобовое стекло. Его руки, лежащие на коленях, мелко дрожали. Марина вжалась в угол заднего дивана, обхватив себя за плечи. Она смотрела в свое окно, но взгляд ее был пустым, обращенным внутрь себя, в тот ужас, что они только что пережили.
Таксист, молодой парень в кепке, настойчиво щелкал переключателем радиоприемника, пытаясь поймать волну. Из динамиков лились обрывки песен, шипение помех, голос диктора, что-то вещавшего о пробках на Садовой. Внезапный резкий визг статики заставил всех троих вздрогнуть. Таксист выругался и выключил радио.
«Электричество сегодня шалит, – буркнул он. – То свет гаснет, то аппаратура с ума сходит».
Артем встретился взглядом с Мариной в отражении стекла. Это было не электричество. Это было Оно. Оно следовало за ними. Оно играло с ними.
Они доехали до старого дома на Васильевском острове, где располагалась университетская квартира профессора Светлова. Это была не просто квартира, а продолжение его кабинета – три комнаты, заваленные книгами, папками с рукописями, репродукциями старинных карт и археологическими находками, расставленными на полках между банками с чаем и печеньем.
Как только дверь закрылась за ними, словно с них сняли какие-то невидимые струны. Профессор, не снимая пальто, опустился в потрепанное кожаное кресло у камина, в котором, к счастью, уже был приготовлен и растоплен огонь. Он протянул руки к теплу, но дрожь в его пальцах не унималась.
Марина, наоборот, засуетилась. Она заперла дверь на все замки, включая давно не использованную тяжелую задвижку, затем подошла к окну и плотно задернула бархатные портьеры, погрузив комнату в уютный, тревожный полумрак, освещенный только огнем и одной настольной лампой.
«Нужно позвонить в Кунсткамеру, – тихо сказала она. – Ирине Викторовне. Узнать, что… что там».
Артем молча кивнул. Он достал телефон, его пальцы скользили по стеклу. Он нашел номер и набрал. Долгие гудки. Наконец, щелчок.
«Алло?» – голос Ирины Викторовны звучал натянуто.
«Ирина Викторовна, это Артем Сомов. Мы… мы только что были у вас. Вы… все в порядке?»
На том конце провода повисла пауза. Слишком долгая.
«Да, конечно, – ответила она, и Артему показалось, что она говорит не совсем искренне. – Охранник проверил запасник. Ничего. Никого. Вы, должно быть, что-то перепутали. Игра света и теней. У нас там нет никаких… существ».
Ее слова были правильными, но интонация – плоской, заученной. Как будто она читала по бумажке.
«Но вы же видели, как мы… мы были напуганы», – не сдавался Артем.
«Стресс, переутомление, – отрезала Ирина Викторовна. – Ученые, знаете ли, люди впечатлительные. Особенно при работе с такими древностями. Все в порядке. Не беспокойтесь».
Она повесила трубку. Артем медленно опустил телефон.
«Она говорит, что ничего не было. Что все в порядке».
«Врет», – коротко и твердо сказала Марина. Она стояла посреди комнаты, скрестив руки на груди. «Она вся дрожала, когда мы выбегали. Она видела не меньше нашего. Ее заставили это сказать».
«Кто? Директор? Охранник?» – спросил профессор, не отрывая взгляда от огня.
«Не они, – Артем почувствовал, как по спине пробежал ледяной мурашек. – Оно. Оно могло… повлиять на них. Или она просто слишком напугана, чтобы признаться. Может, она боится, что ее примут за сумасшедшую».
«А разве это не так? – горько усмехнулся Светлов. – Существа из другого измерения? Ожившие тени? Кто нам поверит?» Он наконец обернулся к ним. Его лицо под мягким светом лампы казалось очень старым и изможденным. «Мы сами бы не поверили, если бы не… не видели этого».
«Мы видели, Виктор Петрович, – твердо сказал Артем. – И мы слышали. И теперь мы должны понять, что делать».
Он подошел к профессорскому столу, заваленному бумагами, и аккуратно раздвинул стопки, освобождая место. Затем достал из своего портфеля папку с распечатками «Манускрипта Энгбёрга» и своими черновиками перевода.
«Камень – печать. Манускрипт – инструкция. Мы активировали его своим исследованием. Теперь эти… Сущности… знают о нас. Они чувствуют нас. Они питаются нашим страхом. Значит, первое – мы должны контролировать свой страх».
«Легко сказать, – сдавленно прошептала Марина. – Это не просто эмоция, Артем. Это… физическое ощущение. Как будто тебе в жилы влили жидкий азот. Ты не можешь его контролировать».
«Мы должны попытаться, – настаивал он. – И второе. Мы должны закончить перевод. Не для публикации, не для науки. Для нашего собственного выживания. Мы должны понять, как именно было наложено это заклятье. И есть ли способ его восстановить».